Ван добавляет:
– Не думаю, чтобы Меркури обрадовалась бы этой мелкой злючке. Но она может оказаться нам полезной. Раз Меркури ищет ученицу, Перс может стать нашим пригласительным билетом в ее дом.
– Остается только найти сам дом.
– Верно, и эта проблема начинает меня утомлять. – Ван снова глубоко затягивается сигаретой. – Габриэль, ты ведь спрашивал у Перс, знает ли она, где дом Меркури?
– Да. Она говорит, что не знает. Я ей верю.
Ван роняет сигарету на землю и смотрит на нее.
– Да, я тоже. А значит, единственный способ узнать это – спросить у самой Пайлот.
– Снадобье? – спрашиваю я.
– Да, но это не так просто. Лучше всего было бы, конечно, зелье правды, но оно долго готовится, требует адаптации к конкретному человеку, да и вообще хорошо работает, только когда человек крепок телом, но слаб духом. А у нас тут костлявая и упрямая умирающая ведьма. Куда сложнее.
– И что?
– Есть другой способ: снадобье, которое дает доступ к ее памяти об этом месте, о том, как она туда ходила, что там делала.
– Видение?
– Да. Я смогу приготовить его, если у меня будет что-нибудь от Пайлот и что-нибудь от Меркури. – Она без особой надежды смотрит на Габриэля. – У тебя, наверное, ничего такого нет?
– Есть булавка, которую я снял с Розы. Меркури делала их сама и давала ей. – Габриэль показывает ее Ван, но та качает головой. – Это магия. Если я воспользуюсь ею, она может исказить магию снадобья.
– Другого выхода нет. Придется пробовать зелье правды, – говорю я.
– У нас мало времени, – стоит на своем Ван.
Габриэль говорит:
– Может, мы просто спросим у нее, когда она придет в себя; вдруг она передумает.
– Вряд ли, но другого выхода у нас нет. Она проснется через пару часов. А до тех пор мы будем отдыхать. Мы все устали.
– Прямо здесь? – переспрашивает Несбит, озираясь на окружающее нас огромное пустое пространство.
– Да, – отвечает Ван. – В месте последнего упокоения Пайлот.
Карта
Темнеет, я ухожу в поле, ложусь на голую землю и закрываю глаза. В голове у меня каша.
Засыпая, я думаю об Анне-Лизе. Я иду с ней вдоль реки, по цветущему лугу, небо над нашими головами ярко-синее. Мы с ней ложимся на траву, вокруг перекликаются птицы. Ветерок треплет мою рубашку, солнце пригревает лицо. Я перекатываюсь на бок. Анна-Лиза смотрит в небо; ее кожа сияет, раскрасневшись на солнце, и она что-то говорит, шевелит губами, но я не слушаю, а просто думаю о том, как мне нравится смотреть на нее. Я тихонько дую ей в ухо, ожидая, что она улыбнется, но она не улыбается; она продолжает говорить. Я нагибаюсь, чтобы поцеловать ее, но она не отвечает на мой поцелуй, и тогда я ложусь так, чтобы глядеть на нее сверху, прямо ей в глаза. Глаза у нее такие же синие, как всегда, но они не видят меня: они вообще ничего не видят, серебряные блестки в них замерли. Застыли. И тут меня как будто подбрасывает над ней, и я не могу коснуться ее. Она лежит на земле, двигает губами, но не говорит; она хватает ртом воздух, испускает свой последний вздох. Меня уносит от нее все дальше, с высоты я вижу, что она лежит на траве у коттеджа, а Меркури стоит над ней, и штормовой ветер относит меня от нее, и я кричу на Меркури. Тут я просыпаюсь и сажусь.
Габриэль рядом.
– В чем дело? Ты кричал во сне.
– Я в порядке. В порядке. У меня есть кое-что от Меркури.
Ван широко улыбается.
– Отлично.
– Да?
– Да. – В руке у нее клочок бумаги, который дала мне Меркури. Тот самый, на котором она нарисовала карту, чтобы я мог найти дом, где была база Клея.
