– Так давно это было, Жан‑Клод, так давно! И никогда мне к ней не вернуться.
– Мы должны питаться от тебя, Огюстин, и так, чтобы ни один другой приезжий мастер больше на такое не осмелился.
Он кивнул, хотя вряд ли понял, что имел в виду Жан‑Клод. А Жан‑Клод сдерживал ardeur, настолько, чтобы можно было думать – хоть немного. Когда он его отпустит, ardeur захватит нас полностью, и не будет шанса передумать.
– Он будет предостережением другим гостям, Жан‑Клод, иначе мы не переживем этого съезда. Это твои друзья, и они чуть не подчинили нас своей воле.
Я посмотрела на него, и ощутила ту часть своей личности, что позволяла мне убивать, позволяла делать то, что необходимо. В каком‑то причудливом смысле это решение диктовалось бизнесом. Политическое решение, в целях выживания. Я знала, что мы можем подчинить себе Огги – он был сильнее Жан‑Клода, но я чувствовала, что можем. Ощущала, что мы можем питаться от него так, что неважно будет, кто там сильнее. Не убить его, но взять его, присвоить себе – в каком‑то смысле, который я не могла даже выразить словами.
Жан‑Клод сказал, будто прочел мои мысли – как оно, вероятно, и было:
– Я тоже это чувствую, ma petite, но…
– Никаких «но». Мы его можем взять, я это чувствую.
– Вероятно, Белль Морт все еще слишком сильно присутствует в твоем разуме.
Это был голос Ашера, сдавленный от усилия. Мы оба посмотрели на него – его руки дрожали в воздухе, будто удерживая огромный вес.
– Быстрее, Жан‑Клод! Быстрее, мы долго этот круг не удержим.
– Он начал эту ссору, – сказал Реквием, – давайте мы ее закончим.
У него руки не тряслись, но напряжение в голосе тоже слышалось.
Жан‑Клод опустил глаза на Огги.
|
|
– Вот что пойми, Огюстин: мы никогда так не питались. Я не знаю до конца, что случится. Устраивает тебя такой риск, ведь страдать придется тебе, если дело обернется плохо?
Я скользнула по нему ртом, языком играя по кожице. Он содрогнулся и ответил просто:
– Да.
– Перестань, ma petite, иначе он не может думать.
Я снова встала на колени и перестала его касаться – положила руки на колени, как хорошая девочка. Наверное, так было честнее.
– Огюстин, согласен ли ты на это?
Он кивнул, протягивая руки к Жан‑Клоду.
– Да, да, видит Бог, чтобы вы оба, да, да, да!
Он так вцепился в Жан‑Клода, что это должно было быть больно.
Жан‑Клод погладил его по волосам, успокаивая.
– Тогда мы сделаем то, что ты просишь.
Он посмотрел на меня, и будто дверь у меня в голове открылась. Какой‑то внутренний страж, которого, очевидно, Жан‑Клод всегда держал на охране меток, исчез, и они открылись в полную силу. Меня это на миг ошеломило, пришлось опереться на бедра Огги, чтобы сохранить равновесие, и как только я его коснулась, ardeur заревел во всю мощь, но на этот раз я ощущала на другом конце тела Жан‑Клода. Ardeur был не один, их было два, как два разных огня, и Огги был нашими дровами. Мы жгли его, и он хотел этого.
У меня в голове послышался шепот Жан‑Клода:
– Я отпускаю поводок, ma petite. Ты готова?
Я кивнула. Он отпустил, и я с криком рухнула в бездну. Бездну кожи и ртов, рук и тел. Вся я превратилась в одну болезненную, пульсирующую жажду. И чем она будет сейчас утолена, мне было все равно.
