– Угу. Тогда, может быть, новости, которые я считал плохими, покажутся тебе вполне сносными. В этом деле еще кое-кто замешан. Мы не знаем, кто убил собаку Нетти Кобб, но можем с уверенностью сказать, что не Вильма Ержик.
Ноги Алана со стола как ветром сдуло. Монетки выпали из рукава и со звоном покатились по столу. Одна из них докатилась до самого края и уже приготовилась упасть, но ладонь Алана молниеносным движением метнулась вперед и подхватила ее.
– Думаю, тебе пора прекратить толочь воду в ступе, Генри. Говори как есть.
– Угу. Начнем с собаки. Труп отдали Джону Пейлину на ветстанцию в Портленде. Он в животных разбирается, так же как Генри Райан в людях. Он сказал, что штопор пропорол сердце, смерть была почти мгновенная, и поэтому он может назвать точное время, когда она произошла.
– Уже неплохо для разнообразия, – сказал Алан и вспомнил романы Агаты Кристи, которые без конца читала Энни. Там всегда неожиданно находился какой-нибудь деревенский эскулап, устанавливающий время смерти с точностью, например, от половины пятого до пятнадцати минут шестого. Проработав в полиции почти двадцать лет, Алан знал, что самое большее, на что можно рассчитывать, это: «На прошлой неделе. Наверное».
– Точно. Так вот, этот доктор Пейлин утверждает, что собака рассталась с жизнью между десятью и двенадцатью часами дня. А Питер Ержик настаивает, что когда он пришел из мастерской в спальню, чтобы переодеться, – в самом начале одиннадцатого – его жена была в душе.
– То, что время поджимает, нам с самого начала известно. – Алан был несколько разочарован. – Но этот доктор Пейлин должен делать скидку на допустимую ошибку, если только он не сам Господь Бог. Вильме достаточно всего пятнадцать минут, чтобы вполне уложиться во все рамки.
|
|
– Неужели? И в какие рамки она, по-твоему, укладывается?
Алан обдумал вопрос и со вздохом признался:
– Честно сказать, старина, ни в какие. И никогда не укладывалась. – Он помолчал и заставил себя добавить. – И все-таки мы выглядим полными идиотами, не закрывая дело только на основании показаний какого-то там собачьего доктора и такой мелочи, как пятнадцать минут.
– Ну хорошо. Тогда давай поговорим о записке на штопоре. Помнишь ее?
– «Никому не позволено забрасывать грязью мои простыни. Я предупреждала, что тебе это так не пройдет». Кажется так.
– Вот-вот. Графолог в Августе все еще мается над этой запиской, но Питер Ержик дал мне образец почерка своей жены, я сделал копии с записки и с образца и теперь смотрю на них. Могу тебя заверить – ничего общего.
– Да ты что!
– А вот то! Я думал, такого, как ты, черта с два удивишь.
– Я чувствовал – что-то не так, но полностью задурил себе голову камнями с записками. Время, конечно, поджимало и слишком уж мало его было у Вильмы, но все же, в целом, я относительно ее участия не сомневался. Это целиком в ее духе. А ты уверен, что она не подделала почерк? – Он сам не верил в свое предположение, это как раз совсем не в духе Вильмы – анонимки царапать – но если подозрение возникло, его надо ликвидировать.
– Я? Я уверен, что нет. Но я не специалист, и мои заверения суд во внимание не примет. Поэтому записка у графолога.
– А когда он даст ответ?
– Кто знает? Но поверь мне, Алан, эти два почерка как небо и земля.
Ничего общего.
|
|
– Ладно. Если это писала не Вильма, то кто-то хотел, чтобы подумали на нее. Но кто? И зачем? Зачем, ради всего святого?
– Понятия не имею, приятель, – это твой город. Но у меня еще кое-что для тебя есть.
– Валяй. – Алан спрятал доллары обратно в ящик и изобразил на стене руками высокого тощего гражданина в цилиндре. Когда гражданин шел по той же стене обратной дорогой, цилиндр уже превратился в котелок.
