Он кивнул, и снова волосы проехались по коленям, будто коса подползала ко мне.
– Да.
Я еще раз подумала, и не нашла брешей в этой логике.
– Ладно, допустим, ты прав. Так что мне делать? Я все равно сегодня опаздываю, как обычно.
– Подъедем к окошку для машин. Возьмешь себе что-нибудь легкое, что можно съесть за рулем, а я возьму салат.
Я нахмурилась:
– Ты что? Салаты в драйв-апах никуда не годятся.
– Мне надо поесть перед выступлением.
– Чтобы лучше держать своего зверя?
– Да.
– Но зачем салат? Я думала, тебе что-нибудь белковое нужно.
– Если бы тебе предстояло раздеваться перед незнакомыми, ты бы тоже взяла салат.
– Один гамбургер за несколько часов до выступления – от этого ты вес не наберешь.
– Нет, но пузо вздуется.
– Я думала, это только с девушками случается.
– Нет.
– Значит, ты ешь салат, чтобы хорошо сегодня выглядеть.
Он кивнул, и волосы его свалились с ноги, перевалили через рычаг передач. Очень тянуло потрогать эту густую косу. Голосочек в голове спросил: «А что такого?» После того, что мы днем устроили, что может значить волосок? Логично, но логика мало общего имеет с моим поведением по отношению к Натэниелу.
Я сцепила руки на коленях, не давая себе до него дотронуться, и почувствовала себя дурой. Что это я вообще творю? Я протянула руку к тяжелому витку волос, погладила его, будто это было что-то более интимное, чем коса. Волосы были мягкие, теплые. Я гладила их, пока говорила.
– Зверя никогда не раздирают противоречия?
– Нет, – сказал он, и голос его в темной тишине прозвучал и тихо, и отчетливо.
Я осторожно стала вытягивать его косу, обмотанную вокруг него.
– Но ты же борешься не с голодом по мясу и крови?
– Нет, не с ним.
|
|
Я добралась до конца косы, взяла его в руки.
– Я думала, что этот голод – зверь. Жажда погони и еды, и все.
– А сейчас как ты думаешь?
Я погладила себя по ладони кончиком косы, и по коже пробежала дрожь. Голос мой сорвался, когда я ответила:
– Ричард всегда говорил о своем звере так, будто это его самые низменные побуждения – ну, похоть, леность, традиционные грехи, – но грех подразумевает знание добра и зла. А здесь не было добра или зла, ничего похожего на обычные мысли. Я до сих пор не понимала, насколько мои мысли держатся на реалиях. Всегда думала о том, как одна реалия влияет на другую. О последствиях своих действий.
Я взяла на руки еще кусок его косы, будто змею – толстую, мягкую змею. Собрала его волосы в охапку и позволила себе прижать их к груди. Меня ограничивал ремень сиденья, а мне хотелось быть ближе к Натэниелу.
Прижимая ворох его волос к себе, я сказала:
– Я перестала думать о горе Браунов, об их погибшем сыне. Не то чтобы я решила это игнорировать. Я не была черствой – просто это мне на ум не приходило. Просто они сделали мне больно, и я взбесилась, а бешенство немедленно перешло в голод. Если я их убью и съем, они мне больше больно не сделают, а я голодна.
Произнеся последнее слово, я посмотрела ему в глаза.
Они на миг вспыхнули от какой-то игры отраженного света, как глаза кота в свете фонарика. Он отвернул голову, и блеск исчез – глаза Натэниела снова скрылись в тени. От поворота головы волосы натянулись, и у меня была секунда, чтобы решить – держать или выпустить. Я удержала косу, и ощущение было такое, будто тянешь туго привязанную веревку.
|
|
Голос его прозвучал чуть-чуть с придыханием:
– При первой перемене тобой всегда овладевает голод, особенно если ты новичок.
– А как же ты тогда удерживаешь себя, чтобы не бросится в клубе рвать публику? – спросила я, и у меня самой голос звучал неровно.
Он отклонился от меня назад, и я сильнее, жестче потянула косу.
– Переводишь голод в другой канал – секс вместо еды. Партнеров по спариванию не едят. То, что можно трахнуть, – то не пища.