Я оказалась на полу, под Огюстином, эта изогнутая твердость входила в меня и выходила, и я кричала для него, и в крике было наслаждение, жажда, радость и похоть. Он приподнялся на руках, я видела, как входит в меня его плоть, но к нам присоединился Жан‑Клод, и угол пришлось изменить.
|
|
У нас никогда так не было, чтобы кто‑то был между нами, и мы питали ardeur. Все это время с Ашером, Микой, Натэниелом, Ричардом и Джейсоном всегда в середине была я. Мы с Жан‑Клодом питались друг от друга, он питался от меня, пока я питалась от прикасающихся ко мне мужчин или мужчины, но никогда не было, что Жан‑Клод касался кого‑то, кроме меня, когда мы были оба голые. С открытыми настежь между нами метками я знала, чего это ему стоило, каким невероятно осторожным приходилось ему быть в минуты, когда полагается отбрасывать всякую осторожность. Так осторожен, так боялся меня отпугнуть, отвратить, так боялся того, что могут сказать другие мужчины о попавшей не туда руке или случайной ласке. Так чертовски осторожен, и вдруг, сейчас, надобность в осторожности уходит. Я ощутила, как спадает в нем невероятное напряжение – будто выдох при долго‑долго задержанном дыхании.
Сперва он исследовал Огги пальцами, а влагой моего тела смазал те места, где естественной смазки нет. При открытых метках я увидела вспышки воспоминаний о других мужчинах, других временах. Отрывочные образы – но и их он прогнал, все еще опасаясь того, что я могла бы подумать. Но тело Огги было уже во мне, и я ощущала, как он рвется навстречу каждому прикосновению. Все, что делал Жан‑Клод, усиливало его страсть, и я уже об одном только думала – как Огюстин двинется в меня, когда в него войдет Жан‑Клод.
|
|
Жан‑Клод вошел медленно, и Огги замер надо мной, будто сосредоточился на этом ощущении. Долго у него ничего такого не было. Как он говорил уже, предпочитает он девушек, а это значило, что даже сейчас, когда оба мы рвемся в бой, Жан‑Клоду надо быть осторожным, очень осторожным. Ничто так не портит секс, как непреднамеренная боль.
Но наконец вошло все, что должно было войти, и напряжение покинуло Огюстина, опустившегося на меня, входящего в тот ритм, который задал нам обоим сверху Жан‑Клод. Они поймали этот ритм, Огюстин входил в меня и выходил, медленно, тараня в конце, и я постанывала на вершине каждой фрикции.
Они двое нашли такой ритм, что вершина одного движения была вершиной и другого, и мы с Огги вскрикивали разом, а Жан‑Клод вел нас обоих. Я пыталась двигаться вместе с ними, но двойная тяжесть придавила меня к полу, и я только могла сжимать Огги, когда он входил и выходил. Ногами я охватила их обоих, и Жан‑Клод задевал мне ступню. У меня между ногами стал нарастать тяжелый, сладкий вес, я знала, что надвигается оргазм, и мы не могли себе позволить, чтобы это было сюрпризом, но Жан‑Клоду говорить не надо было – он знал.
Он смотрел на меня поверх плеча Огюстина, глаза его тонули в синем пламени, будто ночное небо могло гореть. Волосы разлетелись, пряди прилипли к вспотевшему лицу. Я знала, что у меня глаза горят темно‑карим пламенем, будто я сама стала вампиром. Такое уже бывало. Мы смотрели друг на друга поверх плеча Огюстина, и тяжесть росла, росла, росла…
– Ты дышишь по‑другому, – шепнул Огюстин.
Я кончила с воплем, и мужчины будто ждали этого момента, будто долго и яростно сопротивлялись, чтобы этого не случилось, а теперь можно было сдаться.
Огюстин два, три раза вбил себя в меня изо всех сил, снова привел меня к оргазму, я орала и билась на полу, и только тогда он во мне взорвался. Его тело сотрясла судорога, оно пыталось еще, еще глубже в меня войти, и я вскрикнула. Жан‑Клод закинул голову, зажмурив глаза, выгнулся над нами, и мы стали пировать.
