Видимо, да, спятил. А какое еще тут может быть объяснение?
Я сажусь, ставлю на колени ноутбук и начинаю писать.
Из-под пальцев льются слова,
слова,
слова
и слова…
Себастьян
Уже которую ночь подряд Себастьян не может заснуть. Он лежит и смотрит в потолок, чувствуя при этом, как тело словно прожигает насквозь. Это ощущение, похожее на черный клубящийся дым, начинается ровно под грудной костью, а потом распространяется по всему организму, оплавляя ткани тела, как горящая спичка целлофан.
В первую ночь он решил, что это расстройство желудка.
Во вторую понял, что это не оно.
Третью ночь Себастьян ждал с ужасом, а на четвертую отправился спать пораньше, рассчитывая, что недомогание начнется с легкого толчка, который трансформируется в бурлящую обжигающую волну, горечью разливающуюся в животе. Как ни странно, на этот раз ощущение накатывает, едва голова Себастьяна соприкасается с подушкой. Раньше его отход ко сну вызывал в памяти образы Таннера: его улыбку и смех, изгиб ушной раковины и худые плечи, как тот прищуривался, прежде чем его шутки становились насмешливыми, и как виновато округлял глаза. Теперь же, когда Себастьян кладет голову на подушку, он вспоминает, что Таннер больше не его. А после не чувствует ничего, кроме боли.
Ему не хочется быть мелодраматичным, но боль лучше, чем чувство вины. Она лучше, чем страх и сожаление. Лучше, чем одиночество.
По утрам боль исчезает, а ароматы завтрака настраивают на череду однообразных ежедневных действий. Встать. Помолиться. Позавтракать. Почитать. Помолиться. Отправиться на пробежку. Сходить в душ. Сесть за стол и поработать над книгой. Помолиться. Пообедать. Еще какое-то время поработать над книгой. Помолиться. Поужинать. Почитать. Встретить боль. Заснуть.
Окончательные оценки должны быть выставлены через пару дней, и Фудзита дает Себастьяну три книги на прочтение и написание рецензий. Этот семестр оказался урожайным: все ученики курса сдали книги объемом больше чем шестьдесят тысяч слов. И, естественно, одолеть более миллиона страниц за пять дней — слишком много для одного учителя.
Книгу Таннера ему Фудзита не дал, но сколько бы раз Себастьяну ни приходило в голову попросить, в итоге он расстался с этой мыслью. Прочитав невнятно написанный манифест Эшера, безграмотный детективный роман Буррито-Дэйва и триллер про ЦРУ с очень хорошо продуманными деталями авторства Клайва, Себастьян по каждой книге составил отзыв, описал сильные и слабые стороны проделанной работы и предложил оценки.
Управившись всего за два дня, тем самым он оставил Фудзите время пробежать глазами тексты, если это потребуется для выставления оценок.
Когда днем Себастьян возвращается домой, готовый перейти к очередному шагу своего распорядка, на пороге видит Отем.
На ней толстовка с эмблемой Когтеврана, джинсы и шлепки.
Неуверенно улыбаясь, Отем держит что-то в сложенных руках.
— Привет, Отем.
Ее улыбка становится совсем уж нерешительной.
— Извини, что я просто… взяла и пришла.
Себастьян не в силах скрыть ответную улыбку. Неужели у нее не возникала мысль, что люди время от времени приходят без приглашения?
Видеть сейчас Отем ему почти мучительно, ведь она общается с ним так часто, как только захочет.
— Может, зайдем в дом?
Себастьян качает головой.
— Наверное, лучше поговорить здесь, — предлагает он. Дом, словно гигантский микрофон, усилит звуки их голосов. Там тихо и душно, а атмосфера довольно напряженная. В редкие свободные минуты Себастьян проводит время в интернете и ищет съемные квартиры в Атланте, Нью-Йорке, Сиэтле и Лос-Анджелесе.
