Коннор складывает слово «дом» на игровой доске.
Прикусив губу, рассматриваю имеющиеся у меня буквы и выбираю между «сожалением» и «зеленым».
– Ты мило выглядишь, когда так делаешь, – замечает Коннор.
Подняв голову, улыбаюсь ему, и он весь озаряется. Люблю такие моменты: когда он думает только обо мне и совершенно забывает о Джеке.
Наконец я выкладываю слово «зеленый» и записываю свои очки. Прядь волос падает на лицо, но я не успеваю убрать ее, Коннор меня опережает. Заправляет локон за ухо, но руку не отнимает; скользит к подбородку и проводит пальцем по щеке – туда и обратно, не отрывая от меня своих темно-голубых глаз.
Время словно останавливается, мы просто долго-долго смотрим друг на друга.
И в этот момент я осознаю, что люблю его, что принадлежу ему, что не хочу находиться ни в каком другом месте, только в этой комнате, вот так глядя на него.
– Я тебя люблю, – произносит он. Кажется, он говорит это с нашей первой встречи, правда, мы знакомы всего несколько недель. И все же складывается впечатление, словно в тот момент, когда мы пошли на первое свидание, он уже знал, что влюбится в меня, просто ждал, пока я влюблюсь в ответ. Может, это потому, что никто до меня не давал ему и шанса.
Я широко улыбаюсь и обнимаю его, меня изнутри буквально распирает желание признаться в своих чувствах.
– Я тоже тебя люблю.
Его взгляд смягчается, но Коннор продолжает пристально всматриваться в мои глаза, словно хочет найти в них подтверждение, убедиться в правдивости слов.
– Клянешься? – шепотом спрашивает он. Ни один из нас не двигается, мы просто смотрим друг на друга.
– Да. Клянусь. Я тебя люблю.
Коннор переползает через игровую доску, рассыпая буквы повсюду, но нам уже не до них. Он долго и страстно меня целует, и я, закрыв глаза, растворяюсь в ощущении его настойчивых губ.
Мгновение, и я уже лежу на полу, буквы путаются в волосах, а Коннор целует меня, обхватив лицо руками. Нас окутывает доселе невиданное возбуждение. Я ощущаю растущее желание, жар, жажду обладать этим парнем.
Дверь не заперта, но нас никто не потревожит. Родители существуют в мире Коннора, а он в их – нет.
Когда его руки пробираются под мою рубашку, я снимаю с него футболку, и в считанные секунды мы обнажены по пояс. Коннор целует меня везде. Руки, плечи, грудь, живот. Он покрывает каждый сантиметр моего тела быстрыми, невесомыми поцелуями, словно не может насытиться. Его ресницы щекочут меня и возбуждают.
Он снимает с меня джинсы, и я мысленно радуюсь окружающей темноте, потому что никогда раньше не обнажалась перед ним. Никогда не позволяла ему видеть меня в таком виде.
Словно прочитав мои мысли, он накрывает нас одеялом – с головой.
Когда Коннор тянется к прикроватной тумбочке, мое сердце пропускает удар. Я догадываюсь, что он достанет, и неосознанно застываю. Думаю, я к этому готова. Ведь так?
Но, как только он достает ту маленькую упаковку из коробочки, меня парализует. Лишь грудная клетка продолжает вздыматься от тяжелого дыхания.
Он замечает мое состояние и закрывает ящик.
– Я… мы еще можем… – бормочу я.
– Нет, – шепчет Коннор мне на ухо. Он лежит сверху, наши тела полностью соприкасаются: миллиметр к миллиметру, кожа к коже. – Ты не готова. – Сдвигается и опирается на локоть. – Я люблю тебя. Тебе может казаться, что ты готова, но это не так.
– Я готова. Просто боюсь.
– Тогда мы подождем, когда ты перестанешь бояться.
