Наутро Ван зовет Анну-Лизу в библиотеку, где они сидят с Габриэлем. Нам с Несбитом велено продолжать искать все, что может как-то пригодиться альянсу. Мы направляемся в «коридор Меркури», как мы успели его окрестить.
Здесь две комнаты с «сокровищами»: в одной хранятся драгоценности, мебель и несколько картин, и мы приходим к выводу, что они либо очень дорогие, либо имеют какое-то отношение к волшебству.
– Но черт меня подери, если я знаю, что они делают или какой нам от них прок, – заявляет Несбит и выходит из комнаты.
Рядом «комната крови». В ней только полки, а на них флаконы с образцами крови: все, что Меркури похитила у Совета и меняла потом на зелья, либо проводила с ней церемонии Дарения для тех, чьи родители не могли или не хотели сделать это для своих детей. Здесь есть и кровь моей матери: именно ей воспользовалась бы Меркури, чтобы провести церемонию Дарения для меня. Каждый пузырек закрыт стеклянной пробкой и запечатан воском. Через воск пропущена ленточка, а на ней – ярлычок с фамилией и именем донора. Всего полок девять – по три на трех стенах, – на каждой по двадцати одному флакону. Правда, кое-где флаконов не хватает: незаполненные места зияют, как дырки от зубов. Наверное, их содержимое использовали или продали. Эта кровь может быть полезна для полукровок вроде Эллен, которая помогала мне в Лондоне после побега. Отец у нее фейн, мать умерла, а Совет разрешит ей пройти церемонию Дарения, только если она согласится работать на них. Возможно, здесь есть и кровь ее матери: мы могли бы провести для нее церемонию сами.
– Эти бутылочки куда ценнее всяких там безделушек и картин. Они приведут в альянс множество полукровок. – Несбит, ухмыляясь, взглядывает на меня. – Что, власть народу?
|
|
Мы заходим в последнюю комнату «коридора Меркури» – из-за баночек, пакетиков и мешочков в ней негде и шагу ступить.
Несбит говорит:
– Натуральный калифорнийский салат: весь напичкан питательными элементами. – Он подает мне какую-то склянку и говорит: – Хотя это угощение не для вегетарианцев. – Свет в комнате тусклый, банка сделана из матового стекла, но мне все же удается разглядеть два плавающие в прозрачной жидкости глазных яблока.
– А какой в них прок? – спрашиваю я.
– Для Меркури уж точно больше никакого. Да и для альянса тоже, как и во всем прочем здешнем барахле. – Несбит возвращает банку на полку.
Мы направляемся в библиотеку, к остальным. Я удивлен, увидев Габриэля и Анну-Лизу мирно беседующими за одним столом. Не успеваю я подсесть к ним, как меня перехватывает Ван со словами:
– Кажется, без тебя они лучше ладят. Пусть поговорят. – И она отводит меня в другой конец комнаты. – К тому же мне надо показать тебе кое-что.
– Кажется, без тебя они лучше ладят. Пусть поговорят. – И она отводит меня в другой конец комнаты. – К тому же мне надо показать тебе кое-что.
«Кое-что» оказывается громадным книжным шкафом, заполненным несуразно большими книгами в кожаных переплетах: они высокие, почти метр каждая, а толщина некоторых из них приближается к длине моей ладони. В деревянной створке маленькая замочная скважина. Ван вынимает из кармана булавку Меркури и подносит острием к замку. Передняя часть шкафа раскрывается, и мы видим еще полки. Там тоже кожаные переплеты, но тоненькие и совсем небольшие, вроде школьных тетрадок.
|
|
Ван вытягивает наугад одну из них.
– Это дневники Меркури. Подробнейшие записи обо всех ее встречах и делах. Я начала просматривать их вчера, надеясь найти в них описание того, где и как она делала свои проходы в пространстве. Думаю, она путешествовала именно так, что куда быстрее и удобнее, чем на машине.
– Ну и как, что-нибудь нашлось?
– Нет, о прорехах ничего, зато я нашла много других интересных вещей. Меркури подробно описывает все, включая людей, с которыми встречалась. Она оценивает их, продумывает, кого и для чего можно использовать, как манипулировать ими, как держать их под контролем, кто опасен, а кому можно доверять – причем последних совсем немного.
– А обо мне она что-нибудь говорит? – спрашиваю я.
– Уверена, что там есть и о тебе, только я еще не дошла до этого места. Зато я нашла другие вещи, которые могли бы тебя заинтересовать. – Она берет тетрадь, лежащую отдельно от других, и я вижу, что в ней загнута страница.
Она говорит:
– Точнее, это нашел Габриэль: Меркури пишет о Маркусе. Давай, я тебе прочту. Они это уже слышали.
