Мы не разговариваем. Просто засыпаем. Он нуждался в моем присутствии, чтобы расслабиться и заснуть.
А утром Коннор забудет об этой ночи. Завтра он проснется самим собой, мы предадим забвению весь этот разговор и просто будем вместе.
Я люблю Коннора и готова помогать ему снова и снова, пока это меняет его жизнь к лучшему.
Вместе мы непобедимы.
Ноября
2 месяца, 22 дня
Дом Коннора сотрясает невыносимый грохот тяжелого рока. Приходится даже уши прикрыть, чтобы нормально дойти до нужной комнаты. Стоит только открыть дверь, как звук обрушивается на меня с удвоенной силой, вытесняя все мысли и чувства.
Коннор резко оборачивается ко мне, и я отшатываюсь, заметив вспышку ярости в его глазах. Но она вмиг затухает вместе с осознанием, что это пришла я.
Он притягивает меня к себе, чтобы я могла его услышать, и кричит сквозь музыку:
– О боже, прости, я думал, это отец. – Обнимает меня. – Я не хотел тебя напугать.
Я отстраняюсь, ощущая некий дискомфорт. Коннор заглядывает мне в глаза, и я понимаю, что выгляжу встревоженной, раз он жестом показывает подождать секунду и идет к стереосистеме. Звук резко стихает. В ушах звенит тишина.
Я жду его объяснений.
– У меня был длинный день. – Коннор плюхается в маленькое кресло, а я продолжаю стоять в дверном проеме. Меня заклинило на моменте нашей встречи, я прокручиваю в памяти его взгляд и ту неконтролируемую ярость, которая плескалась в его глазах. Это был не тот Коннор, которого я знаю. Это был кто-то другой, кого я никогда не видела раньше.
«Я бью вещи, а не людей». Так он сказал мне однажды. Но сегодня на какую-то секунду мне показалось, что он может ударить человека. Не меня. Но, возможно, своего отца.
– Хочешь об этом поговорить?
Коннор медленно и протяжно вздыхает.
– Не знаю. Ты уверена, что готова услышать правду? Я уже говорил тебе, что моя жизнь… это сплошной хаос.
Я захожу в комнату.
– Поделись со мной. Тебе станет легче.
На мгновение Коннор поджимает губы, сомневаясь, что я в состоянии с этим справиться. Но я справлюсь. Я знаю, что справлюсь. Только бы он позволил мне помочь.
– Отец взял любимые фотографии мамы и разорвал их.
– Зачем?
– Мама хотела на выходных проведать бабушку. Та вроде бы заболела. А он обвинил маму в том, что она им пренебрегает.
– Ох.
Я слишком часто отвечаю ему одним этим словом. Всегда только «ох». Почему я никогда не знаю, что сказать? Почему у меня нет нужных слов, которыми я смогу объяснить, доказать, что его отец больше ничего не значит?
Коннор складывает руки домиком, но затем нервно переплетает пальцы. Или же гневно? Я все еще не уверена.
– Он не имеет права так поступать. Отбирать и разрушать все. Это ее мать. И она пожилой человек. Если заболевание серьезное, бабушка может умереть, а он не разрешает с ней увидеться. – Голос Коннора становится тише. Думаю, гнев отступил.
Я подхожу к креслу, и мы почти соприкасаемся коленями.
– Ты прав. Это неправильно.
Коннор отвечает мне легкой печальной улыбкой, но не поднимает глаз.
– Я же говорил, что ты не готова к правде.
– Это не так. Я хочу знать о тебе все. Никаких секретов.
Коннор смотрит на свои руки и кивает. Я замечаю его облегчение, радость от того, что я не развернулась и не выбежала за дверь.
– Мой отец отбирает у людей все. Он жаждет всего. Если он не способен стать счастливым, то и тебе тоже нельзя. Он проделывал это со мной множество раз. Ты находишь нечто ценное для себя, что делает тебя счастливым, а он без колебаний это уничтожает.