Кивнув, я отгоняю слезы. Мне нравится, что он знает меня так хорошо. Нравится, что понимает меня без слов. Я притягиваю его к себе, прижимаюсь к плечу и закрываю глаза. Все, что я чувствую, – это тепло его тела.
И это приятно. У меня осталось всего сорок две минуты до ухода. До комендантского часа.
Но я буду наслаждаться нашими сорока двумя минутами. А завтра их будет еще больше.
И послезавтра.
И мы проведем каждое мгновение вместе.
Потому что это то, чего я хочу.
Августа
Один год
– Милая, ты вообще меня слышишь?
Да, его я слышу. И больше ничего, только его голос – хриплый, отчаянный, умоляющий. Хотелось бы мне его заглушить, но, даже будь у меня беруши или наушники, он все равно не потеряет четкость.
– Прости, детка. Мне так жаль.
Мне не нужны его извинения. Меня от них тошнит.
Я хотела стать его спасательным кругом, удержать его на плаву. Но вместо этого он стал моим якорем. А мне надоело тонуть.
Как я не понимала, что ничего не изменится? Что так будет всегда?
– Я ненадолго уйду, хорошо?
Я поднимаю голову и смотрю на дверь, а потом на окно. Буря по-прежнему бушует – как снаружи, так и внутри.
– Я отойду высушить вещи и немного остыть, хорошо?
Коннор повторяет «хорошо» снова и снова, будто верит, что бессчетное количество повторений способно превратить слова в правду.
Но это не поможет. У нас никогда не было нормальных отношений. Стоило быть внимательней еще на первых свиданиях, уже тогда я могла увидеть признаки его одержимости. Будь я внимательней, заметила бы его болезненное отношение, зависимость, стремление превратить меня в центр своего мира.
Может, почувствовала бы тяжесть, которую он постепенно взваливал на мои плечи – по маленькому камешку за раз.
Я слушаю отзвук его отдаляющихся шагов. Слушаю, как он заводит пикап, как стреляет сломанная выхлопная труба и как весь этот грохот медленно удаляется.
Ложусь обратно и пялюсь в потолок. Закрываю глаза в ожидании сна. Сон – единственное, что дарит мне покой.
Во сне я мечтаю.
Октября
1 месяц, 18 дней
Сегодня состоится выездной забег по пересеченной местности. Я вся на нервах, волнение зашкаливает.
Свой первый забег я выиграла две недели назад. Но он проходил дома, там проще: ты знаешь местность, знаешь, когда лучше ускориться, а когда – притормозить, где повернуть и где бежать, не сбавляя обороты.
С Рейли-Хиллз не сравнить. Я выступала здесь уже дважды, и каждый раз последние несколько холмов преподносили мне сюрпризы. В итоге я сдавала в последнюю минуту, потому что неправильно оценивала обстановку и растрачивала остаток сил.
Но к предстоящему забегу я тренировалась усерднее обычного, чтобы наконец покорить эту вершину. Не могу дождаться момента, когда первой пересеку финишную черту, почувствую энергию болельщиков и услышу овации.
По негласной традиции мы с Блейком сидим в автобусе рядом, как и положено капитанам. Согласно стратегии тренера, это должно придать уверенности членам команды.
Правда, мы не разговариваем. Еще с того неловкого момента, произошедшего несколько недель назад. С тех пор мы управляем командой в стиле «игры в молчанку», и меня это напрягает. Если кто-то из нас делает объявление, проводит зарядку или растяжку, то второй беспрекословно следует указаниям.
Мы всегда были близки, хоть и не стали лучшими друзьями. За несколько лет узнали друг о друге достаточно, чтобы проникнуться взаимоуважением – мы оба постоянно совершенствовались и достигали новых высот. Наша цель – быть лучшими, и я точно знаю, что Блейк не щадит себя для ее достижения. Летом мы встречаемся на проселочных дорогах города, потому что у настоящего бегуна никогда не бывает «каникул». Осенью происходит очередное воссоединение: мы обнимаемся, общаемся, рассказываем последние новости, сближаясь с каждым годом все сильнее.