«В Прагу на три дня. Виделась с Дрезден. Она хотела показать мне ребенка, девочку, шести лет. Мерзкая маленькая гадина: тощая, угрюмая, умна не по годам. Дрезден не терпелось похвастаться ею, надеялась произвести на меня впечатление. Конечно, девчонка куда умнее самой Дрезден, но я бы не доверяла ей ни секунды. Дрезден зовет ее Даймонд, как будто это бог весть какая звезда, хотя той нужно куда больше, чем просто хорошая огранка. В общем, овчинка выделки не стоит. Я бы и за все бриллианты мира не стала ее учить. Лучше уж съесть свою печень.
|
|
Дрезден на удивление простодушна. Мне ее почти жалко. Она не красавица: маленькая, тощенькая, глазки карие, волосенки темные; из тех, на кого второй раз не взглянешь, но, стоит ей улыбнуться… ах… улыбка – такой простой Дар, но, когда она улыбается, в комнате становится светло, настроение меняется. Она завораживает. Когда ей хочется, она может поднять мне настроение и заставить улыбаться даже этому ужасному ребенку. А смех Дрезден звучит музыкой даже для моего сердца. Радость – вот ее Дар, странный и ироничный, ведь настоящего счастья она не приносит.
Дрезден использовала свой Дар, чтобы занять высокое место в ведовских кругах, и, что особенно любопытно, с Маркусом. Она познакомилась с ним в особенно тяжелое для него время и, по обыкновению, хотела принести ему радость. Но если поначалу он был очарован, то со временем ее власть над ним стала ослабевать, и он увидел, кто она есть на самом деле – девушка-простушка с заразительной улыбкой.
Я спросила у Дрезден, где она познакомилась с Маркусом. «Недалеко от Праги», – ответила та уклончиво, и я поняла, что это могло быть где-нибудь в Нью-Йорке или в Касабланке. Когда? Тут она позволила себе небольшую откровенность: «Прошлым летом».
Ван перестает читать и перелистывает страницу назад.
– Это написано тринадцать лет назад. Значит, Дрезден познакомилась с Маркусом, когда тебе было четыре. – И она продолжает чтение.
«Дрезден в обиде на Маркуса. Она пытается представить все так, как будто это она его бросила, но всем известно, что он совсем не интересуется ни ею, ни какой-нибудь другой женщиной, если на то пошло. Провести целый день с Дрезден – большое испытание, и я с трудом дождалась, когда можно будет уйти, едва поняла, что больше мне ничего из нее не выудить.
Как-то вечером к нам заглянула Пайлот. Вот уж кому ума не занимать, такой контраст с дурехой Дрезден. Она перебирается в Женеву. Рассказывала об одной уединенной долине, которая, по ее словам, пришлась бы мне по вкусу. Хотелось бы взглянуть, побывать там как-нибудь с ней вместе. Похоже, и впрямь подходящее местечко для приема посетителей.
Пайлот, кажется, понравилась девчонка. Пусть ее, не буду спорить. Наверное, она подпала под обаяние Дрезден – должно быть, та еще не все силы растеряла».
На этом Ван снова ставит книгу на полку.
Я ухожу в угол комнаты, сажусь на пол и прислоняюсь к стене. Я думаю о своем отце. Уверен, что он любил мою мать и она любила его. Но она была замужем за другим, за Белым, близким по крови, и, наверное, она старалась быть ему хорошей женой. Бабушка говорила, что она соглашалась видеть Маркуса не чаще раза в год, да и то лишь когда это было совершенно безопасно. Но нет такой вещи, как полная безопасность, и их последнее свидание закончилось катастрофой: погиб ее муж, и был зачат я. Из-за меня моей матери пришлось совершить самоубийство. А Маркус, что он получил? Ноль свиданий в год и сына, о котором ему было предсказано, что он убьет его самого.
Так что неудивительно, если он искал тепла, любви, утешения у другой женщины. Я его не виню. И мне жаль, что он их не нашел. Ведь ясно же, что не нашел – Дрезден не та кандидатура. Скорее это был жест отчаяния с его стороны.
Как ему, наверное, одиноко. Ведь он же совсем один.
Я смотрю через комнату на Габриэля и Анну-Лизу, и знаю, что они любят меня, и я люблю их, и, может быть, альянсу действительно удастся изменить мир и сделать его лучше для меня и для тех, кому я не безразличен.
Габриэль говорит что-то Анне-Лизе и подходит посидеть со мной.
Я говорю:
– Вы с ней разговариваете.
– Надо же знать своего врага, – отвечает он, но с улыбкой.
Я не знаю, шутит он или нет, и на всякий случай говорю:
– Она тебе не враг.
– Не волнуйся. Я соблюдаю приличия. Мы с ней оба очень вежливы друг с другом. – Он показывает мне другой дневник: – Это нашла Анна-Лиза; она считает, что я должен это тебе прочесть.
«В Берлине, бывшем восточном. Дождь. Сырая квартира. Видела Вольфганга. Не встречались двадцать лет. Внешне он все такой же, только морщин прибавилось. Но внутренне изменился, устал, заметно постарел и, как ни странно, помудрел. Он был не рад нашей встрече и особо подчеркнул, что уедет теперь в Южную Америку.
