Шли годы, Грандин набиралась опыта в своей области, постоянно контактируя с животными и продолжая исследовать их поведение. Кроме крупного рогатого скота, теперь она занималась и другими сельскохозяйственными животными, например свиньями, а со временем даже антилопами и лосями. Теперь к ней как к признанному авторитету обращались за консультациями фермы и зоопарки.
Казалось, Грандин наделена мистическим шестым чувством, умеет читать мысли животных и обладает сверхъестественной способностью успокаивать их. Она и сама чувствовала, что достигла уровня, когда может улавливать оттенки состояния и чуть ли не читать мысли всех этих животных. Ощущение это основывалось как на серьезных научных исследованиях самой Грандин, так и на ее постоянных попытках проникнуть во внутренний мир животных. Например, она определила и доказала, что память и рассудочная деятельность у животных намного более развиты, чем считалось до сих пор, что животные обладают высокими способностями к обучению, однако мыслят они в основном образами. Нам, конечно, трудно представить такое, но до появления языка и мы думали примерно так же, картинками. Расстояние между животными и собственно человеком оказалось вовсе не таким большим, как принято считать, и это открытие завораживало Грандин.
Расстояние между животными и собственно человеком оказалось вовсе не таким большим, как принято считать, и это открытие завораживало Грандин.
Работая с коровами, Темпл понимала их настроение по взгляду, движению ушей, прикасаясь к шкуре, чувствовала их напряжение. Изучая рассудочную деятельность животных, она не могла отделаться от странной мысли, что во многих отношениях они напоминают людей, страдающих аутизмом. Сканирование ее собственного мозга показало, что зоны, отвечающие за страх, у нее в три раза превышают норму. Ей постоянно приходилось справляться с чувством беспокойства, оно посещало ее куда чаще, чем большинство людей, а в окружающем мире ей то и дело виделись какие-нибудь угрозы. Коровы, будучи видом-жертвой, также постоянно держатся настороже и всего опасаются. Возможно, ее собственные увеличенные центры страха, рассуждала Грандин, это напоминание о прошлом, когда люди были просто- напросто добычей. Сейчас эти реакции у нас в основном подавлены или скрыты, но ее мозг из-за аутизма вернул себе это древнее свойство. Темпл отмечала и другие сходные черты между коровами и людьми с аутизмом, например склонность — почти на уровне зависимости — придерживаться привычных ритуалов и повторяющихся действий.
Такие размышления напомнили Темпл о ее былом интересе к психологии аутизма, и она занялась углубленным изучением не только этого предмета, но и нейробиологии. Ее опыт — опыт человека с аутизмом, сумевшего преодолеть это состояние, многого добиться и сделать серьезную научную карьеру, — открывал уникальные возможности в изучении этой темы. Темпл могла, как и раньше работая с животными, исследовать предмет и извне (наука), и изнутри (личный опыт и эмпатия — способность сопереживать, ставя себя на место другого). У нее была возможность знакомиться с научной литературой по аутизму, изучать последние новинки и сопоставлять их с собственным опытом. Она могла освещать такие аспекты своего состояния, которые не мог ни описать, ни испытать ни один ученый. Энергично взявшись за дело, Грандин глубоко изучила предмет, написала о своем состоянии статьи и книги, а вскоре стала популярнейшим консультантом и лектором, не говоря уже о том, что у молодых людей с аутизмом появился блестящий пример для подражания.
Оглядываясь на свою прошлую жизнь, Темпл Грандин испытывала странное чувство. Она вынырнула из мрака и хаоса своих ранних лет в тисках аутизма отчасти благодаря своей любви к животным и желанию понять их. Поездка на тетушкино ранчо и первое близкое знакомство с крупным рогатым скотом послужили толчком к тому, чтобы она заинтересовалась наукой, а это открыло ей путь для изучения собственно феномена аутизма. Снова вернувшись к животным, уже в профессиональной деятельности, благодаря научному подходу и внимательному наблюдению Темпл разрабатывала новаторские проекты оборудования животноводческих хозяйств и делала уникальные открытия. Открытия эти снова вернули ее к изучению аутизма, к области, где она опять, уже на новом уровне, могла использовать свой богатый научный опыт и нестандартное мышление. Казалось, сама судьба постоянно направляет, подталкивает ее в определенном направлении — туда, где она могла работать, проявляя свои необычные способности, заниматься исследованиями и добиваться удивительных результатов, двигаясь к успеху своим непростым и неординарным путем.