Мы питались не только от Огюстина – нет, от всех его подданных, кто был на нашей территории. Я ощутила Хэвена, льва‑оборотня, который судорожно бился на полу в куче упавших портьер. Бенни за рулем утратил самоконтроль и со скрежетом съехал на обочину. Пирс, корчась, сполз по стене на пол. Октавий свалился на лестнице, задыхаясь, цепляясь за каменные стены, обдирая в кровь ногти, сопротивляясь, но ничто его не могло спасти – и никого из них. Будь дело в Чикаго, мы могли бы напитаться от всех вампиров и всех зверей, обязанных Огюстину повиновением, и он бы не помешал нам. За это наслаждение он продал бы все, что осталось у него от души, и души всех, кто на него работал.
Мы выпили их до дна, их всех, мы ели, ели, ели, и пока это происходило, тело Огюстина сотрясали спазмы, и каждый всплеск наслаждения снова вызывал у меня оргазм, а мой – у Жан‑Клода. Мы питались и содрогались в оргазме, пока Огюстин не затих между нами, чуть подергиваясь. Жан‑Клод посмотрел на меня поверх вспотевшего тела Огюстина, и улыбался он свирепо. Он глядел на меня синими глазами, горящими так, что светилась кожа на лице. Он пылал силой, которую мы выпили, и много было этой силы, неимоверно много. Далеким эхом я ощутила, как прислонившийся где‑то к стене Ричард пошатнулся от силы, которую мы набрали и разделили с ним.
Одной мысли хватило. Мика и Натэниел сидели за дверью, один оперся на стену, другой сел на пол. И Натэниел смеялся от прилива силы. Мы разделили силу со всеми нашими, со всеми. Хорошими, плохими, никакими – каждый, кто был связан с нами, допьяна напился силы и сегодня светился. Если бы существовал метафизический спутник в небе, с его орбиты было бы видно, как пылает вся наша территория.
Глава десятая
Час ушел примерно, чтобы развести всех по местам, где каждый мог привести себя в порядок. Клодия послала за подкреплением, так что теперь разгромленная гостиная была окружена почти сплошной стеной охранников в черном. Вервольфы, крысолюды и гиенолаки – группы, с которыми у нас были договоры, – встали вокруг, пока Октавий бился в истерике. Будь у него с собой охраны больше, а у нас меньше, могло бы дойти до схватки, но когда у противника численное превосходство, плюс превосходство в физической силе, а твой мастер говорит «оставь»… в общем, Октавию пришлось утереться. Ему это не понравилось, и Пирсу тоже, а вот Хэвен, он же Куки‑Монстр, был на стороне Огги. Им мы понравились.
Мы с Жан‑Клодом легли в большую ванну. Костюм мой превратился в лохмотья, но пистолет и нож лежали на краю ванны. Больше ничего спасти не удалось. Мы мылись, оттирались, а теперь просто отмокали в горячей воде. Огги, наверное, уже принял душ в другой ванной, но Реквием и Ашер должны были проследить, чтобы наши гости ничего не учинили нехорошего. Поскольку оба они были мастера вампиров старше четырехсот лет, задача была им по силам. А мы уже сегодня свою долю работы сделали.
Жан‑Клод полулежал, опираясь на края ванны, а я лежала в его объятиях, опираясь на него спиной. Он провел ладонью по моей руке от плеча вниз и прижал к себе крепче. И был совершенно расслаблен. Кажется, мы сегодня свою долю работы точно сделали.
Голос его прозвучал лениво, почти сонно:
– О чем ты думаешь, ma petite?
– Если бы ты не закрыл метки так плотно, не пришлось бы спрашивать. – Я ткнулась головой в ямку на его плече. – Ты их закрыл, как только мы кончили возиться с Огги. Зачем?
Он слегка напрягся, и даже руки его, обнимавшие меня, напряглись – перестали быть такими уютными.
– Наверное, боялся того, что ты можешь найти у меня в мыслях.
Голос его уже не был сонным – в нем звучала та невыразительная пустота, за которой он привык скрываться.
– И что бы я нашла? – спросила я, уже не прижимаясь к нему. Напряжение – оно заразно.