На прошлой неделе он провел несколько дней с Маркусом. Они никогда не были близкими друзьями, да у Маркуса и нет друзей, хотя, по какой-то причине, именно Вольфганг раздражает его меньше других, именно с ним он находит общий язык. На этот раз все было наоборот – это Маркус раздражил Вольфганга, Маркус обидел его, как обижает рано или поздно всех, убивая тех, кого они любят. Друг Вольфганга, Торо, похоже, сильно раздражал Маркуса, и тот его убил. Вольфганг сказал, что это было в припадке гнева. Торо ревновал, Маркус сначала не обращал внимания, потом разозлился, а потом и вышел из себя. Торо, похоже, был не слишком умен, Вольфганг и сам признает это, но он говорит: «Маркус это знал. Он мог его отпустить, мог оставить ему жизнь, но он этого не сделал, ведь у него есть сила и совсем нет терпения. Нисколько. Я хочу сказать, не проходит и секунды, как он уже превращается в зверя. Он может им управлять, но предпочитает не вмешиваться. Он убил Торо. Разорвал на части. Так я их и нашел. Маркус был весь в крови. Весь в Торо».
Потом Вольфганг добавил: «Зря Маркус меня не убил. Я видел, он думал об этом. Он умывался, и с него падали куски Торо: один отвалился с плеча, другой прилип к локтю. Он вымылся в озере, оделся и подошел ко мне – уверен, в этот момент он как раз думал, не убить ли меня – нет, не съесть, просто убить, молнией или еще чем-нибудь из своего арсенала. Но он не стал. Наверное, это тоже связано с его чувством власти. Кого хочет, казнит, кого хочет, милует. Что захочет, то и делает».
Маркус сказал ему тогда: «Знаю, ты не поверишь мне, Вольфганг, но я отчасти сожалею о том, что случилось с Торо. Жалеет та моя часть, которая любит тебя. Знаю, что ты ненавидишь меня за то, что я сделал. Тебе лучше уйти. Уходи и не возвращайся».
Вольфганг так и сделал: «Так я и поступил. Просто ушел. Это было месяц назад».
Он умолк. По его щеке скатилась слеза. Я думала, это из-за Торо, но оказалось, из-за того, что он еще собирался сказать мне. Из-за того, что он собирался предать Маркуса.
Он рассказал мне, где Маркус живет. Он сказал: «Он уже наверняка переехал, но ты поймешь, какие он выбирает места. Всегда одни и те же. Только там он чувствует себя уютно. Только там строит себе дом».
Надо сказать, я очень удивилась. У Маркуса нет дома. Он живет как зверь. В логове. В логове из палок. В полуземлянке. На маленькой поляне у озера. Много времени проводит в обличье зверя. Охотится, как зверь, и ест, как зверь. Вольфганг добавил: «Иногда я даже сомневаюсь, что он еще думает, как человек».
Вольфганг спрашивал Маркуса о том знаменитом видении, в котором его убивает сын. Тот ответил: «Да, Вольфи, я в это верю. И избегаю Натана всю жизнь. Всегда ведь лучше отложить смерть на потом, не так ли? Чему быть, того не миновать. Или лучше покончить со всем сразу, как думаешь?»
Вольфганг сказал: «По-моему, он так одинок, и ему так грустно, что его человеческая часть давно уже не прочь покончить со всем этим, но, как ни странно, зверь в нем хочет жить. Он сам говорил мне: «Когда я орел, я ничего не знаю. Ничего не чувствую, только летаю и живу. Представь… как это прекрасно… навсегда».
Вольфганг говорит, что он теперь очень редко встречается с другими, только чтобы быть в курсе новостей обеих ведовских общин да узнать что-нибудь о сыне. Это единственное, что еще интересует его в мире людей – его сын, Натан. Если бы не мальчик, он, может быть, со всем бы уже давно покончил. Вольфганг говорит, что Маркус моется и даже наряжается перед встречей с другими. В нем еще осталось немало тщеславия: он любит смотреть на себя в зеркало, это пробуждает в нем его человеческое «я». Но в лесу он дикий.
Вольфганг сказал: «Дикий – интересное слово. В нашем понятии дикий означает своевольный, неконтролируемый, но в природе как раз все по-другому; там все под жестким контролем, во всем строгий порядок, дисциплина своего рода. У стайных животных есть свои вожаки и те, кто им подчиняется; стычки, конечно, тоже бывают, но организация все же есть. Животные охотятся определенным образом, в определенное время и на определенную добычу – все как раз ужасно предсказуемо. Таков и Маркус – изучи его привычки, тогда найдешь его самого. А если заполучишь его сына, то он сам, рано или поздно, придет к тебе».
Габриэль возвращается на несколько страниц назад.
– Датировано прошлым годом. Меркури наверняка думала, что сорвала банк, когда ты пришел к ней сам.