— Итак. Во-первых, — тихим голосом начинает Отем, — я хочу извиниться. Знаю, Таннер рассказал тебе о произошедшем. Надеюсь, ты понимаешь, как сильно он был расстроен и поэтому мало что соображал. Я воспользовалась его состоянием, и мне очень жаль.
На щеке Себастьяна дергается мускул. Напоминание о случившемся между Таннером и Отем — не лучшая тема для разговора. Зато теперь у него есть ответ на вопрос, который он без конца прокручивал у себя в голове: вместе ли они теперь?
— Спасибо, но в этом нет необходимости. Никто ничего объяснять мне не должен.
Какое-то время Отем изучающе смотрит на Себастьяна. Как он сейчас выглядит со стороны, ему хорошо известно. Конечно же, Отем уже приходилось видеть чье-то горе, но теперь Себастьян знает, что оно завладевает теми частями лица, которые не участвуют в создании вымученной улыбки. Под его глазами залегли темные тени, а кожа не то чтобы бледная, но с нездоровым оттенком, будто он давно не выходил на солнце.
— Ладно. Но я все равно хотела это сказать, — произносит Отем, а затем поворачивает руку ладонью вверх, демонстрируя маленькую розовую флешку. По ее лицу и шее разливается смущенный румянец. — А еще хотела отдать тебе книгу.
— Разве ты не сдала ее Фудзите? — срок сдачи был несколько дней назад, и Отем уж точно не могла его пропустить.
Она в замешательстве смотрит на него, а потом отвечает:
— Это не моя книга.
Та боль еще ни разу не приходила при свете дня. Сейчас впервые. И на солнце она распространяется быстрее лесного пожара в ветреный день. Себастьяну приходится сделать над собой усилие, чтобы заговорить.
— Где ты ее взяла?
— Из его ноутбука.
Сердце сжимается в груди, после чего трепещет и бьется с удвоенной силой.
— Как я понимаю, он не знает, что ты ее скачала.
— Ты правильно понимаешь.
— Отем, тебе нужно ее удалить. Это нарушение его границ.
— Таннер сказал мистеру Фудзите, что сдавать ему нечего. Мы с тобой знаем — это неправда. Даже Фудзита догадывается, что Таннер соврал.
Побледнев, Себастьян шепотом отвечает:
— Ты хочешь, чтобы я сдал книгу Фудзите вместо него?
— Нет. Я бы ни за что тебя об этом не попросила. Лишь хочу, чтобы ты ее прочитал. А потом, может, поговоришь с Фудзитой и попросишь самостоятельно поставить Таннеру оценку? Я слышала, ты так уже делал. Фудзита понимает, что Таннер не может сдать книгу ему, но будет рад, если хотя бы ты ее прочитаешь. У меня нет полномочий дать отзыв на книгу. В отличие от тебя.
Себастьян кивает и опускает взгляд на флешку в своей руке. Желание прочитать хранящийся в ее памяти файл почти ослепляет.
— Что касается меня, тут есть некий конфликт интересов…
Отем смеется.
— Ну да. Но я не знаю, как решить этот вопрос по-другому. Если Таннер сдаст книгу, то выдаст тебя учителю без твоего согласия. Если не сдаст, то получит плохую оценку, которая понизит его средний балл, и поставит тем самым под угрозу свое зачисление в UCLA. Мы с тобой оба знаем, что одной замены имен в книге будет мало.
— Это точно.
— Лично я не понимаю, о чем он вообще думал, — говорит Отем и смотрит на Себастьяна. — Он ведь знал, что однажды придется сдать хоть какой-то текст. Но это ведь Таннер. Всегда сначала идет на поводу у чувств, и только потом рассуждает.
Себастьян садится на верхнюю ступеньку и смотрит перед собой.
— Он говорил, будто пишет новую книгу.
— И ты правда в это поверил? Или же поверить тебе было проще? Таннер и думать не мог ни о чем другом.