– Если бы я хотел, чтобы ты знала ответ на этот вопрос, я бы не стал закрывать метки.
Я начала было спорить, но меня остановила другая мысль. При так широко открытых метках я только случайно не вспомнила о возможном ребенке. Случай – да еще и ardeur стирает все, что к нему не относится. Сейчас страх ползком возвращался обратно, стягивая живот, напрягая мышцы. Боже мой, только бы не беременность!
– В чем дело, ma petite? – спросил он.
Я выдохнула, чуть‑чуть прерывисто, и сказала:
– Знаешь, Жан‑Клод, обычно я сторонница честности, но сегодня, кажется, все откровения, которые можно выдержать за один раз, я уже получила. Что бы ты сейчас ни думал, какие бы ни были у тебя мысли, я не против.
– Не против, даже не зная, что это за мысли?
Я устроилась в его руках, надеясь, что прикосновение его тела и горячей воды снимут это чертово напряжение.
– Да, – сказала я. – Да.
Он сдвинул меня вбок, держа в воде, чтобы заглянуть мне в лицо.
– Просто «да»? – скептицизм на его лице читался явно.
Я всмотрелась в него. Волосы у него были мокрые, зализаны назад с лица, и ничто от него не отвлекало. Глаза, темно‑синие, насколько может быть темной синева без малейшей примеси черного. Ресницы густые и черные – месяцами я видела их в постели при свечах и только потом поняла, что у него двойной ряд верхних ресниц. У него – и еще у Элизабет Тейлор. Увидеть это можно, только когда свет падает как надо, и голова повернута как надо. А до тех пор видишь просто невероятное кружево вокруг глаз.
Рукой я обвела контуры его лица, до самых его изящных губ, позволила ему увидеть моими глазами, что я вижу, ощущаю, таращась на него.
Он наклонился и поцеловал меня в губы, снова взял меня на руки, прижимая к себе, как было до вопросов. Сегодня их больше не будет – личных вопросов, но были другие, на которые мне нужен был ответ.
– А почему у Реквиема был такой вид, будто его кто‑то приложил мордой об стену?
– Потому что так и было.
Тут я повернулась на него посмотреть:
– Кто?
– Менг Дье, – ответил он тихо и мрачно.
– Вот это вас и задержало?
– Oui. И спасибо, ma petite, что прислала еще охранников. Это было разумно.
Я пожала плечами и повернулась – теперь я сидела боком у него на коленях, руки положив ему на грудь, а он все так же обнимал меня, но мне стало видно его лицо.
– И как вышло, что это так далеко зашло?
– Меня довольно поздно позвали, ma petite. Честно говоря, не знаю, как Реквием и Менг Дье допустили, чтобы их перебранка зашла так далеко и так публично. Ашер, как управляющий «Цирка», спустился это прекратить или перевести за сцену. Тем и должно было кончиться.
Его лицо замкнулось, пряча, что он думал об этой драке и ее последствиях.
– И почему же не кончилось?
– Потому что Менг Дье решила драться с ними обоими.
Я села прямее:
– А с Ашером почему? Он же никогда не был ее любовником.
– Но он твой любовник.
– И что? – нахмурилась я.
– Я думаю, что если бы появился мастер вампиров, который не был в твоей постели, никогда не был, драка могла бы прекратиться, а не разгореться.
– Жан‑Клод, ничего не понимаю.
Он посмотрел на меня в упор, но ничего нельзя было прочитать на его лице.
– Ты еще не задала правильный вопрос, ma petite.
– И какой это правильный вопрос?
– Из‑за чего была драка.
Я наморщила лоб еще сильнее и спросила:
– Окей, сдаюсь. Так из‑за чего была драка?
– Из‑за тебя.
Тут я вообще перестала понимать что бы то ни было.
– Как?
– Они поссорились из‑за тебя.
– Причем тут я?
– Менг Дье считает, что ты украла у нее Реквиема.