– Кто бы там ни прикончил собачонку Нетти Кобб, он умудрился оставить кровавые отпечатки пальцев на входной двери. Ну как?
– Черт побери!
– Черт может побрать, а может и нет. Отпечатки смазаны. Шутник, видимо, возился с дверной ручкой, пытаясь ее повернуть.
– Никакой надежды?
– Удалось собрать фрагменты отпечатков, но шансов мало, что их можно будет предъявить суду. Я отослал их в лабораторию филиала ФБР в Вирджинии.
Они теперь вроде бы научились из дерьма конфетку делать. Медлительные, правда, как улитки, ответ шлют не раньше чем через неделю, а то и дней десять, но пока суд да дело, я сравнил полученные фрагменты с отпечатками Ержичихи, которые прислали запасливые медики-криминалисты вчера вечером.
– Не сходятся?
– Так же как и почерки. Но, Алан, я сравниваю части с целым, и если стану совать свои сравнения под нос судьям, они проделают мне в заднице еще одну дырку. Но спроси меня и я отвечу – нет, это не ее отпечатки. Во-первых, размеры. У Вильмы Ержик руки были маленькие. А те фрагменты, которыми я располагаю, принадлежат пальцам большой руки. Даже со скидкой на нечеткость, расплывчатость, размазанность – все что угодно – ручищи огромные, как пить дать.
|
|
– Мужские?
– Уверен. Но опять-таки это не для показаний в суде.
– Да в гробу я видал этот суд. – На стене появился высокий маяк и сразу превратился в пирамиду. Вершина пирамиды раскрылась, как бутон цветка, и оттуда вылетела утка. Алан пытался представить себе лицо человека – не Вильмы Ержик, а мужчины – который вторгся в дом к Нетти после ее ухода в воскресенье утром. Человека, который убил штопором собаку Нетти и попытался все свалить на Вильму. Он искал лицо, но натыкался на неясные тени.
– Послушай, Генри, но кому могло понадобится натворить такое, если не Вильме?
– Не знаю. Но, кажется, у нас может появиться свидетель швыряния камней в дом Вильмы.
– Что?! Кто?!
– Я сказал «кажется», не забывай.
– Ничего я не забываю. Не томи. Кто это?
– Ребенок. Женщина, проживающая по соседству с Ержиками, услышала шум и вышла из дому, чтобы узнать в чем дело. Она подумала, что эта сука – ее слова, не мои – взбесилась окончательно и решила выкинуть своего мужа из окна. Она же заметила паренька, с испуганным выражением лица улепетывавшего от дома Ержиков на велосипеде. Она его спросила, что произошло. Он ответил, что, вероятно, миссис и мистер Ержик ссорятся. Она тоже так считала и, поскольку шум прекратился, сразу об этом забыла.
– Наверное, Джиллиан Мислабурски, – сказал Алан. – Дом по другую сторону от Ержиков пустует, выставлен на продажу.
– Да-а-а, у меня вот тут записано… Джилиан Мисла… ватски.
– А ребенок?
– Она его узнала, но не могла вспомнить имени. Говорит, он живет рядом, не далее чем через квартал. Мы его отыщем.
– Сколько ему лет?
– Она сказала, между одиннадцатью и четырнадцатью.
– Генри! Будь другом и позволь мне разыскать его.
– Могу, – сразу сказал Генри, и Алан успокоился. – Я вообще не понимаю, почему мы должны проводить следствие, когда убийство произошло в твоих владениях. Позволяют же Портлендской и Бангорской полиции ловить свою собственную рыбку, так почему не Касл Рок? Господи, я даже не знал, как прочитать имя этой женщины, пока ты не произнес его вслух.
– В Касл Рок много поляков, – рассеяно объяснил Алан. Он вырвал из штрафной книжки розовый талон и написал на обратной стороне: Джилл Мислабурски и Мальчик, 11–14 лет.
– Если мои ребята разыщут его, он увидит трех здоровенных мужиков и так перепугается, что у него все из головы повылетает, – сказал Генри. – А тебя он наверняка знает, ты ведь ходишь время от времени по школам, так?