Проход
День продолжается, а я все сижу на полу библиотеки и смотрю, как другие перелистывают дневники. Ван находит упоминание о визите Пайлот в бункер Меркури и о том, как она отправилась затем в Базель.
– Базель – историческое место встречи, – говорит она. – Похоже, что один из проходов оканчивается именно там.
– Я тут подумал насчет Пайлот, – говорю я. – Раз у меня есть доступ к ее памяти, то, может быть, и воспоминание о путешествии через проход там тоже есть. Только я ничего не могу найти. Даже память о том, как она строила плотины, и то тускнеет.
Ван смотрит на меня.
– Воспоминания всегда тускнеют, если ими не пользуются. Увы, мы не понимали, как важны эти проходы. И ты фокусировался лишь на том, что было снаружи, и на названии местности.
И тут Несбит орет:
– Бинго!
Он на другом конце библиотеки, перелистывает карты. Берет одну и идет к нам, на его лице улыбка от уха до уха.
– Ну конечно, – говорит Ван, едва взглянув на карту. – Меркури начертила карту своих проходов.
Я встаю, чтобы поглядеть. Карты я читать умею.
Эта похожа на карту бункера, вроде той, которую мы сделали с Анной-Лизой. Несбит показывает на тонкую голубую линию в одной из комнат.
– Каждая такая линия – проход, и каждый проход пронумерован. Всего одиннадцать. В ключе сказано, что этот ведет в Германию. – Он тычет пальцем в другой. – Этот в Испанию. В Нью-Йорк. В Алжир. А вот этот – в Швейцарию, и надпись «Закрыто».
Ван закуривает сигарету и говорит:
– Отлично. Нам нужна пара волонтеров, чтобы проверить.
Мы с Габриэлем смотрим друг на друга и улыбаемся.
Ван хочет, чтобы мы проверили сначала немецкий проход, так как первая встреча альянса планируется в Базеле. Начало тоннеля в комнате первого этажа, недалеко от большого зала. Мы идем туда. Комнатенка небольшая и совсем голая, не считая толстого ковра на полу.
– Но где именно может быть проход? – спрашивает Анна-Лиза.
Габриэль встает на середину ковра и отвечает:
– Те два, через которые проходил я, тоже были сделаны Меркури, и оба находились примерно в метре над полом. – Он делает шаг к дальней стене комнаты и начинает шарить рукой в воздухе, ища проход. При каждой попытке он всего на пару сантиметров двигает пальцами сначала вверх, потом вниз и продолжает так до тех пор, пока не проходит мимо меня. Ничего не находит. – Думаю, она приземлялась на этот ковер, когда возвращалась оттуда, так что проход должен быть где-то здесь. – И он пробует еще, ниже, так же медленно двигая рукой. Весь процесс повторяется сначала, но под конец он вдруг отдергивает руку со словами:
– Здесь. Я его нашел.
Ван хлопает в ладоши:
– Великолепно!
Анна-Лиза говорит:
– Я тут подумала насчет гостей Меркури. Вряд ли ей понравилось бы, если бы они сваливались сюда без ее ведома и расхаживали по ее дому, где хотели. Может, у нее и здесь было какое-нибудь заклинание от входа, как на крыше коттеджа в Швейцарии? Может быть, она тоже должна была помочь прибывшему перебраться через какую-то границу?
– Она никогда не впускала сюда тех, кому не доверяла, – отреагировала Ван. – А это значит, что у нее было мало посетителей. Судя по ее дневникам, здесь бывали только Роза и Пайлот. Пока не появились мы, конечно. Она считала, что никто никогда не найдет ее проходы.
– Здесь. Я его нашел.
Ван хлопает в ладоши:
– Великолепно!
Анна-Лиза говорит:
– Я тут подумала насчет гостей Меркури. Вряд ли ей понравилось бы, если бы они сваливались сюда без ее ведома и расхаживали по ее дому, где хотели. Может, у нее и здесь было какое-нибудь заклинание от входа, как на крыше коттеджа в Швейцарии? Может быть, она тоже должна была помочь прибывшему перебраться через какую-то границу?
– Она никогда не впускала сюда тех, кому не доверяла, – отреагировала Ван. – А это значит, что у нее было мало посетителей. Судя по ее дневникам, здесь бывали только Роза и Пайлот. Пока не появились мы, конечно. Она считала, что никто никогда не найдет ее проходы.
– Так, давайте уже проверять, – говорит Несбит, которому явно не терпится.
– Да, – соглашается Ван и смотрит на меня и Габриэля. – Все, что от вас требуется, это пройти внутрь. Разузнать, где именно в Германии тоннель выходит наружу: ближайшие дороги, города, транспорт. Ну и, конечно, нет ли там поблизости Охотников. Потом все доложите.
Вот такой приказ.
Габриэль берет меня за руку, мы сплетаем пальцы, он надевает солнечные очки и говорит:
– Мы вернемся. – Потом его левая рука проскальзывает в проход, и нас засасывает внутрь.
