– Я даже не знаю, как она выглядит, – сказала я, прихлебывая кофе и глядя на Ронни и на обоих мужчин. Она пыталась восстановить спокойный вид, но с таким трудом, что даже смотреть жалко было.
– Похожа на большой степлер, с такой круглой штукой наверху.
Натэниел присел возле ящика с инструментами. При этом мелькнула задняя часть его тела, а там было что показать. Тонкая черная полоска только и прикрывала ему задницу, и не столько прикрывала, сколько подчеркивала.
Если бы я не наблюдала за реакцией Ронни, я бы сама отвлеклась сильнее, но я с удовольствием смотрела, как ей совершенно не удается скрыть свои мысли. Были времена, когда из нас двоих Ронни была более искушенной, а я все время краснела. Ронни не покраснела, на самом деле она побледнела, но все-таки она, а не я. Редко видясь со мной, она Натэниела уже полгода не видела, и по ее реакции я поняла, что не я одна заметила раздавшиеся плечи и развившиеся мускулы. Для нее эти изменения были более неожиданными.
– Отчего ты решил, что какое-то швейное приспособление будет в кухне? – спросила я, попытавшись не выдать голосом, как забавляет меня ситуация. Приятно для разнообразия, когда смущаюсь не я.
Натэниел переходил от ящика к ящику, не поворачиваясь, с волосами, все еще увязанными в подпрыгивающий хвост.
– Зейн ее одалживал починить кожаную куртку, и не вернул. Знаешь Зейна – он же все забывает. Перестану ему давать свои вещи, раз не возвращает на место.
Зейн – один из моих леопардов, который пытается изображать доминанта, но он на это не тянет. И Натэниел прав, Зейн никогда ничего не кладет на место.
– Вряд ли ты его этому научишь, – сказала я.
– Можешь надеть без этих трех ремней, – предложил Грегори. – Никто ничего не заметит. – Он чуть подернул одну полоску на спине Натэниела.– Их и так тут больше дюжины.
|
|
– Я замечу, – ответил Натэниел, не переставая шарить по ящикам. – Если бы ты был Зейном, куда бы ты мог сунуть клепалку?
Он вроде бы обращался ко всем сразу и ни к кому в отдельности.
Ронни как-то сумела захлопнуть рот и сделать вид, будто ничего нет особенного в разгуливающих по кухне нагишом леопардах-оборотнях. Поглядывала на них только уголком глаза. То ли потому, что они ее смущали, то ли потому, что одного из них я называла бойфрендом. Правило подруги номер один: на бойфрендов своей лучшей подруги не заглядывайся.
Я встала – помочь им искать. Натэниел сказал, что эта штука похожа на степлер. Степлер даже я с виду узнаю, и потому я тоже стала выдвигать ящики.
Натэниел нашел свою клепалку в ящике, предназначенном только для половников и прочей крупной кухонной утвари.
– Почему здесь? – спросил он.
– Ну, похожа на большой степлер, может, поэтому, – выдала я наилучшее свое предположение.
Натэниел продолжал качать головой, и волосы танцевали по плечам, как бывает только, когда они увязаны в высокий тугой хвост.
– Как бы там ни было, а больше я ему свои вещи не даю.
– Справедливо, – заметила я, разглядывая ремешки. – Этот наряд на тебе как-то очень плотно сидит, как ты будешь его снимать?
Он улыбнулся, повернувшись ко мне:
– Ты хочешь видеть меня без одежды?
Прозвучало это шуткой, но вложен был в эти слова серьезный смысл. Я тут же пожалела, что сказала, потому что он страшно хотел, чтобы я его хотела. Я не знала, что дальше говорить, и флиртовать я никак не умею.
|
|
В общем, я покраснела, а я этого терпеть не могу.
– Нет, – ответила я и сама услышала, как жалко это произнеслось.
Он мог сказать много чего, от чего стало бы еще хуже, но сжалился надо мной.