– Да, по поводу уроков по правилам дорожного движения и в День Закона и Безопасности, – ответил Алан, пытаясь припомнить семьи с детьми в том районе, где проживают Ержики и Мислабурски. Если Джилл Мислабурски его узнала, но не могла вспомнить имени, значит мальчишка живет за углом, скорее всего на Понд Стрит. Он быстро написал на листке три фамилии: Де Луа, Раск, Беллингэм. Скорее всего, есть еще семьи с мальчиками приблизительно нужного возраста, но сразу он смог вспомнить только эти три.
Ну что ж, и этого хватит для начала. Если задавать вопросы быстро, без передышки, мальчишка наверняка сразу расколется.
– Джилл помнит, в какое время она слышала шум и видела мальчика? спросил он.
– Она не уверена, но предполагает, что в начале двенадцатого.
– Значит, то была не драка между Ержиками, они в это время находились в церкви на службе. – Верно.
– Значит, шум был оттого, что швыряли камни.
– Снова в точку.
– Но ведь тот, кто их швырял, – отъявленный негодяй, Генри.
– Ты невероятно умен и находчив. Еще одна отгадка – и выиграешь тостер.
– Интересно, видел ли мальчишка того, кто это делал.
– В ином случае я бы сказал «слишком хорошо, чтобы быть правдой», но Мислабурски говорит, что мальчишка был напуган, так что чем черт ни шутит.
Если он и в самом деле его видел, ставлю пиво с воблой в придачу на то, что это была не Нетти Кобб. Сдается мне, что кто-то натравил их друг на дружку и скорее всего просто так, ради смеха.
Но Алан, знавший город гораздо лучше Генри, счел этот вариант невероятным.
– А что, если мальчишка сам все это натворил? И поэтому был так напуган. Может быть, перед нами примитивный случай вандализма?
– В мире, где есть место Майклу Джексону и такому кретину, как Эксл Роуз, все возможно, мне кажется, – сказал Генри. – Но я бы скорее поверил в случай предполагаемого вандализма, если бы мальчишке было лет шестнадцатьсемнадцать.
– Да-а, – задумчиво протянул Алан.
– И потом, к чему все эти предположения, если ты можешь поговорить с самим малышом? Ты ведь найдешь его, правда?
– Уверен почти наверняка. Но хочу подождать, пока уроки закончатся. Ты ведь сам сказал, не стоит его пугать.
– Согласен. Двум покойным дамам деться некуда, как только под землю.
Газетчики, правда, покою не дают, но я их отгоняю как мух.
Алан выглянул в окно как раз вовремя, чтобы заметить телевизионный микроавтобус, медленно проезжавший мимо и направлявшийся, по всей видимости, к центральному входу в городской суд, за углом.
– Да, – сказал он. – Здесь их тоже хватает.
– Ты сможешь перезвонить мне около пяти?
– Даже около четырех. Спасибо, Генри.
– Не за что, – сказал Генри Пейтон и повесил трубку.
Первым порывом Алана было пойти разыскать Норриса Риджвика и рассказать ему все. Норрис всегда умел слушать и служил ему хорошей отдушиной, кроме всего прочего. Но он тут же вспомнил, что Риджвик скорее всего торчит пнем посреди Касл Лейк с новой удочкой в руках.
Он изобразил еще нескольких зверей на стене и встал. На душе у него было неспокойно, тревожно. Не мешало бы проехать по кварталу, где было совершено убийство. Глядя на дома, он может вспомнить другие семьи с мальчиками подходящего возраста и… кто знает? Может быть то, что сказал Генри насчет мальчишек, сработает и с женщинами средних лет польского происхождения, покупающими одежду в Лейн Бриан. Память Джилл Мислабурски может заработать гораздо активнее, если она будет разговаривать с человеком, чье лицо ей знакомо.
Он хотел было снять форменную фуражку с вешалки у двери, но, подумав, оставил ее на месте. Сегодня лучше выглядеть полуофициально, решил Алан. И если на поезде поеду, тоже не развалюсь.
