Шли годы, Ките продолжал заниматься стихосложением и, наконец, принял важное решение: писать стихи — его призвание, он должен посвятить этому занятию всего себя без остатка. Но следовало найти способ зарабатывать этим ремеслом на жизнь. Чтобы окончательно завершить курс усердного самообучения, решил Ките, ему остается написать настоящую поэму — длинную, никак не меньше четырех тысяч строк. Темой поэмы был выбран древнегреческий миф об Эндимионе. «„Эндимион", — писал Ките другу, — станет испытанием, пробой силы моего воображения и, в первую голову, способности к вымыслу... для чего мне предстоит извлечь 4000 строк из этого незамысловатого эпизода и наполнить их Поэзией».
Юноша установил сам для себя жесткие сроки: семь месяцев на написание поэмы, по пятьдесят стихотворных строк в день, пока не будет готов черновой вариант.
Пройдя три четверти пути, Ките почувствовал, что начинает проникаться ненавистью к своему еще не рожденному детищу. Работу он, однако, не бросил, собираясь завершить ее в установленный срок. В «Эндимионе» Китсу не нравились многословие и цветистость слога. Но упражнения — а поэма и была для него таким упраж-
с
нением — для того и нужны, чтобы выявлять ошибки и слабые места. «В „Эндимионе", — писал он позднее, — я очертя голову бросился в море и благодаря этому познакомился с течениями, зыбучими песками и скалами куда ближе, чем если бы оставался на зеленом бережке... попивая чай и внимая душеспасительным советам».
Впоследствии Ките извлек пользу из всего, чему научился, трудясь над созданием «посредственного произведения», как он сам считал. Отныне для него не существовало понятия «не пишется» — он научился работать невзирая на обстоятельства. Он приобрел навык писать быстро, энергично и сосредоточенно, выполняя работу за несколько часов. Так же споро он и перечитывал текст, выверяя его. Ките обрел способность критиковать себя и посмеивался над своими излишне романтическими устремлениями. Он мог хладнокровно оценить собственную работу. Ему открылось, что самые яркие мысли часто посещают его как раз, когда он пишет стихи, и что надо смело продолжать работу, иначе подобных откровений не получить. И самое, может быть, важное: взяв «Эндимион» за неудачный пример, Ките выработал свой художественный стиль — лаконичный стих, наполненный мыслью и образами. Благодаря всем этим важным урокам в 1818 и 1819 годах, прежде чем он тяжко заболел, Китсу удалось создать немало превосходных стихов — среди них особо можно выделить великолепные оды, — вошедших в сокровищницу англоязычной литературы. Думается, можно назвать эти два года самыми плодотворными в истории западной литературы, а все это стало возможным благодаря суровому самообучению, пройденному Китсом.
По природе нам, людям, свойственно избегать всего, что кажется слишком трудным или неприятным. Той же тенденции мы придерживаемся и когда отрабатываем какой- то навык.
Часто, освоив какой-то один аспект умения или навыка, обычно самый простенький, мы предпочитаем снова и
снова повторять его. Но если мы избегаем трудностей, то умение наше так и остается однобоким. Если мы знаем, что за нами не ведут наблюдения, что никто не будет давить на нас и заставлять заниматься, внимание наше рассеивается, мы расслабляемся и перестаем стараться.
Часто, освоив какой-то один аспект умения или навыка, обычно самый простенький, мы предпочитаем снова и снова повторять его.
Но если мы избегаем трудностей, то умение наше так и остается однобоким.
Как правило, мы весьма консервативны в учении и практике и следуем тому, что до нас уже делали другие, а для отработки тех или иных навыков выполняем известные, общепринятые упражнения.
Запомните — это путь дилетантов. Для достижения уровня мастерства следует принять то, что мы назовем практикой в сопротивлении.
Принцип прост: приступая к практике, вы начинаете двигаться в противоположном направлении от всех этих, таких естественных, искушений.
Прежде всего, не поддавайтесь искушению быть милым и добрым по отношению к себе. Отныне вы самый придирчивый критик самого себя, смотрите на свою работу как бы глазами другого человека. Вы должны видеть все свои слабости, замечать все провальные пункты. В своих занятиях и тренировках вы будете делать акцент именно на них. Преодолевая боль и страдания, которые все это может принести, вы будете получать какое-то извращенное удовольствие.