Дорога в Рейли-Хиллз занимает сорок минут, которые превратятся в пытку, если мы не начнем разговаривать. Ужасно неприятно, что наши отношения скатились до такого формата. Раздражает, его безразличие, когда автобус подпрыгивает на кочках и мы соприкасаемся плечами, раздражает, что он уставился в окно, словно меня тут и нет.
Поэтому я сама прерываю молчание:
– Так, э-э, ты теперь меня ненавидишь?
Блейк поворачивается с таким шокированным выражением на лице, будто и не подозревал, что я умею говорить.
– Нет. Боже. Какая ненависть? Я просто думал, что теперь тебе неловко со мной общаться.
– О нет, дело не в этом. Я не знала, что тебе сказать после… ты знаешь.
Наступившая тишина вновь заставляет меня нервничать. Похоже, ничего не выйдет.
– Ладно, проехали, – смеется Блейк. И он возвращается ко мне. – Поздравляю с победой на прошлой неделе, кстати.
– Я тебя тоже. Дважды. Ты молодец.
Он ухмыляется в своей обычной манере «я знаю, что хорош», но без превосходства. Понятия не имею, как так получается, но меня окутывает исходящее от него спокойствие и уверенность в собственных силах.
– Итак, этот твой парень… – начинает он.
Я киваю, несколько взволнованная тем, что последует дальше.
– Да?
Блейк ухмыляется.
– Если он тебя обидит, то, клянусь богом, я его прикончу.
Я хлопаю его по ноге.
– Ой, да брось, он хороший парень.
– Еще бы. У него отличный вкус на девушек.
Я облегченно улыбаюсь. Похоже, Блейк не сильно смущен тем… инцидентом в лесу. Это радует. Возможно, нам удастся остаться друзьями. Три года – слишком долгий срок, чтобы так легко все перечеркнуть.
– Знаешь, в другой жизни мы стали бы идеальной парой.
Я смотрю на него краем глаза, сдерживая улыбку.
– Заткнись, – буркаю я и все-таки улыбаюсь, дурашливо толкая его в бок.
Он поднимает руки, притворно прося о пощаде.
– Я лишь озвучиваю факт.
Я немного сползаю и кладу ноги на сиденье впереди.
– Возможно. Думаю, этого мы никогда не узнаем.
Блейк тоже садится ниже, так что мы снова оказываемся плечом к плечу.
– Ладно, а у тебя есть сексуальные подруги?
– Блейк!
– Что? Попытка не пытка, – отвечает он, снова одаряя меня той своей самоуверенной улыбочкой, отчего мои щеки краснеют.
– Ты невыносим. – Выгнув бровь, я всячески делаю вид, что не нахожу его привлекательным, ну вот ни капельки, но не уверена, что получается. Блейк, бесспорно, красив.
– Мне это часто говорят.
Я качаю головой, но не могу сдержать улыбку. Блейк есть Блейк, и мне нравится, что благодаря ему вся ситуация становится проще.
Он барабанит пальцами по ручке между креслами, из-за тесноты задевая пальцами мое бедро. А лосины у меня настолько тонкие, что я кожей чувствую его тепло.
– Предлагаю устроить состязание: кто быстрее пробежит, будет вести физподготовку на следующей неделе.
– А еще делать обход.
– По рукам. – Он перестает барабанить и протягивает мне ладонь.
И пожимая его руку, я понимаю, что попала – Блейк победит. Но самоуверенная улыбка на его лице делает наше соревнование стоящим.
Октября
1 месяц, 9 дней
Мы с Коннором как дети резвимся в парке недалеко от океана. Стоит прекрасный солнечный день, слегка солоноватый воздух охлаждает кожу. Коннор качает меня на качелях, а я смеюсь и, глядя на небо, представляю, как отпускаю поручни, взмываю в воздух и приземляюсь на гору гальки.
