321 Записывая эти два слова – «явление природы» – в дневник, я не знала, что они не мои. Та же мысль давным‑давно была высказана Мариной Цветаевой в одном из ее писем к Борису Леонидовичу. Цитирую:
«Милый Пастернак, – разрешите перескок: Вы – явление природы, – писала Цветаева 11 февраля 1929 года. – Сейчас объясню, почему. Проверяю на себе: никогда ничего не беру из вторых рук, а люди – это вторые руки, поэты – третьи. Стало быть Вы не человек и не поэт, а явление природы. Чистейшие первые руки. Бог по ошибке создал Вас человеком. Оттого Вы не вжились ни во что…» («Неизданные письма», с. 277.)
Письма Марины Цветаевой к Борису Пастернаку печатаются и у нас и за границей не по оригиналам, которые пропали, а по машинописным копиям. Поэтому – нередки разночтения: см., например, «Двухтомник‑Ц», т. 2, с. 481.
322 Sir Maurice Cecil Bowra (1898 – 1971) – автор капитальных трудов по античной литературе, знаток и переводчик греческой и русской поэзии. В сороковые годы им опубликованы книги: «Наследство символизма» (среди русских поэтов он говорит о Блоке, Пастернаке, Ахматовой и Мандельштаме) и антология: «Книга русской поэзии». Вторично она издана в Оксфорде и в ней содержится пять стихотворений Ахматовой.
Корней Иванович познакомился с профессором Баура в Оксфорде, в мае 1962 года; между ним и его новым собратом завязалась дружеская переписка; проф. Баура стал посылать Корнею Ивановичу английские и русские книги. В их числе был и том стихотворений Вячеслава Иванова «Свет вечерний». Poems by Vyacheslav Ivanov. With an introduction by sir Maurice Bowra and commentary by O. Deschartor. Edited by Dimitry Ivanov. Oxford: At the Clarendon Press, 1962.
323 Лидия Дмитриевна Зиновьева‑Аннибал (1866 – 1907) – жена Вячеслава Иванова, писательница; перу ее принадлежат повести, драмы, стихи.
|
|
324 Воспоминаний о Вячеславе Иванове Ахматова не написала, но работать над ними начала. (См. сб.: Встречи с прошлым. Вып. 3, 1978, с. 417.) Так, в одном из черновых набросков читаем: «В эмиграции Вячеслав Иванов стал придумывать себя “башенного” – Вячеслава Великолепного… Никакого великолепия на Таврич[еской] не было». И устно, и письменно Ахматова не раз называла Вячеслава Иванова «ловцом человеков». «Может быть, никто так глубоко не понял и так тонко и верно не изобразил Вяч. Иванова, как Б[ердяев]», – читаем у Ахматовой в другом наброске. «Вячеслав Иванов один из самых замечательных людей той, богатой талантами, эпохи, – рассказывает Н. Бердяев в своей книге “Самопознание”. – Было что‑то неожиданное в том, что человек такой необыкновенной утонченности, такой универсальной культуры народился в России… Он человек универсальный: поэт, ученый филолог, специалист по греческой религии, мыслитель, теолог и теософ, публицист, вмешивающийся в политику. С каждым он мог говорить по его специальности». Но – окончив похвалы: «Это был самый замечательный, самый артистический позер, какого я в жизни встречал, и настоящий шармер… Более всего его соблазняло владение душами… В. Иванов был виртуозом в овладении душами людей».
«Конечно, – продолжает Ахматова свои наброски, – Вячеслав и шармер, и позер, но еще больше хищный расчетливый ловец человеков. Б[ердяев] видел его в период сред, мистического анархизма и соборности и Зиновьевой‑Аннибал. Я – в период однолюбства… понедельников и вдовства…» (Цитирую по кн.: Анна Ахматова. Поэма без героя. Вступительная статья и примечания Р. Д. Тименчика при участии В. Я. Мордерер. М.: Изд‑во МПИ, 1989, с. 100, 102, 103.)
|
|
Отзывы о Вячеславе Иванове см. также: Анна Ахматова. Автобиографическая проза // ЛО, 1989, № 5, с. 12 и «Записки», т. 1, с. 53, 80, 191 – 192.