Наконец Коннор обращает на меня свой взгляд, и я понимаю, что в нем отражается не гнев или ярость, а печаль. Потянув за шлевку на джинсах, он сажает меня к себе на колени и обнимает за талию. Я уютно устраиваюсь, прижимаясь боком к его груди. Чувствую тепло его тела и горячее дыхание на шее.
– Однажды он купил собаку – бигля, – раздается уже совсем шепот. – Я любил его. Назвал Арахисом. Но как только отец понял, что я дорожу этим псом, то избавился от него. Не знаю, что он сделал: отдал кому-то или пристрелил. Собака просто исчезла. Я проплакал целую неделю. – Коннор начинает выводить круги на моей спине. – Невозможно так жить. В этом постоянном хаосе. Я просто хочу, чтобы он закончился. Хочу, чтобы все это закончилось.
Что-то в его голосе звучит неправильно. Словно он говорит не о конце хаоса, а конце своей жизни. Я медлю с ответом, обдумывая каждое слово. Мои слова сейчас важны для него, как никогда.
– Однажды так и будет. Ты не будешь так жить вечно. Скоро ты найдешь работу, съедешь отсюда и оставишь все это в прошлом.
Я смотрю на наше отражение в зеркальном шкафу: на то, как Коннор уткнулся лицом мне в шею, на себя с усталым и огорченным видом. Все это напоминает какую-то жалкую и ничтожную картину, вызывая желание выйти из комнаты и накричать на этого горе-отца за то, что он все портит.
– Я говорил себе это годами. Обдумывал каждую деталь. Но этому нет конца. Мне никогда не выбраться. Маме нужна помощь. Все время. Как думаешь, почем он сейчас ушел? Мне пришлось встать на ее защиту, чтобы он отступил. Этому нет конца. Как же я хочу, чтобы все это закончилось.
И вот снова. Что он под этим подразумевает?
Я закрываю глаза, потому что больше не в силах видеть наше отражение, и концентрируюсь на успокаивающем ощущении его ладони на спине поверх моего свитера, на ощущении его дыхания на моей коже.
– Знаю, – произношу я, хотя не имею ни малейшего понятия, о чем он говорит.
– Иногда мне просто хочется… просто хочется… – Коннор замолкает, и я уже не думаю, что он закончит мысль, как вдруг: – Я так измучен, что хочу со всем покончить. Расквитаться с жизнью.
Вот оно. Признание, проскальзывающее между строк, теперь высказано вслух.
Я выпрямляюсь, чтобы повернуться и посмотреть на Коннора. Образумить его.
– Не говори так. Я люблю тебя. Все наладится, обещаю.
– Но как? Я погряз в этом. Я здесь родился, здесь и умру. В окружении такой жизни.
Не успевает он договорить, как я мотаю головой. Неужели он не понимает, что может изменить свою жизнь?
– Да, но теперь у тебя есть я. Мы пройдем через все это вместе. Я помогу тебе. Обещаю. Я буду рядом.
Все, что я говорю, звучит так глупо. Но вот Коннор смотрит на меня, и уголок его губ приподнимается в едва заметной улыбке. Она не затрагивает его глаз, но это все же улыбка.
– Ты так добра ко мне.
И я улыбаюсь ему в ответ. Он крепче обнимает меня, целуя шею, ключицу, руку, и я понимаю, что подобрала правильные слова.
Но, даже когда мы растворяемся в нашем поцелуе, я не могу стереть из памяти вспышку ярости в его глазах. Тот Коннор был чужим. Ему здесь не место.
Мой Коннор не такой.
Ноября
2 месяца, 20 дней
Сегодня мы с Коннором играем в очередную настолку, на этот раз в «Морской бой». Играю я ужасно. Он реально хорош в таких играх, я – нет. Он уже потопил три корабля, а мне не удалось его даже ранить, но по какой-то причине я получаю невероятное удовольствие от происходящего.
– Б-7, – говорю я, взяв белую фишку.
– Мимо.