Тут я отодвинулась, оторвавшись от Жан‑Клода и встав на колени в воде – она доходила мне до плеч.
– Реквием – не мой любовник. Я очень, очень постаралась, чтобы этого не было.
– Но ты питала от него ardeur.
– В аварийной ситуации. Или надо было его использовать, или бы я высосала жизнь из Дамиана. Это было необходимо, но акта у нас не было, мы даже не раздевались. – Подумав, я добавила: – Не раздевались до конца. В смысле, Реквием был одет полностью.
Я стала краснеть и не могла остановиться. Так, надо прекратить объяснять, пока еще хуже не стало.
– Он тебе предложил питаться более полно.
– Знаю.
– Почему же ты ему отказала?
Я посмотрела в глаза Жан‑Клоду, пытаясь проникнуть за эту идеальную маску.
– Наверное, мне тогда казалось, что хватает мне мужчин, с которыми у меня секс.
У него задергались губы – он пытался сдержать улыбку.
– Ничего смешного!
Он ее не смог сдержать.
– Ma petite, за эти века много было женщин, которые отдали бы землю, титулы и честь за одну ночь в постели Реквиема. Его мастер в Лондоне использовал его очень похоже на то, как Белль Морт использовала нас с Ашером. Хотя, поскольку Реквием сходился только с женщинами, он был не так гибок, как мы.
Эту сторону вопроса я предпочла опустить – никак не могла разобраться в своих чувствах насчет Жан‑Клода и Огги. В тот момент я была совсем не против – честно говоря, мне даже понравилось. Понравилось, что мы оба имели этого Огги одновременно. Мы его оттрахали всеми возможными способами, физическими и метафизическими, и ощущение было – аф‑фигительное! Вот это, наверное, меня больше всего и смущало… но будем разбираться с катастрофами по одной.
– Ты хочешь сказать, что мой отказ тебя удивил?
– Нет‑нет, для тебя сперва отказать мужчине – это дело обычное.
– Сперва? – сказала я с некоторым возмущением.
Он засмеялся тем своим ощутимым смехом, как будто звук – это чистый секс, и этот звук прошел через мою голову и через все тело.
– Прекрати.
Он улыбнулся. Лицо его светилось подавленным смехом, но он прекратил.
– Насколько мне известно, единственный мужчина, которому ты не сказала «нет», был твой Нимир‑Радж, Мика. Но тогда ardeur только впервые проснулся, и потому я не думаю, что его следует считать. Это было для тебя исключение, а не правило.
– Хорошо, но все равно я ничего не понимаю. Я уклонилась от Реквиема. Грэхем мне заметил, что Реквием отказывает Менг Дье, и это почему‑то моя вина.
– Очевидно, Реквием сказал Менг Дье, что больше не будет ее любовником, потому что ты не делишься своими мужчинами. Похоже, он считает, что именно ее постель мешает тебе принять его предложение стать твоим новым pomme de sang.
Я покачала головой:
– Зря он так думает.
Жан‑Клод кивнул:
– Потому что не из‑за этого ты ему отказала?
Я так замотала головой, что вода вокруг тела заплескалась.
– Нет. И если бы Реквием спросил меня, я бы ему ответила, что дело не в Менг Дье.
– А в чем?
– А какая разница?
– Та, что он оставил постель своей любовницы в надежде, что ты возьмешь его в свою. Он среди моих вампиров третий по рангу, и второй – ну, быть может, третий, – по силе. Менг Дье достаточно сильна, чтобы быть моей правой рукой, но у нее для этого характер неподходящий. Что она в полной мере и продемонстрировала. Ты натравила друг на друга двух моих самых сильных вампиров, ma petite. И я должен знать, почему.
– Не я начала эту драку.
– Нет, но ты была ее причиной, и если тебе следует убедить Реквиема, что ты не возьмешь его своим pomme de sang, то следует указать причину, помимо Менг Дье. Он рассуждал здраво, ma petite. Ты отвергла всех кандидатов в pomme de sang, у кого есть любовницы.