О собраниях по средам и понедельникам на Таврической, на «башне» см. в книге, изданной сначала за границей: Лидия Иванова. Воспоминания. Книга об отце. Paris: Atheneum, 1990 – и переизданной в Москве в 1992 году (РИК «Культура»).
325 …показала стихи одного молодого человека. – Этот молодой человек со стихами был, как я узнала впоследствии, – Анатолий Александрович Якобсон. Стихотворение, поднесенное им Анне Андреевне, привожу полностью:
АННЕ АХМАТОВОЙ
Рука всевластная судьбы
Россию взвесила, как глыбу,
И подняла – не на дыбы,
Как Петр когда‑то, а на дыбу.
И на весу гремят составы,
Несутся годы‑поезда;
Отменная была езда:
Мгла – впереди и бездна – под,
И от заставы до заставы –
Все вывернутые суставы,
Все смертный хрип да смертный пот.
Но, извиваясь от удушья,
Вручая крестной муке плоть,
Россия, как велел Господь,
В ту пору возлюбила душу:
Себе самой могилу рыть,
Любые вынести глумленья,
Но душу спрятать, душу скрыть,
Спасти – живую – от растленья.
Надежный отыскать сосуд,
Чтоб в нем душа, как хлеб в котомке,
А там – какой угодно суд
Пускай произнесут потомки.
В одной крови себя избыть,
В одном дыханье претвориться –
В наперснице своей судьбы,
В сестре, избраннице, царице.
Найти такую. И обречь
На муки. И – святынь святей –
|
|
Собою заслонив, сберечь
От тысячи смертей.
(Ныне это стихотворение опубликовано в сб. «О, Муза плача…» М.: Педагогика, 1991, с. 97.)
Анатолий Александрович Якобсон (1935 – 1978) – преподаватель русской литературы в школе, эссеист, критик, поэт, переводчик, теоретик перевода, лектор. Сам он определял свои эссе как опыт создания «литературы о литературе». Результатом явился сборник статей: «Конец трагедии» (о Блоке), «О романтической идеологии» (поэзия 20‑х годов) и «Царственное слово» (Анна Ахматова) – Нью‑Йорк: Изд‑во им. Чехова, 1973.
С Ахматовой Якобсон познакомился у М. С. Петровых. В то время был он постоянным участником семинара переводчиков при Союзе Писателей; с 1959‑го по 1964 г. семинаром руководили В. Звягинцева, М. Петровых и Д. Самойлов. Якобсону принадлежат переводы из Поля Верлена, Теофиля Готье, Ованеса Туманяна; много занимался он испанцами (Мигель Эрнандес, Федерико Гарсиа Лорка). В сборнике «Мастерство перевода» (М.: Сов. писатель, 1968) Якобсон сопоставил и проанализировал переводы одного шекспировского сонета (66) – перевод, исполненный Маршаком, и перевод, осуществленный Б. Пастернаком («Два решения»).
А. А. Якобсон – не только писатель, но и общественный деятель, один из зачинателей и участников движения за права человека в СССР. С апреля 1968‑го по октябрь 1970‑го он был одним из составителей и редакторов подпольной самиздатской «Хроники текущих событий» (№№ 1 – 17); с мая 1969‑го по октябрь 1972‑го – член «Инициативной группы». Его именем подписаны многие правозащитные документы, в том числе и протест против суда над Синявским и Даниэлем. О том, какие обстоятельства привели его к участию в правозащитном движении (встреча с бывшими политическими заключенными, государственный антисемитизм и, главное, жизнь в деревне и бедствия крестьян) подробно см. в интервью, которое Анатолий Якобсон незадолго до своей смерти дал М. Улановской (журнал «Страна и мир», Мюнхен, 1988, № 5 [47], ноябрь‑декабрь). Там же опубликована его прокламация в защиту демонстрантов, вышедших на Красную площадь 25 августа 1968 г. с протестом против вторжения Советской армии в Чехословакию.