Голос прозвучал ниже. Он не стал грудным – именно что понизился.
– Так почему же я никого не съела? Насчет секса с Браунами я даже не думала.
– Сперва в тебе нет ничего, кроме голода, но после нескольких полнолуний начинаешь думать, но думаешь не как личность, а как животное. Еще несколько полнолуний – и ты можешь, если хочешь, думать по-человечески даже в животном виде.
– Если хочешь? – переспросила я и потянула его к себе за косу как за веревку, но эта веревка была приделана к черепу, и Натэниел не поддался. Он потянул прочь, и я знала, что это должно быть больно – чуть-чуть.
Он заговорил тихо, низким голосом:
– Некоторым нравится животная чистота. Как ты сказала – без конфликтов, без внутренней борьбы. Просто реши, что ты хочешь, и делай это.
– Расстегни ремень безопасности, – сказала я.
Он расстегнул.
Я потянула его на себя, запутывая волосы вокруг собственных рук – как сворачивают веревку или гирлянду лампочек.
– А никто не использовал свое животное для совершения... подставных, что ли? – преступлений? Очень многим людям мешает плохо поступать совесть, у животных ее просто нет.
|
|
Он был так близко, что можно было поцеловать его, лицо чуть ниже моего, потому что коса удерживала его слегка на сторону.
– Животные слишком практичны, – сказал он шепотом. – Вот почему так мало оборотней используют при совершении преступления животную форму. Я не имею в виду случайное убийство, когда они себя не контролируют, – только убийство с заранее обдуманным намерением.
Я склонилась к нему:
– Пример.
– Скажем, у тебя есть дядя, который оставит тебе состояние, но, чтобы ты его получила, дядя должен умереть. Если только твой зверь не будет голоден, он не убьет дядю ради денег, потому что зверь не понимает, что это такое.
Я склонилась еще ниже:
– А что зверь понимает?
Он говорил почти мне в губы:
– Он убьет кого-то, кого ты по-настоящему боишься, или кто приносит тебе вред, особенно физический. Зверь понимает, когда его бьют или ранят.
Я чуть не спросила, выследил ли он человека, который бил его и его брата, но промолчала. Я видела его воспоминания. Если бы кто-нибудь поступил так со мной, что бы сделала я? Уж точно ничего хорошего. А наполнять эту машину воспоминаниями о плохом мне не хотелось, самой хватает.
Я приложилась к нему в поцелуе, и он прижал меня к сиденью. Я-то все еще была пристегнута, и движения ограничены. Руки запутались в его косе, как будто связанные. На миг меня охватила паника, потом я успокоилась. Натэниел мне плохо не сделает, и это моя вина, что волосы сейчас там, где они есть. Он меня не связывал, это я сама сделала.
Он чуть отодвинулся, чтобы можно было говорить, и губы его касались моих:
– А как же твои клиенты?
Я отодвинула голову, насколько могла, то есть не очень далеко, и ответила:
– Я не предлагаю трахаться прямо здесь и сейчас.
– Нет?
Я разозлилась, хотя не могла бы сказать, почему.
– Нет.
И я начала выпутываться из его волос.
Он отодвинулся с улыбкой, мелькнувшей на миг в наружном свете.
– Я хочу, чтобы ты меня трогала. Видит Бог, хочу, но если ты слишком далеко зайдешь, когда не накормлен ardeur, и мы с тобой тоже не ели, ночь кончится. Ты будешь на себя злиться, и на меня тоже, а этого я не хочу.
Я почти выпуталась из его косы, только еще прядь запуталась вокруг кобуры «браунинга». Если бы это не был пистолет, я бы дернула, но пистолет, даже на предохранителе, я дергать не хочу. Люди гибли и от более глупых случайностей. Ни Зебровски, ни Эдуард мне бы такого не спустили. И потому я заставила себя успокоиться и начать аккуратно распутывать волосы Натэниела.
Он снова пристегнулся к сиденью.
– Я был бы рад это повторить когда-нибудь, когда нам не придется остановиться.
Я все еще распутывала пистолет. Тот факт, что Натэниел уже был на своем месте, а его волосы – еще нет, уже говорит что-то об их длине.
– У тебя был шанс, – сказала я и сама услышала, с какой злостью.
