– Вылечить? – спросил Мерлин. – Действительно переливанием крови?
– Ну, да, но вампиризм как раз и придает мертвому телу возможность действовать. Так что если убрать вампиризм, тело остается мертвым.
– Ну, на такое лечение вряд ли многие согласятся.
– Да, – кивнула я.
Дамиан наклонился и шепнул мне в щеку:
– Все это очень интересно, но можно тебя попросить ускорить процесс?
– Мать не может прорваться через вашу защиту сама по себе, кроме как во сне. Но она может воспользоваться проникновением сквозь вашу оборону другого агрессора‑вампира, в этом вы правы. Страх перед нею лег в основу законов, определивших правила сражения мастеров вампиров. Но она так долго спит, что мы становимся неосторожны.
– А почему она вынуждена следовать за чужим нападением?
– Потому что она – создание кошмаров и страны Морфея.
– Ты хочешь сказать, что она все еще спит?
– Да, именно так, – улыбнулся он.
Дамиан вцепился мне в плечо. Я сказала:
– Я не хочу быть невежливой, но мне нужно питание. Так что прошу меня извинить.
– А можно посмотреть? – спросила Елизавета.
– Нет.
– Идем, Елизавета, – сказал Мерлин и вышел в дверь. Она за ним. Адонис обернулся в дверях и посмотрел на нас на всех.
– Тебе тоже смотреть нельзя, – сказала я. – Заседание закрыто.
Он хотел что‑то сказать, но подумал и решил этого не делать – покачал головой и вышел, не сказав ни слова. Я узнала больше, чем он намеревался сказать, но меньше, чем можно было бы. Почему‑то я знала, что это – не последняя наша встреча. Чувство у меня такое было.
Клодия пошла к двери:
– Я послежу, чтобы никто не мешал.
И дверь за ней закрылась.
Я встала, осторожно сняв с плеч их руки.
– Натэниел, отведи Дамиана в комнату отдыха персонала или еще куда. Или найдите себе столик снаружи.
|
|
– А нам почему нельзя смотреть?
Я на него взглянула в упор, но он выдал мне невинные, хотя и знающие, глаза.
– Всего два часа прошло, и ты хочешь сказать, что опять способен?
Он улыбнулся.
– Я не могу снова кормиться от тебя так скоро, Натэниел. Это слишком опасно. Я не знаю точно, что сделала со мной эта мать, но ощущаю слабость. И я не знаю, смогу ли гарантировать, что ardeur не охватит всех. За дверью вам ничего не грозит, а здесь – не знаю. – Я посмотрела на Дамиана, вцепившегося в плечо Натэниелу так, будто иначе упадет. – А если я сегодня буду кормиться на Дамиане, дело может обернуться плохо.
– От кого же ты собираешься сегодня питаться? – спросил Ашер, стоя у стены.
– Если ты согласен, то от тебя.
– Просто мужчине приятно, когда его спрашивают.
Я сжала руки двух остальных и попросила:
– Дамиан, Натэниел, идите ради Бога, и будьте где‑нибудь, где вас будет видно, о’кей?
– Обещаю, – сказал Натэниел, и они направились к выходу.
Я повернулась к Ашеру:
– Ты на меня злишься?
– Никто не любит, когда его согласие считают само собой разумеющимся, Анита.
– Я про тебя так не считаю.
– Считаешь. И ты, и Жан‑Клод.
На это я не знала, что сказать, а потому именно это и сказала:
– На это я не знаю, что сказать.
Он покачал головой:
– У нас нет времени нянчиться с моими задетыми чувствами. Прости.
Дверь за нашей спиной закрылась – Дамиан и Натэниел пошли искать место переждать, пока я попытаюсь поддержать жизнь во всех нас.
Я потянулась к руке Ашера. Он принял мою руку, но на меня не смотрел. От своего лица он показывал только совершенный профиль, пряча шрамы под сиянием волос. Я попросила секса, а он от меня прячется. Не очень хорошо.
|
|
– Что случилось? – спросила я.
– Ты обратила внимание, что это у нас впервые будет секс наедине?
Я начала было возражать, но остановилась. Да, я помнила его тело в интимных подробностях. Столько ночей и вечеров – его тело и мое рядом. И всегда с нами при этом кто‑то был? И никогда не было так, чтобы только мы, только друг у друга?
Я тронула его за лицо, попыталась заставить его на меня взглянуть, но он не поддался.
– Значит, не только от Жан‑Клода ты не получал достаточно личного внимания?
Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой.
– Веками меня желали все, кого я касался, кого хотел. Потом столетия я был презрен, был посмешищем. Секс был милостью – или пыткой для тех, кого Белль желала наказать.
Я попыталась его обнять, но он не дал, просто удержав мою руку. Я сказала единственное, что мне в голову пришло:
– Прости меня…
Наконец он повернулся ко мне, но только идеальной стороной лица. Показал ту бездонную красоту, ради которой люди отдавали состояние, честь, добродетель – только бы взглянуть на нее еще раз.