Осенью 1973 г. Якобсон вынужден был эмигрировать. Он уехал в Израиль. Потрясенный отъездом, психически заболел. После частых приступов болезни, осенью 1978 года покончил с собой. В промежутках между приступами депрессии он продолжал работать. В 1978 г. в Иерусалимском университете Якобсон защитил диссертацию о «Вакханалии» Бориса Пастернака (см. № 3 «Трудов Иерусалимского Университета за 1978 год, «Slavica Hierosolymitana». The Magnes Press. The Hebrew University, Ierusalem, v. III. p. 302 – 379). Написал он статью и о стихотворении Пастернака «Рослый стрелок, осторожный охотник» («Континент», 1980, № 25), и «Лицо пейзажа‑человека» о стихах Варлама Шаламова («Вестник русского христианского движения», 1982, № 137). Задумана им была книга о Марине Цветаевой. К десятилетию со дня смерти Анатолия Якобсона М. Улановская опубликовала отрывки из его дневников, его письма и отрывки из воспоминаний друзей (см. журнал «Двадцать два», 1988, № 62).
Незадолго до конца Анатолий Якобсон сделал попытку заново перевести на русский язык отрывок из поэмы Адама Мицкевича «Дзяды» – «Друзьям в России». Отрывок дошел до друзей в России за несколько дней до известия о самоубийстве.
К настоящему времени в Москве опубликованы две работы Анатолия Якобсона: статья «О романтической идеологии» (с предисловием Анатолия Гелескула в журнале «Новый мир», 1989, № 4) и книга о Блоке «Конец трагедии» (1992).
Об Анатолии Якобсоне см.: Анатолий Гелескул. Русская поэзия была его пристанищем на земле // Русская мысль, 12 августа 1988; Давид Самойлов. Прощание // День поэзии, М., 1989, с. 90; Мария Петровых. Избранное. М.: Худож. лит., 1991, с. 354 – 355; Лидия Чуковская. «Памяти Анатолия Якобсона» в сборнике «Стихотворения» (М.: Горизонт, 1992, с. 105). Обращаю также внимание читателя и на некоторые статьи А. Якобсона, его письма, дневники, воспоминания о нем и о его гибели в книге, составленной М. Улановской, В. Фромером и др. (Анатолий Якобсон. Почва и судьба. Вильнюс–Москва, 1992). См.: автобиографические заметки (с. 238); черновик письма к Юлию Даниэлю (с. 286); «Странички о Толе» Ю. Вертман (с. 302); письмо М. Улановской к Ю. Вертман от 10.10.78 г. (т. е. уже после гибели героя книги, с. 287).
326 Подлинный текст этой телеграммы сохранился в архиве Н. Н. Глен: «Глубоким волнением и радостью прочла Вашу замечательную статью “Известиях”. Благодарю Вас. Анна Ахматова». Схватка между Паустовским и Бондаревым, с одной стороны, и рецензентами двух журналов – с другой – была весьма знаменательна, и А. А. поняла это сразу… В сентябрьских номерах двух журналов – «Звезда» и «Октябрь» – появились рецензии В. Гусарова и Ю. Идашкина с нападками на роман Ю. Бондарева «Тишина» (НМ, 1962, №№ 3 – 5). Оба рецензента обвиняли Ю. Бондарева в том, что, изображая времена «культа личности», он не изобразил героический труд народа; изображая арест одного честного коммуниста, подчеркнул беззащитность арестованного и всеобщий страх. По мнению Идашкина, арест коммуниста должен восприниматься как «трагическая ошибка», а не как «столкновение враждебной, грубо работающей машины с личной судьбой человека». Гусаров же напоминал автору, что «рядом с тишиной», в которой совершались аресты, «была еще народная героика восстановительных работ». В общем, оба рецензента спешили своими статьями подпереть казенную ложь, хотя страшная правда о многомиллионных злодеяниях сталинского времени и без того прорезывалась в романе Ю. Бондарева на свет Божий только еле‑еле, чуть‑чуть.