Себастьян начинает ощущать все усиливающееся раздражение; ему хочется, чтобы Отем ушла. Само ее присутствие бьет по всем больным местам.
Отем садится рядом.
— Тебе не нужно ничего отвечать, потому что это не мое дело… — усмехнушись, она замолкает и медлит. А Себастьян пытается снова сфокусироваться на своей боли, — но твои родители знают про Таннера?
Мельком посмотрев в ее сторону, он тут же отворачивается.
Знают ли они о нем?
В этом вопросе подразумевается так много всего, но ответ очевиден: нет. Если бы они знали о Таннере — знали бы по-настоящему: его способность быть нежным, его чувство юмора, умение вовремя замолчать или заговорить — то он сейчас был бы с ним. Себастьян искренне верит в это.
— Они знают, что он мне нравится. О чем-то большем я не рассказывал, да это и не имеет значения. Родители все равно устроили скандал… И поэтому я…
Вот почему Себастьян отправил Таннеру то письмо.
— У нас дома всегда висели фото и вдохновляющие цитаты, — говорит Отем. — Помню, одна гласила: «Семья — это дар на века».
— Уверен, что-то подобное и у нас есть.
— Вот только там не было примечания, что лишь при определенных условиях, — смахнув со штанины несуществующую ворсинку, Отем смотрит на него. — Мама все это выбросила. Думаю, сохранила лишь свадебное фото на фоне Храма, но и насчет него не уверена. Она очень разозлилась; так что оно тоже запросто могло очутиться в мусоре вместе со всеми другими фотографиями и табличками.
Себастьян поворачивается к ней.
— Таннер немного рассказал мне про твоего отца. Мне очень жаль.
— Тогда реакцию мамы я не поняла, а сейчас все встает на свои места. Те высказывания должны вдохновлять, но на самом деле создают впечатление, будто за спиной кто-то стоит и в подробностях припоминает, где ты потерпел неудачу или почему твоя трагедия — всеобщее благо и часть Божественного замысла. Для мамы все те цитаты перестали иметь хоть какой-то смысл.
Себастьян отводит взгляд и смотрит вниз.
— Вполне объяснимо.
Отем толкает его плечом.
— Готова поспорить, дела у тебя идут не очень.
Желая немного отодвинуться, Себастьян подается вперед и упирается локтями в колени. Он не просто хочет, чтобы его оставили в покое, — это желание прожигает в нем дыру.
— Родители со мной практически не разговаривают.
Отем издает стон.
— Лет шестьдесят назад они были бы так же расстроены, приведи ты в дом темнокожую девушку. Она, конечно, не парень, зато с другим цветом кожи. Неужели не замечаешь, до чего это нелепо? У них нет осознанности и хоть сколько-нибудь независимого мышления; их любовь к своему ребенку зависит от устаревшего учения, — помолчав немного, Отем добавляет: — Не переставай бороться.
Себастьян встает и отряхивает джинсы.
— Брак на вечность — это закон, установленный еще до основания мира. Заключенный между мужчиной и женщиной, он является частью другой, божественной семьи. Гомосексуальность ставит план Господа под сомнение, — он произносит эти слова отрешенно, как будто читает по бумажке.
Отем тоже поднимается и сдержанно ему улыбается.
— Ты станешь отличным епископом.
— Я должен. Потому что наслушался уже достаточно.
— Они расстроены, но однажды поймут, что ты прав. Или что ты как минимум заслуживаешь любви. Мало кто получает и то, и другое.
Себастьян проводит большим пальцем по флешке.
— Значит, книга здесь?
— Полностью я не прочитала, но судя по тому, что успела…
Проходит одна, две, три секунды, и он наконец вздыхает.
— Хорошо.