– Грэхем, Клей и Реквием – все любовники Менг Дье, – сказала я.
Он ответил этим своим галльским пожатием плеч, которое может означать все и ничего.
– Итак, в том ли дело, что ты не берешь партнеров Менг Дье?
Я покачала головой:
– Нет, дело не в том. Ты понимаешь, почему не Грэхем: он годится на один раз перекусить, но держать его в доме – это катастрофа.
– Согласен.
– Клей влюблен в Менг Дье. Она разбивает ему сердце, но он ее хочет, и я вижу в нем больше силы.
– А Реквием?
Я оперлась спиной на стенку ванны, поодаль от Жан‑Клода. Как‑то перестала радовать горячая вода.
– Мы обязательно должны этим заниматься сегодня?
– Менг Дье расшвыряла Ашера и Реквиема как кукол на глазах у людей. Очень нам повезет, если твоя полиция не явится задавать вопросы. Она пыталась убить Реквиема, ma petite, а не ранить. Ей плевать было на публику, но Реквием и Ашер ее при публике не хотели убивать. Когда пришел я, то столкнулся с той же проблемой. – Он теперь злился, и первые струйки злости окрасили его глаза. – Она и сейчас заключена в гробу под крестами, но это временная мера. Завтра вечером я должен ее выпустить – или убить. Одну ночь она воспримет как заслуженное наказание, но дольше – это будет оскорбление, а она слишком сильна, чтобы такое оскорбление проглотить. – Сверкающие глаза уставились на меня. – Итак, я снова спрашиваю: что скажешь ты Реквиему, если он тебе сообщит, что его уже ничего с Менг Дье не связывает? Какой повод ты найдешь?
– Я встречаюсь с тремя мужчинами, живу еще с двумя, а еще с двумя у меня бывает секс время от времени. Итого семь. Как Белоснежка от порнографии. Мне кажется, семь – вполне достаточно.
– Но это не так, ma petite. Эмоционально – может быть, и слишком много, но метафизически и ради основ нашей власти семерых мало. Ты должна прибавить к ним любовника, который с тобой метафизически не связан, и выбрать нового pomme de sang, раз Натэниел стал твоим подвластным зверем.
– Я думала, это всего лишь возможный вариант – а у тебя получается, что это чуть ли не спасательная мера… погоди, ты сказал – любовника и pomme de sang? Я думала, что добавить должна только одного, если вообще кого‑нибудь.
– Я сегодня ночью попробовал вкус твоей силы, ma petite. Ее нужно питать, и питать как следует. Ты как те маньячки, что сидят на диете и думают, что можно прожить на листьях салата и на воде. Это может ощущаться как пища, но тело все равно умирает.
– Я не умираю.
– Нет, но твоя сила ищет себе нового pomme de sang. Неужто ты не поняла, что происходит, ma petite? Ardeur ищет вместо тебя.
– Ну, теперь я просто запуталась.
– Это не похоже на Огюстина – потерять самообладание. Ему больше двух тысяч лет, он один из первых вампиров, которых создала Белль. Если совершать ошибки вроде той, что он этой ночью, то долго не прожить.
– Им овладела Белль, и мной тоже.
Он покачал головой:
– Сперва он пробудил в тебе ardeur, а только потом появилась она. Разве не так?
– Да, он сказал, что теперь может делать все, что так давно хотел, и никто даже разозлиться на него не сможет.
Жан‑Клод рассмеялся – теперь всего лишь весело. Он умел контролировать смех, если старался.
– Он тебя просто еще не знает. Но когда я сказал, что Огюстин – мой друг, я говорил искренне. Он бы не преступил права гостя, если бы ничего не случилось.
– А что случилось?
– Ardeur'у нужно больше еды, ma petite, и он, как любой хищник, ищет добычу.
– Это ведь всего лишь метафизическая способность, Жан‑Клод, а не самостоятельная сущность.
Он посмотрел на меня – очень красноречиво.
