— Думаю, ты и сам знаешь, что очаровательный, — хочу, чтобы Себастьян написал это, тогда я могу по сто раз перечитывать его слова. — Так ты угостишь меня печеньем?
Выдержав паузу, я протягиваю ему одно. Печенье еще теплое.
— Твоя мама сказала мне отнести их к тебе в комнату, — многозначительно подняв бровь, говорю я. — Думает, что ты там.
Сегодня он выглядит намного лучше — счастливым. Судя по всему, травмирующий опыт того упражнения позади. Умственная и эмоциональная выносливость — вот его суперсила.
Когда Себастьян улыбается, мое сердце ноет в груди.
— Если мама думает, что я в доме, предлагаю укрыться здесь.
— Она сейчас повезет Фейт на танцы.
— На улице все равно приятней, — Себастьян собирает свои вещи, и мы вместе идем в тень большого дерева. Мы скрыты под навесом из весенних ярко-зеленых листьев, и из дома нас не видно.
Взяв одно печенье, я разламываю его пополам.
— Что ты читал до моего прихода?
— Психологию, — он захлопывает книгу и растягивается на траве. Я стараюсь смотреть ему в лицо, но когда Себастьян поворачивается ко мне, понимаю, что он застукал меня за разглядыванием дорожки волос, идущей от его пупка вниз. — Как сегодня работалось с Макэшерами? — интересуется он.
На первый взгляд кажется, будто его не интересуют сплетни, но по факту это не так. Себастьян замечает все и вся.
— Она чуть со стула не свалилась, демонстрируя глубину своего декольте.
— Я заметил, — смеется Себастьян и откусывает кусочек печенья.
— Как прошел остаток твоего дня?
— Была контрольная по экономике, — он откусывает еще, жует и глотает. — Потом контрольная по латыни. И репетиция хора.
— Хотел бы я взглянуть.
— Может, в следующий раз тебе стоит прогулять школу и прийти посмотреть, — открыв один глаз, Себастьян смотрит на меня. — Ты же любишь послать правила на три буквы.
— Ага, я такой. Круглый отличник и несовершеннолетний преступник одновременно, — слизывая шоколад с большого пальца, краем глаза я замечаю, что теперь он следит за моими движениями. По позвоночнику пробегает дрожь. — Отем почти закончила свою книгу.
Себастьян размышляет и не торопится отвечать. Возможно, видит напряжение в моем взгляде.
— Это хорошо, но так скоро не обязательно. У тебя впереди еще месяц. Кому-то нужно больше времени, кому-то меньше. Тебе в срок нужно сдать готовый черновик, а не отредактированную рукопись.
Я избегаю смотреть ему в глаза, и Себастьян наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд.
— Ты пришлешь мне свои главы?
Мне не нравится мысль, что я заставляю его переделывать мою книгу.
Еще меньше мне нравится, что он во всей красе увидит мои страхи и неврозы.
Поэтому я решаю его отвлечь:
— А когда ты закончил свою?
— М-м… — прищурившись, Себастьян смотрит на ветки над головой. — Я закончил ее в мае — прямо перед дедлайном, если не ошибаюсь, — и неделей позже отшлифовал. До сих пор сомневаюсь, что получилось хорошо.
— Но судя по всему, получилось как надо.
— Разным людям нравится разное. Ты можешь прочитать мою книгу и не впечатлиться.
— Сильно сомневаюсь.
— Можешь-можешь. Мама уже, наверное, собралась раздарить все мои авторские копии, но одну я тебе достану. Таким образом мы будем в расчете, потому что ты дашь мне прочесть свою книгу, — Себастьян улыбается мне самой очаровательной из своих улыбок.
Я легонько пинаю его ботинок носком своего.
— Твою уже прочитал крутой нью-йоркский редактор, и ее издали. Ты же понимаешь, что она не дерьмовая?