– Снимается точно так же, как надевается. – Он просунул руку под ремни спереди, приподнял ее, провел вдоль шеи и сделал какое-то движение плечом, которого я не уловила. Ремни просто сползли, и Натэниел вдруг оказался голым до пояса, а ремни свисали, как лепестки черного кожаного цветка. – Дальше они снимаются просто, но нужно время, чтобы их надеть обратно, так что если хочешь видеть весь процесс, приходи сегодня.
Он улыбнулся, стараясь умерить мое смущение. Не понимаю до конца, что меня смутило, разве что присутствие Ронни или то, что мне вскоре предстояло с ним. Кто хочет, может выбрать.
– Вот это, – спросила Ронни сдавленным голосом, – то, что ты плечом вытворил. Это не больно было?
Он качнул головой, и волосы его разлетелись.
– Нет, я гибкий.
Ронни будто не могла справиться с собственным лицом: на нем было выражение, которого она явно не хотела бы показывать.
– И насколько гибкий?
– Ронни, – предупредила я.
Она пожала плечами и посмотрела на меня – дескать, убей меня, ничего не могу поделать.
– Я понимаю, ты мне не скажешь. Ты только сегодня меня известила, что он повышен от продукта питания до бойфренда.
– Ронни! – сказала я с чуть большим нажимом.
Она состроила гримасу:
– Извини, извини. Я сегодня сама не своя. Болтаю, сама не зная что, как у тебя обычно бывает.
– Ну, спасибо!
– Ты действительно мелешь языком, когда нервничаешь или трахаться хочешь, – вставил Грегори.
|
|
– Грегори, не надо мне помогать.
Он пожал плечами, что для леопарда выглядит странно – не неуклюже, просто непривычно.
– Прошу прощения.
– Ты хочешь, чтобы я ответил на ее вопрос? – спросил Натэниел очень осторожно.
– Отвечай или не отвечай, мне плевать.
Он склонил голову набок, и выражение его лица явно сообщало, что он мне не верит. Он был прав, я бы предпочла, чтобы он не ответил. Он дал мне возможность быть хозяином и велеть ему не отвечать, но я ее упустила. Не заняла трон, на который он меня приглашал, а если ты не командуешь, то от тебя не зависит, что будет дальше.
Он подошел к Ронни, стараясь, чтобы я видела колыхания его роскошного зада на ходу. Иногда я сомневаюсь, знает ли Натэниел, насколько он красив, а иногда он мне показывает, что он отлично знает, как выглядит. Вот как сейчас.
Жар бросился мне в лицо, когда я смотрела на его походку, и я наконец поняла, почему смущаюсь. Я обещала поставить ему засос, а он хочет совокупления. И этот проход по комнате был как анонс эротического сна, он заставил меня поежиться и почувствовать себя неуютно, будто я снова девочка-подросток и у меня «эти ощущения» впервые, и не с кем об этом поговорить, потому что у хороших девочек такого быть не должно.
Он дернул головой, и его волосы пролились на Ронни и стекли с нее, будто она прошла сквозь занавес, только оставаясь сидеть на месте. Как будто он ей дал пощечину, а не подразнил. Он встал очень прямой, очень высокий, рядом с ее стулом и сцепил руки за спиной.
– Отвечая на твой вопрос: Я...
Он стал поднимать руки вверх, до середины спины:
– очень...
Руки со сцепленными пальцами поднялись до лопаток:
– очень...
Руки вывернулись в суставах и поднялись вверх, показывая на потолок:
– гибкий.
И он медленно опустил руки обратно, но смотрел не на Ронни, а на меня.
Я не покраснела, я побледнела. Почувствовала, что я в ловушке. В какой ловушке? Вопрос на десять тысяч долларов. Даже самой себе я не могла ответить точно.