Во-вторых, противьтесь соблазну дать себе поблажку и хоть немного расслабиться. Наоборот, с удвоенной силой стремитесь сосредоточиться на том, что вы делаете в эту минуту, словно ничего важнее для вас нет и быть не может. Выполняя, казалось бы, рутинные, однообразные задания, старайтесь отнестись к ним как можно более творчески. Вы сами изобретаете для себя упражнения, помогающие справиться с тем, что дается вам особенно трудно. Вы ставите себе определенные планки и неумолимо определяете жесткие сроки, постоянно заставляя себя работать на пределе возможного. Благодаря этим усилиям вам удастся брать все новые высоты, отрабатывать и оттачивать необходимые элементы до уровня более высокого, чем у прочих.
И вот результат — за пять часов такой работы, напряженной, сосредоточенной, вы добьетесь лучших результатов, чем другие сумеют достичь только за десять.
6. Учитесь на своих ошибках Генри Форд
Однажды — дело было в 1885 году — двадцатидвухлетний Генри Форд впервые увидел бензиновый двигатель, и это была любовь с первого взгляда. Форд учился на машиниста, ему уже приходилось работать со всевозможными механизмами и моторами, но они не шли ни в какое сравнение с двигателем нового типа, мощным, вырабатывающим энергию. В воображении молодого человека возник совершенно новый тип самоходной повозки, способный произвести переворот в транспортной технике. Разработка автомобиля подобного типа стала для Форда делом всей его жизни.
Форд работал инженером в «Электрической компании Эдисона». Трудясь в ночную смену, дневное время он посвящал конструированию двигателя внутреннего сгорания. В сарайчике во внутреннем дворе своего дома он оборудовал крохотную мастерскую и приступил к работе. Мотор он мастерил из металлолома, который тащил в дом отовсюду. К 1896 году при поддержке друзей, которые помогли с приобретением ходовой части, Форд построил первую свою машину, которую назвал квадрици- клом, и проехался на ней по улицам Детройта.
В те годы одновременно с Фордом над созданием автомобилей работали многие. То была эпоха жесточайшей конкуренции, новые компании возникали и так же быстро погибали. Квадрицикл Форда неплохо выглядел и быстро ездил, но был слишком мал и, сделанный «на коленке», не годился для массового производства. Понимая это, Форд занялся вторым автомобилем, который был бы рассчитан на тиражирование в производственных масштабах. Уже через год он закончил работу над этой моделью, настоящим чудом конструкторской мысли. Машина была несложной в управлении и в уходе. Все
в ней было сориентировано на простоту и компактность. Форду недоставало лишь финансовой поддержки и стартового капитала, чтобы запустить модель в массовое производство.
Выпускать автомобили в конце 1890-х было делом не только рискованным, но и невероятно трудным. Оно требовало колоссальных денежных затрат и сложной коммерческой структуры, учитывавшей все детали, шедшие в производство. Форд не мешкая нашел влиятельного сторонника: он заручился поддержкой Уильяма Мерфи, одного из крупнейших бизнесменов Детройта. Вновь созданную фирму нарекли «Детройтская автомобильная компания», и все, кто в этом участвовал, возлагали на нее большие надежды. Однако проблемы не заставили себя ждать. Автомобиль, разработанный Фордом, нуждался в переделках — все его детали были закуплены в разных местах, некоторые были дефицитными и слишком громоздкими. Это не удовлетворяло изобретателя. Он настаивал на доработке проекта, старался довести его до идеала. Но это требовало чересчур много времени, заставляя нервничать Мерфи и других инвесторов. В 1901 году, через полтора года после образования компании, совет директоров принял решение о ее ликвидации. Деловые люди потеряли веру в Генри Форда.
Анализируя неудачу, Форд пришел к выводу, что, работая над проектом, он пытался удовлетворить слишком многие требования потенциальных потребителей. Значит, надо начать все сначала, подумать о легкой машине небольших размеров. Ему удалось убедить Мерфи дать ему еще один шанс — редкое явление в только начинающем развиваться автомобильном бизнесе. Мерфи, к счастью, по-прежнему верил в талант Генри Форда и принял предложение. Вместе они создали «Компанию Генри Форда». С самого начала, однако, Мерфи жестко давил на компаньона, настаивая, чтобы создаваемый автомобиль был поскорее запущен в массовое производство, иначе и эту компанию постигнет судьба предыдущей. Форд, со своей стороны, не терпел вмешательства людей, ничего не понимавших в проектировании и не знавших о высоких стандартах, которые он пытался установить.