— Твоя книга тоже не дерьмовая, Таннер. Это просто невозможно. Само собой, часть деталей нужно будет поменять, чтобы защитить упомянутых там людей, но она не дерьмовая. Ты слишком вдумчив и слишком чувствителен… — он широко улыбается, — Да, я сказал «чувствителен». В тебе это есть. Помимо показного желания послать все на три буквы.
— «Показного»?.. — с ухмылкой начинаю я и тут же замолкаю, услышав голоса наверху.
— Ты что здесь делаешь? — спрашивает мама Себастьяна, и мы наклоняемся ниже, будто нас застукали за чем-то неприемлемым. — Я не ждала тебя дома до ужина.
Подавшись вперед, я замечаю открытое окно ванной прямо над нашим деревом. Она разговаривает не с нами.
Себастьян начинает собирать свои книги.
— Пойдем в дом, — шепчет он. — Я не хочу…
— На прошлой неделе в Калифорнии Бретт Эйвери женился на своем бойфренде, — мы оба замираем, услышав голос отца Себастьяна. Он звучит неодобрительно.
Широко распахнув глаза, Себастьян смотрит на меня.
Могу только представить перепуганное выражение лица миссис Бразер, потому что отец Себастьяна тяжело вздыхает и с грустью говорит «Да».
— О нет, — причитает она. — Нет-нет-нет. Я знала, что он переехал, но не была в курсе, что он… — сделав паузу, чтобы не произнести страшное слово «гей», миссис Бразер понижает голос: — Как его родители?
На короткое мгновение Себастьян меняется в лице, и мне хочется закрыть ему уши, утащить к себе в машину и увезти далеко-далеко.
— Полагаю, как-то справляются, — отвечает ей мистер Бразер. — Судя по всему, Джесс приняла новость более спокойно, чем Дэйв. С ними молится Брат Бринкерхофф, еще он добавил их в список, чтобы помолились остальные. Я пообещал им зайти, поэтому и заехал домой переодеться.
Голоса родителей Себастьяна стихают, когда они идут в другую комнату. Он невидяще смотрит в даль, а я, пораженный, стараюсь сообразить, что же ему сказать.
«Как его родители?»
Себастьян не мог не заметить, что его мама поинтересовалась не Бреттом и не тем, счастлив ли он: она спросила про его родителей, как будто иметь сына гея — это нечто, с чем приходится справляться. Что приходится объяснять. Улаживать.
Парень всего лишь гей, он не умер. Никто не заболел. Я знаю, родители Себастьяна хорошие люди, но, черт возьми, они невольно заставили своего сына ощущать себя так, будто ему нужно полностью себя переделать. Чтобы его приняли. Чтобы одобрили.
— Мне очень жаль, Себастьян.
Собирая маркеры, он поворачивается ко мне и напряженно улыбается.
— Ты про что?
Проходит несколько секунд озадаченного молчания.
— Тебе не странно было слышать, как они говорят?
— Про то, что Бретт гей? — когда я киваю, он пожимает плечами. — Сомневаюсь, что кто-то удивлен реакции его родителей.
Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, почему он выглядит таким смирившимся и безропотным.
— Даже не знаю… Может, если разозлится достаточно большое количество людей, все изменится?
— Может, да. А может, и нет, — он подается вперед, стараясь при этом удерживать мой взгляд. — Просто так было всегда.
Просто так было всегда.
Он смирился или же старается реально смотреть на вещи?
Чувствовал ли Себастьян хотя бы раз, что эта тема касается и его тоже?
— Просто так было всегда? — переспрашиваю я. — То есть ты просто уедешь, куда бы тебя ни направили, будешь проповедовать Евангелие и говорить людям, что быть геем неправильно?
— Быть геем не неправильно, но в этом и Господнего плана нет, — он качает головой, и в этот момент меня осеняет, что идентичность Себастьяна — не квир. Он не гей. Даже не игрок в футбол, не брат и не сын. Он мормон.