Ребята ушли чинить костюм Натэниела. Наступило молчание – глубокое, долгое и неловкое. По крайней мере, для меня неловкое. Я не глядела на Ронни, потому что пыталась придумать, что сказать. Но мне не стоило беспокоиться, слова нашла она.
– Черт побери, Анита, черт бы тебя побрал!
Я не стала на нее смотреть.
– Что ты имеешь в виду?
Слишком неуверенный был у меня голос для возмущенного, но попробовать все же стоило.
Ронни смотрела на меня взглядом, который мне не понравился. Слишком он был проницателен. Мы дружили несколько лет, и то, что мы разошлись, еще не значило, что она меня не сможет прочесть.
– Ты еще с ним не была.
– Почему ты так думаешь?
– Да брось, Анита, ты никогда так не смущаешься, когда мост уже перейден. Для тебя совокупление – это разрешение на роман. А пока его нет, тебе рядом с этим мужчиной неловко.
Я снова покраснела, сложив руки на груди, и прислонилась к островку, пытаясь прикрыть волосами рдеющие щеки – неудачно.
– Так ты всегда знала, когда я с кем-нибудь в первый раз?
– Почти всегда, только не с Жан-Клодом. Он сбил и твой радар, и мой.
Я подняла глаза:
– А это как?
– Тебе при нем было неловко и после того. Я думаю, это одна из причин, по которым я его не люблю. Я тогда думала, что если вы в таком конфликте, то роман ненадолго.
Я пожала плечами:
– Не помню, чтобы мне при нем потом было неловко.
Она посмотрела на меня молча. Мне хватило приличия смутиться.
– Ладно, может быть. Но это неправда, что мне перестает быть неловко после первого же раза. Нужно несколько сеансов, немножко «монотонной моногамии», чтобы совсем не напрягаться.
Она улыбнулась:
– Согласна. Самый лучший секс бывает тогда, когда уже кое-что друг о друге знаешь. – Она посмотрела на меня, снова посерьезнев: – Но ты действительно еще с ним не была?
Я покачала головой.
– Почему?
Я посмотрела на нее.
– Анита, после этого спектакля, который он сейчас устроил, я бы ему отдалась без крика.
Я посмотрела пристальней.
– Ты сказала, что он спит в твоей кровати, с тобой и с Микой, так?
Я кивнула.
– Давно?
– Месяца четыре.
– Четыре месяца с тобой под простынями, и ты ему до сих пор не дала?
– Ронни, подбери другое слово. Если хочешь продолжать разговор, выбирай другие выражения.
– Извини, ладно, ты с ним не занималась любовью, если тебе так больше нравится?
Я кивнула.
– Почему же ты этого не сделала? Он явно этого от тебя хочет.
Я пожала плечами.
– Нет, на это я хочу получить ответ. Это Жан-Клод провел черту и не хочет делить тебя с большим количеством мужчин?
– Нет.
– У Мики с этим проблемы?
– Нет.
– Тогда почему?
Я вздохнула.
– Потому что когда я разрешила Натэниелу ко мне переехать, он был как щенок с перебитой лапой – которого надо лечить и за ним ухаживать. Он был такой покорный, что хотел, чтобы кто-нибудь управлял его жизнью и командовал им самим. У меня достаточно собственных забот, и я вроде как требовала, чтобы он переменился, стал более независимым. Он это сделал, и получилось хорошо.
– Он куда более уверен в себе, чем когда я его в прошлый раз видела, – сказала Ронни. – То есть почти другой человек.
Я покачала головой:
– Он стриптизер, определенный уровень уверенности ему необходим.
Она тоже покачала головой:
– Нет. У меня в колледже была соседка, которая по вечерам зарабатывала стриптизом на учебу. Она была с жуткими комплексами.
– Так как же она выступала?
– У нее от этого возникало чувство, что кто-то ее хочет. По сравнению с ее детством твое и мое – просто «Ребекка с фермы Саннибрук».
– Ой-ой, – сказала я.
– Ага, и она из-за стриптиза чувствовала себя и лучше, и хуже одновременно.