Он вышел из кабинета и застыл с открытым ртом. Джон Лапонт превратил свой стол и все пространство вокруг него в нечто, требующее немедленного вмешательства отряда Красного Креста. Повсюду валялись бумаги.
Выпотрошенные ящики стояли на столе один на другом, напоминая Вавилонскую башню. Казалось, они в любую минуту готовы повалиться. И посреди всего этого Джон собственной персоной, обычно самый веселый из всех его подчиненных, а теперь раскрасневшийся и проклинающий все и вся. Такой стоял отборный мат, что хоть уши затыкай.
– Придется тебе рот мылом промыть, Джонни, – усмехнулся Алан.
Джон подпрыгнул от неожиданности и оглянулся. Он ответил Алану улыбкой, но растерянной и неловкой.
– Прости, Алан. Я…
Но Алан в это время метнулся вперед. С таким проворством, которое не далее как в прошлую пятницу отметила Полли Чалмерс. Теперь рот открылся у Джона. Он только углом глаза успел заметить, как Алан подхватил сползающие с вершины башни два ящика.
Он успел предотвратить полную катастрофу, но самый верхний ящик не уберег. Тот грохнулся прямо ему на ноги, рассыпая повсюду бумаги, скрепки, кнопки и пустые коробки из-под них. Остальные два ящика Алан прижал к боковой поверхности стола.
– Ну и ну, – воскликнул восхищенный Джон. – Да ты просто циркач.
– Благодарю, – произнес Алан с болезненной улыбкой. Ящики уже сползали из-под рук. Прижимать крепче не имело смысла: стол двигался от усилия. Все комплименты я выслушаю с огромным удовольствием, один за другим, но, может быть, в перерыве ты все-таки снимешь этот чертов ящик с моих ног?
– Ах ты, так твою растактак! – Джон бросился на помощь, но перестарался и толкнул Алана. Тот потерял способность удерживать ящики, которые только что спас, и они тоже повалились ему на ноги вслед за первым.
– Уууу, – взвыл Алан и бросился теперь уже спасать свою правую ногу, но тут же понял, что левой приходится гораздо хуже. – Черт!
– О Господи, Алан, прости!
– Что у тебя там? – Алан прыгал на правой ноге, подхватив левую в руки. – Досье на всех жителей округа Касл?
– Наверное, так оно и было, пока я большую часть не выбросил.
Джон с виноватой улыбкой стал запихивать обратно в ящики бумаги и канцелярские принадлежности. Его привлекательное лицо горело, как в лихорадке. Он нагнулся, пытаясь достать рассыпавшиеся под столом Клата скрепки и кнопки, но при этом свернул гору формуляров и отчетов, которую сложил на полу. Теперь Контора шерифа походила на местность, по которой прошелся торнадо.
– Сумасшедший дом, – сказал Джон.
– Сумасшедший дом, – согласился Алан, пытаясь растирать пальцы ноги прямо через тяжелый полицейский ботинок. – Это весьма удачное сравнение, Джон. Точное описание происходящего. Это именно сумасшедший дом в том смысле, как я его понимаю.
– Прости, пожалуйста. – Джон уже ползал как червь под столом, подгребая к себе ладонью кнопки и скрепки. Алан не знал, что ему делать: плакать или смеяться. Пока Джон сгребал скрепки руками, ногами он расшвыривал бумаги во все стороны.
– Джон, вылезай оттуда немедленно. – Алан изо всех сил старался не расхохотаться, но чувствовал, что эти старания впустую.
Лапонт вздрогнул и стукнулся головой о внутреннюю поверхность стола.
Еще одна кипа бумаг, притулившаяся на самом краю, чтобы дать место ящикам, рухнула. Основная часть сразу же оказалась на полу, но несколько бумаг парили по комнате как стая белых голубей.
«Он целый день будет во всем этом разбираться, – подумал Алан, – а может бить, целую неделю».