Наверно, это больно.
Не наверно, а точно, но на какие-то доли секунды я почувствовала бы себя свободной, как птица. Великолепное ощущение.
Коннор забирается на соседние качели, отталкивается ногами, набирая скорость и высоту, и вот мы уже играем наперегонки, а мои волосы всячески треплет ветер.
Настоящее блаженство. Каждый раз, взмывая ввысь, мы словно замираем на мгновение, и я вижу лишь его лицо и небо – и ничего больше. Но затем все исчезает, качели опускаются вниз, перебрасывая нас на другую сторону, только чтобы этот миг повторился – и так снова и снова, десятки застывших моментов, связывающих нас вместе.
В конце концов у меня начинает кружиться голова, и я стопами торможу о землю, Коннор делает то же самое, и мы оба останавливаемся. Я еще немного покачиваюсь на качелях, закручивая себя вокруг оси, а затем возвращаюсь обратно, вытянув ноги вперед.
Рядом с Коннором мир словно оживает. Во мне бурлит энергия, и хочется дать ей выход: кричать, танцевать и целоваться, но стоит заглянуть в ярко-голубые глаза парня, как меня охватывает умиротворение, осознание того, что я хочу быть только с ним.
Перевожу взгляд на его руку, сжимающую цепь качелей. Шрамы. Они покрывают костяшки пальцев – белые линии, исполосовавшие кулак.
Коннор замечает мой интерес, опускает руку и тоже смотрит на нее.
– У меня проблемы с управлением гневом. Иногда приходится выпускать его наружу. Но я не такой, как отец. Я бью вещи, а не людей. Эти шрамы я получил, когда разбил окно в гараже.
– Ох. – Не знаю, что сказать. Его отец занимается рукоприкладством? Получается, что и Коннор пострадал от него? Мне становится дурно при мысли об этом. Не понимаю я такой злобы, столь свирепой ярости, что ты позволяешь себе поднять руку на другого человека.
– Да, звучит фигово. Но я давно уже так не делал. А стекло разбил, когда мне было тринадцать. В то время мне приходилось нелегко.
– Ох! – в очередной раз совершенно по-идиотски восклицаю я. Даже не представляю, что тут сказать, как правильно на это ответить. Я не привыкла слышать такие истории.
Взявшись за цепь, Коннор поворачивает мои качели к себе, и я встречаю его напряженный взгляд.
– Клянусь, я никогда тебя не обижу. Никогда.
Киваю в ответ. Я вижу уверенность на его лице. Слышу ее в его голосе. Я знаю, что он никогда меня не обидит.
Его словам можно верить. И я верю.
Коннор делится своей болью, доверяет мне. И я знаю, что могу ответить ему тем же. Знаю, что тоже могу рассказать ему обо всем. И он не станет меня осуждать, поскольку сам прошел через многое, пережил многое.
Даже с Эбби, лучшей подругой, я не стремилась поделиться темными сторонами своей жизни, потому что она живет в совсем другой реальности. Мне и в голову не приходило рассказать ей, как иногда я просыпаюсь посреди ночи в огромном пустом доме и слышу плач мамы. Он пугает меня, но, как бы ни хотелось пойти и обнять ее, я понимаю, что ей не хочется быть застигнутой в таком состоянии. Лежа в темноте, я прислушиваюсь к звукам, к каждому мучительному всхлипу, и изо всех сил стараюсь не расплакаться. Зачастую тщетно.
Но маме об этом ничего не говорю, и она продолжает жить своей жизнью, а я – притворяться, что ничего не знаю.
На самом деле это неправильно. Мне бы стоило признаться и поддержать ее. С другой стороны, мне самой отчаянно не хватает ее поддержки, поэтому положение вещей так и остается прежним – каждая плачет в одиночестве. А Эбби ни о чем не догадывается.
Но теперь у меня есть Коннор. И я знаю, что он поймет меня.