– Ты некоторые мои раны исцелила – тем, что я был с тобой и Жан‑Клодом. И я думал, этого достаточно.
Я запустила руку ему под волосы, потрогала покрытую шрамами сторону лица. То, что он прятал, я накрыла ладонью, глядя на то лицо, что он позволил мне видеть.
– Но ты ни от кого из нас не получал достаточно внимания.
– Когда ты так говоришь, это звучит по‑детски, сам слышу, но вот здесь, – он коснулся груди, – ощущается совсем не по‑детски. Ощущается так, будто я умираю от голода посреди пира. Но это пир, который делю я со слишком многими. Никто из вас не смотрит только на меня. Всегда есть кто‑то более красивый, более желанный.
|
|
– Никого красивее тебя нет, Ашер.
Он отдернулся, открыв шрамы на лице.
– Как ты можешь такое про меня говорить?
– А что ты хочешь, чтобы я сказала?
– Я хочу снова быть центром чьей‑то жизни, Анита. Центр для Жан‑Клода – ты. Твой теперь там, где Натэниел и Мика. – Он схватил меня за руки, приблизил ко мне лицо – глаза в глаза. – Я ни для кого не дорог, и это невыносимо. – Он засмеялся, но когда он открыл глаза, в них блестели слезы. – Да, глупо и по‑детски. И очень эгоистично.
– Дело же не в том, чтобы быть с мужчинами или женщинами? – спросила я. – Дело в том, что никто из мужчин, которых я выбираю, никогда не поставит тебя в центр своего мира.
– Я хочу, чтобы меня любили, Анита, и когда‑то это было.
– Джулианна, – тихо сказала я.
Он кивнул:
– Когда‑то это был Жан‑Клод, но он никогда не будет так истинно любить другого мужчину, как любит женщину. Вкусы и требования Белль посылали нас в объятия других мужчин, но Жан‑Клод никогда не мог удовлетвориться только мужчинами. Он более всего – любитель женщин.
– А ты? – спросила я, потому что он, кажется, ожидал этого вопроса.
– Я думаю, если бы попался такой мужчина, как нужен, я бы любил его и был доволен, но то же самое относится и к женщине. Я любви ищу, Анита, а не того, во что она упакована. Мне всегда больше было нужно внимание, чем Жан‑Клоду. Я стал искать женщину себе в слуги, когда понял, что Жан‑Клод никогда не будет удовлетворен только мужчинами. Только мною.
Я не знала, что сказать на звучащее в его голосе страдание. Эмоциональное бремя, которое он на себе тащил двести или триста лет, а я сейчас должна все исправить или хотя бы улучшить, а как? Как мне это сделать?
Я почувствовала, что Дамиан ко мне тянется, и меня шатнуло – Ашеру пришлось подхватить меня.
– Я истощаю Дамиана.
– Тогда мне надо перестать капризничать и дать тебе насытиться.
– Я действительно хочу тебя, Ашер. Я действительно люблю тебя. Но сейчас у меня нет времени…
– Возиться с моими травмами, – закончил он за меня.
– Заниматься с тобой любовью так, как мне хочется.
Он всем лицом показал недоверие.
– Мы должны покончить с кормлением и вернуться на прием, но для меня ты не пища на аварийный случай. Не общее имущество с Жан‑Клодом. Ты мне дорог сам по себе, Ашер, вот как есть. У меня нет времени доказать тебе это сегодня, но потом я попробую.
Он притянул меня к себе, покрепче, и прошептал мне в волосы:
– Потом будешь питаться от следующего, потому что моя очередь уже миновала.
Я отодвинулась заглянуть ему в лицо и сказала:
– А ты вспомни, что впервые мы с тобой занимались любовью не потому, что надо было питать ardeur. А потому, что я этого хотела – мы с Жан‑Клодом этого хотели.
– Ты это сделала, чтобы защитить меня от агентов Белль Морт.
– Да, мы это сделали, чтобы Белль Морт не могла призвать тебя к себе, чтобы по ее правилам ты стал нашим, но ты до сих пор – единственный из новых мужчин моей жизни, с которым у меня был секс ради заботы о нем, а не ради прокормления ardeur'а.
– Заботы?
Я кивнула:
– О том, кого любишь, заботишься.
Он улыбнулся, и это была редкая улыбка – от которой он казался страшно молодым, как будто эта улыбка – все, что осталось от юноши, бывшего сотни лет назад.
– Невозможно любить всех мужчин твоей жизни, Анита.
– Нет, – согласилась я. – Но я люблю тебя. Я люблю Жан‑Клода.
– И Мику, и Натэниела, – добавил он.
Я кивнула.
– И Лондона, и Реквиема.
Я покачала головой:
– Нет. Их – нет.
– Почему? Они красивы, они идеальны.
– Красивы, но не идеальны. Реквием половину времени ходит мрачный, как туча. Лондон – что‑то в нем меня смущает.