Мерфи пригласил специалиста со стороны, поручив ему контролировать процесс. Форд был глубоко возмущен и вышел из компании менее чем через год после ее создания. На сей раз разрыв с Мерфи был окончательным. Деловой мир, сочтя Генри Форда отработанным материалом, списал его со счетов. Он использовал два своих шанса, и никто никогда не стал бы давать ему третьего, учитывая, какая уйма денег стояла на кону. Но друзья и родные видели, что сам Форд жизнерадостен и нисколько не подавлен. Он охотно объяснял всем и каждому, что извлек из этого бесценные уроки: он мысленно проанализировал все сбои и промахи, как если бы речь шла о работе часов, и нашел причину неудач — оба раза ему не давали достаточно времени, чтобы устранить все недоделки. «Денежные мешки» лезли не в свое дело — в механику и проектирование. Их неквалифицированные, посредственные идеи только тормозили процесс. Форду претила мысль о том, будто деньги дают всем этим людям такое право, особенно в ситуации, когда именно качественный проект и был залогом успеха.
Это означало, что нужно было искать способ добиваться полной независимости от инвесторов. Для Америки, в то время все более обюрокрачивавшейся, подобный подход был в новинку. Форду необходимо было придумать некую новую форму организации процесса, собственную бизнес-модель, которая соответствовала бы его темпераменту и его потребностям, — необходимо было собрать команду, которой он мог бы доверять, и оговорить условие, что при решении любого вопроса последнее слово остается за ним.
Учитывая сложившуюся репутацию Форда, найти инвестора, казалось, было невозможно, но после нескольких месяцев напряженных поисков он обрел идеального партнера — им был Александр Малькольмсон, эмигрант из Шотландии, сделавший состояние на торговле углем. С Фордом их роднили нешаблонное мышление и готов
ность рисковать. Малькольмсон согласился профинансировать производство автомобилей, не вмешиваясь в рабочий процесс. Форд работал над созданием принципиально нового типа завода по сборке машин, где он мог бы эффективно контролировать все этапы сборки новой модели, получившей название «Модель А». Это был самый легкий автомобиль из всех существовавших к тому времени, простой в сборке и управлении и — надежный. «Модель А» была кульминацией последних лет работы Форда, расчетов, проектирования. Собирать ее должны были на конвейере, что обеспечивало поточное производство.
Сборочный завод был построен, и Форд потратил немало усилий, добиваясь, чтобы рабочие выпускали по пятнадцать машин за день, — по тем временам весьма высокая производительность. Изобретатель продумал до мелочей каждый аспект производства — это был действительно его автомобиль, от первого до последнего винтика. Он даже сам работал на линии сборочного конвейера, чем завоевал сердца рабочих. Заказы на «Модель А» — автомобиль превосходного качества и при этом недорогой — буквально начали сыпаться, и к 1904 году «Форд Мотор Компани» пришлось расширяться. Вскоре компания — одна из немногих переживших эпоху начала автомобилестроения — стала настоящим гигантом по сравнению с другими, современными ей.
Генри Форд принадлежал к числу людей, имеющих природный талант к механике. Кроме того, он был наделен важным качеством, присущим большинству великих изобретателей, — способностью отчетливо представлять себе части целого и понимать, как они действуют вместе. Стараясь объяснить кому-то, как работает какая-то машина, Форд хватался за бумагу — набросать чертеж ему было проще, чем подыскивать слова. При таком складе ума ему быстро и легко далось ученичество, касавшееся машин. Но когда дело дошло до массового производства его изобретений, Форд столкнулся с трудностями и понял, что в этой области ему не хватает познаний. Требовалось пройти новое ученичество, сделаться бизнесменом и предпринимателем. К счастью, работа с механизмами научила его четкости и ясности мысли, терпению, а также таким подходам к решению задач, которые можно было применять в любой области.