Вращаясь в кромешной тьме, я медленно выпускаю воздух из легких: Несбит подсказал. Подозреваю, что он надо мной подшутил и что мне будет еще хуже, чем всегда. Откуда-то спереди пробивается тусклый свет, потом вдруг вспыхивает ярко, и мы уже стоим на травянистой лужайке. Я удивлен тем, что у меня почти не кружится голова, да и тошноты нет – совсем не так, как в предыдущие путешествия через проход.
Мы в лесу, возле руин какого-то каменного строения. Воздух спокоен и тих. Деревья еще по-летнему зеленые. Жарко. Где-то поет птица, издалека доносится шум машин.
Я говорю Габриэлю:
– Машины. Нам туда, – и киваю головой влево.
Он уже нащупывает проход.
– Вот он, – говорит Габриэль и улыбается.
– Так, с этим справились, – говорю я. – Дальше куда?
– Пойдем к дороге, посмотрим, может, сообразим, где мы.
В тот вечер после нашего возвращения все собираются за столом. Все прошло нормально. Мы проверили два прохода. Тот, что в маленькой комнате с ковром, ведет в Германию, к местечку километрах в ста пятидесяти от Базеля, если верить дорожным знакам. Проход в спальне Меркури ведет к испанским горам. Мы были там, дошли до ближайшей деревушки и вернулись, а потом нашли ее на карте. Оттуда до дома Пайлот пара часов пути.
Встреча с Белыми повстанцами назначена на завтрашнее утро. Ван хочет, чтобы с ней пошли я и Несбит, но я не хочу идти без Габриэля, да и оставлять Анну-Лизу одну я тоже не хочу.
– Мы все в альянсе. Значит, все и пойдем, – говорю я.
Часть пятая
Реки крови
Die Rote Kürbisflasche
Несбит, Габриэль и я в центре Базеля. Еще накануне вечером мы, вместе с Анной-Лизой и Ван, попали в его окрестности через проход. Несбит раздобыл машину и привез нас на городскую окраину. Теперь в ней едут Ван и Анна-Лиза. Мы разведчики, идем пешком, высматриваем Охотников.
Базель – молодежный город на границе Германии, Франции и Швейцарии, но кое-где слышна и английская речь. На улицах полно туристов, семей с детьми и просто людей, идущих, видимо, на работу. Несбит, Габриэль и я стараемся слиться с толпой, хотя мы мало похожи на туристов, еще меньше на семью, но можем, наверное, сойти за тех, кто идет на работу. Несбит знает дорогу к месту встречи, которое называется «Die Rote Kürbisflasche» – «Красная тыква» – и ведет нас туда обходным путем.
Несбит говорит, что «Красная тыква» – это бар в самой старой части города. Мы пересекаем широкую быструю реку и долго петляем по холму, на котором расположен старый центр. Охотников нигде не видно. Мы не торопимся, медленно поднимаясь по серпантину улиц, причем мостовая под нашими ногами становится уже и старее буквально с каждым шагом. Людей навстречу попадается все меньше, и так до самого проулка, где нет совсем никого: только кошка идет по тротуару да какая-то старуха моет окно. Но мы не сворачиваем в него, а уходим и возвращаемся через полчаса. Старуха исчезла, кошка тоже. Охотников не видно.
Посреди проулка деревянная дверь, а над ней, прямо над тротуаром, раскачивается не вывеска, а настоящая железная тыква, скорее рыжая от ржавчины, чем красная. Мы пришли.
Дубовая дверь почернела от старости. Несбит толкает ее и заходит внутрь. Габриэль следует за ним и поднимает руку, показывая, что надо идти медленно и ступать осторожно. Четыре широкие ступени уводят нас влево и вниз, к занавесу из тяжелой тускло-красной материи на черных металлических кольцах.
Мы проходим сквозь него и оказываемся в узкой комнате с низким потолком: вдоль одной стены тянется барная стойка, вдоль другой выстроились деревянные столы с красными свечами на них и стулья с красными мягкими сиденьями. За стойкой мужчина средних лет, загорелый, с ежиком белых волос и очень яркими синими глазами, в которых мелькают черные крапинки. Черный Колдун.
Несбит здоровается и представляет нас. Бармена зовут Гас. Он не пожимает мне руку, как Габриэлю, а говорит с сильным немецким акцентом:
– Половина на половину, значит?
Несбит смеется.
– Это ты правильно сказал: наполовину человек, наполовину зверь.
Габриэль говорит:
– И обе половины бешеные, – хотя понять не могу, с чего бы, особенно когда рядом Несбит.
– Кто-нибудь уже здесь? – спрашивает Несбит Гаса.
– Селия и полукровка пришли. Еще двое Белых будут с минуты на минуту.
Значит, Селию не поймали после того раза в Барселоне.
Я иду в конец комнаты проверить. Там есть небольшой отдельный кабинет, и он занят. Я жду, что увижу там Селию, но она отсутствует. Зато там сидит девушка. Увидев меня, она встает и улыбается.