***
Избегать своих родных Себастьян не привык. Он из тех сыновей, которые помогают матери убираться, чтобы она смогла отдохнуть перед ужином, и которые до начала службы вместе с отцом идут в церковь. Но в последнее время дома к нему относятся как к гостю, которого терпят. Когда машина Отем скрывается за поворотом, ему становится жаль, что каждый день приходится идти домой.
Отношения стали напряженными, с тех пор как он спросил у родителей, что бы они сделали, окажись — чисто теоретически — один из их детей геем. Видимо, отсутствие у него явной гетеросексуальности уже было замечено и не раз обсуждено. И своим вопросом Себастьян бросил зажженную спичку в лужицу бензина.
Тот разговор произошел примерно две недели назад. Мама снова начала с ним разговаривать, но нечасто и немного. Отца постоянно нет дома, поскольку оказывается, что он вечно всем нужен, чтобы помочь какой-нибудь семье в кризисе. Бабушка с дедушкой за все это время не заезжали ни разу. Аарон, как и всегда, витает в своих мыслях, Фейт чувствует, что что-то не так, но не знает, в чем именно дело. Лишь Лиззи в курсе деталей, и — к огромному разочарованию Себастьяна — старается держаться от него подальше, словно он инфицированный из «Пациента Зеро».
Самое жуткое, он не уверен, что достоин быть убитым горем. Убитый горем значит невиновен. Это означает быть жертвой в трагической любовной истории и не нести ответственность за возникновение своей боли. Но именно Себастьян с самого начала действовал в тайне от родителей. И он влюбился, после чего сам же и порвал с Таннером.
Встреча с Отем что-то в нем изменила. Стало невозможно зайти в дом и сделать вид, будто все в порядке и будто бы сделанное Таннером для его защиты не перевернуло мир Себастьяна на сто восемьдесят градусов.
Притворяться Себастьяну раньше удавалось легко, но он сомневается, что теперь на это способен.
***
После того как шторы изнутри открывают и закрывают в третий раз, Себастьян наконец заходит в дом. Решив не тратить время зря, его мама идет за ним по пятам, едва он закрывает за собой дверь.
— Отем уехала?
Себастьяну хочется пойти прямо в свою комнату, но мама перегородила ему путь к лестнице. Тогда он идет на кухню, достает из шкафа стакан и дрожащей рукой наливает воду. Спрятанная в кармане флешка вот-вот прожжет там дыру.
— Да, — отвечает он. — Уехала.
Миссис Бразер обходит кухонный островок и включает миксер. Воздух тут же наполняется ароматами сливочного масла и шоколада. Она делает капкейки. Вчера печенье. А позавчера бискотти. Ее домашние дела по-прежнему все те же. Их семья не разваливается. Ничего не изменилось.
— Не знала, что вы дружили.
Себастьяну не хочется отвечать на вопросы про Отем, но он понимает, что его молчание спровоцирует новые.
— Я всего лишь помощник учителя у нее в классе.
Повисает тяжелая тишина. В общем-то, он и для Таннера был всего лишь помощником учителя, так что такой ответ мало поможет ее успокоить. Но мама решает не давить; его родные с ним больше не общаются — лишь обмениваются любезностями вроде «Передай, пожалуйста, картофель» или «Нужно постричь лужайку» — и Себастьяну кажется, что они утратили этот навык окончательно. Он всегда думал, что со временем их отношения обязательно изменится, и однажды он сможет относиться к ним как к равным взрослым. Но увидеть ограниченность собственных родителей так скоро было неожиданно. Это словно обнаружить, будто Земля на самом деле плоская, и никаких приключений на другом полушарии тебе не светит: ты просто упадешь за край, и все.
Выключив миксер, миссис Бразер смотрит на сына.
— Ты никогда о ней не говорил.
Неужели она не понимает, что он никогда не говорил ни об одной девушке, даже об Аманде?
— Она заехала передать кое-что для Фудзиты.
Себастьян наблюдает, как у мамы в голове складываются два и два. На ее лице написано подозрение.
— Отем его знает, да?