Если механизм отказал и не работает, не корите себя, не отчаивайтесь, не опускайте руки. В действительности эта поломка — скрытое благо. Подобные сбои обычно не только выявляют ваши слабости, но и указывают пути их исправления. Просто продолжайте мастерить, дорабатывать, пока не начнет получаться.
Тот же принцип применим к любого рода деятельности, в том числе предпринимательской и организационной. Ваши ошибки и провалы — самые настоящие средства обучения. Они помогут вам, указав на ваши собственные недостатки. Трудно узнать о подобных вещах от окружающих, ведь зачастую они бывают неискренни как в похвалах, так и в критике. Провалы позволяют увидеть слабые стороны ваших идей, которые выявляются только в процессе их осуществления. Вы начинаете понимать, чего от вас ждут на самом деле, видите нестыковки и разрывы между своими мыслями и тем, как их воспринимают люди. Обратите пристальное внимание на состав и структуру коллектива — как организована ваша команда, насколько вы можете быть независимым от источника финансов. Все это — элемент общей картины, и подобные организационные вопросы нередко оказываются скрытой причиной неудач.
Провалы позволяют увидеть слабые стороны ваших идей, которые выявляются только в процессе их осуществления.
Вы начинаете понимать, чего от вас ждут на самом деле, видите -I
Посмотрите на это таким образом: неудачи бывают двух сортов. Первые постигают вас, если вы вообще не пытаетесь претворить свои идеи в жизнь, потому что боитесь или медлите, дожидаясь идеально подходящего момента. Эти неудачи не могут научить ничему, а подобная ложная скромность губительна. Причина вторых — решительный и предприимчивый характер. Если вас постигает неудача на этом пути, удар по репутации — ничто по сравнению с полезным уроком, который вы извлечете в результате. Повторные неудачи закалят вас и с полной ясностью покажут, как вам нужно действовать.
несты ковки и разрывы между своими мыслями и тем, как их воспринимают люди.
В самом деле, очень скверно, если все получается с первой попытки. Не допуская, что это простое везение, человек может поверить, что причина — его врожденные способности. Позже любая неудача — а они неизбежно случаются с каждым — может выбить такого человека из колеи, и, опустив руки, он не найдет в себе сил двигаться дальше. Как бы то ни было, если ваша стезя — предпринимательство, на этапе ученичества старайтесь как можно раньше выносить свои идеи на публику, ожидая и даже надеясь, что они потерпят неудачу. Терять вам нечего, а приобрести можно многое.
7. Комбинируйте «как» и «что» Сантьяго Калатрава
Очень скверно, если все получается с первой попытки. Не допуская, что это простое везение, человек может поверить, что причина — его врожденные способности.
Позже любая неудача — а они неизбежно случаются с каждым — может выбить такого человека из колеи, и, опустив руки, он не найдет в себе сил двигаться дальше.
Рисовать Сантьяго Калатрава (род. 1951) полюбил с раннего детства. Повсюду, куда бы ни шел, он таскал с собой карандаши. Его занимал некий парадокс рисования. В Валенсии, испанской провинции, где он родился и рос, яркое средиземноморское солнце придавало четкие рельефные контуры предметам и всему, что так нравилось изображать мальчику: камням, деревьям, зданиям, людям. Постепенно, в течение дня, их очертания немного сглаживались. То, что он рисовал, в реальности не было застывшим и статичным — все двигалось, менялось, и именно в этой переменчивости была жизнь. Как схватить движение, как перенести его на бумагу, перевести в застывшее изображение?
Сантьяго брал уроки, знакомился с разными техниками и приемами, позволяющими создать иллюзию остановленного на миг движения, но этого ему было недостаточно. В поисках ответа юноша обратился к математике и освоил начертательную геометрию, объяснявшую, как представлять объекты в двух измерениях. Уровень его повышался, а интерес к предмету становился глубже. Казалось, все предопределено, карьера художника ему обеспечена, и в 1969 году Сантьяго поступил в Школу искусств и ремесел в Валенсии.