— Я знаю, что для тебя все это похоже на какую-то бессмыслицу, — осторожно подбирая слова говорит он, и паника стискивает меня изнутри. — Уверен, ты понятия не имеешь, что за отношения у тебя со мной и как я отношусь к тебе, и если ты…
— Нет, — я сжимаю его пальцы, уже не беспокоясь, что нас могут увидеть. — Я имел в виду не это. Я хочу тебя. Но мне неприятно думать, что твои родители будут смотреть на нас как на людей, требующих переделывания.
Проходит немало времени, прежде чем Себастьян отвечает, и я понимаю, что ему не очень нравятся мои предыдущие слова, потому что он убирает руку и зажимает ее между коленей.
— Я не возьмусь предположить, почему Отец Небесный поступает так или иначе. Но в глубине души верю, что у Него есть план для каждого из нас. И он привел тебя в мою жизнь не просто так, Таннер. Причину я не знаю, но она точно есть. Я просто знаю это. Быть с тобой не кажется чем-то неправильным. Как и мои чувства к тебе. Так что каким-нибудь образом все образуется.
Опустив голову и глядя на траву, я киваю.
— Присоединяйся к нам в следующие выходные, — тихо предлагает Себастьян. В его интонации я слышу просьбу: ему важно, чтобы я пришел на мероприятие Церкви. Еще слышу, как тем самым он, по сути, приподнял уголок воображаемого ковра и аккуратно замел под него лежащую перед ним и доставляющую неудобства кучу мусора. — Мероприятие грядет молодежное. Будет весело.
— То есть ты хочешь пригласить своего парня на церковное мероприятие?
Себастьян на мгновение хмурится, а потом тут же надевает нейтральное выражение лица.
— Я хочу пригласить тебя.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Сомневаюсь, что Себастьян на самом деле ожидал, будто я приму его предложение. Даже Отем в шоке уставилась на меня, когда я заявил, что собираюсь на церковное мероприятие. И тем не менее вот они мы, Себастьян и Таннер, паркуемся у футбольного поля в старом добром Парк-Форт Юта.
Мы вылезаем из машины, и я иду за ним к небольшому холму, где все уже собрались вокруг огромных нераспечатанных коробок. Для середины апреля погода стоит превосходная. Уверен, если температура упадет ниже нуля, все мгновенно заболеют, но сейчас, когда на дворе около 15 градусов выше нуля, каждый, кому меньше двадцати лет, демонстрирует бледные ноги в шортах.
Но хочу заметить: в отличие от суперкоротких шортиков, которые обожает Хейли, штанишки присутствующих выглядят довольно прилично. Эта скромность в одежде среди местных не редкость, и мне любопытно, каково представителям мормонской молодежи в других городах, где они в меньшинстве.
Многие девушки таращатся на подходящего Себастьяна и переминаются с ноги на ногу. Я замечаю, что и кое-кто из парней смотрит на него дольше обычного. Интересно, Себастьян осознает, какое влияние оказывает на окружающих? Он ведь даже не ведущий мероприятия, но похоже, что все ждали именно его.
К нему подходят несколько человек и приветствуют рукопожатием. Меня знакомят с Джейком, Келланом, двумя Маккенами (это другие, не из школы) и Люком, после чего я уже перестаю беспокоиться об именах и просто с широкой улыбкой здороваюсь со всеми и пожимаю руки. От небольшой стоящей поодаль группки отходит парень примерно нашего возраста или, может, чуть постарше и представляется мне. Его зовут Кристиан, и он рад, что я к ним присоединился. Если правильно понимаю, он ведущий упражнения.
И наконец мы начинаем.
— Сегодня нас ждет служение другим, — начинает Кристиан, и небольшая толпа смолкает. Все снова обращают внимание на шесть огромных коробок, когда он облокачивается на одну из них. — Парк постарел, так что настала пора его украсить, — он слегка похлопывает по коробке. — В этой коробке, друзья мои, есть все, что вам нужно, чтобы сделать стол или скамью, — говорит Кристиан и с широкой улыбкой добавляет: — А фокус в том, что у вас не будет ни инструментов, ни инструкций.