Больше он уже сдерживаться не мог и, откинув голову, разразился хохотом. Энди Клаттербак выскочил из диспетчерской, чтобы узнать, что происходит.
– Шериф? – с беспокойством спросил он. – Все в порядке?
– Да, – сказал Алан и, взглянув на отчеты и формуляры, рассыпанные по всей комнате, снова прыснул. – Джон решил устроить санитарный день.
Лапонт выполз из-под стола и поднялся на ноги. Он был похож на солдата, ожидавшего с нетерпением, когда ему прикажут вытянуться по стойке смирно или сделать сорок приседаний. Форма Джона, чистая и аккуратная совсем еще недавно, была покрыта слоем пыли, и Алан, несмотря на свое веселое настроение, заметил, что Эдди Уобертон давненько, видимо, не подметал под столами. Но тут же снова рассмеялся. Просто ничего не мог с собой поделать. Клат переводил удивленный взгляд с Джона на Алана и обратно.
– Ну ладно, – сказал Алан, взяв наконец себя в руки. – Что ты ищешь, Джон? Чашу Грааля? День с огнем?
– Бумажник, – сказал Джон, отряхивая безрезультатно полы мундира. – Не могу найти свой чертов бумажник.
– В машине искал?
– В обеих. – Он беспомощно оглядел пояс космического мусора вокруг своего стола. – И патрульную, в которой вчера ездил, и свой «понтиак». Но иногда, когда я сижу здесь, за столом, выкладываю его в ящик, потому что он задницу натирает. Вот я и проверял…
– Он не натирал бы тебе задницу, если бы ты не проводил за этим столом всю свою дурацкую жизнь, – назидательным высокомерным тоном произнес Энди Клаттербак.
– Клат, – сказал Алан, – пойди поиграй во дворе.
– Чего?
– Пойди займись чем-нибудь! – Алан с притворной суровостью нахмурился.
– Думаю, мы с Джоном сами справимся, мы опытные ищейки. А если не справимся, позовем тебя.
– Ну конечно. Я просто хотел помочь. Бумажник я его видел. Такой толстый, как будто он таскает в нем всю библиотеку Конгресса. Это надо же…
– Спасибо, Клат. До встречи.
– Ладно, не за что. Всегда готов помочь. Пока, ребята.
У Алана брови наверх поползли. Он снова чуть было не расхохотался, но сдержался. По несчастному лицу Джона было видно, что ему не до шуток. Он был растерян, но не только. Алан пару раз в жизни терял бумажники и прекрасно помнил, что при этом чувствовал. Потеря денег и кредитных карточек псу под хвост была потерей, но не самой худшей из всех.
Перебираешь в памяти всякие мелочи, которые долгое время запихивал в бумажник и хранил, мелочи, которые любому другому могли бы показаться мусором, но совершенно бесценные для тебя самого.
Джон уже сидел на корточках и просматривал бумаги, сортируя их и складывая. Алан помогал.
– Здорово ушиб ноги?
– Ерунда. Ты же знаешь наши ботинки. Все равно, что колодки носить.
Сколько денег было в бумажнике, Джон?
– А, не больше двадцати долларов. Но я на прошлой неделе получил охотничью лицензию и сунул ее туда же. И потом чековая книжка. Если не найду этот чертов бумажник, придется звонить в банк, чтобы они регистрационный номер поменяли. Но больше всего мне жаль фотографий. Мама, папа, сестры… ну в общем все такое прочее.
Джон не сознался, что оплакивает не пропавшие фотографии отца, матери и сестер, а карточку, на которой они сняты вдвоем с Сэлли Рэтклифф. Клат сфотографировал их на ярмарке во Фрайбурге за три месяцы до того, как Сэлли бросила его ради этой безмозглой дубины Лестера Пратта..
– Ладно, Джон, не переживай, – успокаивал Алан. С деньгами и книжкой можешь скорее всего распрощаться, а фотографии вернутся. Так почти всегда бывает. Ты ведь и сам знаешь.