– О, откуда мне знать? Думаю, ты мухлюешь.
– Неправда.
Я откладываю игровую доску на пол и, сев на колени, пытаюсь заглянуть к нему, но Коннор закрывает расположение кораблей.
– Ну и кто теперь мухлюет?
– Клянусь, ты или передвигаешь корабли, или вообще их не расставил. Не может быть, чтобы я еще ни разу в тебя не попала. Это противоречит теории вероятности.
– Я просто хорош в этой игре, – улыбаясь во весь рот, отвечает он.
– Брехня.
Я прыгаю на Коннора, он от неожиданности заваливается назад вместе со мной, и мы начинаем бороться за доску.
– Так нечестно, я не могу тебе навредить! – улыбается он, наслаждаясь каждой секундой нашей схватки. Как и я.
– И что? Ты постоянно играешь нечестно.
Перекатившись, он в мгновение ока подминает меня под себя, и мысли о доске тут же отходят на второй план. Где-то там продолжает работать телевизор, освещая нас неясным голубым светом. Коннор смотрит на меня с такой страстью, что хочется смаковать это всю ночь, но потом он целует меня, и я закрываю глаза.
Каждый вечер мы приближаемся к этому моменту. Каждый вечер я все ближе подхожу к краю.
А сегодня готова спрыгнуть. Я была готова и раньше, но все же нервничала, хотя размышляла над этим уже довольно давно. Я не просто внушила себе, что готова, я действительно готова.
Коннор натягивает сверху одеяло, заключая наши тела в уютный кокон, и я теряю счет времени.
Он внимательно смотрит мне в глаза, и я киваю ему. Я не могу это сказать. Только не вслух.
Но он все понимает. Высунув руку из-под одеяла, он достает что-то из тумбочки и возвращается ко мне.
– Ты уверена? – шепотом спрашивает он, устраиваясь сверху.
Я снова киваю, наблюдая, как, подобно грозовой туче, темнеет его взгляд, затем зажмуриваюсь.
После сегодняшнего вечера между нами не останется больше преград.
Именно этого я хочу.
– Я люблю тебя, – признаюсь я.
– Я тоже тебя люблю, – шепчет он, опаляя дыханием мое ухо.
Всего на секунду, когда это происходит, меня пронзает острая боль, и я инстинктивно сжимаю ноги, причиняя себе еще больший дискомфорт.
В ответ Коннор замирает.
– Ты в порядке?
На мгновение у меня сдавливает горло, но затем боль отступает, и я киваю.
– Да. Просто давай помедленнее, – прошу охрипшим голосом.
Он целует меня в щеку, висок, ухо и, наконец, в губы, затем немного отстраняется и толкается вперед. Замерев на секунду в ожидании боли, я вдруг понимаю, что ее больше не будет, и с облегчением выдыхаю.
Мы двигаемся в одном ритме, дыхание Коннора учащается, как и мое, и в нашем коконе становится так жарко, что приходится стащить одеяло.
Из горла Коннора вырывается низкое тихое рычание, значение которого становится понятным, только когда он, хватая воздух ртом, наваливается на меня всем телом.
После секундного молчания он приподнимается и смотрит на меня, застенчиво краснея.
– Прости, я… в смысле, это закончилось… прости, что это не продлилось… э-э… дольше.
И тут я срываюсь. Начинаю хохотать. Мне приходится столкнуть с себя Коннора, потому что от смеха начинает болеть живот.
– Не думал, что это тебя рассмешит, – говорит он, но посмеивается вместе со мной.
– Знаю, просто у тебя такое выражение лица…
Мне удается унять смех, чтобы поцеловать Коннора.
– И мне действительно… это было идеально. Честно.
– Неправда. Но я исправлюсь. Обещаю.
– Если тебе повезет, я позволю доказать это.