Сложенный во много раз, он сплющился, не один раз промок и высох, истерся так, что его края стали круглыми, а в центре образовалась дыра. Но это была вещь Меркури – когда-то она принадлежала ей. Лучше того, на нем был ее почерк, еще видимый, и, что важнее всего, если верить Ван, Меркури сама дала его мне – это не украденная вещь, а полученная по желанию дающего.
Идеальный предмет для зелья.
– Разумеется, это означает, что реципиентом видения Пайлот должен стать ты.
– О’кей.
– То есть ты сам приготовишь зелье и сам выпьешь его. Оно как река, текущая через страну ее сознания, несущая ее память к тебе.
– О’кей, – повторяю я, но уже не так беззаботно.
– Тебе придется сделать надрез, из которого она будет вытекать, и стать ее новым вместилищем.
– Какой надрез?
– Для зелья нам нужна ее кровь. Много крови. Тебе придется выжать ее досуха.
– Что?
– Она все равно умирает, Натан.
Раньше я думал, что никогда не буду убивать людей. Помню, в детстве, слушая рассказы о том, как Охотники загоняют Черных Ведьм до смерти, я думал, что ни за что не стану так делать. Никогда никого не убью. И вот, в солидном возрасте полных семнадцати лет, я уже укокошил пятерых. И собираюсь убить шестую. А ведь Пайлот даже не пытается отнять у меня жизнь. Она сама умирает, и это я должен отнять жизнь у нее. Еще одна смерть на моей совести.
И мне становится страшно оттого, что я так мало думаю об этих людях, которых убил. Раньше я считал, что воспоминания о жертвах днями и ночами преследуют их убийц, а сам почти забыл о своих. Вот и надо вспомнить о них сейчас, частью в знак уважения, частью чтобы убедиться, что у меня все же есть чувства. Первая была в Женеве, Охотница, которой я сломал шею. Ее я хорошо помню. Потом была еще Охотница в лесу, та, которая быстро бегала; я убил ее, когда был зверем. Потом был Киеран, которого я совсем не уважаю. Еще двое в Испании. Первую я помню, она была в сухой лощине. Я убил ее ножом в шею. Вторая лежала под оливковым деревом. Под ним было столько оливок, что земли не видно. Их я хорошо помню: зеленые, крупные, зрелые, иные даже полопались и были похожи на большие зеленые кляксы. А вот Охотницу я помню хуже. Надо же, землю под ней помню, а ее саму нет!
Я убил пятерых людей.
Скоро их станет шестеро.
Если я справлюсь.
Пайлот лежит на земле. Под головой у нее подушка из свернутого в несколько слоев автомобильного коврика. Перс сидит рядом с ней, держит ее за руку. Ван уже несколько часов сидит в окружении пробирок и баночек из своего саквояжа. Она долго толкла и смешивала ингредиенты и вот теперь говорит, что готова. Обращается к Пайлот. Габриэль переводит:
– Она объясняет ей, что мы не будем делать с ней это, если она сама скажет нам, где дом. Она говорит, что сможет облегчить ей боль.
– А что говорит Пайлот? – Но я, кажется, и так догадываюсь.
– В общем, нет.
Тогда Ван заговаривает с Перс, наверное, объясняет, что сейчас будет. Я жду, что Перс плюнет в Ван, бросится на нее с кулаками, будет плакать и жаловаться, но она только держит руку Пайлот и что-то шепчет ей.
Ван говорит мне:
– Перс – злобная маленькая хитрюга. Не смотри, что внешне она такая славная, Натан.
Перс вовсе не кажется мне славной, ни внешне, ни внутренне. Я знаю, что она и так меня ненавидит, а после того, что я сделаю сейчас, возненавидит еще сильнее. Для новой ненависти всегда найдется место.
Ван объяснила мне, что делать. Надо разрезать руку Пайлот по всей длине, прямо через вену. Пайлот должна видеть и знать, что я делаю. Я соберу ее кровь и добавлю к зелью, которое приготовила Ван. Крови должно быть много. Пайлот умрет. Она и должна умереть. Лучше всего будет, если я выпью зелье, когда она умрет.
Ван говорит:
– В голове Пайлот много воспоминаний; но она должна понимать, что именно тебе нужно и до какой степени. Когда будешь резать ее, думай о Меркури, о крови Пайлот и о том, что тебе нужно забрать воспоминания Пайлот о доме Меркури.