27 октября 62 года К. Паустовский ответил обоим рецензентам в газете «Известия» статьей, озаглавленной «Сражение в тишине»:
«Остались еще люди, старающиеся придать тому, что творилось во времена “культа”, невинную окраску и чуть ли не черты благополучия. Каждая попытка оправдать “культ” – перед лицом погибших, перед лицом самой элементарной человеческой совести – сама по себе чудовищна. …Бондарева обвиняют в том, что жизнь народа, который, несмотря ни на что строил, творил и боролся, осталась за пределами романа. …Но все же надо спросить: то, что происходило во время культа личности и описано в романе Бондарева, имело отношение к жизни народа или нет? Имело. Прямое и тяжкое отношение. Откуда же выползает неправда, что жизнь народа осталась за пределами книги?»
К. Паустовский до самой своей кончины остался ярым противником сталинщины и любых попыток ее оправдать. Что же касается автора «Тишины», Ю. Бондарева, то он перебросился в стан противоположный. Достаточно посмотреть сделанный в начале семидесятых годов по его сценарию, пятисерийный, прославляющий Сталина фильм «Освобождение», или прочитать его статью в «Советской культуре» от 1 февраля 74 года против Солженицына «Ненависть пожирает истину», чтобы убедиться, как ошиблись в своей оценке истинных воззрений Ю. Бондарева Паустовский, а за ним Ахматова.
327 Об отношении читателей конца двадцатых годов к поэзии Ахматовой см. в ее записи 1960 г.:
«Тогдашняя молодежь, – пишет А. А., – жадно ждала появления какой‑то новой великой революционной поэзии и в честь ее топтала все кругом… Тогда все ждали чудес от Джека Алтаузена». (Запись эта опубликована в сборнике «Памяти А. А.» на с. 36 с опечаткой в дате. Правильная дата: «1960, 22 янв. – 29 февр., Ленинград–Москва».)
Джек Алтаузен (1907 – 1942) – в двадцатые годы один из популярнейших молодых комсомольских поэтов. «Для поэзии Алтаузена, – сообщается в КЛЭ, – характерен романтический пафос, отражающий героику гражданской войны и строительные будни первых пятилеток». Подробнее о его стихах см.: Анатолий Якобсон. О романтической идеологии // НМ, 1989, № 4.
328 Французская книга, которую привезли Ахматовой из‑за границы, это журнал «Preuves» (1962, № 133). Там напечатана была «Поэма без героя» в переводе Жана и Надин Бло. «Поэма» помечена: «Ташкент, 1942», но в действительности текст ее представляет собою сокращенный вариант 42 года, с произвольными добавлениями из вариантов более поздних.
В своем предисловии к «Поэме» Жан Бло, цитируя некоторые строки из «Решки», пишет: «Настанет день (“час, как эта минет гроза”) – когда Советский Союз поймет, что у него не менее причин гордиться Ахматовой, чем Титовым или Гагариным.
И тогда из грядущего века
Незнакомого человека
Пусть посмотрят дерзко глаза,
И он мне, отлетевшей тени,
Даст охапку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.
Будем надеяться, – пишет Жан Бло, – что время это близко, что настанет оно не в грядущем веке, а ранее – тогда, когда Ахматова будет еще среди нас».
Андреевы – Вадим Леонидович Андреев (1902 – 1976), старший сын Леонида Андреева, и его жена Ольга Викторовна (урожденная Чернова, 1903 – 1978). В детстве Вадим был увезен за границу, а во время второй мировой войны стал участником французского Сопротивления.
Вадим Андреев – автор романа «Дикое поле» (М., 1967), воспоминаний «Детство» (М., 1963; 1966), книги стихов «На рубеже: 1925 – 1976» (Paris, 1977) и др.