Его.
— Они друзья.
— Значит, она приезжала не из-за этого?
Вслед за осуждаемым «его» идет неприличное «это».
Себастьян чувствует нарастающее раздражение, поскольку родители даже имя его не произносят вслух.
— Его зовут Таннер, — от этих слов сердце в его груди начинает так сильно ныть, что хочется расцарапать грудную клетку ногтями и с силой его сжать.
— Думаешь, я не знаю, как его зовут? Это ты так пошутить решил?
Внезапно мамино лицо покраснело от воротничка до корней волос, а глаза заблестели. Себастьян еще никогда не видел ее такой разозленной.
— Понять не могу, как мы к этому пришли, Себастьян. Что ты сейчас «испытываешь», — показав пальцами кавычки, говорит она, — это твое личное дело. Отец Небесный не несет ответственность за твои решения. Лишь твоя свободная воля лишает тебя счастья, — взяв деревянную ложку, миссис Бразер вонзает ее в тесто. — И если тебе кажется, будто я говорю жестокие вещи, пообщайся со своим отцом. Ты и понятия не имеешь, как больно ему сделал.
Вот только Себастьян не может пообщаться с отцом, потому что Дэн Бразер дома не появляется. Начиная с того памятного ужина, после работы он теперь остается в церкви или же наносит визиты семьям, а когда возвращается, дома уже все спят. Раньше во время семейных ужинов было шумно и весело. Сейчас же все молча постукивают вилками или перекидываются парой слов по поводу домашних дел, поглядывая время от времени на пустующий стул во главе стола.
— Мне очень жаль, — говорит Себастьян, словно раскаявшийся сын из Писаний. Несмотря ни на что, он уверен, что мамин гнев берет начало из ее любви к нему.
«Только представьте себе, — размышляет он, — беспокойство, что вы навсегда будете отделены от своей семьи. Вообразите искреннюю веру в то, что Бог любит всех своих детей, кроме случаев, когда они любят друг друга не так, как положено».
«Все равно что думать, будто Бог любит деревья, — Себастьян перефразирует цитату из книги, которую однажды прочитал, — но только когда они цветут по весне».
Он обходит стол и подходит к маме.
— Она правда привезла кое-что для Семинара.
— Я думала, что курс окончен.
— Мне нужно написать рецензию на одну из рукописей, которую Фудзита еще не читал, — все это чистая правда.
— Но ты с ним больше не видишься? И не разговариваешь?
— Я не разговаривал с ним несколько недель, — это тоже правда. Себастьян старается держаться подальше и от школы, и от мест, куда они ходили вдвоем. Не гуляет в горах и отказался от репетиторства. Потому что когда искушение будет слишком велико, он обязательно остановится у дома Таннера.
У Себастьяна даже голосовых сообщений не осталось. Он успел их удалить за минуту до того, как отец отобрал его мобильный.
— Хорошо, — заметно успокоившись, говорит мама. Она убирает миксер в сторону и начинает выкладывать тесто в формочки. — Ты обязан мистеру Фудзите за все, что он для тебя сделал, так что читай все эти книги, если у тебя есть время. Тебя ждет встреча с Братом Янгом, и последнее твое собеседование будет закончено, — миссис Бразер всегда счастлива, когда у нее есть список дел, которые она может делегировать, проверить или сделать самой. И Себастьян не противится ей, раз уж это единственный способ продолжать с ней общение. — Покончи со своими обязательствами, а потом, пожалуйста, давай двигаться дальше.
***
Вместе с Братом Янгом они стоят на коленях и молятся, чтобы Себастьян был сильным, чтобы, выйдя в большой мир, стал примером для многих, и чтобы смог сделать что-то хорошее.
Кажется, Брат Янг чувствует себя намного лучше, когда они оба встают, поскольку выглядит человеком, который сделал сегодня нечто значимое. Он обнимает Себастьяна, говорит, что готов выслушать его в любое время и что гордится им. Он словно старший и мудрый товарищ, хотя ему всего двадцать два.