Калатрава проучился всего несколько месяцев, когда незначительное на первый взгляд событие изменило ход
его жизни: разглядывая товары в магазине канцелярских принадлежностей, он обратил внимание на нарядно оформленную брошюру с описанием произведений великого архитектора Jle Корбюзье. Каким-то удивительным образом этому архитектору удалось создать оригинальные, самобытные формы. Даже такие простые вещи, как лестничный пролет, у него превращались в динамичные скульптуры, настоящие произведения искусства. На здания, созданные Ле Корбюзье, казалось, не действует земное тяготение, а их очертания создавали ощущение движения. Изучив брошюру, Калатрава загорелся — теперь ему хотелось раскрыть секрет того, как создаются подобные здания. При первой возможности он перевелся в Школу архитектуры здесь же, в Валенсии.
В 1973 году Калатрава закончил учебу, получив весьма солидную подготовку. Теперь ему были известны все важнейшие принципы и тонкости проектирования зданий. Он был вполне готов к тому, чтобы найти место в какой-нибудь архитектурной компании, приступить к работе и потихоньку делать карьеру. И все же молодого человека не оставляло чувство, что в его знаниях имеется какой-то глобальный пробел. Рассматривая великие архитектурные творения, которыми он так восхищался, — Пантеон в Риме, работы Гауди в Барселоне, мосты, возведенные в Швейцарии Робером Майяром, — он все- таки не представлял в полной мере, как именно их строили. Он сам уже мог прочитать лекцию об их форме, эстетических достоинствах и прочем, но не понимал толком, как они были возведены, как подогнаны отдельные элементы и благодаря чему зданиям Ле Корбюзье удается создать ощущение движения, динамизма. Это было все равно что уметь изобразить птицу, но при этом не понимать, каким образом она летает.
Как и с рисованием, Калатраве захотелось выйти за пределы поверхностного знакомства с элементами оформления и нащупать что-то более реальное. Он чувствовал: мир меняется, что-то носится в воздухе. Прогресс в технологии и современные материалы открывали поистине революционные возможности для архитектуры нового типа, но, чтобы добиться успеха, необходимо поучиться еще и инженерному делу. Такие размышления подвели Сантьяго к важному решению: начать все сначала и поступить в Высшее техническое училище Швейцарской Конфедерации в Цюрихе и получить диплом инженера. Да, это будет нелегко, но это шанс научиться думать, рассуждать и чертить как инженер. Он узнает, как строят дома, и это раскрепостит его, навеет свежие идеи, поможет расширить границы возможного.
В первые несколько лет Калатрава усердно трудился, постигая основы инженерного дела, математику и физику, без которых в этой области обойтись невозможно. По мере продвижения вперед он вновь был захвачен мыслями о парадоксе, преследовавшем его с детства, — как средствами изобразительного искусства передать движение и изменения. Золотое правило архитектуры гласило — здание должно быть стабильным и неподвижным. Калатрава испытывал сильнейшее искушение нарушить этот незыблемый закон. Свою диссертацию он решил посвятить исследованию именно этого вопроса — привнесению в современную архитектуру настоящего движения. Вдохновляемый разработками космических кораблей НАСА и крыльями, которые Леонардо да Винчи сконструировал, изучив анатомию птичьего крыла, в качестве темы своей работы Калатрава избрал сгибание конструкций — он исследовал, как с помощью новаторской инженерии заставить конструкции двигаться и трансформироваться.
В 1981 году, написав диссертацию, он наконец приступил к работе — после четырнадцати лет обучения в высших учебных заведениях искусству, архитектуре и инженерному делу. В последующие годы Калатрава экспериментировал, проектируя раскладные двери, окна и крыши нового типа — они двигались и открывались необычными способами, изменяя весь облик здания. В Буэнос-Айресе он создал раздвижной мост, который не поднимается вверх, а разворачивается по течению реки. В 1996 году Калатрава шагнул еще дальше, построив здание Художественного музея в Милуоки. Его длинный холл из стекла и металла с потолком в восемьдесят футов полностью закрыт сверху огромным подвижным светозащитным экраном. Экран снабжен двумя ребристыми панелями, которые открываются и закрываются, точно крылья гигантской чайки, приводя в движение всю постройку и создавая у зрителей полное впечатление, что здание вот- вот взмоет в небо.