Ноября
2 месяца, 8 дней
Сегодня день рождения Эбби. Я потратила полдня на сборы, пока не перемерила все юбки, джинсы и брюки, которые нашла. Теперь вся комната завалена моими нарядами. Столик заказан на шесть вечера в Спейс-Нидл; мы планируем отправиться в город при полном параде, а я никак не могу решить, что надеть, подходящее случаю. По какой-то причине выбор кажется чрезвычайно важным.
Планировать вечер без участия Коннора непривычно. Мы встречаемся всего два месяца, но я провожу каждый день в его доме, наблюдая, как бой часов приближает мой комендантский час.
Как бы мне ни хотелось побыть с ним, сегодня я также в предвкушении от встречи с Эбби. Мы не тусовались вместе уже около двух недель, по большей части по моей вине.
Я не хочу бросать ее. Эбби – подруга мечты. Она из тех, кто всегда помнит о твоем дне рождении, помогает подготовиться к тесту и одалживает свою машину, когда ломается твоя, даже если у нее назначено свидание; главное, что ты доберешься куда надо.
Эбби просто… Эбби. Она не похожа ни на кого. Эбби переехала сюда из Техаса, так что вполне вероятно, ее отзывчивость объясняется южным гостеприимством. Благодаря ей техасцы представляются именно такими – с южным протяжным произношением и очаровательным бескорыстием. Уверена, что если когда-нибудь окажусь в Техасе, то буду разочарована, потому что окажется, что никто ей и в подметки не годится.
Она не пропустила ни одного моего дня рождения с тех пор, как переехала сюда в начале старшей школы, поэтому я не могу пропустить ее.
Надеваю через голову миленькую цветастую блузку и смотрюсь в зеркало. Джинсы выглядят повседневно, поэтому меняю их на брюки цвета хаки и проверяю результат. Неплохо. Достаю кардиган из шкафа на тот случай, если позже похолодает.
На улице раздается гудок, и я выглядываю в окно – Эбби вылезает из лимузина. Это ее восемнадцатилетие, так что родители раскошелились. Спускаюсь, перепрыгивая через две ступеньки, и оказываюсь у двери раньше, чем она успевает нажать на звонок.
– С днем рождения! – Обнимаю ее и вручаю подарок. – Но тебе придется подождать до ужина.
– Выглядишь здорово! – Эбби ведет меня к лимузину, и мужчина в водительской форме открывает нам дверь. Эбби дефилирует по дорожке, словно Ванна Уайт. – Ваш лимузин подан, дорогуша!
Я смеюсь, устраиваясь на элегантном кожаном сиденье. Все переживания вдруг отступают, и у меня вырывается вздох облегчения. Этот вечер – моя панацея.
– Ладненько, сейчас захватим Джессику, Рейчел и Джанелл и поедем развлекаться. Хочешь выпить?
Притворяться, будто в руках у нас не игристый сидр, а шампанское, глупо, но мы все равно это делаем, чокаясь бокалами и произнося тост в честь восемнадцатилетия Эбби. И пока мы болтаем, наверстывая упущенное, и подбираем остальных гостей по дороге, кажется, словно между нами ничего и не изменилось. Словно я не игнорировала ее последние несколько недель. Я хочу извиниться, хочу все объяснить, но поднимать этот вопрос в ее день рождения кажется неправильным. Поэтому я молчу.
Когда мы подъезжаем к центру, нас встречают мерцающие огни города и возвышающиеся здания на фоне темнеющего горизонта. Этот захватывающий вид отзывается внутри небольшим сожалением, что Коннор сейчас не со мной и не может оценить романтичную обстановку вокруг.
Наконец наша длительная поездка подходит к концу, и когда лимузин останавливается на кольце, мы все выбираемся наружу и направляется к подножию башни, цокая каблуками по асфальту. Чувствую себя утонченной, словно мы здесь частые гости. Словно мы завсегдатаи подобных мест.
Лифт находится в сувенирной лавке, заполненной великим множеством маленьких копий Спейс-Нидл. Пока я борюсь с искушением купить сувенир в память о вечере, наша компания заходит в лифт и двери закрываются.