Я смотрю на остальных. Похоже, таким правилам никто не удивлен. Никаких инструкций — допустим. Но как же без инструментов?
Мой внутренний голос в панике вопрошает: «То есть там составные части?»
— Мы разделимся на шесть команд, — когда Кристиан объявляет это, я чувствую, что Себастьян как бы ненароком от меня отодвигается. Бросаю взгляд в его сторону, но он качает головой. — Для начала нужно оттащить уже существующие столы и скамейки к парковке, откуда их заберет Брат Этвелл с помощниками. Потом будем сооружать новые. А после — перекусим. Нас ждет пицца и вода в бутылках. Но помните: это не соревнование. Не торопитесь. Сделайте на совесть. Именно так мы и работаем на благо людям, — с улыбкой завершает инструктаж Кристиан, и я чувствую себя очень и очень лишним, когда он добавляет: — А теперь пусть кто-нибудь произнесет молитву.
Его слова застают меня врасплох, и я ловлю виноватый взгляд Себастьяна, после чего он склоняет голову.
Парень постарше выходит из общего круга вперед.
— Отец Небесный, благодарим Тебя, что собрал нас в этот прекрасный весенний день. Спасибо за Твою милость и за нашу силу, которой мы будем сегодня пользоваться. Благослови нас, чтобы мы запомнили этот урок и смогли использовать его в повседневной жизни. Чтобы помнили, что лишь через Тебя сможем найти свое спасение. Пожалуйста, не дай Брату Дэвису усомниться и промахнуться, как на прошлой неделе, чтобы нам не пришлось снова вызывать скорую, — по толпе проносится хихиканье, а парень, спрятав улыбку, заканчивает: — Благослови нас, чтобы все мы благополучно вернулись домой. Во имя Иисуса Христа. Аминь.
Когда все поднимают голову, мне становится понятно, почему Себастьян отошел от меня: Кристиан просит нас рассчитаться и разделиться таким образом на шесть команд. Мой бойфренд только что обеспечил нам места в одной команде.
После жеребьевки мы с ним присоединяемся к двум без конца хихикающим тринадцатилетним девочкам, к девятикласснику по имени Тоби и парню из одиннадцатого класса — Грегу. Тоби, Грег, Себастьян и я вместе с другими участниками мужского пола оттаскиваем старые столы для пикника. Девочки же стоят и смотрят — в основном, на Себастьяна.
Я пытаюсь представить в этой ситуации Хейли. Она бы сошла с ума, начни мы заниматься физическим трудом, не рассчитывая на ее помощь.
Думая поначалу, что упражнение окажется незамысловатым, я с удивлением нахожу в коробке семьдесят кусков дерева и совершенно не понимаю, какая часть чему принадлежит. Зато сразу становится ясно, что Грег и Себастьян участвуют в подобных мероприятиях всю свою жизнь. Они быстро сортируют фрагменты по форме и размеру, в то время как мы с Тоби вынуждены задействовать лишь мышечную силу и перетаскиваем их, куда нам скажут.
Себастьян подключает к работе и девочек — Кэти и Дженну Ли.
— Можете отыскать все фрагменты такого размера? — спрашивает он и показывает на деревянную планку сантиметров десять длиной. После того как мы перевернули коробку и высыпали содержимое, эти детали теперь разбросаны по всей траве. — Но берите только те, на которых одинаковое количество штырей и отверстий, ладно? Вот, смотрите, — он показывает, как соединяются между собой планки, и девочки тут же принимаются за поиски, радуясь, что и у них есть задание.
— Танн, — зовет Себастьян, и от того, что он меня так по-дружески называет, по моему телу пробегает легкая дрожь. — Иди помоги мне.