В шестидесятые годы Андреевы несколько раз приезжали в Советский Союз и каждый раз посещали Анну Андреевну. В книге «На рубеже…» (с. 46) одно из стихотворений посвящено Ахматовой. Начинается оно так:
Ваш непоставленный памятник…
Перед ним без плакатов и криков –
Пройдут правдолюбцы, лжецы, равнодушные
странники,
Пройдет вся Россия
– от м а́ ла и до велика.
329 …о Новочеркасске… не знали ровно ничего. – О расправе с рабочими, совершившейся в июне 1962 года в Новочеркасске, я узнала толком и во всех подробностях гораздо позднее – лишь тогда, когда прочла «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Повышение цен на мясо и масло совпало с понижением заводской зарплаты. В городе начались митинги и была объявлена забастовка. Мирная демонстрация протеста – мужчины, женщины, дети – с портретами Ленина – отправились к зданию горкома партии. Власти приказали войскам открыть огонь по безоружной толпе. Вот как рассказывает о пролитой крови Солженицын:
«Один очевидец говорит: впечатление было, что все завалено трупами. Но, конечно, там и раненых было много. По разным данным довольно дружно сходится, что убито было человек 70 – 80. (Несколько меньше, чем перед Зимним Дворцом, но ведь 9 января вся разгневанная Россия ежегодно и отмечала, а 2 июня – когда начнем отмечать? – А. С.) Солдаты стали искать и задерживать автомашины, автобусы, грузить туда убитых и раненых и отправлять в военный госпиталь, за высокую стену. (Еще день‑два ходили те автобусы с окровавленными сиденьями.) …Вот что видел внимательный свидетель в два часа дня: “На площади перед горкомом стоят штук восемь танков разных типов. Перед ними – цепь солдат. Площадь почти безлюдна, стоят лишь кучки, преимущественно молодежь, и что‑то выкрикивают солдатам. На площади во вмятинах асфальта – лужи крови, не преувеличиваю, до тех пор я не подозревал, что столько крови вообще может быть. Скамьи в сквере перепачканы кровью, кровавые пятна на песчаных дорожках сквера, на побеленных стволах деревьев. Вся площадь исполосована танковыми гусеницами. К стене горкома прислонен красный флаг, который несли демонстранты, на древко сверху наброшена серая кепка, забрызганная бурой кровью. А по фасаду горкома – кумачовое полотнище, давно висящее там: “Народ и партия – едины!”» (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Опыт художественного исследования. Т. 3. М.: Сов. писатель, Новый мир, 1989, с. 526 – 533. См. также: Новочеркасская трагедия, 1962 // Исторический архив, 1993, №№ 1 и 4.
330 См.: Валентин Скорятин. Почему Маяковский не поехал в Париж // Журналист, 1989, № 9. См. также: Н. Готхард. Двенадцать встреч с Анной Ахматовой // Время и мы, 1989, № 106, с. 255 – 256.
331 Калерия Николаевна Озерова (р. 1918) – с 1947 по 1955 г. – сотрудница отдела критики в «Литературной газете»; с 1955‑го по 1971‑й – заведующая отделом критики в журнале «Новый мир».
332 Рита Яковлевна Райт‑Ковалева (1898 – 1989) – переводчица с английского и немецкого, автор вступительной статьи к переводам С. Маршака из Роберта Бернса (1957) и книги «Роберт Бернс» (1959). Она переводила Марка Твена, Льюиса Синклера, Хемингуэя, Фолкнера, Сэлинджера, Курта Воннегута, Франца Кафку, Генриха Белля.
В 1965 году, в пятом выпуске сборника «Редактор и перевод» помещена статья Риты Райт, обращенная мастером к молодым переводчикам – «Нить Ариадны».
В книге Корнея Чуковского «Высокое искусство» анализу переводческого творчества Риты Райт уделено несколько страниц – см. например, с. 90 – 91 и 94 – 95 в последнем издании книги (М., 1988).
Рита Райт – мемуаристка, автор воспоминаний о Маяковском и об Анне Ахматовой. О Маяковском см. журналы «Звезда», 1940, № 3 – 4 и «Литературный современник», 1940, № 4, а об Анне Андреевне – «Встречи с Ахматовой» – «Литературная Армения», 1966, № 10.