– Да. – Джон тяжело вздохнул. – Знаешь, я пытаюсь вспомнить, был ли он при мне, когда я утром ехал на работу, и не могу.
– Надеюсь, ты его найдешь. Повесь на доску объявлений записку.
– Повешу. И все здесь приберу.
– Я знаю. Не нервничай.
Алан, покачивая головой, вышел из конторы и направился к стоянке.
– 3 –
Серебряный колокольчик над входной дверью Нужных Вещей звякнул, и в магазин, несколько смущенно, вошла Бэбз Миллер, почетный член Эш Стрит Бридж Клаб.
– Миссис Миллер! – радушно воскликнул мистер Гонт, предварительно сверившись со списком, лежавшим перед ним на прилавке рядом с кассовым аппаратом, и поставив там едва заметную галочку. – Как я рад, что вы нашли время меня навестить. И очень вовремя. Ведь вы заинтересовались музыкальной шкатулкой, если мне не изменяет память, правда? Прекрасной работы вещь!
– Да, я хотела с вами о ней переговорить, – сказала Бэбз. – Но, вероятно, она уже продана. – Она даже представить себе не могла, чтобы такую восхитительную вещь еще не купили. Но при мысли об этом сердце болезненно сжималось. Мелодию, исполняемую шкатулкой, ту самую, которую забыл мистер Гонт, по его собственному признанию, Бэбз, как ей казалось, определенно знала. Однажды она под нее танцевала в Павильоне на Олд Орчард Бич с капитаном футбольной команды, а позже, в тот самый вечер, подарила ему свою девственность под несравненной майской луной. С ним, этим капитаном, она испытала первый и последний в жизни оргазм, и пока кровь бурлила в жилах от страсти, в голове неотступно звенели ритмы мелодии.
– Нет, она все еще здесь. – Мистер Гонт достал шкатулку с витринной стойки, где она пряталась за камерой «Поляроид», и поставил ее наверх. Лицо Бэбз Миллер просияло.
– Я уверена, она стоит дорого, гораздо дороже, чем я могу заплатить, но она мне очень нравится, мистер Гонт. И если есть хоть малейшая возможность купить ее… ну, скажем, в кредит…
Мистер Гонт улыбнулся. Улыбка была утонченная и в то же время доброжелательная.
– Думаю, вы напрасно беспокоитесь и скорее всего удивитесь, узнав, настолько скромна на самом деле цена этой прелестной музыкальной шкатулки, миссис Миллер. Очень удивитесь. Присядьте. Давайте побеседуем.
Бэбз села.
Он подошел к ней.
Он посмотрел ей в глаза.
Знакомая мелодия снова закружилась у нее в голове. И Бэбз пропала.
– 4 –
– Я припоминаю, – сказала Алану Джилл Мислабурски. – фамилия мальчика Раск. Кажется, Билли… или, может быть, Брюс.
Они стояли в гостиной, главное место в которой было отведено телевизору «Сони» и огромной пластмассовой фигуре распятого Иисуса, висевшей на стене над ним. По ящику показывали «Опра». Судя по тому, как Иисус выкатил глаза под своим терновым венцом, он предпочел бы программу Жиральдо или сериал «Бракоразводный процесс». Миссис Мислабурски предложила Алану чашку кофе, от коей он отказался.
– Брайан, – сказал он.
– Верно, Брайан. Ну конечно, Брайан.
На ней была все та же ядовито-зеленая шаль, но красная сеточка с головы исчезла. Огромные, размером с картонную трубку в центре рулона туалетной бумаги, локоны короной обрамляли ее прическу.
– Вы уверены, миссис Мислабурски?
– Абсолютно. Я вспомнила его имя сегодня, когда проснулась утром. Его отец делал нам в доме алюминиевую обшивку два года назад. Мальчик приходил время от времени и помогал ему. Он показался мне очень славным ребенком.
– Вы не предполагаете, что он мог делать у дома Ержиков?