Для таких людей, как Темпл Грандин, возможность достичь мастерства хоть в какой-то области обычно считается несбыточной мечтой. На пути любого, кто страдает аутизмом, громоздятся непреодолимые препятствия. И все же у нее получилось: ей удалось пробиться к двум областям знания и в каждой ярко себя проявить. Конечно, можно отмахнуться и счесть, что это результат везения, слепого случая, но не следует забывать, что даже в раннем детстве Темпл интуитивно постигала свои сильные стороны — любовь к животным и способность чувствовать их настроение, яркое образное мышление, способность концентрироваться и сосредотачиваться на одной теме — и активно опиралась на них. Это вдохновляло ее и одновременно придавало сил, помогая выдерживать нападки и издевки сомневающихся, всех, кому она сама казалась ненормальной, больной, а предмет ее исследования — никому не нужным. Работая в сфере, где можно было реализовать свои природные склонности и специфический склад ума, Темпл получила возможность все глубже вникать в избранную тему, а в результате добилась поразительных результатов в понимании психологии животных. Став мастером в этом деле, она не остановилась, но пошла дальше, применив свои знания в изучении аутизма.
Достигнем ли мы успеха на пути к мастерству, зависит от самых первых шагов.
Важно понимать: часто то, достигнем ли мы успеха на пути к мастерству, зависит от самых первых шагов. Дело тут не только в доскональном знании избранной области, но и в том, чтобы чувствовать свои сильные стороны, особенности склада ума и уникальные черты. Кому-то, пожалуй, умение сопереживать животным
или «не таким, как все» людям не покажется полезным навыком или тем более талантом, но в действительности, это и полезный навык, и талант. Эмпатия играет важнейшую роль в обучении и процессе познания. Даже ученые, известные своей объективностью, погрузившись в размышления, отождествляют себя в момент озарения с изучаемым субъектом. Другие качества, которыми мы, возможно, обладаем — склонность к образному мышлению, например, — тоже являются потенциально сильными сторонами, а не слабостью или дефектом. Вся проблема в том, что мы, люди, по большей части убежденные соглашатели и конформисты. Над качествами, выделяющими нас из общей массы, окружающие нередко подсмеиваются, а учителя, бывает, бранят нас за них. Например, человек с обостренным зрительным восприятием, которому проще выражать мысли образами, чем словами, рискует прослыть косноязычным. Оглядываясь на подобные суждения, боясь, что на нас навесят ярлык, мы начинаем видеть в своих сильных сторонах недостатки и пытаемся от них избавиться. Но любая наша оригинальная черта или изюминка — как раз то, на что нужно обращать самое пристальное внимание и опираться, восходя к вершинам мастерства.
3. Измените себя через практику — «автопилот»
Сесар Родригес
Как уже рассказывалось во второй главе, после окончания Цитадели Сесар Родригес принял решение пройти курс по подготовке военных летчиков ВВС США. Но вскоре ему пришлось столкнуться с суровой реальностью: от природы он не был создан летчиком. В группе такими избранниками судьбы считались несколько парней, которых называли «золотыми парнями». Казалось, в
Любая наша оригинальная черта или изюминка — как раз то, на что нужно обращать самое пристальное внимание и опираться, восходя к вершинам мастерства.
Мастерство можно сравнить с плаванием — очень трудно плыть вперед против течения, а тем более создавая самому себе помехи. Выявите свои сильные стороны и пользуйтесь ими для движения вперед.
них изначально была заложена некая ловкость для полетов на высоких скоростях. Они были в своей стихии.
Летать Родригесу нравилось с самого начала, теперь же у него появилась цель. Он твердо решил стать летчиком- истребителем — это была самая престижная специальность в ВВС. Но чтобы достичь этой цели, ему требовалось всеми правдами и неправдами подняться до уровня одаренных курсантов. Проблема заключалась в том, что Сесар слишком быстро «перенасыщался», у него просто голова шла кругом от всей этой разнообразной информации, которой должен был оперировать пилот.
На этом этапе основной задачей для него было научиться быстро ориентироваться в приборах, считывать показания и при этом постоянно контролировать положение самолета в небе. Растерянность, потеря контроля, отсутствие четкого понимания ситуации могли стать фатальными. Выполнить эту задачу можно было только одним способом — проходя бесконечные многочасовые тренировки на тренажерах и совершая учебные полеты до тех пор, пока навыки не будут доведены до полного автоматизма.
Раньше, в колледже, Родригес занимался спортом, и потому он знал, как важны практика и повторение. Однако тут все было гораздо сложнее, чем в любом виде спорта да и вообще в любом деле, которым он когда-либо пытался овладеть.