Но когда Брат уходит, Себастьян чувствует себя хуже. Молитва — это ритуал, уже ставший рефлексом и частью его самого, и сейчас она не дает обещанного облегчения. Мама зовет ужинать, но он не голоден. В последнее время Себастьян заставляет себя есть, потому что лишение тела его потребностей кажется еще одним грехом, а их сейчас у него и так навалом.
В его комнате на кровати лежит и тихо гудит ноутбук. Себастьян включил его, едва остался один — почти час назад, — и медленно наблюдал, как садится батарея. Получился своего рода успокаивающий ритуал: когда экран начинал гаснуть, он пальцем проводил по трекпаду, и так много раз подряд.
На рабочем столе появилась новая папка с названием «О НЕМ», содержащая файл, который он хочет прочитать, но никак не решится начать. Отчасти потому, что заранее знает, насколько сильнее станет болеть в груди. Но еще Себастьян заворожен тем, как четко организованы заметки Таннера. В папке несколько версий файла, и к каждой проставлены даты. Еще тут есть фотографии Себастьяна:
СЕБАСТЬЯН ФУТБОЛ 2014
СЕБАСТЬЯН ФУТБОЛ 2014-а
СЕБАСТЬЯН «СОЛТ-ЛЕЙК ТРИБЬЮТ»
СЕБАСТЬЯН «ПАБЛИШЕРС УИКЛИ» 2016
СЕБАСТЬЯН «ДЕЗЕРТ НЬЮС» 2017
Вот она, ловушка. Эта книга ключ, чтобы проникнуть в мысли Таннера. Суетная сторона Себастьяна хочет заглянуть туда больше всего на свете и прочитать размышления Таннера. Рациональная же сторона уверяет, что так он не только сейчас не приблизится к настоящему Таннеру, но я вряд ли когда-либо сможет. Стоит ли тогда себя мучить? Не будет ли лучше удалить папку, поблагодарить Отем и попросить ее передать Таннеру сообщение на словах? Сказав что-то искреннее и ставящее точку, хотя бы одну фразу, которую нельзя распечатать и молча передать через обеденный стол — как сделал отец Себастьяна со всеми его смс и электронными письмами.
Себастьян не заметил, как в комнате снова стало темно. Он проводит пальцами по трекпаду и щурится от яркого света. Дрожащей рукой кликает по иконке, и на экране появляются слова.
Все начинается с парня, девушки, брошенного вызова и усыпанной крошками кровати.
Но по-настоящему книга начинается со взгляда, потом еще одного и фразы: «Его улыбка не оставляет и следа от меня прежнего».
***
Б о льшую часть ночи Себастьян проводит за чтением. В какие-то моменты по его щекам текут слезы. В другие он смеется — честно говоря, влюбляться в Таннера еще сильней никогда не было так весело. Вместе с героями он идет в горы и вспоминает их первый поцелуй. Видит беспокойства родителей Таннера — предупреждения Дженны теперь кажутся почти пророческими.
Он наблюдает, как Таннер утаивает правду и держит Отем в неведении.
Пульс Себастьяна отдается в ушах, когда читает о стонах, которые издают они с Таннером, и как руки и губы опускаются все ниже.
Он влюбился под тем небом, полным звезд.
Начинает светать, а Себастьян невидяще смотрит на экран перед собой. Перед глазами все расплывается. Он не двигался несколько часов, только один раз встал, чтобы подключить ноутбук к зарядке.
Резко втягивая в себя воздух, он чувствует себя обессиленным, но при этом нервозным и даже ликующим. И страшно напуганным. Его семья скоро встанет, и ему нужно успеть уйти незамеченным. Хотя Фудзите Себастьян мог бы просто позвонить, объяснить, что в книге много личного, и предложить свою оценку.