333 …я… пересказала слышанное мною… от Жени Ласкиной – им на редколлегии доложил Аркадий Васильев.
Евгения Самойловна Ласкина (1914 – 1991) в качестве старшего редактора с 1957‑го по 1969 год работала в отделе поэзии журнала «Москва». Благодаря ее тонкому вкусу, любви к литературе, ее заботе о литераторах, в журнале появлялись порою талантливые стихи и проза. В 1969 году Е. Ласкина была уволена главным редактором Михаилом Алексеевым за «грубые ошибки и политическую неразборчивость». (О ней подробнее см.: Алексей Симонов. Неизвестная биография в стихах, письмах, документах и надписях на книгах // Огонек, 1991, № 51.)
Аркадий Николаевич Васильев (1907 – 1972) – могущественный член редколлегии того же журнала «Москва», старый чекист (чем откровенно гордился, показывая сотрудникам значок чекиста, украшавший его грудь) и в ту пору – секретарь партийной организации Московского отделения Союза Писателей. Для литературных трудов Аркадия Васильева характерна трилогия, озаглавленная знаменитым заявлением Ленина накануне захвата власти: «Есть такая партия…»
В 1966 г. Аркадий Васильев, верный ЧК и партии, выступил как «общественный обвинитель» на процессе Синявского и Даниэля. Тот же Аркадий Васильев был первым, кто потребовал моего исключения из Союза Писателей; но умер он на полтора года раньше, чем требование его было исполнено.
334 На вечере Марины Цветаевой, состоявшемся 25 октября 1962 года под председательством Ильи Эренбурга, А. А. не была. Рассказывает она с чужих слов. Надеюсь, в Литературном Музее сохранилась полная стенограмма. Я же попытаюсь извлечь выдержки из самиздатских записей, в частности, из записи Р. Д. Орловой.
«Илья Григорьевич Эренбург сообщил о своем первом знакомстве со стихами Цветаевой, а потом о знакомстве и с нею лично. “Ей был абсолютно чужд уют”. “Она умела придать любому жилью характер разоренный и необычный”. “Цветаева была несчастна не только по обстоятельствам, а и потому, что ей было присуще внутреннее несчастье”. Далее Эренбург сказал: “Цветаеву любят все, кто любит поэзию”. “Ее нам вернули, как ключ от запертой двери… Но родина встретила ее неласково. Я бесконечно счастлив, что дожил до нашего времени, что могу говорить вслух о большом поэте”.
Борис Абрамович Слуцкий рассказал: “Незадолго до войны молодые поэты попытались добиться издания цветаевского сборника. Гослит отказался печатать стихи Цветаевой под тем предлогом, что, будто бы, их не понимают комсомольцы. Вместе с друзьями (Самойловым, Кульчицким, Коганом, Наровчатовым) я, – рассказал Слуцкий, – заявил о своей любви к поэзии Цветаевой. Однако скоро началась война, и сборник издан не был”».
Ахматова упоминает в телефонном разговоре имя Тагера. Считаю нужным рассказать о Евгении Борисовиче подробнее.
Евгений Борисович Тагер (1906 – 1984) – литературовед, автор работ о Блоке, Максиме Горьком, Владимире Маяковском. Посмертно, в 1988 г., вышел сборник его статей, в частности, наброски к воспоминаниям о Марине Цветаевой. (Избранные работы о литературе. М.: Сов. писатель, 1988.) Е. Б. Тагер преподавал в Педагогическом Институте и долгое время был сотрудником Института Мировой Литературы. Он познакомился с Мариной Цветаевой в 1939 году и стал часто бывать у нее.
(К Евгению Борисовичу Тагеру в 1940 году обращено несколько стихотворений и писем Цветаевой. – См. «Двухтомник‑Ц», т. 1, с. 329 – 330 и 664; т. 2, с. 539.)