На Пайлот платье с широкими рукавами до запястий, один из них Ван закатала, обнажив длинную худую руку. Под бледной кожей, в глубине руки, хорошо видна широкая синяя вена.
Я беру нож, подношу его к руке Пайлот и тут же отнимаю. Я не готов. Надо собраться. Настроиться.
– Это единственный способ найти Меркури, Натан, – говорит Ван. – Единственный способ спасти Анну-Лизу. Но ты должен быть уверен. Зелье не сработает, если ты не будешь уверен в том, что делаешь. Помни, через пару часов Пайлот все равно не станет. Мы ничем не можем ей помочь; она умирает.
Габриэль добавляет:
– Но тебе придется ее убить. Отнять у нее те последние несколько часов, что ей еще остались. Ты должен быть уверен.
Ван смотрит на него.
– Габриэль, а что бы ты сделал, если бы у Меркури в плену был Натан? Если бы тебе пришлось резать Пайлот, чтобы найти его и спасти?
Габриэль молчит. Он долго смотрит на Ван, потом отворачивается.
Она отвечает сама, медленно и тихо:
– Думаю, ты снял бы с нее кожу живьем.
Он поворачивается ко мне, и я вижу, как золотые искры взвихряются и опадают в его глазах, когда он говорит:
– Десять раз.
– Но, по-твоему, я не должен этого делать. Почему? Потому что я недостаточно беспокоюсь об Анне-Лизе?
Он качает головой.
– Нет, Натан, дело не в этом. Просто тебе не нужно никому ничего доказывать.
– Ничего я не доказываю. Я ищу способ помочь Анне-Лизе.
– Другого способа нет, – подхватывает Ван.
Я думаю о Меркури, о том, как найти ее дом, втыкаю кончик ножа в руку Пайлот и веду лезвие вниз. Пайлот даже не мигает, но она стонет и что-то ворчит, наверное, проклятие, а я, хотя и обещал себе, что не буду смотреть ей в лицо, все же смотрю. Глаза у нее черные; такие же, как у меня. Она говорит что-то еще, новые проклятия, наверное. Я чувствую зловоние, которое идет у нее изо рта, запах ее пота. Хорошо, что я сосредоточился на лице Пайлот. Я знаю, мне надо верить в то, что я делаю. Пайлот умолкает, ее веки дрожат, но не опускаются. Она смотрит на меня до самого конца, и даже потом, но серые вспышки в ее глазах, слабые еще до того, как я начал резать, гаснут совсем, кровь течет все медленнее, красный ручеек превращается в капли, наконец, и они иссякают…
– Скорее, – командует Ван. – Пока она еще дышит.
Я добавляю немного крови в каменную чашку: на дне лежит растолченная в порошок карта Меркури и другие ингредиенты.
– Еще лей, – говорит Ван. – Мешай.
Наверное, в ее крови осталось немало охотничьего яда, но Ван говорит, что я с ним справлюсь. Она говорит, что я справлюсь с чем угодно. Хотя мне кажется, что я не смогу заставить себя сделать и глотка этого пойла.
– Найди Меркури, Натан. Найди Меркури и спаси Анну-Лизу. Помни, это твоя задача.
Я пригубливаю зелье. У него вкус камня, до странности сухой, похожий на перец, внутри у меня становится жарко.
– Думай о Меркури, – напоминает мне Ван. И я глотаю все, что есть в чашке, вспоминая, как Меркури стояла над Анной-Лизой.
Я пригубливаю зелье. У него вкус камня, до странности сухой, похожий на перец, внутри у меня становится жарко.
– Думай о Меркури, – напоминает мне Ван. И я глотаю все, что есть в чашке, вспоминая, как Меркури стояла над Анной-Лизой.
Перс смотрит на меня черными от ненависти глазами, и я вдруг страшно злюсь на нее: как она смеет осуждать меня за то, какой я есть, и за то, что мне приходится делать. Надо уйти, пока я ее не прибил, и я встаю, но мои ноги подгибаются, и я с удивлением обнаруживаю, что Несбит подхватывает меня и осторожно опускает на землю.