Мышцы ноют, когда он встает с кровати, вынимает шнур из розетки и берет ноутбук, после чего выскальзывает за дверь.
Таннер
Таннер тупо таращится в экран и несколько раз моргает.
Его мама наклоняется к компьютеру и прищуривается.
— На что ты смотришь?
— На свои оценки.
— О! Как быстро! — радостно восклицает она и обнимает сына за плечи, когда пробегает глазами по списку.
Не то чтобы это имело значение. Таннер уже собрал вещи и готов сесть в старую Камри, и выдвинуться в сторону Лос-Анджелеса. Но оценки оказались совсем не плохими. «Отлично» по современной литературе — впрочем, не удивительно. Было легко. По матану тоже. По остальным предметам приятные открытия, но тоже не сказать что Таннер ошеломлен. Вот только пятерка за Семинар, при том что он даже не сдал книгу…
На автомате потянувшись к телефону, Таннер набирает номер школьной канцелярии.
— Будьте добры мистера Фудзиту.
— Секунду, — раздается голос секретаря мисс Хилл.
— Что ты делаешь? — наклонившись к нему и пытаясь поймать его взгляд, спрашивает мама.
Таннер показывает на пятерку, красующуюся прямо посреди списка оценок.
— Ерунда какая-то.
Это кажется ошибкой. А еще выходит так, будто Отем права в своих постоянных обвинениях. Но одно дело иметь природное очарование, и совсем другое — не выполнив задание, получить блестящую оценку по предмету, максимально влияющему на его средний балл.
Снова раздаются гудки, и наконец на звонок отвечают:
— Алло?
— Мистер Фудзита? — Таннер крутит в руке черный степлер, лежавший на родительском письменном столе.
— Да.
— Это Таннер Скотт, — следует пауза, и даже странно, как много она значит. Она заставляет тревожиться. — Я сейчас посмотрел свои оценки.
Хрипловатый голос Фудзиты по телефону кажется еще грубее.
— Хорошо…
— Я не понимаю, почему у меня пятерка за ваш курс?
— Мне понравилась твоя книга.
Помолчав немного, Таннер отвечает:
— Но я ее не сдавал.
На том конце трубки тихо, словно кто-то резко выключил звук. А потом Фудзита откашливается.
— Он тебе не сказал? Черт. Это не очень хорошо.
— Про что не сказал?
— Ее сдал Себастьян.
Таннер зажмуривается, пытаясь сообразить, чт о успело произойти без его ведома.
— Вы имеете в виду первые двадцать страниц?
— Нет, — пауза. — Всю книгу.
Он открывает рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но не может придумать ни слова.
— Книга потрясающая, Танн. То есть у меня есть, конечно, мысли насчет редактуры — потому что иначе я перестану быть самим собой, — да и концовка грустная… С другой стороны, другого финала и быть не могло, так? Но в целом, книга мне очень понравилась, — Фудзита делает паузу, в течение которой Таннер опять безуспешно пытается найти слова.
Раньше, когда слышал выражение «мозги набекрень», он считал это преувеличением. Сейчас же практически ощущал, как в голове царит хаос и мелькают разные кадры: вот в шкафу спрятан его ноутбук, вот слова «Я стопроцентный гей» в одной из глав, вот лицо Себастьяна, перед тем как он заснул рядом с ним на диване, удовлетворенный, дерзкий и при этом немного смущенный, а вот бестолковое окончание его книги.
— Наверное, «понравилась» не совсем удачное слово, — продолжает Фудзита. — Мне больно за тебя. И за него. Я рисовал в уме так много вариантов развития этой истории, что долго рассказывать. Но рад, что вы во всем разобрались.
Фудзита снова делает паузу, и, казалось бы, это хорошая возможность сказать что-нибудь, но Таннер молчит. Он словно завис на последних словах учителя. Среди всех эмоций главным образом ощущая полное недоумение. Ведь он не разговаривал с Себастьяном несколько недель.