– Рада тебя видеть, Иван, – говорит она. – Ты все такой же грязнуля.
Я подхожу и обнимаю ее.
– Никита. – Это правда она, моя подружка из Лондона. Я долго не выпускаю ее. Она такая маленькая и хрупкая, я гляжу ей в лицо и вижу все те же изумительные сине-зеленые глаза полукровки.
– Как я рад видеть тебя, Эллен, – говорю я.
Имя Никита подходит ей лучше. Так она назвалась, когда мы повстречались впервые, и я сказал, что меня зовут Иван. Но, как бы она себя ни называла, я доверяю ей безгранично. И обнимаю ее опять.
Она улыбается.
– Ты испортишь свою репутацию. Ты ведь должен быть злым и угрюмым.
Несбит выглядывает из-за моего плеча и говорит:
– Не волнуйся, дитя мое, он может измениться меньше чем за минуту.
– Как я рад видеть тебя, Эллен, – говорю я.
Имя Никита подходит ей лучше. Так она назвалась, когда мы повстречались впервые, и я сказал, что меня зовут Иван. Но, как бы она себя ни называла, я доверяю ей безгранично. И обнимаю ее опять.
Она улыбается.
– Ты испортишь свою репутацию. Ты ведь должен быть злым и угрюмым.
Несбит выглядывает из-за моего плеча и говорит:
– Не волнуйся, дитя мое, он может измениться меньше чем за минуту.
Но я не меняюсь. У меня действительно отличное настроение, и я страшно рад видеть Эллен.
Я представляю ее Несбиту и Габриэлю, и, пока она объясняет им, кто она такая, я вглядываюсь в ее лицо, пытаясь угадать, есть ли у нее какие-нибудь вести, плохие новости из мира Белых Ведьм.
Она говорит мне:
– Знаю, ты тревожишься об Арране, но у него все хорошо. Он оставил Лондон и едет во Францию. Я поеду его встречать прямо отсюда, когда все кончится.
– Он тоже с повстанцами?
– Да. Сейчас все меняется очень быстро. Все как с ума посходили. Неделю назад Охотники напали на собрание Черных Ведьм под Парижем. Двадцать погибли в схватке, остальных взяли в плен; точнее, в плен взяли взрослых, детей казнили на месте. Джессика приказала их повесить. Сол сделал заявление, в котором сказал, что это важная победа и большой шаг вперед для всех Белых Ведьм. Сказал, что дети не вынесли бы Воздаяния и им не за что так страдать, поэтому он проявил милосердие. Но взрослым, которые у него в плену, Воздаяние тоже не грозит. Их используют как материал для изучения способностей ведьм.
– Что это значит? – спрашиваю я.
– В общем, то, что Уолленд будет проводить на них свои опыты.
– Что? – Я трясу головой, но почему-то мне кажется, что удивляться тут нечему. – Он больной, – вот все, что я могу сказать.
– Совет утверждает, что это важное исследование на благо всех Белых Ведьм. Понятно, никто толком не знает, в чем тут польза, но Совет уже объявил, что всякий, кто выскажется против, будет объявлен врагом Белых Ведьм и сторонником Черных. Все должны объявить, на чьей они стороне. И большинство Белых говорят, что поддерживают Сола и Уолленда.
– А Дебора? – спрашиваю я. – Она тоже во Франции, с Арраном?
– Это спроси у Селии. Такая инфа выше моей зарплаты.
– А какая у тебя зарплата? И вообще, ты не слишком молода, чтобы сражаться на стороне повстанцев, Эллен?
– Я и не сражаюсь, я разведчица. Ой, Натан, ты даже представить себе не можешь, до чего большинство Белых бестолковые. Честное слово, они как фейны; даже сражаться не учились. Все предоставили Охотникам. Правда, некоторые из них хорошо составляют снадобья, – вот лучшее, что можно о них сказать. Самые полезные люди в альянсе – это бывшие Охотники и полукровки. Только бывших Охотников у нас всего двое, а полукровок девять, и это вместе со мной и Селией.
– А как же Черные? – говорю я.
– Некоторые с нами, но мало кто из них умеет драться, как ты, Натан. Вот почему мы особенно благодарны тебе за то, что ты здесь, – говорит Селия. И появляется из-за моей спины.
– Мне плевать на твою благодарность. – Я покрываю ее матом, моя рука сама ложится на рукоятку ножа. – Отойди от меня, Селия. Я серьезно. И не подкрадывайся ко мне.
– Я и не подкрадывалась, Натан.
– И не спорь со мной, черт тебя побери!
Я оставляю их вдвоем, ко мне подходит Габриэль. Я говорю ему, что я в порядке.
– Ты дрожишь.
– Я в порядке!
– Что ты будешь делать? – спрашивает он.
– Поубиваю их всех. – Это шутка, но лишь отчасти. – Уолленд ставит опыты на других ведьмах, как в тот раз на мне. Он привязал меня ремнями и делал мне татуировки. Это было хуже, чем у Селии. Это было вообще хуже всего. Селия хотя бы считала меня за человека, почти. А для Уолленда я был чем-то вроде лабораторной крысы. Никто не должен выносить такое.