– А ты не ворчи, – отозвался он. – Не я же тебя притянул за волосы к себе на колени.
Я уже распутала пистолет и хотела было бросить конец косы обратно Натэниелу, но остановилась. Он прав, прав насчет того, кто это начал. И прав насчет того, как бы я бесилась, если бы ardeur проснулся раньше, чем я сделаю свою работу. Прав. Если человек прав, нечего на него кидаться. Вот такая новая теория.
– Ладно, поехали к окошку для машин. Я съем бургер, а ты – свой салат. И ты будешь счастлив?
– Нет, но мы оба сможем сегодня работать.
Голос его прозвучал печально.
Я покосилась на него, маневрируя среди припаркованных машин.
– Ладно, не грусти.
– Я не грущу, – ответил он с интонацией, опровергавшей смысл.
– В чем дело?
– В том, что ты просто ко мне потянулась. Не ради метафизических срочных мер. Не потому, что проснулся ardeur. И зверя тоже нигде не было видно. И жажда крови не ощущалась, а мне пришлось сказать: стоп. Но ardeur сегодня еще проснется, Анита, а заниматься сексом, не накормив его, это накликать на себя беду.
Он прислонился головой к окну. Плечи его ссутулились.
– Ты прав насчет работы, и насчет ardeur'а, и что нам надо поесть, тоже прав. Я не знаю, что на меня нашло.
Он повернулся ко мне, и в ярких галогеновых фонарях улицы его лицо было отчетливо видно. И отражалось на нем почти страдание.
– Разве не может быть, что ты просто хотела до меня дотронуться? Что же здесь такого плохого?
Я вздохнула и сосредоточилась на дороге, потому что иного выхода у меня не было. Но зато появилось время подумать. Я повернула назад, но на этот раз знала, что мы подъедем к окошку «Макдональдса». Честно.
В конце концов я сделала единственное, что пришло мне в голову, чтобы убрать это несчастное выражение с его лица. Я коснулась его бедра, потому что только до него могла легко дотянуться. Натэниел отодвинулся на сиденье так далеко, что к остальному пришлось бы тянуться с трудом. Я вела машину, а это занятие имеет приоритет перед утешением, даже если это я виновата, наговорив глупостей. Я коснулась его ноги – нежно, неуверенно. Я не очень большой мастер прикосновений, не связанных с сексом. Пытаюсь научиться, но с переменным успехом, зависящим от моего или чужого настроения.
Он коснулся моей руки пальцами. Я придержала его руку, не отводя глаз от дороги.
– Натэниел, прости. Извини, что я иногда бываю такой дурой.
Он стиснул мне руку, и я глянула на него – он улыбался. За эту улыбку я отдала бы куда больше, чем просто касание рук.
– Все в порядке, – сказал он.
– Ты не стал спорить, что я бываю дурой.
Он засмеялся:
– Ты не любишь, когда я вру.
Я на миг уставилась на него, отвесив челюсть, и снова стала смотреть на дорогу.
– Ушам своим не верю, что ты такое сказал!
Он так захохотал, что наши руки запрыгали вверх-вниз по его ноге:
– Я сам не верю, – ответил он.
Но я не разозлилась. Если ты ведешь себя по-идиотски с кем-то, кто тебе дорог, просто признай это, и проехали, чтобы больше не возвращаться.
Глава тридцать третья
На Пристани парковаться практически негде. Улочки узкие, и почти все – с булыжной мостовой. Туристов, конечно, привлекает, но изначально улицы предназначались для лошадей, а не автомобилей, и это сказывается. Возле «Запретного плода» нет парковки для сотрудников, потому что нет места. Пришлось парковать джип за квартал и идти пешком. Я не успела слишком приблизиться к кроваво-красной неоновой вывеске, как Натэниел взял меня за руку и повел в переулок, о существовании которого я даже не подозревала. Нет, я знала, что этот переулок есть, я только не знала, куда он ведет. Мне как-то не пришло в голову, что должен быть служебный вход для артистов, как в «Цирке проклятых».
Переулок – он переулок и есть, узкий, кривой, не такой чистый, как хотелось бы, плоховато освещенный и неприятный для моей клаустрофобии. Не катастрофично, просто напоминает, что переулок, где я могу коснуться обеих стен сразу, слишком узок, чтобы быть для меня уютным.