– Он сказал, что пришел узнать, не собираются ли они нанять на зиму дворника расчищать подъездную дорогу. Кажется, так. И добавил, что зайдет в другой раз, когда они успокоятся. Бедняжка был напуган до смерти, и я нисколько его не виню. – Она покачала головой. Крупные локоны мягко подпрыгнули. – Мне конечно жаль, что она умерла такой смертью… – миссис Мислабурски доверительно понизила голос, – но я рада за Пита. Никто не представляет, что он испытывал, живя с этой женщиной. Никто. – Она многозначительно взглянула на распятие и снова перевела взгляд на Алана.
– Да-а-а, – неопределенно протянул он. – А больше вы ничего не заметили, миссис Мислабурски? В смысле дома, шума или мальчика?
Она дотронулась указательным пальцем до кончика носа и задумчиво возвела глаза к потолку.
– Пожалуй, нет, ничего. У мальчика – Брайана Раска – на багажнике велосипеда стояла сумка-холодильник. Это я помню, но не думаю, что такая деталь…
– Вот как? – перебил Алан и даже рукой взмахнул. Неясная, но тревожная мысль вспыхнула у него в голове. – Сумка-холодильник.
– Ну знаете, такие берут с собой на пикники и вообще за город. Я запомнила ее, потому что эта сумка была чересчур велика для его багажника.
Наклонилась, чуть на падала.
– Спасибо, миссис Мислабурски, – медленно произнес Алан. – Спасибо вам огромное.
– Это что-то значит? Какой-то ключ?
– Сомневаюсь. – Но Алан был явно заинтересован сообщением.
– Я бы скорее поверил в версию вандализма, если бы мальчишке было лет шестнадцать-семнадцать, – сказал Генри Пейтон. Алан был с ним в общем согласен, но ему приходилось встречаться и с двенадцатилетними вандалами… и потом, в сумку-холодильник может войти приличная горстка камней.
И тогда он почувствовал, что с нетерпением дожидается разговора с мальчиком по имени Брайан Раск.
– 5 –
Серебряный колокольчик зазвенел. В Нужные Вещи вошел Сонни Джекет, устало переставляя ноги и теребя в руках грязную промасленную кепку. Он был похож на человека, искренне верившего в то, что он в самом скором времени разобьет вдребезги, расколотит множество самых ценных вещей; разбивать ценные вещи, объявляло во всеуслышание его бесхитростное лицо, не моя воля, а мой крест.
– Мистер Джекет! – с заученным радушием воскликнул мистер Гонт свое приветствие и сделал очередную пометку в списке у кассового аппарата. – Как я рад, что вы меня навестили!
Сонни сделал несколько шагов и остановился посреди комнаты, переводя устало-безнадежный взгляд со стеклянных витринных стоек на мистера Гонта.
– Ну… это… – забормотал Сонни. – Я должен сразу вас упредить, я сюда не просто зенки пялить пришел. Купить пришел, вот. Гарри Сэмуэльс сказал, будто вы сказали, чтобы я сказал… черт… зашел… если по пути будет. Сказал, у вас есть классный набор гаечных ключей. Я уже давно такой ищу, но в богатые магазины вроде вашего не захожу, они не для меня. У меня обхождения никакого, сэр, да и в карманах ветер гуляет, не то что у вас.
– Я ценю вашу скромность и откровенность, мистер Джекет, но вы слишком торопитесь, как мне кажется. Цена этого классного набора, как вы соизволили выразиться, вполне приемлемая, а ключи универсальные.
– Ну да? – у Сонни глаза полезли на лоб. Он знал, что существуют такие инструменты, которые можно использовать в работе с автомобилями как отечественного, так и иностранного производства, но сам их никогда не видел. – Неужто?
– Да. Я отложил набор в подсобку, как только узнал, что вы интересуетесь. Иначе он бы тут же ушел с рук, как вы понимаете, но прежде чем продать его кому-нибудь еще, я хотел бы, чтобы вы хотя бы на него взглянули.
Сонни отреагировал на это с типичной для всех янки подозрительностью.
– А зачем это вам?
– Затем, что у меня самого машина классического образца, а такие требуют частого ремонта. Мне говорили, что вы лучший механик в этих местах.