– Ты сама отлично знаешь, что такое ardeur, ma petite. Знаешь, что у него есть свой разум, как у зверей, которых ты носишь в себе. Но думаю, что ardeur умеет делать такое, чего не умеют твои звери. Он, мне кажется, вывешивет приглашение.
– Приглашение?
Он вздохнул, сполз в воду, коснувшись ее подбородком.
– Ты можешь не любить Менг Дье, но она очень… умелая в постели. Я нахожу необъяснимым, что Реквием отказался от ее тела ради всего лишь шанса стать твоим любовником. И я нахожу необъяснимым, что Огюстин мог намеренно оскорбить меня, вызвав в тебе ardeur. Фактически он на тебя напал, и тем самым – на меня.
– Он велел мне кормиться от него, потому что тогда я одолею в схватке, а ты, если ты войдешь, будешь побежден.
Жан‑Клод сел так резко, что мне в лицо плеснуло водой. Я протерла глаза, а он спросил:
– Так он и сказал?
Я проморгалась, все еще протирая глаза.
– Да.
– Вот этого я и боялся. Ardeur ищет то, что ему нужно.
– Ты хочешь сказать, что ardeur распространяет… что? Феромоны?
– Я не знаю этого слова.
– Феромоны – химикаты или гормоны, которые выделяют некоторые животные. Запах, привлекающий половых партнеров. Кажется, впервые были обнаружены у ночных бабочек.
– Да, тогда феромоны.
– Я еще с тобой не согласилась, но пусть так. Почему тогда они действуют только на некоторых? На Клея не действует, а Грэхем… по‑моему, просто он хочет потрахаться. Почему именно Реквием и Огги?
– Что у них общего? – спросил он в ответ.
– Они оба – вампиры линии Белль, и оба мастера. Но у нас после импорта из Лондона есть еще парочка вампиров, подходящих под те же условия. И они вокруг меня не вьются.
– Но они и близко не того уровня силы, что Огюстин или Реквием.
– Ты хочешь сказать, что ardeur гоняется за пищей, обладающей силой?
– Предлагаю как гипотезу.
Я обдумала эту мысль и подняла глаза на Жан‑Клода:
– Если именно это происходит – я не говорю, что это так! – то только с вампирами линии Белль или с мастерами вампиров определенного уровня силы?
– Не знаю.
– Тогда мы должны это выяснить перед завтрашней большой вечеринкой, – сказала я. – Если есть даже малейший шанс, что ardeur начнет выделывать какую‑нибудь фигню с каждым мастером определенной силы, то мне никак нельзя будет завтра появиться. Там Мастеров городов будет – не продохнуть. И очень выйдет нехорошо, если каждый решит, что именно он должен быть моим возлюбленным.
Он кивнул:
– Есть и еще одно у них общее, ma petite.
– Что именно?
– Они оба бывали с вампирами, которые несли в себе ardeur.
– Ты говоришь «вампирами» – во множественном числе. То есть не только Белль?
– У Реквиема была любовница, которая значила для него то же, что Джулианна – для нас с Ашером. Ее звали Лигейя.
– Он мне говорил, что Белль убила ее из ревности.
– Oui. Лигейя была единственной женщиной ее линии, которая обрела ardeur. Это не был тот полный ardeur, который несет в себе Белль, ты и я, но и это еще не все. Реквием отказался от постели Белль ради Лигейи.
– И она ее за это убила?
– Ты была у Белль в голове, ma petite. Что тебя удивляет?
Он был прав.
– Мне просто показалось это очень мелочным для вампира двух тысяч лет с лишним от роду.
Он кивнул:
– Oui, но из старых многие бывают крайне мелочными.
Он протянул мне руку. Я секунду посмотрела на нее, потом приняла и позволила ему притянуть меня к себе. Прижать к себе, обхватив руками.
– Ты боишься, – сказала я, прижимаясь щекой к твердой груди.
– Oui, мне страшно.
– Почему?