Нас сопровождает настоящий лифтер в веселенькой фуражке и глупом смокинге. Для меня такое непривычно. Он рассказывает об истории этого места – что-то о Всемирной выставке, – но я не слушаю, потому что не могу оторвать взгляд от стеклянных стен. Лифт уносит нас вверх, в ночь, и меня завораживают огни города, мигающие под нами. С каждой секундой обзор увеличивается, открывая вид на Пьюджет-Саунд, центр города и все остальное.
Как только мы заходим в ресторан, нас провожают к столику у окна. Лучшие места с видом на город достаются нам с Эбби.
Официантка с огненно-рыжими волосами раздает нам меню в кожаных переплетах. Все выглядит аппетитно: фаршированная куриная грудка, каре ягненка и даже лося. Кто станет есть лосятину? Звучит отвратительно. Я решаю заказать курицу. Если она будет вкусной, я расскажу Коннору, и мы найдем рецепт, чтобы приготовить дома самим. Может, я даже куплю этот игристый сидр, чтобы устроить романтический ужин.
Официантка возвращается с клубничным лимонадом, в котором вперемешку со льдом плавают настоящие ягоды.
Потянувшись за стаканом, Джанелл нечаянно опрокидывает его. Кубики льда отскакивают по столу и падают на колени Рейчел.
Я тут же напрягаюсь, наблюдая, как по белоснежной скатерти расползается пятно, и жду, когда все начнут психовать, кричать и вскакивать из-за стола. Но ничего подобного не происходит.
Без понятия, почему у меня возникла такая реакция. Всем плевать. Эбби просто смеется и говорит, что не может поверить, как это Джанелл с ее координацией удалось возглавить команду чирлидерш.
Потом мы делаем заказ и любуемся ночным небом, которое проплывает мимо – весь обеденный зал вращается, поэтому вид за окном меняется. За час мы успеваем все рассмотреть, но этого кажется недостаточно.
Мне бы хотелось увидеть больше – остаться здесь на всю ночь и сосчитать каждый мерцающий огонек города. Мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно.
Октября
1 месяц, 29 дней
У меня плохое предчувствие. Я люблю Коннора, но не думаю, что мама его одобрит. Сомневаюсь, что ей по силам разглядеть, кто скрывается за нарочитым образом грубияна, и понять мои чувства.
Коннору тяжело общаться с незнакомцами: он, как и я, нервничает, но если мне удается скрывать свое смущение за глупой болтовней, то ему проще промолчать. Зачастую его замкнутость принимают за невоспитанность, а это не так. Первое впечатление о нем обманчиво, на самом деле Коннор хороший парень.
Мама считает, я мечтаю сбежать в какое-то учебное заведение Лиги плюща и выйти замуж за парня, который занимается греблей и носит пуловеры. Да, у меня хорошие оценки и я планирую идти в колледж, но Лига плюща? Ага, конечно. Я не такая трудяга. Обычная успевающая ученица. Середнячок, а не ботаник.
Но я хочу, чтобы Коннор ей понравился, даже если он не вписывается в ее представление о моем будущем. Хочу, чтобы она увидела его моими глазами и дала свое одобрение. Чтобы осознала: со мной все будет в порядке. Может, это ей поможет. Может, она увидит, что для нас с ним в этом мире еще есть жизнь и любовь.
И для нее тоже.
О моем отце мы не разговариваем. Никогда. После его смерти она убрала все фотографии с ним – и тем поставила точку. Словно его никогда и не было в нашей жизни.
Не хочу, чтобы так продолжалось. Он существовал, и ей пора это признать. Возможно, если она увидит, что я двигаюсь дальше, это поможет ей поступить так же.
Жаль только, что знакомство состоится сегодня. Мне бы хотелось с этим еще немного повременить. От ожидания, когда придет Коннор и начнутся смотрины, я готова лезть на стену.