Я собиралась только забросить Натэниела в клуб и поехать на встречу с первым клиентом, но звонок по сотовому сильно облегчил мой график. Оказывается, встреча со вторым клиентом, который стал первым, отменяется. По словам Мэри, адвокат пояснил, что у него неожиданно возникла необходимость заняться делами другого клиента. Перевод: надо кого-то выручать из кутузки под залог. Не обязательно так, но почти наверняка. Я за годы насобачилась переводить слова адвокатов, хотя сама на адвокатском жаргоне не говорю. Жаргон придуман, чтобы посторонние не понимали, и с этой работой он справляется.
Итак, первый клиент в этот вечер у меня оказался в девять часов, и освободилось время проводить Натэниела в клуб и поговорить с Жан-Клодом. Бог свидетель, тем для разговора достаточно.
Вот так и получилось, что я шла по переулку, следуя за широкими плечами Натэниела – они чуть не задевали за стены. Дольф, наверное, здесь бы вообще не прошел.
Натэниел замедлил шаг. Я не видела, что там перед ним, но по его позе поняла, что как-то там не так. Женские голоса, заведенные, высокие, вопили:
– Брэндон! Брэндон!
Он махнул им рукой и повернулся. Я увидела группу женщин на ступенях, ведущих к двери, над которой висела яркая лампа.
Я подалась к Натэниелу и почти шепнула:
– Почему мне кажется, что Брэндон – это ты? И полагается ли им здесь быть?
Он шепнул в ответ, улыбаясь и маша рукой женщинам, которые стали спускаться по ступеням, будто колеблясь, идти ли ему навстречу.
– Мой сценический псевдоним. Нет, не полагается. Охрана не должна сюда никого пускать.
Он направился им навстречу. Я поймала его за руку:
– Не лучше ли вернуться?
– Наверняка им нужен автограф или меня потрогать. Все должно быть нормально.
– Должно быть, – сказала я.
Он потрепал меня по руке:
– Скажи я тебе, что они не психованные тетки, я бы соврал. Но вряд ли они замышляют плохое.
– Я бы все-таки вернулась.
– Нет, – достаточно твердо сказал он. – Это мои фанатки, Анита, и это моя работа. Я буду улыбаться и с ними разговаривать, а ты можешь притвориться моим телохранителем, или менеджером или кем еще, но плохо для бизнеса, если ты будешь моей подружкой. Это разрушает иллюзию.
– Иллюзию?
Он улыбнулся:
– Что я могу им достаться.
Я заморгала – так бывает, когда получаешь больше информации, чем хотелось, и не знаешь, что с ней делать.
– Ладно, – сказала я. – Я буду охранником.
С этим я справлюсь. Я знаю, как это делается.
Он пропустил меня вперед – где я и шла бы, будь я телохранителем. Он не пытался спорить, поскольку мог махать и переговариваться через мою голову. Я старалась сохранить лицо непроницаемое и без раздражения. Кажется, не удалось.
Их было четверо: две блондинки, шатенка и еще одна с волосами такими же черными, как у меня. Хотя ее цвет был явно из флакона – слишком ровный, весь-весь черный, без оттенков. Черным волосам не полагается выглядеть так, будто ты вылила на себя бутылку чернил. Ну, может, я опять придираюсь.
Натэниел, он же Брэндон, болтал с этими тетками совершенно профессионально. Две блондинки были здесь постоянными посетительницами, давно перешли на «ты».
– Нам по электронке сообщили, что сегодня ты выступаешь, мы так сразу и вскинулись! – щебетала одна из них, все время трогая Натэниела за руку. Они привели подругу, ту черноволосую. Она новенькая, но видела его портреты на веб-сайте клуба. А я и не знала, что у «Запретного плода» есть свой сайт. Впрочем, у меня нет компьютера, так какая мне разница?
Черноволосая, запинаясь от волнения, сказала:
– Потрясающие там твои портреты.
Она поглядывала на него украдкой, будто боялась посмотреть прямо. Одна из блондинок взяла у нее самый настоящий блокнот для автографов, потому что она – цитата: «Слишком стесняется, чтобы попросить самой». Конец цитаты.