Евгений Борисович о своем знакомстве с Мариной Ивановной рассказал на вечере Литературного Музея так:
«Впервые я увидел Марину Ивановну в декабре 39 года в Голицыне. Она снимала комнату в избе, окружала ее житейская неустроенность. Ожидал я увидеть существо хрупкое, утонченное – изысканную парижанку. Все это оказалось не так: серый свитер, шуба с польского еврея. В облике Цветаевой поражала удивительная четкость, у нее было тонко нарисованное лицо. Стройность, но не гибкая, колеблющаяся, – а стройность прямоты и силы. Что‑то чеканное, сильное, ясное. Той же ясностью отмечена была и ее поразительная русская речь. Зернистость, отчетливость, ясность. Во внутреннем облике проступала и даже преобладала ясность мысли, стремительная сила, логическая убежденность. На первых порах сложность ее стиха кажется противоречащей логической ясности ее мышления. Но читая свои стихи вслух, она вносила в них разъясняющую интонацию, – это напоминало Пастернака.
При мне Марина Ивановна пересматривала свою “Поэму конца” и делала поправки. Помню одну: вместо “Час не ждет” – “Смерть не ждет”.
За ней никто ничего не записывал. Гениев мало, а Эккерманов еще меньше…»
Вечер закончился чтением стихов Марины Цветаевой. Читали участники “Студии молодых при Литературном Музее”.
335 На появление в № 11 «Нового мира» повести «Один день Ивана Денисовича» с восторгом, необычайной быстротой и единодушием откликнулась вся советская пресса: 17 ноября в «Известиях» – Константин Симонов: «О прошлом во имя будущего»; 22 ноября в «Литературной газете» – Григорий Бакланов: «Чтоб это никогда не повторилось»; 23 ноября в «Правде» – В. Ермилов: «Во имя правды, во имя жизни»; 28 ноября в «Литературе и жизни» – Ал. Дымшиц: «Жив человек» и др.
336 Наташа Рожанская – Наталья Владимировна Кинд (1917 – 1992) – геолог; в то время – жена историка античной науки и философии Ивана Дмитриевича Рожанского; о дружбе Ахматовой с Рожанскими см. мои «Записки», т. 3.
337 Елена Викторовна (Леля) Златова (1906 – 1968) – жена поэта Степана Петровича Щипачева, нашего соседа по Переделкину; с Еленой Викторовной я была знакома издавна, еще по Ленинграду; она – автор многочисленных критических статей о советской литературе; одно время (до войны) она работала в отделе прозы журнала «Красная новь». Муж ее, поэт Степан Щипачев (1898 – 1980) в годы с 1959 по 1962 занимал должность Председателя Президиума Московского отделения Союза Писателей РСФСР, и потому Елена Викторовна была в курсе самых разнообразных новостей.
Гвоздь нашего разговора – выставка в Манеже, устроенная по случаю 30‑летия Московского отделения Союза Художников (МОСХа). Хрущев со свитой посетил эту выставку. Там он кричал и топал ногами перед скульптурой Эрнста Неизвестного, перед картинами художников из Студии профессора‑искусствоведа, живописца Э. Белютина; вызвали его негодование также работы Фалька, Штеренберга и др. Наиболее пристойным изо всех искусствоведческих терминов, какие употреблял Хрущев, было слово «мазня».
«Хрущев в окружении плотной толпы бросился в обход вдоль стен, – вспоминал впоследствии Э. Белютин. – Раз за разом раздавались его выкрики: “дерьмо”, “говно”, “мазня”. К голосу Первого присоединялись угодливые всхлипы: “правильно”, “безобразие”, “всех их за Можай”. Причем это говорили, естественно, не члены правительства, а те, кто составлял их окружение – референты, журналисты, особенно рьяно члены правления Союза Художников. Хрущев распалялся: “кто им разрешил так писать”, “всех на лесоповал – пусть отработают деньги, которые на них затратило государство”, “безобразие; что это, осел хвостом писал или что?” В общем, весь набор интеллигентных, с точки зрения Хрущева, порицаний был налицо. Мата действительно не было».