Мама не занимается готовкой, поэтому ужин на мне: сегодня я варю большую кастрюлю спагетти, не забывая без конца помешивать воду и нервно постукивать пальцами по столешнице. Я даже не голодна, а высыпала целую упаковку.
Уверена, нас ждет катастрофа. Сколько бы раз я ни представляла, как все закончится, ничего хорошего в голову не лезет.
Только начинаю сливать макароны, как слышу рев его сломанной выхлопной трубы. Складывается впечатление, что Коннор изо всех сил выжимает сцепление. Мотор грохочет. Из окна маминой спальни можно увидеть его колымагу. Я морщусь. Интересно, наблюдает ли она сейчас за полуразвалившимся пикапом, паркующимся возле моей миленькой маленькой «мазды». Главное, чтобы обошлось без скоропалительных выводов.
Коннор нажимает на дверной звонок, и я торопливо сливаю оставшуюся воду, роняя макароны в раковину. Нужно встретить его раньше мамы.
Только она уже выходит из спальни.
– Мам, я открою.
– Не глупи. Я хочу с ним познакомиться.
Она даже принарядилась: надела цветастый сарафан, каблуки и крупные жемчужные сережки в комплекте с ожерельем. Губы накрасила яркой помадой.
Боже, она выглядит так, словно собралась на ипподром.
– Здравствуй! Меня зовут Миранда, – произносит она, протягивая руку ладонью вниз. На что она рассчитывает? Что он кинется целовать ей руку?
– Коннор. Приятно познакомиться. – Он пожимает ее руку, но она так вяло отвечает, что даже ему это заметно, а мне становится неловко за происходящее.
Сегодня на нем симпатичная рубашка и чистые джинсы. Рубашка немного помята, а ботинки потерты, но Коннор все равно хорошо выглядит, даже несмотря на волнение, которое становится очевидным, когда он с улыбкой поворачивается ко мне. Парень слишком сильно старается. И кажется не к месту в этом вычурном холле с мраморным полом.
– Пойдем покажу тебе свою комнату, – вмешиваюсь я в отчаянной попытке сгладить ситуацию. – И да, я в курсе, мы оставим дверь открытой и все такое.
Я беру его за руку и провожу мимо мамы. Уверена, она готова засыпать Коннора ворохом вопросов, но вначале я покажу ему свою комнату, обниму и подбодрю, и тогда он будет во всеоружии.
Мы поднимаемся, перепрыгивая через ступеньку, и в мгновение ока оказываемся в моей спальне с прозрачным балдахином над кроватью, большим эркером и идеально подобранной белой мебелью. Пол устлан толстым плюшевым ковром, одежда предварительно собрана и аккуратно повешена в шкаф.
Да, на комоде кое-как расставлена коллекция фотографий в разномастных рамках, а на изголовье кровати висят шарфы, но в остальном здесь царят чистота и порядок.
– Ух ты. Очень мило, – восхищается Коннор. – В твоем стиле.
Я сажусь на край кровати и ухмыляюсь.
– Нравится?
Он кивает.
– Ага. Выглядит потрясающе.
Подходит ко мне и садится рядом.
– Я знал, что у тебя большой дом, но такой красоты и представить не мог. На фоне твоей комнаты моя … – Он замолкает и пожимает плечами.
– Ой, только не надо ничего придумывать, – смеюсь в ответ. – Я обожаю твою комнату. Это наше родное пристанище. А это… здесь не так уютно и удобно, как у тебя.
– В смысле, не так тесно и захламлено.
Меня снова пробивает на хихиканье. Рядом с ним я с одной стороны чувствую себя такой недоступной королевишной, а с другой – не могу прекратить улыбаться и смеяться. И эти ощущения мне нравятся.
– Нет. В смысле, я обожаю твою комнату.
Коннор наклоняется и целует меня. Этот долгий, медленный поцелуй напоминает о нашем «почти сексе» на прошлых выходных.
Но прежде чем зайдет дальше, я слышу покашливание. В дверном проеме стоит мама.
– Я готова ужинать, если вы не против, – объявляет она.