— Что?
— Но я думаю, ты сделал кое-что очень важное, — не обращая внимания на вопрос Таннера, говорит Фудзита. — Искренне рассказал ему о своих чувствах. И твой голос обрел силу. Я знал, что ты можешь писать, но не думал, что имеешь талант делать это по-настоящему хорошо.
Способности соображать Таннеру уже не хватает, чтобы понять, что же, черт побери, происходит. Его ноутбук надежно спрятан в ящике шкафа под носками и парой журналов, просмотр которых его родители не могут отследить своей чудесной программой.
Таннер встает и несется в свою комнату. Какое-то время Фудзита хранит молчание.
— У тебя все в порядке?
Таннер роется в ящике. Ноутбук на месте.
— Ага. Просто… пытаюсь это осмыслить.
— Что ж, тогда если ты зайдешь этим летом, и мы обсудим мои заметки, я был бы рад. Еще две недели я тут точно буду, надо доделать кое-какие дела.
Выглянув в окно, Таннер смотрит на свою припаркованную Камри. Интересно, это безумие — взять и заявиться к порогу дома Себастьяна? Спросить, откуда он взял книгу и как она оказалась у Фудзиты.
Когда до него начинает доходить реальность всего происходящего, кожу затылка от нарастающей паники начинает покалывать. Себастьян прочитал его книгу. Целиком.
— Таннер? Ты еще тут?
— Да, — скрипучим голосом отвечает он. — Спасибо.
— Ты будешь на автограф-сессии?
Выйдя из оцепенения, Таннер несколько раз моргает. На верхней губе выступили капельки пота, а все тело сотрясает от лихорадочной дрожи.
— На чем?
— На автограф… — отвечает Фудзита, а потом перебивает сам себя: — О чем я только думал? Конечно же, нет. Или все же придешь?
— Честно говоря, я понятия не имею, о чем вы.
Таннеру слышно, как скрипнул стул, как будто Фудзита сел ровнее.
— Вчера вышла книга Себастьяна.
Время словно замедлилось.
— В книжном «Дезерт Бук» в Юниверсити Плейс. Сегодня в семь. Правда не знаю, ждать ли тебя там, — Фудзита смущенно усмехается. — Но надеюсь все-таки, что ты появишься. Надеюсь, сюжет истории повернет в ту же сторону, что и у меня в воображении. Мне просто необходимо, чтобы она хорошо закончилась.
***
Отем садится в машину.
— Ты такой задумчивый и загадочный. Куда мы едем?
— Мне нужна дружеская поддержка. Причем включенная на полную мощность, — не тронувшись с места, Таннер поворачивается к ней. — Не понимаю, как это произошло, но Себастьян сдал мою книгу…
Один взгляд на ее покрасневшее лицо — и ему все становится ясно.
Таннеру даже странно, почему он сразу же не догадался. Наверное, ему нравилась воображаемая картинка, на которой Себастьян героически влез в окно, покопавшись в ящиках, нашел ноутбук, скопировал файл и умчался на своем верном коне (то есть велосипеде) в школу, чтобы сдать Фудзите рукопись и спасти задницу Таннера. Но, естественно, объяснение куда более банальное: это сделала Отем. Она прочитала книгу и выдала Себастьяну что-то вроде «Ты только загляни в эту поломанную душу. И повинен в этом ты, чудовище». Чувство вины взяло над Себастьяном верх, и он не смог позволить Таннеру потерпеть неудачу.
Значит, он сделал это из жалости.
— Ой… — расстроенно произносит Таннер.
— Хочешь сказать, что он сдал ее?
— А ты хочешь сказать, будто не знала?
Отем взволнованно подается вперед.
— Я не знала, что Себастьян сдал книгу Фудзите. Честно. Просто подумала, что ему стоит ее прочитать. И самому поставить тебе оценку. Флешка пробыла у него один день, после чего он мне ее вернул.