Мы работаем бок о бок и соединяем деревянные фрагменты, которые станут столешницей. Принимаем решение использовать одну короткую и тяжелую деревяшку в качестве молотка, чтобы подогнать части друг к другу, а потом при помощи ботинка Грега устанавливаем на место последний фрагмент. Задумка просто блестящая, но этот восторг по ощущениям и рядом не стоит с радостью, которую я испытываю лишь потому, что сижу рядом с Себастьяном, занят общим с ним делом и ощущаю его тепло.
Ей-богу, если он позвал меня сюда, чтобы я обрел новую веру, то его миссия практически выполнена.
Справившись с заданием первыми, мы разделяемся и помогаем остальным, кто все еще пытается догадаться, как использовать фрагменты досок в качестве инструментов. Пожалуй, сказать, будто все это оказалось непосильным трудом, было бы сильным преувеличением но и легким задание не назовешь, так что когда привозят пиццу, я радуюсь, поскольку СТРАШНО ПРОГОЛОДАЛСЯ.
Мы с Себастьяном садимся под деревом в стороне от остальных. Вытянув ноги перед собой, жадно поглощаем пиццу, будто не ели несколько недель.
Мне нравится наблюдать за тем, как он ест, — обычно это завораживающее зрелище, поскольку он хорошо воспитан. Но сейчас Себастьян — грубый строитель, поэтому его кусок пиццы свернут пополам, и б о льшая часть тут же отправляется в рот. Впрочем, на его подбородке или футболке нет ни капли соуса. Я же, едва откусив, тут же испачкал свою футболку упавшим ломтиком пеперони.
— Какого хрена… — бормочу я.
— Танн.
Поворачиваюсь к Себастьяну, а он улыбается, но потом наклоняет голову, словно говоря: «Следи за выражениями!»
Я смущенно извиняюсь.
— Я не против, — тихо говорит он. — Но кое-кому из присутствующих это не понравится.
Мы сидим на расстоянии от остальных, от чего создается иллюзия интимности.
— Ты давно с ними знаком?
— С некоторыми всю жизнь, — глядя на ребят, отвечает Себастьян. — Хотя вот семья Тоби переехала сюда всего два года назад. А кое-кто из них ребят новообращенные. Кажется, для Кэти это первое дело на общее благо.
— Ни за что бы не догадался, — смеюсь я.
— Да брось, она милая.
— Что не помешало ей потратить минут двадцать на подсчет сорока штырей.
С тихим смешком он со мной соглашается.
— Извини, что не предупредил тебя насчет молитвы. Вечно забываю.
Небрежно отмахнувшись, я поворачиваюсь к остальным и теперь смотрю на группу подростков другими глазами.
— А с кем-нибудь из них ты ходил на свидания?
Себастьян кивком показывает на высокую девушку, которая сидит у футбольных ворот на другой стороне поля.
— С Амандой.
Я с ней знаком. Она выпустилась вместе с Себастьяном и состояла в студсовете. Красивая, умная, и о ней я не слышал ни одной грязной сплетни. Уверен, Себастьяну Аманда подошла бы просто идеально.
— Долго? — спрашиваю я. Ох, вопрос звучит слишком грубо.
И он это замечает.
— Ревнуешь?
— Немного.
Очевидно, что Себастьяну это нравится. Его щеки розовеют.
— Мы встречались около года. С десятого класса по одиннадцатый.
Ого. Мне хочется расспросить, чем они занимались, часто ли целовались и насколько сблизились… Но вместо всего этого я говорю:
— Но даже тогда ты знал…
Себастьян резко поднимает голову, смотрит по сторонам, и выражение его лица смягчается, когда он понимает, что нас никто не услышит.
— Да. Знал. Но думал, что если я все-таки попытаюсь…
Его слова ощущаются тысячей вонзившихся мне под кожу иголок. Отношения длиной в год означают немало попыток.
Я не… из этих.
— Но ты ведь с ней не спал?
Себастьян берет еще один огромный кусок пиццы и мотает головой.