Шатенка в этом празднике визгов участия не приняла. Она посмотрела на меня взглядом совсем не дружелюбным.
– Это кто? – спросила она.
Я стояла на верхней ступеньке у двери, свободно опустив руки вдоль тела, стараясь выглядеть как телохранитель, но короткая юбка в сочетании с сапогами на каблуках не слишком этому способствовали.
– Охрана, – ответил Натэниел, улыбаясь и подписывая черноволосой автограф.
– Не помню я здесь таких, – сказала шатенка.
– Я новенькая.
Шатенка вроде бы мне не поверила – скрестила руки под небольшой тугой грудью и посмотрела на меня сурово. Я мило улыбнулась в ответ.
Она помрачнела, между бровями легли морщины. Мне это понравилось.
Натэниел бросил на меня короткий взгляд, весьма красноречиво говоривший: «Веди себя хорошо». Я и вела себя хорошо – стояла и улыбалась, не мешала блондинкам хватать его за локти, за спину, но когда одна из них потрепала его по заднице, этого мне хватило.
Я отвалилась от стены и сказала:
– Леди, Брэндону надо зайти и подготовиться к выступлению.
Я сумела не перестать улыбаться, даже когда одна из блондинок забросила руки ему на шею и поцеловала в щеку. Вторая вцепилась с другой стороны и поцеловала в другую щеку.
Тут я схватила его за руку и отвела так, чтобы открыть дверь. Две светловолосые продолжали за него цепляться. Черная краснела, а шатенка все еще мрачно дулась. Я держала улыбку, хотя это, скорее, была уже гримаса.
– Бетт-Энн, Пэтти, если вы меня не отпустите, я не смогу выйти на сцену, – сказал Натэниел.
– Оставайся здесь с нами, и мы тебе это простим, – ответила одна из них.
Я глянула себе за спину и увидела мужчину в черной рубашке. Это был Базз, вампир, который обычно стоит у этой двери. Черные волосы у него были подстрижены обычным ежиком, из-под них блестели светлые глазки, а мышц у него куда больше, чем может понадобиться мертвецу. На рубашке было написано «ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД», а ниже помельче «СЕКЬЮРИТИ». Вообще я от Базза не в восторге, но сегодня обрадовалась, его увидев. Прибыла подмога.
Я бы могла расчистить лестницу, если бы можно было действовать жестко, но вести себя приветливо и в то же время твердо – это вне моих возможностей. Я просто этому никогда не обучалась.
Базз нацепил на лицо улыбку раньше, чем женщины у меня за спиной успели его рассмотреть. Он был мертвым недавно, лет двадцать, а потому для мертвеца выглядел очень живо. Его многие не отличили бы в толпе. Большинство считает, что вампиры постепенно приобретают способность выдавать себя за людей, но мой опыт говорит обратное. Чем старше, тем он меньше человек, просто лучше владеет ментальной манипуляцией, и люди не замечают.
– Леди, а вам здесь быть не полагается, – жизнерадостно и приветливо произнес Базз.
Он протиснулся мимо меня – мускулы вздувались так, что, казалось, нам не разминуться, да и на площадке вдвоем не поместиться.
Шатенка спросила:
– А она на самом деле из охраны?
– Если она так говорит, значит, так и есть, – ответил он тем же тоном доброго знакомого, жизнерадостно извлекая Натэниела из группы дам. Он сумел превратить это в игру, и дамы липли к его мускулистому телу, будто говоря, что уж если не Натэниел, то любой мужик подойдет. Конечно, Базза блондинки тоже знали, судя по шуточкам.
Брюнетка чуть отступила вниз по лестнице, слегка расширив глаза. Она в эту игру играть не хотела, отчего мое мнение о ней повысилось.
Я втащила Натэниела в открытую дверь под убийственным взглядом шатенки. Она слишком лично все воспринимала, и меня это нервировало. Мы с Натэниелом оказались в безопасности помещения, но мне не хотелось закрывать дверь и бросать Базза на произвол судьбы. Он же помог нам. Какие там правила насчет секьюрити? Их тоже надо защищать, или только танцоров и посетителей? Если охранника порезать, разве не идет у него кровь? Так что я застыла в нерешительности, и дверь закрыл Натэниел.