Мы, люди, живем в двух мирах. Во-первых, нас окружает наружный мир внешнего облика — разнообразные очертания и формы предметов, привлекающие наш взгляд. Но за ним, скрытый от глаз, таится другой мир — проникнув в него, можно понять, как работают вещи, разобраться в их строении и составе, во взаиморасположении и взаимодействии частей, образующих целое. Этот второй мир не так бросается в глаза. Его сложнее понять. Он не виден глазу и открывается лишь мысленному взору, ибо только мысль способна пролить свет на реальное положение дел. Но эта сторона, объясняющая, как устроены разные вещи, оказывается не менее поэтичной, стоит начать в ней разбираться: она раскрывает тайны жизни, того, как движется и меняется все, что нас окружает.
Это различие между «что» и «как» можно отнести почти ко всему, что нас окружает, — мы видим механизмы и машины, а не принцип их действия, рассматриваем людей, занятых общим делом, как организацию, но не обращаем внимания на структуру их группы или на то, как производится и распространяется продукция. (Точно так же мы склонны судить о людях по внешнему облику, а не по особенностям характера, которыми и объясняются их поступки или слова.) Калатрава обнаружил, что, преодолев это разделение, объединив «что» и «как» архитектуры, можно получить более глубокие, а вернее, более целостные знания в этой области. Архитектор не удовольствовался тем необходимым объемом знаний, который полагается для строительства зданий, и охватил куда больший. Это позволило ему создать бесконечно поэтичные и возвышенные творения, раздвинуть границы, смело перешагнуть условности самой архитектуры.
Важно понять: мы живем в мире, который, к несчастью, постигло разделение, и случилось это лет пятьсот назад, когда искусство и науку стали понимать как различные сферы, не связанные друг с другом. Ученые и технические специалисты существуют в собственном мире, сосредоточиваясь главным образом на стороне «как». Прочие живут в мире внешних образов, обличий, пользуясь плодами рук первых, но имея самое слабое представление о том, как все это действует. Раскол, о котором говорится, возник вскоре после эпохи Возрождения, идеалом которой было объединение двух этих форм познания. Вот почему по сей день волнуют нас творения Леонардо да Винчи, вот почему до сих пор эпоха Возрождения кажется идеальной современным людям. А ведь в действительности будущее именно за таким, более целостным знанием, особенно если учесть, насколько больше информации сейчас имеется в нашем распоряжении. Как интуитивно почувствовал и понял Калатрава, это должно стать частью нашего ученичества. Нужно непременно стараться как можно глубже постичь технологию, которой мы пользуемся, принцип действия группы, в которую входим, досконально разобраться с экономическими аспектами своей отрасли, понять, откуда она черпает силу. Мы должны постоянно спрашивать себя — как все это работает, как делаются дела, принимаются решения, как устроены взаимоотношения в коллективе? Углубляя таким образом знания, мы получаем более содержательное и полное представление о реальности и приобретаем силы для ее изменения.
8. Двигайтесь вперед, пробуя и ошибаясь Пол Грэм
С детства, проходившего в пригороде Питсбурга (штат Пенсильвания), Пола Грэма (род. 1964) привлекали компьютеры, которые он видел в телевизионных программах и кино. Компьютеры представлялись ему электронным разумом с безграничными возможностями. В ближайшем будущем, как ему казалось, с ними можно будет
разговаривать: скажешь — и машина выполнит все, что пожелаешь.
Старшеклассником Пол был направлен на программу для одаренных учеников, где получил возможность поработать над творческим проектом по своему выбору. Грэм решил взять за основу проекта школьный компьютер IBM, который использовался для распечатки табелей успеваемости и расписания занятий. Доступ к подобному устройству он получил впервые, и хотя компьютер был примитивным (программировали его с помощью перфокарт), мальчику он казался настоящим чудом, дверью в будущее.
Прошло несколько лет, все это время Пол самостоятельно осваивал азы программирования — просматривал книги по данной теме, но по большей части прибегал к методу проб и ошибок. Результаты он видел мгновенно, как если бы писал масляными красками по холсту, и если программа работала как надо, на его взгляд, она выглядела красивой, правильной — совершенной.
Метод проб и ошибок оказался эффективным и удобным. Полу нравилось самостоятельно разбираться в предмете, он делал открытия и при этом не обязан был следовать чьим-то жестким указаниям. (В таком подходе заключена вся сущность хакерства.) Чем лучше он осваивал программирование, тем больше пользы удавалось из этого извлечь.