Мое тело слабо, но мозг пылает. Я хочу найти воспоминания Пайлот, но не знаю, с чего начать.
Я закрываю глаза.
Вижу Перс. Она стоит надо мной на коленях. Я лежу в испанской деревне, в патио. Меня только что подстрелили. Перс исчезает, а я иду через рощу оливковых деревьев и вдруг останавливаюсь и подбираю что-то с земли: камень, острый камень. И тут же оказываюсь на пляже, где собираю гальку, солнце жжет мне лицо. Потом я у реки, складываю камни в небольшую дамбу. Перегораживаю реку.
Это Пайлот закрывает мне путь в свою память. Ван говорила мне, что она может это сделать, заполнить свой мозг ложными воспоминаниями. Я сосредоточенно думаю о Меркури, вспоминаю ее волосы, ее серое платье, холодный ветер, который она умеет вызвать в считаные секунды. Вижу ее перед собой. И тут же оказываюсь на берегу большого голубого озера. Вода в нем холодная, серо-голубое небо смотрится в него сверху. Я поднимаю с земли камень, самый большой, какой только могу найти. Надо отнести его к краю озера и запрудить впадающую в него реку. Неся камень, я оглядываюсь по сторонам и вижу в озере остров: странная штука – он белый. Совсем белый остров. Вдруг я понимаю, что это не остров, а айсберг плавает в воде. Тяжелый камень все еще у меня в руках, а мне хочется смотреть на айсберг, чувствовать тянущий от него холодный ветерок, думать о Меркури с ее ледяным дыханием. Вместо этого я гляжу вниз, на гальку у меня под ногами, подхожу к реке и бросаю в нее камень.
В моем видении дом Меркури совсем рядом. Ван так считает. Но что толку. Я уже несколько раз проходил его от начала и до конца, но ничего нового не нашел. Все время одно и то же. Я в сознании Пайлот, поднимаю камни и складываю из них дамбу.
Я прошу совета, Ван отвечает:
– Она мертва. И это не настоящие воспоминания. Ищи настоящие.
– Спасибо за помощь, – отвечаю я.
И начинаю все сначала, с тем же результатом.
Уже поздно, темно. Я вышагиваю по саду. Мы перебрались сюда с того места, где умерла Пайлот, где я ее убил. У нас уже другая машина и другой дом. Думаю, мы сейчас во Франции, но наверняка не знаю. Остальные в доме. Несбит наконец-то стряпает для нас приличную еду, но ворчит, что мы слишком долго ищем Меркури. Психует из-за того, что Иск может наболтать Охотникам, если ее схватили. Селия тоже в опасности, ее могут разоблачить как шпионку, но Ван говорит, что все равно поделать ничего нельзя, остается только надеяться, что Селия сама сможет позаботиться о себе.
Мы здесь уже целый день. Ждем, когда я найду, куда нам ехать дальше. Кухонная дверь открывается, выходит Габриэль.
– Устал? – спрашивает он.
– Устал – да. Зол – да. Достало все – на девяносто девять процентов. Удовольствия – ноль.
Габриэль улыбается.
– Тут либо приятно, либо интересно – выбирай.
Мы садимся на одеяла, расстеленные под деревьями. Прошлой ночью мы спали здесь.
– Есть гениальные идеи? – спрашиваю я.
– Насчет того, как раздобыть воспоминания?
– Да.
– Продолжать просматривать их. Пока не найдешь настоящие.
Я прислоняюсь головой к дереву и говорю:
– Такая скука. Все время одно и то же.
– Скучно, но необходимо. – Он смотрит на меня. – Если хочешь найти Анну-Лизу, сделай это еще раз.
Я смотрю на него. Я понимаю, что он прав. Он ради меня просмотрел бы эти воспоминания и тысячу раз.