– Никто, – соглашается Габриэль. И мне кажется, что даже он начинает верить в то, что дело альянса справедливо.
Я говорю ему:
– Мы будем на стороне альянса до тех пор, пока Сол и Уолленд не умрут.
Он кивает.
Входят Ван и Анна-Лиза, я облегченно выдыхаю и иду им навстречу.
Нас десять. Трое Черных: Ван, Габриэль и Гас, который, похоже, не просто бармен, а ключевая фигура среди Черных, со связями по всей Европе. Со стороны Белых присутствуют Селия, еще одна ведьма из Англии по имени Грейс, другая из Италии по имени Анжела, плюс Анна-Лиза. Полукровок двое, Несбит и Эллен. Ну и я.
Селия начинает:
– Полагаю, здесь нам ничего не угрожает, но все же лучше не засиживаться. Во-первых, раз ты еще не ушел, Натан, значит, ты с нами?
– Пока не передумаю.
Она глядит мне в глаза; ее глаза бледно-голубые, с острыми серебристыми осколками. И тут она делает то, чего я не ожидал. Протягивает мне руку.
– Значит, мы на одной стороне, – говорит она. – Добро пожаловать в АСВ.
– Куда?
– Альянс Свободных Ведьм.
– Ха! Можно подумать, что это благодаря тебе я среди них.
– Но мы очень рады, что ты свободен и хочешь помочь остаться свободными другим.
Она все еще протягивает мне руку, но я игнорирую ее и говорю:
– Я хочу только одного – увидеть Сола и Уолленда мертвыми. А вместе с ними и еще кое-кого из Белых. Вот почему я здесь.
Она говорит:
– А я тоже в числе тех, кого ты хотел бы видеть в могиле, Натан?
– Если бы так, у тебя в голове давно сидела бы пуля.
– Если ты согласишься вступить в альянс, тебе придется выполнять мои приказы. Сможешь? – спрашивает она.
Я изображаю улыбку.
– Только не дурацкие.
– По-твоему, они могут быть и такими?
Я заставляю ее подождать ответа:
– Нет.
– Хорошо. Я тоже не думаю, что они будут глупыми, но, если такое все же случится, ты первый скажешь мне об этом.
Ее рука по-прежнему протянута ко мне. Она спрашивает:
– Так мы пожмем руки?
– В данный момент я борюсь с собой, чтобы не плюнуть в тебя.
Она смеется громким лающим смехом и убирает руку.
– Я скучала по тебе, Натан. Хотя ты по мне наверняка не скучал ни капли.
И, глядя на нее через стол, я понимаю, что она даже отдаленно не представляет себе, что я испытывал тогда, в ее тюрьме, что вообще испытывает всякий пленник, которого держат в цепях и регулярно бьют. Она умная женщина, но иногда она просто не прорубает. Хотя понять это может только тот, кто сам там был.
Ван просит Селию рассказать, что произошло с нашей последний встречи. Это было совсем недавно, всего две недели назад, однако с тех пор состоялась бойня в Париже, и Сол сместил всех старых членов Совета, заменив их своими людьми: Уолленд теперь тоже в Совете. Нескольких Белых Ведьм арестовали за пособничество бунтарям.
– В их числе Клей, – говорит Селия.
– Что? – изумляется Несбит.
– Обвинение притянуто за уши, но у Клея и впрямь были серьезные сомнения насчет Сола. Он давно потерял работу, положение, репутацию, все. У него не осталось ничего, кроме свободы, а теперь лишился и ее.
Селия продолжает:
– Я слышала, что дом Иск в Барселоне атаковали сразу после вашего ухода. Иск приняла яд и умерла; кое-кого из девочек взяли в плен и пытали. Я знаю, что мое имя скоро окажется в черных списках. Сол уже назвал тех, кого он собирается вызвать на допрос: в их числе Глория, бывший предводитель Совета, ее муж и сестра, Грейс; плюс я и еще одна Охотница, Греторекс. Сол не ошибся, включив нас в список – мы все члены АСВ.
– Теперь Охотников возглавляет Джессика. И, должна сказать, она неплохо справляется. Охотники – в основном женская организация, и они рады, что во главе их снова стоит женщина. Она набрала много рекрутов и организовала нападения на общины Черных Ведьм во Франции, Голландии и Германии. Самым крупным было то, в Париже, и, насколько мне известно, она убила шестьдесят Черных Ведьм, умудрившись не потерять никого из своих людей.
– Но и у Джессики есть свои проблемы, и чем дальше, тем они будут становиться серьезнее. Сколько бы у нее ни было рекрутов, если она хочет охватить своими людьми всю Европу, то ей придется очень экономно расходовать силы. Причем многие из ее новобранцев будут заметно уступать костяку армии Охотников в тренированности и опыте.