– А-а-а, – Сонни успокоился. – Могет быть и так. И что у вас за телега такая?
– «Такер».
Брови Сонни взлетели вверх, как от выстрела, и он посмотрел на мистера Гонта с уважением.
– «Торпедо»? Классная вещь.
– Нет. У меня «талисман».
– Чего это? Никогда не слышал о «такере-талисмане».
– Их было сделано всего две – первая модель и моя. Еще в 1953 году.
Вскоре после этого мистер Такер переехал в Бразилию и там скончался. – Гонт загадочно улыбнулся.
– Престон был замечательный малый и волшебник, когда дело касалось машин… но не бизнесмен.
– Ну да?.
– Представьте себе. – Загадка в глазах Гонта растаяла. – Но это дело прошлое, а мы живем сегодня. Перевернем страницу, а, мистер Джекет? Так я всегда говорю. Перевернем страницу, пойдем без страха в будущее и не станем оглядываться назад.
Сонни наблюдал за Гонтом углом глаза и молчал.
– Так позвольте мне показать вам набор ключей.
Сонни не сразу согласился. Он сначала с сомнением стал разглядывать содержимое витринных стоек.
– Мне не по карману всякая роскошь. Налоги выше крыши. Иногда так и хочется забросить к чертям собачьим свой бизнес и самому на службу поступить.
– Знаю, о чем вы, – согласно закивал мистер Гонт. – Все дело в проклятых республиканцах, вот в чем.
Недоверие и настороженность на лице Сонни исчезли, как ни бывали.
– Ты, черт тебя дери, прав как никто, приятель, – воскликнул он. Джордж Буш решил разорить эту страну, туда его растуда самого и его войну.
Но ты думаешь, у демократов есть кого против него выставить на следующий год?
– Сомневаюсь, – сказал Гонт.
– Джесси Джексона возьмем, например, – черномазый.
Он смотрел на Гонта так свирепо, что тот сразу закивал, как будто желая сказать: говори, друг мой, не стесняйся. Мы с тобой настоящие мужчины и не боимся называть вещи своими именами. Сонни Джекет еще больше расслабился и уже почти совсем не думал о своих не слишком чистых руках.
– Я ничего не имею против черных – пойми меня правильно – но как представлю чернозадого в Белом Доме – в Белом Доме! – дрожь берет.
– Еще бы, – согласился мистер Гонт.
– А этот баран из Нью-Йорка – Марио-Коо-воа-мо! Неужели ты думаешь, парень с таким именем сможет облапошить четырехглазого проныру в Белом Доме?
– Нет, – сказал мистер Гонт и поднял руку, на которой большой палец был всего на четверть дюйма короче указательного. – Кроме того, я не доверяю мужчинам с маленькими головками.
Сонни раскрыл рот на мгновение, а потом хлопнул себя по колену и расхохотался.
– Во дает! Не верит мужикам с маленькими головками! Здорово, мистер!
Просто здорово, ничего не скажешь!
Мистер Гонт улыбался. Они улыбались друг другу.
Потом мистер Гонт вынес набор гаечных ключей – в кожаном чемодане и бархатном чехле сверкающее хромированное чудо, какое Сонни Джекету не доводилось видеть за всю свою жизнь.
Теперь они оба улыбались, разглядывая ключи, и зубы их обнажались, как у обезьян, готовых броситься в драку.
Ну конечно же, Сонни купил набор. Цена была и в самом деле поразительно ничтожной – сто семьдесят долларов плюс обещание сыграть несколько веселых шуток с Доном Хемфиллом и преподобным Роузом. Сонни сказал мистеру Гонту, что сочтет это за удовольствие. Давно ждал случая дать пинка распевающим псалмы республиканским недоноскам.
Они посмеялись над Пароходом Вилли и Доном Хемфиллом, жертвами будущих розыгрышей.
Сонни Джекет и Лилэнд Гонт – пара самых смешливых людей в мире. А над дверью снова зазвонил колокольчик.