Когда он наконец научился свободно пользоваться приборами, пришлось решать еще одну непростую задачу: учиться выполнению различных воздушных маневров, таких как «бочка», и вырабатывать у себя особое умение мгновенно определять, какая нужна скорость, а для этого необходимо было научиться быстро считать в уме.
«Золотые парни» без усилий в считаные дни овладели навыками, но Родригесу приходилось бесконечно начинать снова и снова. Каждый раз, как он залезал в кабину, требовалась полная концентрация всех сил. В какой-то момент ему показалось, что иногда его тело опережает голову — некоторые операции удавалось проделать автоматически: пальцы будто интуитивно чувствовали, что им нужно делать во время маневра. Сесар изо всех сил стремился воспроизвести это ощущение, вернуть его уже сознательно.
Когда был достигнут и этот уровень, Родригесу предстояло следующее испытание: учиться летать в строю, координируя свои действия с другими пилотами. Полеты в строю означали, что теперь придется напрячь все силы и использовать разом все свои навыки. Сложность предстоящей задачи была так велика, что у Родригеса снова голова шла кругом. С другой стороны, управляя самолетом, он испытывал бьющую через край радость. Кроме того, интересно было попробовать себя, проверить, сможет ли он работать в команде, да и преодолевать трудности ему нравилось.
Родригес обнаружил, что, учась контролировать самолет и выполнять сложные маневры, он попутно выработал у себя способность к полной концентрации внимания. Теперь он мог одновременно следить за всеми приборами и параллельно контролировать общую ситуацию. Благодаря этому дальнейшее обучение шло легче, осваивать каждый новый навык становилось все проще.
Постепенно, благодаря упорным тренировкам, Сесар Родригес стал одним из лучших в своем классе и был включен в число немногих курсантов, кого признали достойными служить летчиками-истребителями. Но впереди оставалось еще одно испытание: участие в широкомасштабных учениях всех родов войск. Чтобы успешно действовать в рамках сложно организованной военной операции, одновременно проходящей на земле, в воздухе и на воде, нужно было понимать всю миссию в целом. От Родригеса и других участников требовались отточенные навыки и полнейшая концентрация.
Во время этих учений Сесара время от времени стало посещать новое ощущение: ему больше не нужно было сосредоточенно наблюдать за каждой деталью полета и отслеживать каждое свое движение — он воспринимал всю картину в целом и инстинктивно чувствовал, как в нее вписаться. По сути, это было ощущение власти, пусть даже мимолетное. Он даже заметил, что опережает тех самых «золотых парней»: постоянно выезжая за счет своих природных способностей, они несколько расслабились и не имели шанса выработать у себя столь высокую способность к концентрации, какой достиг Сесар. Во многих отношениях он не только догнал, но и превзошел их. После участия в нескольких учениях Родригес приобрел устойчивую репутацию лучшего.
Девятнадцатого января 1991 года Родригесу пришлось пройти окончательную проверку своего мастерства, выработанного длительными тренировками и занятиями, — всего несколько минут, но они могли обойтись ему очень дорого. Несколькими днями ранее США вместе с войсками союзников начали операцию «Буря в пустыне» в качестве ответных действий на вторжение Саддама Хусейна в Кувейт. Утром 19-го числа Родригес и его ведомый, Крэйг Андерхилл по прозвищу Крот, вылетели в Ирак в составе ударного отряда из тридцати боевых самолетов — они направлялись к целям близ Багдада. Для Родригеса это было первое боевое задание. Летя на истребителях F-15, они с Кротом с дальнего расстояния заметили пару истребителей МиГ иракских ВВС и решили преследовать их. Однако через несколько секунд стало ясно, что их заманили в ловушку — преследуемые превратились в преследователей, и два МиГа теперь неслись на них с неожиданных позиций.
Видя, что вражеские самолеты приближаются, Родригес внезапно отсоединил свои топливные баки, чтобы достичь большей скорости и маневренности. Затем он спикировал к земле, ниже уровня летевшего к нему МиГа, делая все возможное, чтобы противнику было сложнее засечь его на радаре, в том числе он даже накренял машину под прямым углом к земле, чтобы изображение на радаре было как можно более узким. Не видя его на экране, иракцы не могли запустить в него ракету. Все происходило мгновенно. В любую секунду Родригеса мог выдать собственный радар, и тогда гибель была бы неизбежна. Исправить положение можно было только одним способом: уклоняться от МиГа, пока тот не приблизится для ведения огня, и вовлечь его в воздушный бой — «круговую схватку», которая в современных военных действиях была редкостью.