Опять все с начала: оливковая роща, пляж, озеро. По-моему, озеро настоящее. Оно появилось, когда я стал думать о Меркури. Я возвращаюсь к нему и оглядываюсь. Озеро, небо, отраженное в нем, и холодный ветер, который кажется мне реальным – в других воспоминаниях такого пронзительного ощущения не было. Я сосредоточиваюсь на ветре. Мне холодно, я дрожу и гляжу вправо. Я в сознании Пайлот. Я что-то слышу. Справа от меня холм, поросший деревьями, коричневый. На нем кое-где снег. Я смотрю на озеро. Вдоль берега тянется дорога, я иду по ней. В озере плавают два айсберга, отражаясь в тихой воде. Я поворачиваюсь лицом к холму и вижу, как оттуда мне машет Меркури, и я иду к ней, к ее дому.
Форма слова
Всю ночь я прохожу это воспоминание снова и снова, снова и снова. Ищу подсказки. С каждым разом дом Меркури выступает все яснее. Это не замок, не деревенский дом, не коттедж и не хижина на обрыве – их было бы совсем просто найти. Это бункер. Он весь под землей, полностью скрыт от взгляда, внутри холма.
Утром я пытаюсь описать это место, озеро и холм рядом с ним. Габриэль спрашивает:
– Сможешь нарисовать?
Это я могу. Все наблюдают за тем, как я рисую озеро с двумя плавающими в нем айсбергами. Местность вокруг холмистая; нет ни деревьев, ни кустов, только жухлая трава да голая земля; местами в углублениях лежит снег. Пока я рисую, мне вспоминается, что у дороги, идущей вдоль озера, я видел указатель.
– Ты видишь название этого места? – спрашивает Ван.
Я не знаю, что написано на указателе. Я закрываю глаза и описываю то, что я вижу.
– Слово начинается с В, и оно не очень длинное.
– Это нам здорово поможет, – говорит Несбит. – Там холодно, и оно начинается с В? Значит, чертову тучу мест можно исключить сразу.
– Именно так, спасибо, Несбит, – перебивает его Ван. – Нам нужны карты. Ты умеешь читать карты, Натан?
– Да. И еще кое-что. Я знаю форму этого слова.
– Форму? – Несбит хохочет. – Так чего же ты молчал? Форма слова… в ней-то все и дело.
– Несбит, если ты не в состоянии предложить ничего полезного, сделай милость, помолчи, – Ван поворачивается ко мне. – Форму?
Я пожимаю плечами. И черчу в воздухе пальцем.
– Хорошо. А оно длинное, это слово? Сколько примерно в нем букв?
– И что это за буквы такие? – снова не выдерживает Несбит. – А что, вполне уместный вопрос.
– Знак был у воды, далеко от меня. – Но я сам знаю, что дело вовсе не в этом – в конце концов, знак был не так уж далеко – а в том, что я не могу его прочесть, и каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться на нем, все плывет у меня перед глазами, превращаясь в какую-то черно-белую мешанину.
Габриэль протягивает мне книгу со словами:
– На какое слово больше похоже?
Несбит хлопает себя по бокам руками и трясет головой.
– Глазам своим не верю.
Я кладу книгу и смотрю на него в упор. Ван и Габриэль тоже.
– Что?!
– Принеси, пожалуйста, атлас, Несбит, – говорит Ван. – А потом приготовь ланч и сходи погуляй где-нибудь.
В его отсутствие я пролистываю атлас и пытаюсь найти слово, похожее на то, которое я видел, но ничего такого не нахожу.
Габриэль приносит ножницы и вырезает буквы. Потом начинает перекладывать их по-разному, пока я не велю ему остановиться.
– Что-то вроде этого. А что тут написано?
– Вольтеагн. Бессмысленное слово. И… – он пробегает глазами указатель названий – в атласе его нет.
– А что-нибудь похожее есть? – спрашивает Ван.
Габриэль изучает указатель.
Я встаю и иду в кухню. Несбит нарезает хлебным ножом хлеб. Он поднимает глаза, когда я вхожу.
– Привет, парень.
Наверное, вид у меня не веселый, потому что он говорит:
– Слушай, я ведь не имел в виду ничего такого.
– Я не умею читать, понял? – Я подхожу к нему. Его нож смотрит мне в грудь. Это нож для хлеба, но им тоже можно убить.
Я делаю еще шаг, и кончик ножа касается моей кожи.
Еще шаг. Кончик ножа начинает входить под кожу, но Несбит, опомнившись, убирает нож. На самом острие кровь.