— И ты считаешь, что однажды можешь жениться на Аманде?
Когда он, жуя пиццу, поворачивается ко мне, в его взгляде я замечаю раздражение.
— А ты считаешь, это подходящее место для такого разговора?
— Можем перенести на потом.
— Я хочу тебя, — тихо отвечает Себастьян и наклоняется за новым куском. Расправившись с ним, он смотрит прямо перед собой и добавляет: — Больше никого.
— Как по-твоему, Церковь изменит свое отношение к нам? — интересуюсь я. А потом киваю в сторону ребят на поле. — Опомнятся ли все они когда-нибудь?
Себастьян пожимает плечами.
— Я не знаю.
— Но ты счастлив со мной?
— Более счастливым я никогда не был.
— Значит, ты не считаешь наши отношения ошибкой.
Когда он наконец поворачивается ко мне, его глаза сияют искренностью.
— Конечно же, нет.
Он наплыва эмоций я чувствую, как сдавливает горло. Мне очень хочется его поцеловать. Взгляд Себастьяна опускается на мои губы, а потом он снова краснеет и отворачивается.
— Ты ведь знаешь, о чем я думаю, — говорю я. — О чем думаю постоянно.
Кивнув, он наклоняется вперед за бутылкой воды.
— Да. Я тоже.
***
К тому моменту, когда мы собрали все столики и скамейки и убедились в их надежности, солнце уже начинает садиться за горизонт. Ребята смеются, играют в салки и бросают фрисби. Это куда лучше драк и обзывательств, которые были основным развлечением у озера. Здесь же ощущается уважение ко всему вокруг: к общине, к ближнему, к самим себе и к их Богу.
Большинство ребят садятся в большой минивэн, который отвезет их на парковку у церкви. Но мы с Себастьяном решаем остаться и машем им вслед, пока они не скрываются из виду.
Себастьян поворачивается ко мне, и в этот момент его показная улыбка исчезает.
— Ну как тебе? Ужасно?
— Вот прямо сейчас и думал, что все прошло неплохо, — отвечаю я, и он смеется. — Даже круто, на самом деле. Все очень милые.
— «Милые»? — слегка покачав головой, переспрашивает Себастьян.
— Ну а что? Вообще-то, я серьезно. Они милые и хорошие люди.
Мне нравится бывать в обществе мормонов не потому, что я надеюсь, будто смогу вписаться в их сообщество, а чтобы лучше понять Себастьяна. Что стоит за его словами, когда он говорит что-то вроде: «В эти выходные я сильнее ощущал присутствие Духа». Или каким образом в молитвах находит ответы на вопросы. Себастьян всю свою жизнь прожил в этой атмосфере и понимает этот язык. Церковь СПД имеет свою специфическую лексику, которая и по сей день звучит для моих ушей несколько высокопарно, но для мормонов она естественна, и, как мне кажется, я начинаю понимать, что его слова главным образом означают «Я стараюсь сделать лучший выбор» или «Мне нужно понять, насколько правильны мои чувства».
В парке сейчас тихо, слышно только пение птиц на деревьях и отдаленный гул машин.
— Чем хочешь заняться? — интересуюсь я.
— Домой точно не хочу.
Все мое тело начинает мелко дрожать.
— Тогда давай домой не поедем.
Мы садимся в мою машину, и я кожей ощущаю предвкушение от грядущего вечера. Выехав с парковки, я просто еду куда-то вперед. Не думая, куда мы в итоге попадем и что будем делать, когда остановимся. Но когда оказываемся в нескольких километрах от города, Себастьян кладет руку мне на колено и медленно скользит вверх. Дома вдоль шоссе редеют, и вскоре мы попадаем на пустынную дорогу. Повинуясь какому-то инстинкту, я сворачиваю на грунтовую дорогу, ведущую к берегу озера, доступ к которому ограничен.