– Почему?
– Не знаю точно. Может быть, потому что он даже мне не особо нравился, а я имела с ним секс.
Я ощутила, как Дамиан падает на стол, за которым сидит. Натэниел ухватил его за руку, не дал упасть. Ашеру пришлось так же подхватить меня.
– Надо тебе питаться, – сказал он.
Я кивнула.
– Тогда на сегодня мы поговорили. Сегодня я буду о тебе заботиться, потому что так и поступаешь, когда кого‑то любишь.
У меня щеки запылали, хотя я и не совсем поняла, почему.
Он засмеялся – не колдовским вампирским смехом, а очень мужским. Когда слышишь такой смех, понимаешь, что ты ему польстила в чем‑то чисто мужском.
– В чем дело? – спросила я, не глядя на него, потому что знала, что тогда еще сильнее покраснела.
– Ты покраснела, когда я сказал, что люблю тебя.
Я кивнула и попыталась произнести посуровее:
– И что?
– Теперь я знаю, что ты меня любишь.
Тут я подняла на него глаза:
– Только потому, что я покраснела?
Он кивнул.
– Я часто краснею.
Он охватил меня кольцом своих рук.
– Да, но на этот раз – для меня. – Он поцеловал меня в лоб. – Я бы хотел тоже насытиться, пока будешь насыщаться ты.
– Ты еще не питался сегодня?
– Нет, еще не просыпался голод по крови.
– Но ведь это необычно?
– И очень.
– Тогда пей. – Я задумалась. – Хотя, кажется, у меня кончаются места для свежих ран от клыков.
Он коснулся моей шеи сбоку, где остались следы клыков Реквиема, провел пальцами по выпуклости груди, запустив их чуть под край корсета, до места, где пришелся укус Лондона. Еще ниже, коснулся соска, и от одного этого прикосновения я не могла сдержать тихого стона.
Он снова засмеялся тем же польщенным смехом. Его рука легла мне на бедро, раздвинула ноги, нашла укус Жан‑Клода глубоко внутри бедра.
Мой голос прозвучал с придыханием:
– Откуда ты знал, что это там?
– Учуял по запаху, – шепнул он. – Ты готова?
Я кивнула, не доверяя своему голосу.
– Тогда смотри на меня, Анита, смотри мне в глаза.
Я медленно подняла взгляд, и увидела, что его глаза полны светом, похожим на синий лед, блестящий под зимней луной – переливающиеся тени и блеск. Его глаза завораживали.
Он нес меня на руках, а я не помнила, как он поднимал меня.
– Куда мы? – спросила я.
– К дивану.
– Нам нужно быстро.
Он положил меня на диван. У меня ноги были согнуты, а он встал на колени между ними.
– Можем сейчас быстро, потому что теперь я знаю: потом будет дольше.
– И все потому, что я для тебя покраснела?
– Да.
Он отпустил меня. На диване рядом со мной места не было, и потому он встал и начал раздеваться.
– Если мы снимем корсет, то потом целую вечность провозимся, надевая его обратно.
– Пусть корсет останется.
Он сбросил рубашку и смокинг на подлокотник дивана, выпрямился, голый до пояса. Я смотрела на него с дурацким выражением «ух ты!» на лице – не могла с ним справиться. Он был так красив, и я знала, что скрытое красиво не менее, и я смотрела, предвкушая то, что знала наперед, и просто вздрагивала, видя его таким.
– Какое у тебя лицо, Анита, mon Dieu!
Я только со второй попытки произнесла:
– Что мне с себя снять?
– Трусики.
– Только трусики?
Он кивнул, расстегивая брюки.
У меня зачастил пульс. Чтобы снять трусики, мне пришлось сесть, что также помогло отвести от него взгляд. В чем тут дело – в том, что никогда еще мы не были одни? Или это было невероятное предвкушение? Или еще что‑то?
Я его хотела. Хотела его прикосновений. У меня кожа ныла от этого желания – не просто прикосновения, но прикосновения именно Ашера.
Его руки легли на мои голые плечи, а я сидела, отвернувшись в сторону. От прикосновения гладких ладоней перехватило дыхание.
Он наклонился и шепнул:
– Чего ты хочешь?
– Твоих рук на моем теле.
– Чего еще?
– Чтобы ты был во мне.
– Чего еще?
У меня пульс колотился в горле, и я едва смогла произнести:
– Укуси меня, когда будем трахаться, чтобы я обоими способами кончила, когда ты будешь во мне.
– Войти обоими способами? – шепнул он.
– Да.
Он схватил меня за волосы, потянул так, что стало больно – чуть‑чуть, именно как надо.
– Попроси.
– Пожалуйста!
– Мне придется взять кровь, чтобы войти в тебя. Чтобы ты кончила второй раз, от укуса, мне придется взять кровь еще раз.
Я попыталась это осмыслить, не получилось, но наконец я сказала то, что только и приходило мне на ум:
– Ашер, пожалуйста, прошу тебя!