– Что с ней стало? – спросила я.
– Окончила колледж, нашла работу, нашла религию, сейчас замужем с двумя детьми и такая святоша, что не может разговаривать с человеком без попыток его обратить.
– Нет никого святее раскаявшегося грешника.
– Стриптиз – это не грех, Анита. Нагота – не грех, нагими Бог посылает нас в мир. Как это может быть грехом?
Я пожала плечами.
– И секс тоже не грех, Анита.
– Умом я это знаю, Ронни, но голос бабушки во мне не умолкает. Секс есть зло, мужчины, которые хотят до тебя дотронуться, тоже зло, а тело твое – грязь. Все это мерзость. И монахини мне тоже не помогли выработать другое отношение.
– Если ты католик, то это навсегда?
Я вздохнула:
– Да, наверное.
Честно говоря, я думаю, что многое тут наворотили моя бабуля и мачеха, у которой каждое прикосновение было как одолжение. После смерти матери прикосновения в нашей семье не очень приветствовались.
– У тебя к Натэниелу чувство вины. Почему так?
– Мне полагается заботиться о нем, Ронни, а не иметься с ним.
– Анита, можно о ком-то заботиться и спать с ним одновременно. У женатых это каждый день.
Я снова вздохнула:
– Не знаю, чем он меня отпугивает, но отпугивает.
– Ты его хочешь.
Я закрыла лицо ладонями и едва ли не заорала:
– Да, да, хочу! – Только от произнесения этих слов я сжалась изнутри. – Он начал со мной жизнь как предмет забот, а не как кандидат в бойфренды.
– Разве ты и твои бойфренды друг о друге не заботитесь?
Я подумала над ответом:
– Думаю, да. То есть я об этом не думала.
– Почему ты так активно стараешься найти причины, чтобы отговорить себя от Натэниела?
Я нахмурилась:
– Джейсон мне сказал, что это будто потому, что Натэниел недостаточно агрессивный. Что если мужчина чуть-чуть больше инициативен, у меня чувство, будто выбор не за мной, и вина тогда не на мне. Натэниел вроде как вынуждает меня сделать первый шаг, быть главной, быть...
– Виноватой, – подсказала она.
– Может быть.
– Анита, меня ужасает перспектива провести остаток жизни с одним и тем же мужчиной. Вот почему: вдруг как на следующий день, когда я скажу Луи «да», передо мной появится мужчина с телом Натэниела? И я что, дам ему от ворот поворот?
– Да, – сказала я. – Вроде бы это и означает любовь?
– Особенно в словах девушки, которая спит с большим количеством мужчин, чем я за последние три года встречалась.
– Меня воспитали в убеждении, что в браке все, что раньше было грязным, становится хорошим. Вдруг все чувства становятся абсолютно законными и священными. И мне как-то трудновато с этим смириться.
– С чем?
– С мыслью, что никогда не выйду замуж. Смириться, что я никогда не избавлюсь от этого чувства насчет Жан-Клода, Мики, Натэниела, Ашера, да и Дамиана, ладно, черт с ним. Что как бы ни повернулось, а я все равно буду жить в грехе.
– Ты хочешь сказать, что предпочла бы любить кого-то одного и быть с ним в браке?
– Так я думала когда-то. А теперь... – Я села на стол. – Ронни, я не знаю. Не могу я теперь представить себе, что я только с кем-то одним. У меня жизнь не складывается никак, если оставить только одного из них.
– И это не дает тебе покоя.
– Да.
– Почему?
– Потому что так не должно быть.
– Анита, «должно быть» – это для детей. Взрослые знают, что будет все так, как ты сам сделаешь.
– Ронни, моя жизнь налажена. Натэниел – как моя жена, а Мика – как другой муж. Он работает на коалицию и помогает мне заниматься леопардами и прочими оборотнями. Партнерство. Я всегда считала, что таким партнерством может быть брак, хотя, похоже, никогда не бывает.