Себастьян оглядывается назад, когда мы въезжаем в распахнутые ворота с висящим на них знаком «Въезд запрещен», наполовину скрытым ветками деревьев.
— Нам действительно стоит сюда ехать?
— Наверное, не стоит, но ворота открыты уже давно, так что мы не единственные, кто сюда заявлялся.
Себастьян ничего не отвечает, но по напряженной позе и замершей руке на моем бедре я ощущаю его неуверенность. Надеюсь, он расслабится, как только поймет, что после наступления темноты нас здесь совершенно никто не увидит.
Грязь на дороге становится гуще, и, свернув на обочину, я выключаю фары и глушу мотор. В наступившей тишине тихо щелкает двигатель. Если не считать мерцающего на поверхности озера отражения луны, на улице почти совсем темно. Отец научил меня всегда держать в багажнике вещи, которые могут пригодится в чрезвычайных ситуациях — в том числе и теплый плед, — так что несмотря на наступивший холод, решаю воплотить одну свою идею.
Я открываю дверь и поворачиваюсь к Себастьяну.
— Пойдем.
Тот неохотно выходит.
Достаю из багажника плед и расстилаю его на еще теплом капоте. Из запасных курток и случайно оказавшегося тут пляжного полотенца делаю нам обоим по подушке и кладу их на лобовое стекло.
Мы можем лежать и смотреть на звезды.
Увидев, чем я занят, Себастьян помогает мне все разложить и забирается на капот. Мы ложимся на спину и одновременно издаем довольный стон.
Он хохочет.
— Выглядело это более комфортно.
Я пододвигаюсь к нему поближе, от чего капот машины протестующе скрипит.
— Не так уж и плохо, вообще-то.
Луна над нами висит низко, а до звезд можно дотянуться рукой.
— Кое-что мне в этих местах особенно нравится, — замечаю я. — Здесь звезды видны всю ночь. Что было невозможно в Пало-Альто — слишком много искусственного освещения.
— Тебе нравится тут только это?
Я поворачиваюсь к Себастьяну и, наклонившись, целую.
— Извини. Не только.
— Я не разбираюсь в звездах, — признается он, когда я снова откидываюсь на спину и смотрю на небо. — Все хочу начать изучать, но времени нет.
Показав пальцем на звезды, я говорю:
— Вот здесь созвездие Девы. Видишь вон те четыре звезды наверху, образующие кривую трапецию? А вон гамма Девы и Спика — они чуть ниже и похожи на что-то вроде воздушного змея.
Прищурившись, Себастьян подползает ближе, чтобы получше увидеть, куда я показываю.
— Вон там?
— Нет… Кажется, ты сейчас смотришь на Ворона. А Дева… — я тяну его за руку, и в итоге она оказывается над моей грудью. Мое бешено колотящееся сердце вот-вот выскочит через горло и покинет тело. — Вот она.
— Да. Вот она, — с улыбкой шепотом повторяет Себастьян.
— А вон та яркая точка — это Венера…
Он взволнованно охает.
— Точно! Я помню…
— А рядом с ней — видишь плотное скопление? Это Плеяды, — говорю я. — Они постоянно приближаются друг к другу.
— Где ты все это узнал?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
Себастьян тоже смотрит на меня. Наши лица так близко.
— От папы. После заката в походе дел мало, и остается только лишь жарить маршмеллоу, рассказывать страшные истории или наблюдать за звездами.
— Я всегда был предоставлен самому себе, и никто мне ничего про звезды не рассказывал, поэтому могу распознать разве что Большую медведицу, — отвечает Себастьян. Его взгляд опускается к моим губам.
— Без отца я бы тоже мало что узнал о звездах.
Себастьян отводит взгляд и снова смотрит на небо.
— У тебя замечательный отец.
— Он замечательный, да.