И я готова все ему рассказать.
Октября
1 месяц, 8 дней
Меня будит трель телефона. Это Коннор. В такое позднее время мне звонит только он.
Поднимаю трубку на первом же гудке. Сердце бешено стучит в груди от неожиданного пробуждения.
– Алло?
– Энн? – тихо отзывается он.
– Да. Это я.
Теперь я полностью проснулась. Перекатываюсь и подкладываю подушку под голову, сжимая в руке трубку.
– Я… – Он замолкает.
– Что-то случилось? – Его голос звучит иначе. Что-то не так. Он позвонил позже обычного и кажется подавленным.
– Я просто… Нет. Ничего.
– Поделись со мной.
– Мне одиноко. И я просто… чувствую себя странно. Извини. Не стоило звонить так поздно.
– Нет. Все в порядке. Поговори со мной. Я уже проснулась. – Подавляю зевок.
– Я соскучился, – признается он. Это так мило. Представляю, как его губы изгибаются, когда он это говорит. – Что на тебе надето?
Я хихикаю.
– О, мне нравится этот звук, – произносит Коннор. – Ты только что сделала ночь лучше.
Я улыбаюсь в ответ, хоть он меня и не видит.
– Но я серьезно, в чем ты?
– Не скажу!
– Ну пожалуйста!
И снова этот голос. Этот милый, кокетливый, соблазняющий тон, который вызывает у меня улыбку.
– Ладно. В желтой майке и клетчатых шортах, которые велики мне на два размера минимум. Сексуально, правда? – смеюсь я.
– О, звучит горячо, – отвечает он и хохочет. – Боже, это безумие. Две минуты разговора с тобой, и мое настроение в корне изменилось. Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас была рядом.
– Мне тоже.
– Так приезжай.
– Уже полночь!
– И что?
– А то, что у меня не получится улизнуть незамеченной.
Коннор вздыхает.
– Знаю. Но я рад, что ты ответила. Я тут слонялся и нервничал по всяким мелочам, и мне нужно было с кем-то поговорить.
– Звони в любое время. Мне нравится с тобой разговаривать, – уверяю я. Не слишком ли это глупо – так широко улыбаться? Как ему удается так быстро меня воодушевить?
– Давай завтра погуляем.
– Мне надо в школу. А еще у меня забег.
– И что? Прогуляй.
Это плохо – что я колеблюсь? Сильнее, чем когда-либо. Мне семнадцать, и я никогда не прогуливала уроки без маминого разрешения, а это вряд ли считается.
– Я не знаю…
– Соглашайся. Мне все равно не заснуть, так что я распланирую нам целый день и приготовлю тебе сюрприз.
О боги, я обожаю сюрпризы. Особенно его. Он в этом мастер.
– Только в этот раз, – сдаюсь я.
– Да. Один раз.
– Ладно. Хорошо. Договорились. Эбби меня прикроет.
Я буквально слышу, как он улыбается.
– Отлично. Тогда я кладу трубку и начинаю все планировать.
– Хорошо.
– Спасибо, что ответила. Что ты – это ты. Что от разговора с тобой мне стало легче.
Коннор говорит это искренне – тон его голоса изменился. Если раньше он звучал грустно и одиноко, то сейчас стал счастливым, и мне нравится, что эта перемена произошла из-за меня.
– Обращайся в любое время.
– Доброй ночи. Сладких снов.
– Тебе тоже, – отвечаю я.
И затем кладу трубку с широкой улыбкой на лице.
Сентября
1 месяц
Я у Коннора дома. Каждое наше последующее свидание длится дольше предыдущего, и мы все ближе подбираемся к моему комендантскому часу. Мы ходим в кафе, в кино, просто гуляем и всячески развлекаемся, но все встречи заканчиваются в его доме, и мы тянем до последней минуты, откладывая расставание.
Мама вряд ли станет устраивать разборки из-за моих поздних возвращений. Но, боюсь, стоит мне начать передвигать временные границы, и я уже не смогу остановиться, останусь с Коннором навсегда.