– И как в эту домашнюю идиллию вписывается Жан-Клод?
– Я думаю, как захочет. Он занимается своим бизнесом, управляет своей территорией, и мы встречаемся.
– Ты, он и Ашер?
– Иногда.
Она покачала головой:
– А Дамиан?
– Пока еще не знаю.
Она посмотрела на стол, на свои лежащие на нем руки.
– Я думаю, нам обеим предстоит интересный личный выбор. – Посмотрев на меня, она нахмурилась – едва заметно. – Почему мне кажется, что у тебя варианты гораздо интереснее?
Я улыбнулась:
– У тебя вопросы моральных обязательств, брака, страха быть связанной на всю жизнь с одним и тем же человеком. У меня проблема в том, что любой выбор, кроме этого моногамного, превращает меня в потаскуху. И мы обе должны разобраться со своими проблемами.
– Из твоих слов можно заключить, что ты ходишь к психоаналитику.
– Рада, что это видно.
– Так ты говоришь, что каждая из нас имеет ту личную жизнь, которую имеет, и мы должны сразиться со своими демонами и победить их?
– Или понять, что те, кого мы считали чудовищами, не слишком от нас отличаются.
– Ты действительно была убеждена, что вампиры – ходячие трупы?
– До глубины души.
– Тебе нелегко было тогда в такого влюбиться.
– Да, – кивнула я.
Она взяла мои руки в свои.
– Прости, что я так бесилась из-за Жан-Клода. Я постараюсь вести себя получше.
Я улыбнулась и сжала ее руки:
– Извинения приняты.
– Мне тридцать, и никогда я не была так счастлива. Я поговорю с Луи, чтобы он дал мне больше свободы, и, может, поговорю с консультантом по семье и браку.
– Могу я сказать, что рада это слышать, не получив в ответ обвинения, что я тебя толкаю за него замуж?
Она улыбнулась и даже смутилась – была столь любезна.
– Да, и прости меня за это.
– Все нормально, Ронни, у всех у нас свои заморочки.
– Ты себе нашла в качестве консультанта ведьму – кто бы сомневался! – но раз ты готова на психоанализ, то и нам, всем прочим, тоже не поздно.
– Я общалась с Марианной долгие месяцы, пока сообразила, что это психоанализ.
– Так получается, что у тебя это вышло случайно.
Я пожала плечами, сжала ее руки и встала. Господи, сделай так, чтобы еще остался теплый кофе.
– Значит, ты психоанализом занялась случайно. Ты стала любовницей Мастера Города, вопя и оря, что никогда такого не будет. Теперь ты влипла в menage a trois или два таковых, хотя цель твоей жизни – моногамия.
«Экспрессо» остыл, но кофеварка еще нет. Ага.
– Итог такой.
– А моя цель была никогда не связать себя с единственным и никогда не выйти замуж. И вот теперь каждая из нас получила то, чего хотела другая.
Я не могла бы сказать лучше, так что и пытаться не стала. У меня никогда не было мысли, что у Бога садистское чувство юмора, но у кого-то такое мнение точно есть. Существует ли ангел, занимающийся отношениями? Если да, то этот крылатый вестник божества должен будет за многое ответить. У меня в голове забился едва заметный пульс, как иногда бывает со мной во время молитвы. Скорее даже ощущение, чем слова. Будь счастлива, просто будь счастлива.
Легче сказать, чем сделать.
Глава двадцать восьмая
В три часа дня я уже была на работе, минута в минуту. Никакой секс, никакие вампиры, оборотни, метафизические слияния не остановят этого аниматора на пути к назначенным встречам. Сегодня, по крайней мере.