От его слов в груди становится больно. Отчасти потому, что мой папа действительно самый лучший, он хорошо знает меня и любит таким, какой я есть. А отчасти из-за того, что отец Себастьяна совершенно им не интересуется. Когда приеду домой, я запросто могу рассказать папе обо всем случившемся сегодня — даже о том, как мы лежали с Себастьяном на капоте старой маминой Камри, — и наши отношения не изменятся.
Судя по всему, мысли Себастьяна сворачивают в том же направлении, поскольку после продолжительного молчания он произносит:
— Я не перестаю думать о том дне, когда отец крепко меня обнял. И готов поклясться всей своей жизнью: единственное, чего я в тот момент хотел, — это чтобы он был мной доволен. Странно произносить вслух подобную мысль, но мне всегда казалось, если отец мной гордится, то значит и Бог тоже мной гордится. Чувства отца — это внешнее проявление любви Господа.
Что ему ответить, я не знаю.
— Даже представить себе не могу, что бы сделал отец, узнай он, где я был, — смеется Себастьян и кладет свою руку себе на грудь. — Что свернул на какую-то подозрительную дорогу, проехал под запрещающий знак. Что лежу рядом со своим парнем…
От этих слов — «со своим парнем» — меня по-прежнему бросает в дрожь.
— Я так усердно молился, чтобы не увлечься парнями, — признается он.
Я поворачиваюсь и смотрю на него.
Себастьян слегка качает головой.
— И после таких молитв всегда себя чувствовал ужасно, словно просил о чем-то незначительном, в то время как у других людей проблемы посерьезней. Но когда познакомился с тобой…
Мы оба не заполняем словами эту паузу. Предпочитаю думать, что окончанием этой фразы может быть «…Бог сказал мне, что для меня это наилучший выбор».
— Да, — отвечаю я.
— Кстати, в школе никто не знает, что ты предпочитаешь парней, — замечает он.
Я заметил, что Себастьян опять избегает употреблять слова «гей», «би» или «квир». Сейчас самый подходящий момент рассказать ему про Отем, Мэнни, Джули и Маккену, но проигнорировать эту идею проще. В конце концов, что именно слышали девочки, неизвестно, Мэнни до сих пор держал язык за зубами, а Отем под страхом смертной казни поклялась молчать. Раз у Себастьяна есть свои секреты, то и у меня вполне могут быть свои.
— Ага. Наверное, потому что меня видели с девушками, вот большинство и считает меня гетеро.
— До сих пор не понимаю, почему ты не выбрал встречаться с девушкой, раз можешь.
— Все дело в самом человеке, а не в потенциальных возможностях, — я беру его руку и сплетаю наши пальцы. — Это не мой выбор. В той же степени, как и не твой у тебя.
Кажется, Себастьяну не нравятся мои слова.
— Но как думаешь, ты смог бы рассказать о себе другим? Например, оставшись в итоге с парнем, ты бы… открылся?
— Все тут же узнают, если ты, например, придешь со мной на выпускной.
Себастьян с ужасом смотрит на меня.
— Что?
Моя улыбка становится неуверенной. На самом деле, я не всерьез говорил про совместный поход на выпускной. Впрочем, нежелание пойти туда с ним я тоже не имел в виду.
— Что бы ты ответил, если бы я предложил?
Себастьян явно мечется между вариантами ответа.
— Но я… Я не могу.
Шарик надежды в моей груди сдувается, но это не удивительно.
— Все нормально, — успокаиваю я его. — Ну, то есть, конечно же, я был бы рад пойти с тобой, но ты не обязан соглашаться. Я даже не уверен, что на все сто процентов к этому готов.
— Но сам-то ты пойдешь?
Я откидываюсь на спину и отвечаю:
— Наверное. С Отем, если только она отвяжется от Эрика. Мы с ней по умолчанию «плюс один» друг к другу. Хотя она хочет, чтобы я пригласил Сашу.
— Сашу?
Я отмахиваюсь жестом, говорящим, что все это неважно.
— А ты когда-нибудь был с Отем? — интересуется Себастьян.
— Мы как-то однажды целовались. Магии не получилось.