Его присутствие вызывает… привыкание. Я постоянно улыбаюсь, смеюсь и смотрю на него. С ним происходит то же самое, и иногда мы часами можем просто глядеть друг на друга. Иной раз мне кажется, что часы на самом деле тикают у меня в ушах – настолько это громко. Не могу перестать думать о том, как быстро бежит время, когда я с ним, и как наша разлука неотвратимо надвигается.
Безумие какое-то. Еще месяц назад мы не были знакомы, а теперь он заполняет собой весь мой мир. И только о нем я могу думать, когда мы не вместе.
Поэтому каждый день я жду вечера, когда окажусь здесь, рядом с ним. Сегодня мы играем в «Дженгу», пытаясь побить наш предыдущий рекорд и построить башню выше двадцати шести «этажей». В его шкафу лежит гора настольных игр, втиснутая между баскетбольными мячами, автомобильными журналами и кулинарными книгами… всеми его хобби. Меня поражает количество его знаний и увлечений. Сейчас мой ход, и я продолжаю мухлевать, вытаскивая блок совсем немножко, а потом, якобы передумав, засовывая его обратно. Это уже стало нашей шуткой. Я вытягиваю наполовину один блок, отчего башня начнет крениться, а следом возвращаю его в прежнее положение и с хитрой усмешкой наблюдаю, как дрожит все сооружение. Коннор же внимательно следит скорее за моими движениями, нежели за башней. Порой я ощущаю на себе его пристальный взгляд. В этом мире для него существую лишь я. Мы можем находиться в магазине, ресторане или еще где-то, но он всегда смотрит только на меня.
Это так забавно. Каждое мгновение.
С легкостью вытащив блок на шестом «этаже», я чувствую, что удача на моей стороне, но тут же задеваю верхушку башни, и все строение рушится. И тогда со смехом подбрасываю деревяшки в воздух.
– Черт! У меня ничего не получается, – хнычу я, после чего ложусь на пол и отшвыриваю в сторону тот самый блок, который секунду назад с таким усердием вытаскивала.
Коннор нависает надо мной, его лицо оказывается в сантиметре от моего.
– Я стараюсь поддаваться тебе, но все равно продолжаю выигрывать. – Его дыхание обдает теплом и мятой, словно он почистил зубы прямо перед моим приходом. А потом Коннор приникает к моим губам, и я забываю об игре. Блоки забиваются мне под спину и ноги, но я их не замечаю, полностью растворяясь в поцелуе.
Коннор слегка отстраняется и озаряется в ответ на мою улыбку.
– Где ты была всю мою жизнь? – спрашивает он, наконец садясь.
– Ждала тебя, – поддразниваю я, бросая ему в плечо блок из настольной игры.
Коннор качает головой.
– Все кажется слишком идеальным, чтобы быть правдой. Ты слишком идеальна.
Трясу головой.
– Нет. Ничего подобного. Ты просто слишком мало меня знаешь, чтобы разглядеть недостатки. Уверяю тебя, их предостаточно.
Я не сбавляю шутливый тон, он смеется и снова меня целует.
– Мне все равно. Я люблю тебя.
В комнате воцаряется гробовая тишина, его глаза расширяются от запоздалого осознания того, что он только что произнес вслух.
Три слова, которые я давно ни от кого не слышала, даже от своей мамы. Три маленьких слова, от которых я чувствую себя значимой. Коннор произнес их не всерьез. И я спешу исправить положение:
– Все в порядке, я могу сделать вид, что ты не…
– Нет, – перебивает он. – Нет, не нужно притворяться, что я ничего не говорил. Это правда. Я люблю тебя. Ничего страшного, если ты не можешь ответить тем же, ведь для этого еще слишком рано. Все нормально, если ты пока этого не чувствуешь, но я хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю.