Я сидела в офисе Берта Вона. Он у нас был боссом в «Аниматорз инкорпорейтед», но недавно мы устроили своего рода дворцовый переворот. Он все еще у нас и офис-менеджер, и бизнес-менеджер, но больше наш агент, чем босс. Денег ему это не стоило никаких, и он был доволен, но большинство аниматоров стали партнерами, как в юридической фирме. А если ты партнер, то уволить тебя могут разве что за убийство, причем надо поймать с поличным. Значит, Берт уже больше не босс, то есть не может обращаться с нами как с наемниками. Это ему понравилось меньше, но у него был выбор: либо соглашаться, либо мы все делаем ручкой; а поскольку сам он мертвых поднимать не умеет, то вылетает из бизнеса. Особенно если мы откроем другую фирму для прямой с ним конкуренции. Так что у нас новая структура власти, и пока еще необкатанная, кое-какие заскоки случаются.
Офис у Берта желтый с оранжевыми кое-где мазками. Уютнее, чем бледно-голубой куб, который у него когда-то был, хотя и ненамного. Во всех помещениях сделали косметический ремонт, да еще прикупили соседние офисы, и теперь аниматоры «Аниматорз инк.» не должны пользоваться одним кабинетом на двоих по очереди. Почти все время мы проводим в поле, точнее, на кладбище, и я считала, что новые офисы – деньги на ветер, но оказалась в меньшинстве. Чарльз, Джеймисон и Мэнни хотели большие хорошие кабинеты. Нас с Ларри вполне устраивал один на двоих, но Берт отдал свой голос первым трем, и потому стену убрали – вуаля! – и вот какие мы большие. Причина, почему все офисы покрасили в теплые тона, успокаивающие, согревающие оттенки желтого, коричневого, бронзового, состояла в том, что у Берта роман с девицей, работающей дизайнером интерьера. Зовут ее Лана, и хотя она, по моему мнению, слишком хороша для Берта, меня она раздражает. Ходит и талдычит насчет науки подбора цветов и насчет того, что в таком бизнесе, как у нас, клиент сразу должен ощутить, что его любят и о нем заботятся.
Я ей объяснила, что в мои должностные обязанности любить клиента не входит. Не тот это бизнес. Она меня не так поняла и с тех пор меня по-настоящему невзлюбила. Меня это устраивает, пока она носа не сует в мой офис.
Мэри, наша дневная секретарша, попросила меня подождать в офисе мистера Вона, как только я вошла. Не слишком хороший признак. Насколько я помнила, ничего плохого я на работе не сделала, потому не знала, о чем пойдет разговор. Когда-то это бы меня встревожило, но не сейчас. Я уже привыкла чего-нибудь не знать.
Берт вошел и закрыл за собой дверь – тоже нехороший знак. Ростом он шесть футов четыре дюйма, в колледже играл в футбол. Между сорока и пятьюдесятью он стал раздаваться в талии, но Лана посадила его на диету и на программу тренировок. Сейчас он выглядел лучше, чем за все время нашего знакомства. Она даже его убедила, что загорать каждое лето до шоколадной темноты никому не полезно. Так что вид у него был бледноватый, зато здоровый. И еще у него волосы перестали выцветать до белизны, они были светло-желтые с отдельными белыми ниточками, но они так походили по цвету на то, что бывало у Берта при загаре, что я далеко не сразу поняла, что это он так седеет.
Я сидела в темно-коричневом мягком кресле для клиентов – еще одна идея Ланы. Куда удобнее, чем те, с прямой спинкой, что у нас раньше были. Ногу я скромно положила на ногу, руки на коленях. Воплощенная дама комильфо.
– Юбка слишком короткая, чтобы надевать ее на работу, Анита, – сказал Берт, обойдя стол и опустившись в кресло еще массивнее, коричневее и кожанее того, в котором сидела я.
Я откинулась назад и закинула ноги на стол Берта, скрестив их в лодыжках. От этого движения юбка поднялась достаточно, чтобы предъявить каждую петельку кружевного верха чулок. У меня недостаточный рост, чтобы сидеть так было удобно, но вряд ли Берт заметил, что мне неудобно. А я смотрела на него поверх высоких сапог.