Почти неосознанно Родригес старался потянуть время, давая напарнику возможность прийти на помощь. Какое- то шестое чувство подсказывало ему, что Крот следует за ним, хотя и на значительном расстоянии. Но задержка вместо помощи принесла новую опасность — на сцену вышел второй МиГ.
Сесар испробовал все маневры уклонения, которым учился. Он видел, как МиГ подлетает все ближе и ближе, когда вдруг услышал сообщение Крота, который теперь совершал маневр, занимая боевую позицию. Оглянувшись через плечо, Родригес увидел, как вражеский МиГ взрывается — по нему ударила ракета Крота. Развернулась погоня, все шло так, как и рассчитал Родригес, но не было ни секунды, чтобы перевести дух. Второй МиГ стремительно приближался.
Крот взмыл на высоту в 20 тысяч футов. Когда МиГ все- таки спикировал на самолет Родригеса, иракский пилот почувствовал присутствие над собой самолета Крота и начал маневрировать вверх и вниз, пытаясь избежать ловушки и не попасть между двумя самолетами. Используя момент замешательства, Родригес сумел войти в радиус разворота МиГа. Схватка перешла в классический воздушный бой, когда один самолет старается сесть на хвост другому на расстоянии стрельбы, приближаясь к земле с каждой успешной петлей. Они кружили и кружили вокруг друг друга. Наконец, на расстоянии 3600 футов, получив показания радара, Родригес сумел выстрелить по МиГу. Иракский пилот начал трудный маневр уклонения, направив машину к земле, переворачиваясь и стараясь развернуться в обратном направлении, чтобы наконец вырваться, но за несколько секунд боя он потерял представление о том, насколько они приблизились к земле, и рухнул вниз, в пустыню.
Крот и Родригес вернулись на базу, чтобы доложить командованию о выполненном задании. Уже потом, просматривая видеозаписи схватки, Родригес поймал себя на странном ощущении. Он, оказывается, не мог воспроизвести в памяти ни одного момента боя. Все произошло слишком быстро. Весь бой с МиГами занял не больше трех-четырех минут, а финальная схватка — вообще всего несколько секунд. Конечно, во время боя Сесар о чем-то думал, что-то соображал, ведь ему удалось выполнить несколько почти идеальных маневров. Но он, к примеру, не мог вспомнить, когда принял решение отсоединить топливные баки, — и как ему вообще пришла в голову такая идея? Наверное, чему-то подобному их учили, и каким-то образом это всплыло в памяти. Что и говорить, идея эта осенила его как нельзя более вовремя и просто-напросто спасла ему жизнь. Маневры уклонения, которые Родригес выполнял во время схватки с первым МиГом, поразили его командиров, настолько оперативно и безукоризненно они были выполнены. Его восприятие ситуации во время боя было исключительно острым, он висел на хвосте у противника на все повышающейся скорости и при этом не упустил из виду пустыню внизу, к которой приближались самолеты. Как объяснить все эти маневры, которые он и вспомнить-то едва ли мог? Родригес знал только, что страха не испытывал, но ощутил интенсивный выброс адреналина, позволивший его мозгу и телу действовать в полной гармонии, соображая, что нужно делать, принимая решения и действуя в считаные доли секунды — слишком малый отрезок времени, чтобы все это можно было успеть проанализировать.
В течение трех дней после боя Сесару не удавалось заснуть — адреналин все еще циркулировал в его крови. Он понял, что человек обладает скрытыми психическими возможностями, которые пробуждаются в такие вот драматические моменты, выводя сознание на более высокий уровень концентрации.
Во время операции «Буря в пустыне» Родригес сбил второй самолет, затем, в 1999 году, в Косово, третий — больше, чем любой другой пилот США за последние десятилетия, — и заработал неофициальное звание «Последнего американского аса».
В повседневной, сознательной жизни мы, как правило, проводим четкое различие между сферой психической и телесной. Мы думаем о своем теле и физических действиях. Животные такого деления не знают. Начиная обучаться какому-то навыку, в котором есть физический компонент, это разделение поначалу проявляется еще отчетливее. Приходится думать о каждом шаге, отслеживать каждое свое движение. Все выходит медленно, неловко и неуклюже. По мере того как мы нарабатываем опыт и появляется некоторая сноровка, мы замечаем, насколько быстрее и лучше у нас получается, если временами голова отключается от участия в процессе, давая возможность телу действовать «на автопилоте». После таких прорывов становится ясно, к чему стремиться. Если же мы тренируемся достаточно долго, доводя навык до автоматизма, начинает казаться, что тело и разум действуют сообща.