Я сглатываю и киваю, размышляя, а готова ли я к этому, готова ли к его любви.
А еще задумываюсь над тем, влюблена ли я в него. Потому что те чувства, которые я испытываю, уже окрепли, они переполняют меня. Бывают моменты, когда разлука с ним просто невыносима. Моменты, когда мне нужно уходить, потому что уже без десяти одиннадцать и я могу нарушить комендантский час. Но покидать Коннора не хочется, и мое послушание борется с огромным желанием наплевать на все правила, остаться и надеяться, что мама даже не заметит моего отсутствия.
Коннор снова меня целует, и мы прислоняемся к кровати, переплетая вместе пальцы. Я вижу наше отражение в зеркале напротив и гадаю, не слишком ли рано думать о том, что это навсегда?
Сентября
3 недели
Мы с Эбби валяемся на ее кровати, рассматривая потолок сквозь газовую материю балдахина. Между нами лежат чипсы и дорогие шоколадные конфеты, а на прикроватные тумбочки отставлены пустые баночки из-под диетической колы. В планах стоял наш новый годовой проект по английскому языку, но заставить себя им заниматься – нереально.
– Не понимаю, почему нам навязывают классику, – возмущается Эбби. – У нас должна быть возможность взять любую книгу. Что такого хорошего в Шекспире, Чосере и Сэлинджере?
Я неуверенно покусываю губу.
– Не знаю. Я бы лучше почитала «Дневники вампира».
– Я бы лучше посмотрела «Дневники вампира», – отвечает она.
Я хмыкаю.
– Сомневаюсь, что изучение и описание достоинств вампира в качестве ролевой модели для бойфренда нам чем-нибудь поможет.
Эбби вздыхает.
– Давай просто остановимся на Шекспире. От нас требуется прочитать и сравнить как минимум три его произведения, так? По крайней мере, тут нам поможет литературная критика и экранизации.
Я задумчиво накручиваю на руку фиолетовый вязаный шарф.
– Пожалуй.
– Заметано. А вот теперь можно и развлечься, – предлагает она и тянется к чипсам.
– Я давно хочу попасть в лавку рукоделия в городе. Подумываю сделать подарок для Коннора.
И вот спустя час безделья мы наконец-то поднимаемся. Кровь приливает к голове, и мне приходится на мгновение замереть, чтобы перед глазами все прояснилось.
– Как это мило. Кстати, когда я с ним познакомлюсь?
Судя по тому, что она начала обуваться, у меня будет компания для похода в магазин.
Я надеваю кофту.
– Скоро. Может, на следующих выходных. Он еще даже не познакомился с мамой. Наши отношения на ранней стадии.
– Ой, да ладно, ты по уши в него втрескалась, – возражает Эбби, выключая свет в комнате, и мы спускаемся к выходу.
– Ну, типа того, – признаюсь я, неожиданно засмущавшись. У меня еще никогда не было парня.
Я следую за Эбби к ее машине и забираюсь на кожаное сиденье.
– Так вы уже целовались?
Вместо ответа я робко улыбаюсь.
– О боже, целовались! Почему ты мне не рассказала? Я бы от тебя такое не скрыла.
Пожимаю плечами.
– Дорога в магазин не близкая. Колись. Сейчас же.
– С чего бы начать?
Двадцать минут спустя мы прогуливаемся между магазинными стеллажами в поисках специального клея для стекла. Эбби тоже решила заняться творчеством, чтобы составить мне компанию, и сейчас она подбирает наклейки для скрапбукинга.
– Как тебе эти? – спрашиваю я, показывая ей листы с принтом пляжных мячей, ведерок и маленьких песочных замков.
– Выглядит отлично! Берем.
Я киваю и бросаю листы в корзину, которая и так уже заполнена доверху, ее содержимого хватит, чтобы задокументировать каждый день жизни Эбби.
– Думаю, нам хватит. Пойдем на пляж собирать стеклышки, чтобы побыстрее приступить к делу.