– И еще она черная. Мы же договорились черного на работу не надевать. Это угнетает.
– Сам ты угнетаешь, Берт. И к тому же на этой юбке на боку, возле разреза, цветочки вышиты. Видишь? Синий, зеленый и голубой, соответствует оттенку голубого у жакета и синей кофточке. Это костюм такой.
Еще на мне была золотая цепочка со старинным медальоном. В нем находились две миниатюры маслом на двух створках. Это были портреты Жан-Клода и Ашера. Медальон этот когда-то принадлежал Джулианне и был старше трехсот лет. Кованое золото ручной работы, плотное, тяжелое и очень старинное на вид. По краям – мелкие сапфиры, и один посередине крупный. Я думала, что он отлично смотрится с моим нарядом. Очевидно, нет.
Короткий голубой жакетик покрывал еще и черную наплечную кобуру с «браунингом» под левой рукой. Я бы надела наручные ножны, но если снять жакет, они будут видны под тонкой тканью кофточки. Кобуру с пистолетом я могу снять, если в офисе станет слишком жарко, но чтобы снять ножны, придется снимать рубашку, а оно того не стоит. Я оставила их в машине, просто на случай, если мне неуютно станет без них.
У Берта не было оружия под костюмом сочного шоколадного цвета, сшитым по мерке. Когда он сбросил вес, спортивный покрой стал подчеркивать ширину его плеч – они как-то начали выделяться над уменьшившейся талией. Рубашка на нем была светло-желтая, галстук светло-коричневый с мелким сине-золотым рисунком. Все цвета были ему к лицу, даже немного тепла придавали его серым глазам.
Я уселась поглубже в кресло, опираясь головой на обитый угол. Юбка задралась так, что уже было видно черное шелковое белье – может быть, правда, не оттуда, где сидел Берт.
– Если я тебе скажу, что юбка слишком короткая, ты завтра наденешь что-нибудь еще короче?
– Ага.
– А если я пожалуюсь насчет черного...
– Заведу себе черные платья. Может быть, даже черные мини-платья.
– И чего я каждый раз на это ведусь?
– Споришь со мной? – уточнила я.
Он кивнул.
– Понятия не имею.
– Зато ты хотя бы накрасилась, за что я тебе благодарен.
– У меня свидание после работы.
– И это подводит нас к следующей проблеме.
Берт наклонился вперед и сплел руки на столе. Очень старался выглядеть по-отцовски, но не получалось. Получалась фальшь.
Я села прямо – только потому, что мне было неудобно. И юбку оправила, когда села. Ее там хватило как раз натянуть на бедра сзади. У меня насчет юбок критерий: юбка слишком коротка, если ее не удается натянуть ниже зада. Эта прошла тест, и я рада, что Берт отстал. Очень неудобно было бы в более короткой юбке. А носить что-нибудь просто назло Берту давно уже не забавляет меня так, как раньше.
– И что это за проблема, Берт?
– Мэри мне сказала, что молодой человек у нас в приемной – твой бойфренд.
– Ага, – кивнула я.
Как ни странно, ardeur сегодня вообще не просыпался – ни подергивания, ни озноба. Но всех нас малость беспокоило, что будет, если он вдруг вырвется на работе. В конторе нашей никого не было, с кем я бы хотела иметь секс, и потому надо было иметь кого-то под рукой – на всякий случай. Натэниел сидел в нашей охряно-оранжевой приемной, очень декоративно выглядя в коричневом кожаном кресле. Одет он был в повседневную одежду – черные брюки, фиолетовая рубашка, почти такая же, как он надевал на свадьбу, и черные ботинки. Волосы он заплел в косу, и они выглядели настолько скромно, насколько могут волосы до лодыжек. Натэниел погрузился в чтение музыкального журнала, который он выписывал. Он целую сумку этих журналов прихватил из дому и приготовился ждать, пока я подвезу его на работу или пока он понадобится – что раньше.