– Базз справится, он умеет с ними разговаривать.
– Ты мои мысли читаешь?
Он улыбнулся:
– Нет, я просто тебя знаю. Он нам помог, и ты чувствуешь себя обязанной.
Я подавила желание потупиться и смущенно поковырять пол носком сапога. Терпеть не могу, когда меня кто-нибудь насквозь видит. Неужто я так прозрачна? Видимо, да. Лучше сменим тему.
– А откуда они знали, что «Брэндон» сегодня будет выступать?
– Когда мы заменяем ведущих актеров, рассылаем извещение по электронке по списку. Есть список конкретно по Брэндону.
Я посмотрела на него:
– То есть эти женщины все бросили, поменяли все свои планы, потому что узнали о сегодняшнем выступлении Брэндона?
Он пожал плечами и дал себе труд слегка смутиться.
– Некоторые – да.
Я покачала головой и снова сменила тему, потому что опять растерялась.
– А кто должен был не пускать фэнов к этой двери?
Указанная дверь открылась. Базз шутил и смеялся, пока дверь не закрылась за ним, потом он прислонился к ней с усталым видом.
– Примо.
Я не сразу поняла, что он ответил на мой вопрос. А я спрашивала, когда дверь была закрытой.
– Ты слышал, что я спросила?
Базз кивнул, потом осклабился, показав клыки – примета вампира-новичка.
– Разве ты не знаешь, что я слышу сквозь двери?
– Слышишь – да, но я думала, ты был там слишком занят этими дамами.
Он посмотрел мимо меня на Натэниела:
– Ты как?
– Нормально.
Базз отодвинулся от двери и встал, расправляя гипертрофированые плечи, как птица оправляет перья.
– Поговорю с Примо, хотя толку в этом мало будет.
– Почему это – мало толку? – спросила я.
Он перевел взгляд на меня.
– Примо – стар, стар по-настоящему. Он хочет быть в числе вампиров Жан-Клода, при этом поглядывает на место номер два или хотя бы номер три. И его злит, что приходится быть охранником в стрип-клубе. И еще больше злит, что его прямой начальник – младенец вроде меня. – Базз был встревожен. – Он старой школы, и думает, что если будет меня доставать, я его вызову. Только я этого типа вызывать не буду. Он меня убьет.
– Ты говорил Жан-Клоду?
Он кивнул:
– Он сказал Примо, что если тот не может выносить эту работу и слушаться меня, то он свободен покинуть город.
– И это на время помогло?
Базз улыбнулся:
– Тебе уже кто-то рассказывал?
– Нет, но я знаю, как могут вести себя старые вампиры. Очень гордые, заразы.
Натэниел тронул меня за руку:
– Мне надо поговорить с Жан-Клодом насчет сегодняшнего выступления.
– Иди, я через минуту приду.
Натэниел хотел что-то сказать, но сообразил, что без толку, и просто пошел по белому коридору. Я смотрела вслед, пока он не вошел в кабинет через несколько дверей от нас. Тогда я повернулась к Баззу:
– Он просто не делает, что ему говорят, или есть еще что-то?
– Он начал брать деньги и впускать людей, которых мы не впускаем.
– Кого, например?
– Мужчин.
Я приподняла брови:
– Вы вообще мужчин не впускаете?
– Не табунами. Женщинам при них неуютно, и некоторым из танцоров тоже не нравится. Тем, кто не любит трясти своими украшениями перед другими мужчинами.
– Понимаю. Но некоторых вы все же пускаете.
– Пары, как во всех женских стрип-клубах на той стороне реки.
– А Примо стал пускать одиноких мужчин.
Он кивнул.
– Что сказал Жан-Клод, когда ты ему доложил?
– Сказал, чтобы я с этим разобрался. Либо я настоящий вампир и могу управиться с Примо, либо, может быть, я не дотягиваю до своей должности. Жан-Клод – он тоже стар, Анита. Я думаю, они оба меня толкают бросить вызов, и тогда Примо меня изувечит или убьет.
– У тебя такой вид, будто ты тоже можешь за себя постоять.