Кивнув в ответ, Эбби неохотно отходит от крутящегося стенда с наклейками и наконец направляется к кассе.
Я беру ее под руку.
– С какой страницы начнешь оформление?
Она улыбается.
– Знаешь, у меня есть одна очень назойливая подруга, поэтому я подумала сложить вместе несколько страниц и приклеить ее фото с замалеванными черным глазами и длиннющими рожками.
Я фыркаю.
Спустив на покупки шестьдесят два доллара, мы покидаем магазин, у каждой в руках по пакету с необходимыми инструментами.
Интересно, что подумает Коннор, когда я подарю ему свое сердце.
Сентября
2 недели, 6 дней
Я сижу на табурете за кухонной стойкой, болтая ногами, и вычерпываю оставшееся после хлопьев молоко. Фоном включены мультики, хоть я уже вышла из возраста, когда мне было интересно их смотреть. Однако суббота без них – не суббота.
Судя по звукам льющейся воды, мама уже проснулась. Иногда она принимает душ минут по сорок пять. Непонятно, что там можно делать столько времени, тем более что после него она не выглядит посвежевшей и отдохнувшей. Скорее наоборот, ее глаза кажутся опухшими, она больше походит на зомби.
Если уж совсем честно, чем она занимается в остальное время – тоже для меня загадка. Мы ведем себя словно незнакомцы, вынужденные жить под одной крышей. Как же хочется, чтобы все было иначе. Хочется обнять ее и сказать, что люблю. Но сомневаюсь, что мама чудесным образом обнимет меня в ответ и с улыбкой произнесет то же самое, как этот момент обрисовывается в моем воображении.
Папа наверняка бы расстроился, узнав, как живут «его девочки». Он изо всех сил старался сплотить нас на протяжении многих лет, во время нескончаемых курсов химиотерапии. Он не сдавался даже тогда, когда мама уже отчаялась, когда я не могла заснуть из-за непрекращающихся слез, но все было тщетно, а однажды пришел конец, и его не стало.
Я пытаюсь вспомнить, какой была мама до смерти папы, пока она не умерла вместе с ним. Пытаюсь мыслями вернуться в то время, когда она объявляла «девчачий день» без него, а я ухмылялась ему на этих словах. Когда мы с ней отправлялись на маникюр, ходили по магазинам и набивали животы шестидолларовыми фруктовыми смузи.
Она была хорошей мамой. Точно такой, в которой я нуждалась и о какой могла бы мечтать. Но жестокая реальность отобрала ее у меня, мама превратилась в другого человека, для которого я стала никем. Она настолько увязла в горе, что уже не в состоянии разглядеть, какую боль причиняет мне своим безразличием.
Уверена, на ее месте папа никогда бы так не поступил. Даже в свои последние дни он оставался сильным и поддерживал меня. Даже когда ему было плохо и его знобило после процедур, он выходил в парк, садился на раскладной стул, кутаясь в плед от холода, лишь бы провести время со мной и мамой. Тогда мы были настоящей семьей.
Я не теряю надежду, что однажды на финише после своего забега увижу ее с лучезарной, гордой улыбкой. Что она перестанет утопать в депрессии и наконец заметит меня, мои успехи и достижения. Только вряд ли это случится.
У нее не осталось друзей. Они разлетелись, как песок на ветру, задержалась лишь я. А теперь у нее нет и меня.
В конце концов мама выключает воду, и спустя несколько минут раздаются ее шаги, сначала наверху, затем в коридоре и на лестнице. Она ступает легко и тихо, как мышка.
Я отправляю в рот последнюю ложку молока с фруктовым вкусом и поворачиваюсь к маме.
Ее светлые волосы еще мокрые и спутанные, но она уже нанесла макияж и надела миленькую блузку с брюками цвета хаки. Даже по выходным мама выглядит как адвокат, словно это все, что она теперь из себя представляет. Набор функций, а не человек.