– Почему это твой бойфренд сидит у нас в приемной, когда тебе полагается работать?
– Я его потом подвезу на работу, – ответила я голосом гораздо более нейтральным, чем у Берта.
– У него нет машины?
– У нас в доме две машины, а Мике может она понадобиться, если его вызовут на работу.
Берт медленно заморгал, и та капелька теплоты, которую он до сих пор изображал своими серыми глазами, испарилась.
– Я думал, что этот молодой человек в другой комнате – твой бойфренд.
– Бойфренд.
– Не значит ли это, что ты порвала с Микой?
– Твои предположения – это твои проблемы, Берт.
Он еще раз медленно моргнул, потом откинулся в кресле с озадаченным видом. Мне часто случалось озадачить Берта, но не в личных вопросах.
– А Мика знает, что ты встречаешься с...
– Натэниелом, – подсказала я.
– С Натэниелом?
– Знает.
Берт облизал тонкие губы и попробовал зайти с другой стороны.
– Как ты думаешь, профессионально это будет, если Чарльз или Мэнни приведут своих жен сидеть в приемной?
Я пожала плечами:
– Мне-то какое дело?
Он вздохнул, потирая виски.
– Анита, не может же твой бойфренд сидеть там все время, пока ты на работе.
– Почему?
– Потому что если я тебе разрешу приводить сюда народ, остальные тоже захотят, и будет бардак. Работать станет невозможно.
Теперь вздохнула я.
– Вряд ли кто-нибудь будет приводить на работу своих любимых. У Чарльза жена медсестра на полной ставке и у нее времени нет, а Розита ненавидит работу Мэнни. Она здесь отсвечивать не будет. Джеймисон мог бы привести какую-нибудь девицу, если бы решил, что на нее это произведет впечатление.
Он снова вздохнул.
– Анита, ты нарочно меня достаешь.
– Я? Нарочно достаю? Да ну что ты, Берт, ты же меня знаешь!
Он прыснул и откинулся в кресле, перестав разговаривать со мной тем тоном, что использовал для клиентов. Сразу у него стал более человеческий вид – и более пройдошистый.
– А зачем ты привела на работу своего нового бойфренда?
– Тебя это не касается.
– Касается, раз он сидит в приемной, которая у нас общая на всех. Касается, если он будет мозолить глаза клиентам.
– Он не будет.
– А сколько времени он еще собирается там торчать?
– Несколько часов.
– Ну зачем?
– Я тебе уже сказала, тебя это не касается.
– Касается, если ты привозишь его на работу, Анита. Пусть я уже не босс, но демократия у нас все-таки есть. Ты действительно думаешь, что Джеймисон не раскричится?
И он был прав. Я не могла придумать вранье, которое бы это объясняло, и потому попробовала высказать часть правды.
– Ты же знаешь, что я – слуга-человек Жан-Клода, Мастера Города?
Он кивнул, глядя неуверенно, будто не такого ожидал начала разговора.
– Ну так вот, тут есть интересный побочный эффект. Можешь мне поверить, тебе самому захочется, чтобы Натэниел здесь был, когда начнется.
– Что начнется?
– Если я его поведу к себе в кабинет, просто заприте дверь и проследите, чтобы нас не беспокоили. И никому плохо не будет.
– Зачем тебе это уединение? И что за побочный эффект? Он опасен?
– Опять же не твое дело. Ты бы не понял, если бы я рассказала, а опасен он только если со мной никого нет, когда это случается.
– Что случается?
– Смотри предыдущий ответ.
– Если это может помешать работе офиса, я должен знать как менеджер.
И опять он был прав, но я не знала, как ему сказать, ничего не говоря.
– Никому ничего не помешает, если Мэри никого не подпустит к двери, пока мы не кончим.
– Что кончите? – не понял Берт.
Я посмотрела на него как можно более красноречиво.