Нас поймали на горячем. Мое лицо наверняка сейчас свекольно-красного цвета, но я стараюсь на этом не зацикливаться.
Мама ведет нас по коридору, затем вниз по лестнице и в нашу парадную столовую с большим столом. Мы никогда не едим в этом помещении. Оно выглядит слишком пафосно даже для нее.
И все же мило, что она решила устроить тут такой прием. Наверное, это значит, что она постарается принять Коннора и быть гостеприимной.
– Итак, Коннор, в какую школу ты ходил? В местную, в Уэстпорте?
Запихнув большую порцию спагетти в рот, я тут же ей давлюсь. Мама на первом же вопросе неосознанно затронула неудобную для него тему.
– Нет. У меня неполное среднее образование.
– Ах. Понятно.
– Я получил его в шестнадцать лет, – добавляет он.
– Это замечательно, – отвечает она.
Интересно, насколько она искренна. От меня она всегда ожидала сплошных пятерок, участия в обществе почета и Лиге плюща. Все то, что было у нее. С другой стороны, после смерти папы она совершенно выпала из реальности и, вполне возможно, даже не заметила, что я не подхожу Лиге плюща.
– А работа? Чем ты занимаешься?
О боже, вот обязательно было спрашивать.
– Я, э-э, сейчас я в поисках работы.
– Вот как. – Она слегка краснеет, поняв, что проявила бестактность.
Не могу смотреть, как на его лице отражается осознание того, что в глазах моей матери он меня недостоин, хоть она и старается скрыть свой промах. Это разбивает мне сердце. Коннор так стремится стать независимым и успешным, чтобы доказать несправедливость всех некогда сказанных отцовских слов в его адрес, а моя мать только что с легкостью перечеркнула все усилия.
– Я получила пятерку за тест по физике, – хвалюсь я. Смена темы до боли очевидна, но мама смотрит на меня с благодарностью.
– Молодец, дорогая.
– Это только первый тест, но многие его завалили. Лишь один ученик получил балл выше, чем у меня.
Теперь Коннор смотрит на меня по-другому. Надеюсь, он не думает, что я пытаюсь выгодно выделиться на его фоне. Не могу понять его взгляд.
– Ого. Ты очень умная, – произносит он. – Ну, я и так знал, но это действительно круто.
Я улыбаюсь и опускаю взгляд на тарелку. Мама оценит его поддержку. Это хорошо.
– Энн всегда была необыкновенной, – обращается она к Коннору. – С момента ее рождения я знала, что ей уготовано великое будущее.
Неужели мне послышалась гордость в ее голосе? Я внимательно смотрю на нее, размышляя над тем, откуда это взялось. Она хвастается мной. Раньше она всегда гордилась моими достижениями, но с тех пор прошло немало времени. В последние годы она была озабочена… другим.
– Она научилась играть на пианино в восемь лет, – добавляет мама. – Мы с отцом хотели, чтобы она играла на скрипке, но Энн ее ненавидела.
Коннор улыбается мне.
– Очень похоже на нее. Она очень упряма.
– И не говори, – соглашается мама.
И наконец все напряжение уходит.
Октября
1 месяц, 24 дня
Сегодня вернулся отец Коннора. Насовсем. Около входной двери лежат его вещи. Так Коннор об этом и узнал.
Я даже рада, что избежала встречи с его отцом в коридоре, когда проходила мимо родительской спальни. Как-то знакомиться с ним у меня нет желания.
Сейчас мы с Коннором, расположившись в его комнате на деревянном полу, решаем, стоит ли нас друг другу представить. Сомневаемся, готова ли я к этому.
Я мало что знаю об его отце. До меня долетали лишь обрывки информации, но даже по ним ясно, что знакомство предстоит не из приятных, ведь этот человек превратил жизнь Коннора в ад.