– Та же проблема и у нас – численность. С другой стороны, благодаря тому, что нас мало, мы сможем сохранять мобильность и атаковать Охотников там, где нас не ждут. Сейчас нам необходимо переходить в нападение для того, чтобы замедлить процесс подготовки Охотников-новобранцев. Мы должны победить, используя тактику партизанской войны – а это как раз моя специализация.
– Однако, – закругляется Селия, – есть одна крупная проблема. Черные Ведьмы начинают понимать, что происходит, но они не доверяют мне, а нам необходимо привлечь на свою сторону именно их. Сейчас альянс состоит в основном из Белых Ведьм и британских полукровок. Влиятельных Черных мало. Только Ван и Гас.
Гас кивает.
– Мое влияние не столь уж велико, Селия. И, как я уже говорил, чтобы превратиться в настоящий альянс, нам нужно равное представительство всех ведьм: Черных, Белых и даже полукровок. Но те Черные, с кем мне довелось говорить, не заинтересовались. Они не верят в то, что им будет какой-то прок от войны бок о бок с Белыми. Хотя сражаться с Охотниками, если те нападут, они не отказываются. Я рассказывал им о том, сколько Черных уже убили, но… – Он пожимает плечами. – Черных Ведьм не интересуют ни армии, ни альянсы.
Селия возражает:
– Но ты и Ван, а теперь и Габриэль все же на нашей стороне. Значит, кое-кто из Черных Ведьм умеет слушать и слышать.
Гас поворачивается к Габриэлю и спрашивает:
– Почему ты здесь, Габриэль?
– Потому что я с Натаном.
– Значит, если Натана убьют, ты уйдешь?
– Если он уйдет, уйду и я. Если его убьют, – он смотрит на меня, – тогда не знаю…
Гас говорит:
– Нам нужен тот, кто привлечет к нам Черных Ведьм. Но я не знаю других Черных, которые придут к нам только потому, что здесь Натан. – Он смотрит мне в глаза. – Он не Черный Колдун. – Черные искры в его глазах вспыхивают мне навстречу, а я только гляжу на него в ответ.
Гас тоже сноб. В мире ведьм их оказалось полно.
– Так что ты предлагаешь, Гас? – спрашивает Селия.
– Чтобы привлечь Черных Ведьм, нам нужен тот, кого они уважают, тот, кто служит для всех воплощением Черного колдовства.
– И кто же это? – спрашивает Ван, пряча усмешку. – Похоже, что не я, – я разочарована.
И они с Гасом смеются.
– Извини, Ван, но тебя слишком привыкли видеть сотрудничающей с не-Черными, даже с фейнами.
– Значит, ты говоришь о ком-то из старых Черных? – Селия вздыхает и ерошит свой ежик. – Например, о Меркури, так?
– Да, она… – начинает Гас.
Ван перебивает.
– Меркури убили.
– Кто, Охотники?
– Нет… Мы. – И она делает рукой жест, охватывающий ее саму, Несбита, Габриэля и меня. – Спешу добавить, что нам пришлось сделать это в целях самозащиты, и вот какой подарочек она оставила мне на память. – И она поворачивает голову правой щекой вперед, показывая всем свой ожог. – Но даже будь Меркури сейчас жива, я не могу представить ее в альянсе с кем бы то ни было. Она не нашла бы в этом никакой выгоды для себя… и никакой чести. Это мне понятно. Есть другие Черные Ведьмы не слабее Меркури: Линден, Делл, Зуав… но и они придерживаются того же образа мыслей. Никто из сильнейших Черных Ведьм не готов пожертвовать всем ради того, чтобы воевать на нашей стороне, кроме одного человека. К счастью, он и есть самый сильный из всех. – И она поворачивается ко мне, а я почему-то сразу понимаю, что знал об этом заранее, что к этому все и шло.
– Маркус? – спрашиваю я.
– Если он будет с нами, появится шанс, что и другие тоже придут, – говорит Ван.
Гас фыркает.
– Если он придет, другие нам будут не нужны.
– Так я поэтому здесь, вы потому хотели, чтобы я вступил в альянс: чтобы как-нибудь привести сюда Маркуса?
– Нет. Ты нужен нам потому, что ты отличный боец, – говорит Селия. – А Маркус мне не нужен. У него будет слишком много проблем с Белыми.
– В том числе с тобой, Селия? – спрашивает Ван.
Она не отвечает, но задумывается.
– Натан смог забыть о прошлом и согласился сотрудничать с тобой. И мы все должны поступить так же, если хотим двигаться вперед, – говорит Ван.
Селия молчит.
Я говорю:
– Не могу представить, чтобы он согласился.
– Но ты не откажешься, если мы попросим тебя попробовать его уговорить? – спрашивает Ван.
– Ну… – Я не знаю.
– Нет. Мы так не договаривались. – Селия обводит взглядом сидящих за столом. – Маркус опасен. Он убил слишком много Белых Ведьм. Повстанцы этого не потерпят.