«Семьдесят процентов теперешних семей созданы не по любви, а раз так, нечего и говорить о любви, надо говорить лишь о том, как сохранить семью. О любви у нас и так говорят слишком много. Ее, сердешную, до того разобрали и раскрутили по винтикам, что тем самым и убили!
Всё, что можно сознательно построить, сберечь, сохранить – всё это, конечно, хорошо, но к любви не имеет ни малейшего отношения, потому что чувство это лишено всякого расчета и умничанья».
Оставим пока в стороне проценты семей, созданных по любви, – они никому не известны. Правда, по данным социологов, как раз 70 процентов семей возникает именно по любви, – но мы-то с вами уже выяснили, что речь тут идет и о любви, и о влюбленности, и просто о сердечном влечении. Сколько свадеб играется именно по любви – этого никто не знает.
Недавно, впрочем, молодой психолог В. Петровский предположил, что способность любить как-то связана психологически с тягой к бескорыстному риску (именно бескорыстному), и что к такому риску тяготеет треть людей. Но значит ли это, что только эти люди могут любить, а другие нет, неизвестно. Поле для исследований здесь огромное, и оно всё испещрено белыми пятнами...
Что касается того, что сознательность чужда любви, это тоже ходовое мнение, и в него верят, наверно, десятки миллионов людей. В самом деле, любовь – чувство насквозь непосредственное, оно слагается больше всего из бессознательных или полуосознанных тяготений, и главная резиденция любви – это наше подсознание, а не сознание, глубинные эмоциональные зоны души. Это касается, кстати, и влюбленности, и симпатии, и любого эмоционального влечения.
Но у любви, как мы помним, есть как бы два измерения: любовь-чувство, жизнь наших эмоций и ощущений, и любовь-отношение – поведение любящих, то, как они относятся друг к другу. (Такие измерения есть у всех чувств – и у влюбленности, и у симпатии, привязанности, увлеченности...) Оба эти измерения влияют друг на друга, оба усиливают или разрушают друг друга.
Конечно, от любви-чувства зависит, какие будут отношения у двух людей, но судьба их чувства еще больше зависит от их повседневных отношений, от их будничного поведения. И то, что здесь можно «сознательно построить, сберечь, сохранить», имеет хотя и косвенное, но и самое прямое отношение к чувству (к любви или симпатии, привязанности). Любовь-отношение может быть сторожем, а может быть и убийцей любви-чувства, – здесь, видимо, и лежит один из главных секретов нынешней быстротечности или долговечности любви.
Любовь – и как раз потому, что она безотчетное чувство, – ждет от нас постоянного охранения и сбережения. Именно ее чуждость расчету и умничанью делает ее особенно уязвимой и незащищенной, особенно нуждающейся в бережной и умной защите.
Многие, наверно, понимают, что в сегодняшних трудных условиях на одних парусах чувств далеко не уплывешь: им в подмогу нужны моторы сознательно создаваемой душевной близости. Ведь семейная жизнь – это часто плавание против ветра и против течения, и чтобы супружеский корабль не сел на мель, ему нужна хорошая оснастка.
Те, кто отстаивает независимость – даже косвенную – любви от сознания, не поняли, наверно, одной кардинально важной вещи, которая перевернула почти всё в психологическом обиходе семьи.
Сохранить симпатию, привязанность, любовь – значит изменить их: свить с другими нитями близости, душевными и духовными, укрепить эмоциональные нити таким сплетением – вплавить влечения чувств в широкую совместимость двух душ, сделать их звеном этой многозвенной совместимости.
Человеку с приглушенными чувствами или с усложненной психологией гораздо труднее сохранить любовь, чем полюбить. Для нынешнего человека сохранить любовь – значит вдобавок к ней приобрести совместимость; пожалуй, безотчетные чувства могут сегодня выжить – или отдалить свое угасание – только как часть этого многослойного сплава...
Но личная жизнь – это путь по узкому мостику, и оступиться с него можно в обе стороны – и в понесшую, закусив удила, эмоциональность, и в холодную, всё взнуздавшую рациональность…
«Предположим, мы научимся управлять своими чувствами. Но не будет ли это палка о двух концах, которая опять нас ударит? Не выхолостим ли мы себя? Ведь многие желают „спокойствия чувств", чтобы не рваться, не путаться, не бороться, не испытывать нравственных страданий. Лев Толстой сказал, что это будет душевная подлость.
Надо учить людей быть человеками. Надо поставить людей в такие условия, чтобы у них дух преобладал, а не „матерьялизм"... А то они могут стать еще более жестокими».
И это, видимо, правда. Любое разбухание в нас какой-то одной стороны души, любой перевес – чувства над разумом, разума над чувствами – может повредить нашей человечности, которая всегда – сплав, равновесие: или умное сердце, или сердечный ум, или – это бывает, к сожалению, редко – то и другое вместе. И, конечно, распад равновесия, попадание чувств в рабство к разуму грозит не меньшими бедами, чем порабощение разума чувствами…
Нужна, видимо, умная гармония сердца и разума, бережный союз чувств и всех остальных слоев души. Такой уравновешенный союз резко усиливает, помножает друг на друга сильные стороны наших чувств и нашего разума, и ослабляет, уменьшает их слабые стороны.
Три невежества
«Область семейных отношений – это, пожалуй, единственная область человеческого знания, где каждый считает себя специалистом. Повседневная жизнь требует пусть ложного, но знания. А знание имеет свойства яда: в иных дозах – лекарство, в иных – смерть...