– Черт, давай просто покончим с этим, – предлагает Коннор. Он уже на взводе, немного дерганый и напряженный, словно его горло сдавливает воротничок рубашки. Он встает, берет меня за руку и поднимает. Ладони почему-то зудят от желания сделать что-нибудь глупое, например, взлохматить его красивые светлые волосы, но это совершенно неуместно, так что приходится отказаться от своей затеи.
Я не знаю, как выглядит Джек – никогда его не видела, даже на фотографии. Нэнси все их убрала, когда он ушел три месяца назад.
Коннор предупреждал меня, что это ненадолго, что его отец обязательно вернется, и оказался прав.
Он знал заранее, как все обернется. Первые несколько недель его мама твердо верила в окончательность своего решения. Она не говорила о Джеке. Словно он умер.
Но непоколебимость ее постепенно терялась. Спустя время она начала упоминать его в разговорах. Вскользь. Например, «О, Джек как-то…» или «Не эту, Джек ее разбил. Дай мне другую». И разговоров о нем становилось все больше и больше. В итоге появились задумчивые фразы «Интересно, что он сейчас делает» и «Думаю, мне стоит ему позвонить».
Как только дело дошло до этой стадии, его возвращение замаячило на горизонте. Коннор предсказал эту последовательность шаг за шагом. Он знал, что произойдет.
Несколько недель, которые мы провели без его отца, теперь кажутся раем. Уверена, подсознательно Коннор всегда думал об отце, но для меня Джек существовал лишь в виде историй, и мысли о его возвращении не задерживались в голове. В те первые недели его призрачное существование не беспокоило нас.
Я следую за Коннором по захламленному дому. Моя маленькая ладонь тонет в его руке. Мы останавливаемся у двери родительской спальни и прислушиваемся к включенному телевизору. Нужно постучаться, но никто из нас не двигается, мы просто стоим в тишине. Наконец Коннор, ободряюще сжав мою руку, отпускает ее и колотит в дверь.
Нэнси приглашает нас войти, и мы ступаем в комнату.
Джек сидит на краю кровати с пачкой чипсов на коленях, на столике рядом с ним стоит бутылка пива. Одет он в поношенную футболку и джинсы с жирными пятнами.
– Привет, э-э, отец. Я лишь хотел познакомить тебя с Энн. Моей девушкой.
Я вежливо улыбаюсь и киваю.
– Привет. – Он вроде улыбается, но я не уверена. Вокруг его маленьких глазок собираются морщинки, но густая, поседевшая и жесткая на вид борода почти полностью скрывает рот.
Мне он представлялся более брутальным: с темными волосами и накачанными мышцами. В одном я угадала – он высокий. Не ниже метра восьмидесяти – это уж точно. Но в целом передо мной обычный человек.
– Ладно… мы пойдем… – Коннор берет меня за руку и уводит в свою комнату.
– Он кажется… – И я не знаю, что сказать. Говорить что-то хорошее – предательски, словно я пытаюсь сгладить то, что он сделал Коннору. А если сказать что-то плохое, это прозвучит издевкой.
– Я знаю.
И на этом разговор стопорится. Коннор достает из-под кровати потрепанную коробку со «Скрабблом», открывает ее и переворачивает все буквы.
– Он неплох, когда трезвый, – наконец произносит он.
– Ох. – И как мне на это ответить?
– Однажды он продержался несколько месяцев, когда мне было тринадцать. Мы решили, дело сдвинулось с мертвой точки. Но потом он снова повел себя как придурок. Я случайно опрокинул мусорный бак в гараже, рассыпав по полу бутылки и консервные банки. И он ударил меня. Якобы за то, что я намусорил. Но, думаю, на самом деле его разозлило другое: я рассказал маме, что он снова запил.
Обычно Коннор не откровенничает так непринужденно. Он делится какими-то частями истории, а мне остается наугад собирать из этих паззлов его прошлое. Он никогда так не открывался, и я не видела картинку целиком. Коннор держал все в себе, но я рада, что он наконец мне доверился. Мы встречаемся меньше двух месяцев, но кажется, будто всегда были вместе.