Решив продолжить образование, Грэм выбрал для этого Корнельский университет, кафедра информатики которого была в те годы одной из лучших в стране. Здесь он наконец приобрел базовые знания, получил представление об основных принципах программирования и попутно избавился от ошибок и скверных хакерских привычек, появившихся за прошедшие годы. Пола заинтересовало новое направление разработок в области искусственного интеллекта — это был ключ к созданию именно таких компьютеров, о которых он мечтал в детстве. Решив, что было бы здорово оказаться на переднем крае новой области, он поступил в аспирантуру на кафедру информатики Гарвардского университета.
В Гарварде Грэм окончательно понял, что не создан для строго научной и академической деятельности. Он терпеть не мог писать отчеты и научные статьи. Университетский подход к программированию был ему скучен, он выхолащивал весь процесс, начисто лишая радостного волнения, задора и радости, которые неизбежно возникали, когда он делал свои открытия, пробуя и ошибаясь. В душе Пол оставался хакером, ему нравилась самостоятельность.
В Гарварде он встретился с другим таким же хакером, Робертом Моррисом. Вдвоем они углубились в изучение языка программирования Лисп. Этот язык казался самым многообещающим, мощным и гибким из всех. Человек, выучивший его, мог сказать, что получил прозрение и понял что-то принципиально важное о программировании как таковом.
Разочарованный гарвардской кафедрой, Грэм решил сам разработать себе аспирантскую программу: он решил, что станет посещать разные занятия и в процессе определит, что ему действительно интересно и нужно. К большому своему удивлению, он обнаружил, что его заинтересовало изобразительное искусство — как собственно живопись, так и курс истории искусств. Для него это означало только одно: в данный вопрос следует вникнуть и понять, куда приведет его этот интерес.
Защитив в Гарварде диссертацию по информатике, он поступил в Род-Айлендскую художественную школу, потом учился живописи в Академии изящных искусств во Флоренции. В Штаты Грэм вернулся без гроша, но был полон решимости совершенствоваться в живописи. Он кое-как перебивался, давая консультации по программированию.
Шли годы, и Пол начал задумываться о том, в верном ли направлении развивается его жизнь. В эпоху Возрождения художники непременно проходили обучение у мастеров, но что можно сказать о его собственном ученичестве? Создавалось впечатление, будто у его жизни нет четкого плана или направления. Все это напоминало низкого пошиба хакерство времен его школьной юности, когда он составлял программы из кусков, латал их кое-как, методом тыка, постоянно ошибаясь и снова пробуя разные «примочки», выясняя, будет ли это работать. Выстраивая собственную жизнь таким способом, наполовину вверяясь случаю, он, по крайней мере, точно выяснил, от чего хочет держаться подальше — от университетов и чистой науки, работы в крупных корпорациях, любой политической деятельности. Ему хотелось делать вещи — нравился сам процесс. В конечном счете самым значимым для него было наличие возможностей — важно было иметь шанс двигаться в том или ином направлении, меняя вектор движения в зависимости от того, что предлагала жизнь. Если за эти годы ему удалось чему-то выучиться, это, можно сказать, произошло «не благодаря, а вопреки».
В 1995 году Пол Грэм услышал по радио о «Нетскей- пе» — компания расхваливала свои перспективы и обсуждала, как в недалеком будущем все товары будут продаваться через Интернет, а «Нетскейп», лидер, будет прокладывать путь остальным. Дела Грэма снова были плохи, но даже с пустыми карманами он категорически не хотел возвращаться к прежнему и зарабатывать консультациями. Призвав на помощь старого друга-хакера Роберта Морриса, он предложил ему вместе разработать программное обеспечение и заняться онлайн-бизнесом. Идея Грэма состояла в том, чтобы создать программу, которая позволила бы пользователям создавать свои онлайновые магазины, причем использовать ее можно было бы прямо на сервере, не скачивая. Прежде никто до такого не додумался. Они написали программу на языке программирования Лисп. Преимущество использования именно этого языка заключалось в высокой скорости и динамичности, с которой можно было вносить изменения, расширяя возможности программы. Свою компанию друзья назвали «Виавеб» (буквально «Через сеть»), и она оказалась первой в своем роде, настоящим пионером онлайн-торговли. Через три года они продали ее компании Yahoo! за 49 миллионов долларов.