– Если бы дело было только в мышцах, Анита, то да. Но Примо – не уличный хулиган, он просто брызжет силой. Я даже с ним согласен, что Жан-Клод плохо его использует. Он слишком силен, чтобы заниматься тем, что ему поручено, и характер у него для этого не подходящий.
– То есть?
– Он больше склонен затевать драки, чем прекращать. Берет у мужиков деньги, чтобы их пропустить, а потом сам же и вышибает.
Я покачала головой:
– А знаешь, Базз, Жан-Клоду не свойственно до такой степени запускать подобные проблемы.
– Обычно – нет, – согласился он, – но вполне в духе Жан-Клода ждать, что мы сами сделаем до того, как он вмешается. А я к тому времени уже буду мертв.
– Вот так плохо?
– С женщинами пока тут все в порядке, но за одним танцором кто-то начал следить. За другим гонялся с ножом разъяренный муж, возревновавший, что его жена в фэн-клубе у этого танцора.
– У танцоров есть свои фэн-клубы?
– У ведущих – да.
– У Натэниела есть свой фэн-клуб?
Я так понимала, что должен быть.
– Да, у Брэндона свой фэн-клуб есть... – он посмотрел на меня и рассмеялся: – Ты не знала?
– Я как-то не обращала внимания на ход здешней жизни.
Он кивнул, и вид у него опять стал озабоченный.
Базза я никогда особо не любила. Нельзя сказать, что относилась к нему неприязненно, просто в число моих друзей он не входил. Но, если его версия того, что происходит с Примо, верна, то он попал, и попал как-то странно. Жан-Клод – очень грамотный бизнесмен... бизнесвампир, а так бизнес не ведут.
– Я поговорю с Жан-Клодом, Базз. Выясню, что он там думает насчет Примо.
Базз вздохнул.
– Ну, о большем я и просить не мог бы. – Он усмехнулся, снова внезапно показав клыки. – Ты знаешь, я думал до сих пор, что ты меня недолюбливаешь.
Это вызвало у меня улыбку:
– Если ты так думал, зачем вываливать на меня свои проблемы?
– А к кому мне еще пойти?
– Ашер – второй после Жан-Клода.
Он покачал головой:
– Я работаю здесь, и проблемы тоже должны здесь остаться. Так все наши заведения работают.
– Я не знала. – Наверное, осталось со времен, когда каждым заведением управлял свой вампир. – А я, если я навещаю их все, кто я тогда? Дипломат?
Он снова блеснул клыками в улыбке:
– Вроде того.
– Я постараюсь выяснить, в чем дело. Сделаю, что смогу. Если Жан-Клод действительно подставляет тебя в битву сил с Примо, я тебе скажу.
От этого он несколько успокоился:
– Понимаешь, мне просто нужно знать, на каком я свете.
– Понимаю.
Человек в черной рубашке выбежал из двери в конце коридора, сопровождаемый взрывом музыки и шума. Он был светловолос и похож на студента колледжа, но бежал по коридору, как напружиненный. Ликантроп какой-то породы.
Он заговорил, еще не добежав до нас:
– Там проблема. Примо впустил группу мужиков, и они налетели на Байрона. Ты сказал, позвать тебя в следующий раз, когда будет заваруха, так она уже есть.
Базз уже двигался по коридору, почти бегом. Я задержалась на миг и затрусила за ними.
Базз глянул на меня:
– Ты с нами?
Я вроде как пожала плечами:
– Неудобно было бы просто взять и уйти.
– Наша работа – разруливать скандалы, – сказал он. – А не раздувать.
– То есть ты не хочешь, чтобы я с вами шла?
– Да ты что! – возмутился блондин. – Истребительница на нашей стороне – это же класс!
– Как тебя зовут? – спросила я, переходя на бег, чтобы за ними угнаться.
– Клей, – ответил он, протягивая руку для пожатия.
– Церемонии потом, – сказал Базз.
У двери он замялся, будто собираясь с силами. Вдруг я почувствовала еле слышное жужжание – Базз испускал энергию. Раньше я за ним такого не замечала. Серые глаза светились, если серое может светиться.
– Как мне эта фигня надоела, – сказал он, открывая дверь.