– Здесь есть другие, попробовавшие ardeur, и они – Мастера. Нам нужно проверить нашу теорию, ma petite, но боюсь риска, что кто‑то окажется постоянно связанным с тобой – или ты с ним.
– Огюстин со мной не связан.
– Он не хотел уходить от нас, ma petite. Если он не выздоровеет, то станет таким, какими делала своих жертв Белль: вечно жаждущий нас, готовый на все, чтобы снова быть с нами.
– Ты печален.
– Он был моим другом, я не хотел порабощать его, как Белль. Я видел, как ее жертвы отдавали все, предавали любой обет, любое доверие, ради ее тела. – Он прижал меня к себе покрепче. – Такой силой я никогда даже не желал обладать.
– Ты тоже несешь в себе ardeur.
– Oui, но ardeur такого уровня есть только у нее. Мы все думали, что только Белль Морт может управиться с такой силой.
– Тебе не хочется этой силы.
– Я хочу быть настолько силен, чтобы никто не смел бросить мне вызов, мне или моим людям. Но этой силы – и того, что она значит, – я боюсь.
Слишком быстро билось его сердце под моим ухом. Это все время так было, или только сейчас началось?
– В каком смысле – значит?
– В Европе некоторые уже страшатся роста моей силы. Сведения, что я владею ardeur'ом на том же уровне, что и Белль Морт, могут склонить весы при голосовании в совете. И будет решено нас убить, чтобы я не создал в Америке державу такую же сильную, какой владела когда‑то в Европе Белль. Или другие мастера Америки договорятся нас убить – из страха, что я стану тираном, подобным европейскому совету.
– И насколько это вероятно? – спросила я.
– Это возможно.
– Насколько возможно?
Вдруг до меня дошло, что случайная беременность – это может быть не худшее из наших несчастий.
– Мы должны разобраться в этих новых силах, ma petite, и быстро. Должны проверить их на мастере, которому мы доверяем, до того, как я допущу тебя на завтрашний прием. Мы должны узнать, если получится, с чем имеем дело. И срочно.
На той стороне двери послышался разговор на повышенных тонах. Клодия вопила:
– Куда это ты так собрался, как через проходной двор?
– А ты меня останови, – ответил рассерженный голос Ричарда.
Жан‑Клод вздохнул, и я устроилась пониже в воде. Ссориться с Ричардом мне никак сегодня не хотелось, но, судя по ощущению его за дверью, выбора мне не предоставили.
– Впусти его, Клодия, – попросил Жан‑Клод.
Дверь открылась, но первой вошла Клодия, будто боялась оставить нас с ним наедине. Его сила рванулась в дверь, как волна раскаленного воздуха впереди лесного пожара – волна, удушающая и убивающая все на своем пути. Мы подняли не только наш, но и его уровень силы, и сейчас нам предстояло узнать, насколько Ричард заставит нас об этом пожалеть.
Глава одиннадцатая
Клодия встала между Ричардом и ванной, загородив его от нас, поскольку была дюймов на пять его выше. Загородила, впрочем, не полностью – бодибилдингом она занималась серьезнее, но он был в плечах шире. Вот эти плечи да мелькнувшая нижняя часть тела сказали мне, что одет он в синие джинсы и красную рубашку. В дверях столпилось черное стадо – это охранники пытались сообразить, что делать. Из них некоторые были вервольфы, а он – их Ульфрик. Встать на пути своего царя – не лучший способ выжить.
Его сила клубилась по комнате незримым огнем, будто вода должна была от него вскипеть, и это, поняла я, не только сила Ричарда. Клодия бывала моим телохранителем много месяцев, год, быть может, но до сих пор я просто не знала, сколько потусторонней силы в этом мускулистом высоком теле. Это ее сила тоже пылала сейчас в комнате – Клодия была сильна не только физически. Трудно стало дышать, будто воздух вдруг нагрелся и обжигал губы, как кофе, на который надо сначала подуть. Не знаю уж, что Ричард сделал там, снаружи, но Клодии пришлось отбросить притворство и показать свою мощь – как предисловие или предупреждение.