– Ты понял? – настаиваю я.
– Да конечно, Натан, я ж так, для смеху дурака валял. – Голос у него все тот же, и дурацкая ухмылка тоже ничуть не изменилась, но я стою так близко к нему, что мне хорошо видно: зеленые и голубые прожилки в его глазах застыли. Ему страшно.
И это так удивляет меня, что я останавливаюсь. Раньше мне и в голову не приходило, что он может бояться меня.
– Натан, в чем дело? – спрашивает Габриэль, входя в кухню. Помолчав немного, он добавляет: – Кажется, мы его нашли. То место.
– Похоже, мне не обязательно уметь читать, – говорю я Несбиту. – И еще, – добавляю я, – у тебя суп пересоленный. – Я поворачиваюсь к нему спиной и иду к выходу.
– Мой суп? Пересоленный? Но я же… но как… – мямлит Несбит мне след.
Выходя из кухни, я замечаю Перс. Она сидит в углу на скамье. Наверное, сидела там все это время. Я сразу узнаю этот ее взгляд, а когда я прохожу мимо, она скалится и шипит.
Габриэль показывает мне название деревни в атласе.
– Она? Велтарлин. Это название ты видел?
– Не знаю. На вид похоже. Озеро вроде бы то самое, но лучше бы поглядеть карту покрупнее.
Несбит подходит к нам.
– Нашли?
Я говорю:
– Да. Наверняка место то самое: холодно, и начинается на В.
– Бинго. – Несбит ухмыляется мне.
– А что теперь? – спрашиваю я у Габриэля.
Ван встает, потягивается, выгибая спину, и начинает ходить по комнате. Вынимает портсигар, но не для того, чтобы покурить, а просто повертеть в руках.
– Мы поедем туда. По пути раздобудем более точные карты, по ним проверим, прав ты или нет. Если да, Несбит сыграет роль разведывательной партии.
– Партии из одного человека? – спрашивает он.
– Не притворяйся, что ты не польщен.
– А цель…?
– Аккуратненько все разведать. Следить. Наблюдать. Определить, где вход. Поглядеть, кто входит, кто выходит. Оценить, какие там могут быть защитные чары. И, самое главное, проделать все это так, чтобы тебя самого не заметили. После чего вернуться на базу.
– А где у нас будет база?
Ван подходит к атласу и ставит кончик указательного пальца, его безупречно наманикюренный ноготок, на точку в нескольких сантиметрах от холма Меркури и ее бункера.
Часть четвертая
Дневники бункера
И снова позитив
Мы на базе – это опять чей-то пустующий дом в нескольких милях от бункера Меркури. Место проверено по подробной карте, и я уверен, что не ошибся. Мы здесь уже семьдесят два часа, из которых Несбит отсутствует семьдесят один час и тридцать минут, а Ван все время занята приготовлением убедительного зелья, которое она планирует использовать на Меркури, чтобы заставить ее разбудить Анну-Лизу. Она смешивает и отмеривает, злобно зыркая на нас, стоит нам чуть пошевелиться. Перс по-прежнему полна ненависти и смотрит на меня волком, я плачу ей тем же. Мы с Габриэлем все время проводим вдвоем, то в его комнате, то в кухне.
Первые две ночи я спал снаружи. Здесь север, дальний север, и ночами очень холодно. В первую ночь я ждал, что превращусь в зверя, но этого не случилось. На второй вечер я сидел на земле, скрестив ноги, и наблюдал закат, вспоминая все, что я чувствовал, когда был зверем, когда он вселялся в меня, и думая о том, каково это – быть внутри своего другого «я», видеть все иными глазами. По-прежнему ничего. Тогда я вспомнил видение, которое мне было, когда я помогал Габриэлю. Вспомнил, как я был в Уэльсе, вспомнил пику, которая вошла мне в сердце, соединив меня с землей и с ним, с животным мной. Тут все и произошло; я ощутил, как меня наполняет звериный адреналин, я был этому рад и превратился.