Культура – отнюдь не сумма знаний, а духовное состояние человека. Душа может оставаться слепой и глухой, даже если мозг освоил многоэтажное здание человеческих знаний».
По-моему, это хорошо, чеканно сказано: культура – прежде всего состояние души, духовное состояние человека. И для нее исключительно важен союз души и мозга, сплав чувств и разума, человечности и знаний. Отрыв знаний от сердца, души, нравственности ведет к уродливому рационализму, превращает человека в двуногий мозг, холодного робота.
Но без знаний, особенно в наше время, нет и культуры, знание сегодня – но доброе, человеческое знание – такое же крыло культуры, как и душа, чувство.
Когда нет знаний (и нет душевной интуиции), люди то и дело попадают в азбучные тупики, наталкиваются на простейшие преграды, блуждают в трех соснах любовного мира. Вот наудачу типичные вопросы старшеклассников, которые то и дело повторялись в семидесятых–начале восьмидесятых годов.
«Я люблю девушку, она меня нет, что мне делать?»
«Правда ли, что любовь бывает всего один раз?»
«Как показать человеку, что он нравится, если он этого не подозревает?»
«Если парень унизил девушку, которая его любит, как ей быть? Примириться? – гордость не позволяет. А расстаться тоже не может».
«Если он и она любят друг друга и поссорились, что делать? Уйти или сделать шаг к примирению? И кто должен его делать, девушка или юноша?»
«Зазорно ли девушке первой признаться в любви?»
Вопросы, мы видим, из психологической азбуки – и большинство школьников, к сожалению, не знает на них ответа. У студентов наивных вопросов меньше, сложных – больше, но вот – тоже наугад – несколько записок, полученных на встрече в МГУ – одном из самых «умных» вузов страны.
«Можно ли утверждать, что любовь между женщиной и мужчиной есть следствие сексуальной жизни?»
«Что делать, если я полюбила преподавателя?»
«Об эмансипации. Что отвечать парню, если его просишь понести „дипломат", а он говорит, что сейчас все равноправны?»
«Скажите, этично ли со стороны юноши добиваться близости с девушкой через две-три встречи, после десяти дней знакомства? Можно ли к нему после этого хорошо относиться и как реагировать?»
Увы, с таким вот набором незнаний и с такой почти незрячей душевной интуицией вступают сегодня в возраст любви многие молодые люди.
В жизни человека, говоря условно, есть три главные области: семья (и вообще личная жизнь), работа, общественная жизнь, и к каждой из них нас должно бы готовить воспитание. К сожалению, школа не готовит людей к важнейшим ролям их жизни – жены и мужа, отца и матери, домохозяина и домохозяйки (в старших классах школы есть курс «Этика и психология семейной жизни», но он, к сожалению, поверхностен и далек от практической жизни.); никак не готовит она и к другим бытовым ролям – друга и соседа, читателя и зрителя, покупателя и пассажира...
Такое узкое, однобокое воспитание и выращивает узкого, одностороннего человека. В большинстве главных ролей своей жизни люди вынуждены быть самоучками, и значит, чаще всего – неучами...
Культура психологических отношений, наука и искусство строить счастье, растить детскую душу – пожалуй, самая трудная из всех наук, самое сложное из всех искусств. Они рекордны по тонкости, в них множество тайн и загадок, загвоздок и противоречий, и никакая наивысшая математика, никакое наихудожественное творчество не сравнится с ним по трудности...
И вот к этим-то максимально сложным и максимально важным делам нас готовят минимально. А ведь для жизни человека предмет «Культура семьи» важнее, чем три любых школьных предмета, даже самых важных, – скажем, математика, русский язык, физика...
И от того, что у нас нет подготовки к семейной жизни, большинством семей правят три докультуры, три невежества: психологическая, половая и воспитательная неграмотность.
Европейские науки долгие века обращали главное свое внимание не на человека, а на природу, не на отношения людей и их внутренний мир, а на внешний мир. Плоды такого древнего неравновесия действуют и сейчас. Науки о человеке и человеческих отношениях развиты сейчас очень слабо. Психологи говорят, что учение о человеческой личности, об этических и биопсихологических потребностях людей, о культуре их отношений, законах общения – только начинают делать свои первые, черновые шаги.
Престиж «человековедческих», «человекосозидающих» профессий и занятий невысок. Наверно, мало кто считает, что профессии детского воспитателя, учителя, врача – это вершина земных профессий, а материнство и отцовство – одни из главнейших духовных занятий человека. Многие ли думают, что профессия руководителя – человековедческая профессия, и что главное для любого руководителя – не только работа людей, а обогащение их отношений и их духовного мира, улучшение всей их трудовой среды и всей системы их рабочей жизни?
Сложнейшая система человеческих знаний и занятий пока еще медленно поворачивается к своему главному магнитному полюсу – человеку, к системе его потребностей, к каждодневным отношениям людей и их внутреннему миру, духовному облику. А ведь главная цель и главный смысл человеческой жизни – в том, чтобы делать человечнее, лучше, интересней и всю эту жизнь, и самих людей...
Уже говорилось, что следующей волной великих научных переворотов будет, видимо, научно-гуманитарная, человекоцентрическая революция – поворот стержня всех наук в сторону человека, «взрыв» человековедческих знаний, перемещение их в зенит всей человеческой культуры. И, очевидно, многое в нашей жизни будет зависеть, от того, скоро ли мы осознаем, что ядро всего нашего смысла жизни – улучшение самих себя и своих каждодневных отношений, взлет своей человечности и внутренней интересности друг для друга, насыщение этой человечностью и интересностью каждого атома своей повседневности, каждого микроконтакта с другими людьми.