Как стало известно, организовали этот выcочайший гнев М. А. Суслов (секретарь ЦК КПСС по идеологии), художник В. Серов и другие непреклонные борцы за социалистический реализм. Особенно усердствовал Серов.
2 декабря «Правда» сообщала в переводе на другой язык – бюрократический! – подробности о посещении Манежа: «Во время осмотра выставки, Н. С. Хрущев, руководители партии и правительства, высказали ряд принципиальных положений о высоком призвании советского изобразительного искусства»; «Правде» 8 декабря вторила «Литературная газета»: «В те же дни состоялась XIX Сессия общего собрания членов Академии Художеств СССР. В своей заключительной речи В. Серов оценил встречу в Манеже, состоявшийся там разговор, как выдающееся событие в жизни советского изобразительного искусства ».
Заметка кончалась так: «Президентом Академии Художеств единогласно избран В. Серов». (Курсив всюду мой. – Л. Ч.)
Элий Михайлович Белютин (1925 – 2012) – живописец, искусствовед, автор многочисленных работ по истории искусства и методов преподавания. Подробно о его творческом пути, о созданной им Студии, объединявшей молодых художников, которые хоть и работали в разных областях искусства, но были тесно дружны и противопоставляли себя «анти‑живописи», как они называли искусство казенное; о разгроме этой Студии, о трудной судьбе ее участников – см. в очерке Э. Белютина «Хрущев и Манеж» (в журнале «Дружба народов», 1990, № 1) и в книге Нины Молевой «Манеж. Год 1962» (М., 1989). О высочайшем посещении Манежа рассказал в своих воспоминаниях и скульптор Эрнст Неизвестный: напечатаны воспоминания за границей в 1979 г. в журнале «Время и мы», № 41.
Еще до всех этих публикаций А. Солженицын в «Очерках литературной жизни» («Бодался теленок с дубом», с. 61) назвал встречу в Манеже «первой атакой реакции… когда Хрущева натравили на художников… Задумано это было расширительно», – добавляет Солженицын, имея в виду предстоящий разгром литературы.
Вот о том, перекинется ли ураганный огонь с живописи на литературу, – и шли в начале декабря 1962 года опасливые толки среди литераторов, в частности, между мною и женой Щипачева, Еленой Викторовной Златовой, в Переделкине 5 декабря.
Цензурный запрет, наложенный в те же дни на воспоминания Каверина о Зощенко, подтверждал наши дурные предчувствия.
337а В письме от Тамары Владимировны Ивановой (ноябрь, 1993) рассказывается: «Однажды кто‑то (при мне) спросил у Анны Андреевны, почему она не любит Грина (“Алые паруса”). Анна Андреевна задумчиво ответила: “я сама долго не могла понять и с трудом догадалась – я не понимаю, с какого языка он переводит”».
Ахматова считала непонятным, с какого языка Грин свои произведения переводит. А Самуил Яковлевич Маршак, возглавлявший в тридцатые годы Ленинградское отделение Детиздата, не раз говорил нам: «Непонятно, на какой язык переводит Грин». И потому не рекомендовал издавать его книги.
338 О той же встрече с Анной Андреевной у Н. Глен – Ю. Г. Оксман сделал запись в своем дневнике. Пересказывает он там и свой тогдашний совет насчет «Реквиема».
«9 декабря 1962 г. вечером, – записывает он, – был у Анны Андреевны, где застал Л. К. Чуковскую. Перед моим уходом пришла Э. Г. Герштейн. Разговор начался с предложения Анны Андреевны посмотреть впервые объединенный в законченный цикл знаменитый “Реквием”. Он впервые только вчера и переписан на машинке, снабженный двумя предисловиями – прозаическим и стихотворным. Я очень удивился, прочитав в цикле политических стихов то, что считал прощанием с Н. Н. Пуниным, – “И упало каменное слово…” А. А. рассмеялась, сказав, что она обманула решительно всех своих друзей. Никакого отношения к любовной лирике эти стихи не имели никогда. (Я все‑таки не совсем уверен, что это так.)