Я помню, как был зверем в тот раз, не все, но в основном помню. Тогда я не охотился. Я просто был в его теле, хотя и не знаю, что это было за тело. Судя по отпечаткам лап, волк или большая собака. Впечатление было такое, как будто мое другое я решило меня покатать, помочь разобраться, что к чему, дать привыкнуть, но я все равно оставался пассажиром; за рулем был он. Но я все равно чувствую себя лучше, ведь я теперь могу сам вызывать превращение. Уверен, что, когда понадобится, смогу превратиться и обратно.
Так что сегодняшнюю ночь я решаю провести в доме, в своем теле, отчасти потому, что надеюсь на возвращение Несбита, отчасти потому, что не хочу так скоро превращаться опять. Я лежу на одной из двух кроватей в комнате Габриэля и думаю позитивно.
Позитивная мысль номер 1
Я живой. У меня есть Дар, и он начинает мне подчиняться. Это большое дело. Я живой. У меня есть Дар, и он начинает мне подчиняться.
Суперпозитивно.
Позитивная мысль номер 2
Мне нравится Анна-Лиза. Я много о ней думаю, и она мне нравится. Сильно. И я ей тоже нравлюсь. Кажется.
Позитивная мысль номер 3
Анне-Лизе сейчас, наверное, не больно, она не страдает. Она спит, ее сон похож на смерть, – это опасно, но вряд ли она сама это чувствует.
Позитивная мысль номер 4
Теперь мы знаем, где бункер Меркури. Если Анна-Лиза там, то я уверен, что мы ее вытащим. У нас есть шанс победить Меркури. Четверо против одного – это не так уж мало. Конечно, у нее есть преимущество игры на домашнем поле, зато элемент неожиданности на нашей стороне. Она очень сильна. Но и мы не слабы. У нас есть шанс. Хотя она, конечно, может заморозить нас всех одним дыханием, или сдуть – в буквальном смысле, – или я не знаю, что еще, перебить нас градом размером с булыжник, к примеру.
Нас четверо против Меркури, а это значит, что я до сих пор не убил Несбита. И вряд ли теперь убью. Он уже не достает меня так, как раньше.
Позитивная мысль номер 6
Если мы выживем, я снова буду с Анной-Лизой. Конечно, проблемы на этом не кончатся, вся затея с альянсом еще впереди, так что до спокойной жизни еще далеко, но мы будем вместе. Мне так хочется поцеловать ее по-настоящему и сделать с ней все то, о чем я мечтал годами, но на что у меня никогда не было шанса, и…
– Ты в порядке?
Это Габриэль. Он здесь, рядом со мной, как всегда.
– Ага. Просто лежу, думаю разные мысли… Позитивные.
– Ясно. Значит, ты думаешь о ней. Об Анне-Лизе.
– Чуть-чуть. Знаешь, мне кажется, у нас есть шанс справиться с этой задачей. Спасти ее. И самим остаться в живых.
Он не отвечает.
– Что ты думаешь?
– Меркури наверняка постарается нас убить, очень постарается. У нее это хорошо получается.
Я пытаюсь удержаться в позитиве и говорю:
– И, по-моему, альянс тоже штука не безнадежная. В том смысле, что он может многое изменить. Всего через год весь ведовской мир может стать совсем другим.
Габриэль встает, и я поворачиваюсь взглянуть на него. Он стоит, прислонившись к стене, и смотрит в окно. Небо за окном темное, пасмурное. В комнате тускло светится зеленоватый ночной дым.
Вдруг он поворачивает ко мне голову, и тут же снова отворачивается к окну. Движение такое порывистое и напряженное, как будто он хотел что-то сказать, но не решился.
– Ты злишься? – спрашиваю я.
Он не сразу, но отвечает:
– Да, чуть-чуть. А может, и не чуть-чуть.
– На меня?
– На кого же еще.
– Почему?
– Я не хочу умирать, Натан. Не хочу отдавать жизнь за девушку, которую я презираю. Которой не доверяю. Которая, как мне кажется, уже предала тебя и предаст опять. А ты, – уж позволь мне немножечко побыть эгоистом, – тут он снова поворачивается ко мне, – меньше всего интересуешься тем, чего мне хочется, а чего нет, так ведь?
Я пытаюсь найти слова, чтобы сказать ему, как он мне нравится, как я ценю его самого и его помощь. Глупо, конечно, но все лучше, чем ничего. Я начинаю:
– Габриэль, ты мой друг. Ты особенный. Я бы не смог…
– Ах, ты даже знаешь, что я особенный? Разве тебе не наплевать? – перебивает он меня, на этот раз громко. – Ты ведь так погружен в собственные драмы, что ничего кругом не замечаешь.
– Габриэль.
– Моя первая жертва, – перебивает он меня. – Я застрелил ее в голову. В упор. Она валялась у меня в ногах; я связал ей руки, связал лодыжки. Она плакала. Умоляла. Просила не убивать ее. Я выстрелил ей в голову, стоя прямо над ней, ствол моего пистолета упирался ей в лоб. Она смотрела на меня снизу вверх. Я нагнулся, прижал пистолет к ее лбу и спустил курок. Чтобы добить ее, я выстрелил еще раз, когда ее тело уже лежало у моих ног. А потом я перевернул ее на спину и выстрелил опять, прямо в сердце, чтобы уж точно наверняка.
– Ты хочешь меня шокировать. – Я встаю и подхожу к нему, но его вид переворачивает мне все нутро.
Вид у него такой же, как всегда. Непринужденный.
– Кто она была? – спрашиваю я.
– Так, одна девушка. Она выдала Белым Ведьмам мою сестру. Ее звали Кэтлин. Полукровка, сестра ей доверяла, я сам ей доверял. Теперь ты, наверное, скажешь: «Ага, значит, и Габриэль делает ошибки – значит, и он не всегда правильно судит о людях». И знаешь, что я тебе отвечу? Я скажу: «Ты прав. Конечно, ты прав». Людей вообще трудно понимать, и знаешь почему? Они меняются, Натан. Они меняются. Моя сестра доверяла Кэтлин, и правильно делала, потому что та была хорошей, доброй, милой, она пыталась помочь. Она была за нас, сначала. И знаешь что? Ее все-таки заставили нас предать. Они это умеют, они меняют людей.
– Это еще не значит, что так было и с Анной-Лизой.
– Нет, не значит. И я могу ошибаться, Натан. Возможно, она тебя не предавала. Но когда я вижу Анну-Лизу, я всегда вспоминаю Кэтлин.
– Габриэль…
– Честно говоря, я понимаю, что у Кэтлин почти не было выбора, почти. Она была полукровкой, наполовину Белой, и, не согласись она на их условия, они превратили бы ее жизнь в ад. Но из-за нее поймали мою сестру. Ей нравился один Белый Колдун. Кэтлин помогала им обмениваться письмами. А потом моя сестра решила пойти к нему на свидание, на территорию Белых. Она всегда была порывистой, импульсивной, решительной. Ее поймали. Ей было семнадцать. Тому парню тоже. Его продержали в тюрьме месяц и отпустили. А мою сестру повесили. Не знаю, что они делали с ней до этого. Как, по-твоему, Натан?
Я молчу. Я знаю, что ему не нужен ответ.
– Я все еще ненавижу Кэтлин. Неделями после ее убийства я жалел, что не могу убить ее еще раз, только не так быстро, а чтобы она испытывала страх, мучения, страдания, как моя сестра.
Я подхожу к нему вплотную. Обнимаю его. В первый раз я делаю это сам.
Я думаю, он не выдержит, заплачет. Но он отталкивает меня от себя и смотрит мне в лицо.
– Я часто думаю о моей сестре, о том, как она страдала и что они с ней сделали. Я люблю тебя больше, чем сестру. Никогда не думал, что такое возможно, но это правда. Я уверен, что ты прав. Мы можем победить Меркури, и у альянса тоже есть шанс. Но еще больше я уверен в том, что тебя убьют, Натан, но убьют не сразу: твоя смерть будет страшной, мучительной и долгой. И я не в силах это предотвратить, потому что ты не понимаешь – Анна-Лиза тебе не пара. Ты отказываешься это понимать. Поэтому я твердо могу обещать тебе лишь одно – я буду стараться тебе помочь, но если у меня не получится и ты умрешь, то я найду тех, кто будет в этом виновен, и причиню им куда больше боли, чем я причинил Кэтлин.