Обучаясь такому непростому искусству, как управление современным самолетом во время боя, нужно освоить и отработать по отдельности, один за другим, множество простых двигательных навыков. Всякий раз, когда один из этих навыков бывает доведен до автоматизма, разум освобождается и может переходить к освоению следующего. К концу, когда все простые движения наконец освоены и отточены, мозг успевает переработать огромный объем информации, и вся она усваивается нервными клетками, образуя новые связи и меняя тем самым их структуру. Иными словами, информация становится частью нервной системы. Сложный комплекс движений теперь заложен в нас и действует на бессознательном уровне. Мы не перестаем мыслить, но это происходит на качественно ином уровне — тело и разум сливаются в единое тело. Мы изменились. Мы наделены таким разумом, который позволяет нам приблизиться к возможности животных действовать импульсивно, но только достигается это через сознательную, осмысленную и упорную практику.
Современной западной культуре свойственно недооценивать значение упражнений, практики. Мы предпочитаем заблуждаться, ведь так хочется верить, что любые успехи достижимы без усилий, что они — знак природной одаренности или сверхъестественного гения. Добиваться всего упорным трудом и длительными упражнениями — но это же так банально и совершенно не вдохновляет! Сама мысль о том, что для достижения мастерства требуется потратить на монотонную работу от десяти до двадцати тысяч часов, нам неприятна. Но поверьте, эти предрассудки играют против нас. Они утаивают тот факт, что высот мастерства, оказывается, может достичь любой, кому хватит настойчивости и твердости, а ведь это истина, способная вдохновить каждого из нас на дерзания и привести к победе.
Пора уже отказаться от предубеждения, отвращающего нас от идеи упорного труда и сознательных усилий, — отбросьте его, и вы увидите, какой мощи, каких высот можно достичь благодаря практике и дисциплине. Попытайтесь увидеть в этом источник подлинного вдохновения и возможность чудесного преображения. Способность овладевать сложными навыками путем формирования нервных связей в мозге — плод миллионов лет эволюции и источник всех наших материальных и культурных достижений. Впервые ощутив непостижимое единство тела и души, которое появляется уже на начальных этапах обучения или тренировок, мы оказываемся на подступах к этой силе. Мозг наш так устроен, что подталкивает нас в этом направлении, вызывает желание двигаться дальше, развивать свое могущество, продолжая практиковаться. Верх беспечности, настоящее безумие — отказываться от этого подарка природы. Результатом может стать серый и унылый мир, в котором ни у одного человека не хватает терпения для того, чтобы овладеть сложными навыками мастера. Мы — как личности — должны превозмогать эту сла-
бость, всячески противиться ей и стремиться к преображению и силе, достижимой благодаря терпению и практике.
4. Постигайте детали — жизненная сила Леонардо да Винчи
Будучи внебрачным сыном нотариуса Пьеро да Винчи, Леонардо да Винчи был лишен возможности учиться в университете медицине или юриспруденции и сделать карьеру в «приличной» профессии. Мальчика, подрастающего в городке Винчи близ Флоренции, не слишком обременяли уроками. Он постоянно пропадал в окрестностях городка, где облазил каждый уголок леса, восхищаясь скалами и водопадами. Красота и невероятное многообразие природы поражали маленького Леонардо. В доме нотариуса водилась, разумеется, бумага (которая, повторим, по тем временам была редкостью). Мальчику хотелось запечатлеть все, что видел на прогулках, и он стал таскать бумагу из отцовских запасов.
Уйдя из дому, Леонардо садился где-нибудь на камень и рисовал насекомых, птиц, цветы — все, что понравится. Никто не учил его рисовать. Он просто переносил на бумагу то, что видел, и вскоре понял, что это не так просто и для того, чтобы ухватить сходство, надо как следует подумать.
Леонардо становился все более наблюдательным, учился обращать внимание на такие мелочи и подробности, по которым глаз часто скользит, не замечая их. Например, зарисовывая цветы, он видел теперь тонкие различия между формой и расположением тычинок у разных видов растений. Мальчик приглядывался к изменениям, происходившим с растением, готовившимся зацвести, и запечатлевал их в сериях последовательных рисунков. Он так углублялся в детали, что улавливал даже тончайшие, мимолетные детали, казалось, его взгляду открывалось то, что наполняло эти растения изнутри, делая их живыми и неповторимыми. Вскоре
рисование и размышления стали для Леонардо синонимами, настолько эти два процесса слились в его сознании. Изображая окружающие его предметы, он приходил к их пониманию.
Успехи мальчика в рисовании были настолько явными и поразительными, что отец принял решение отдать его в подмастерья к одному из многочисленных флорентийских художников. Искусство было одним из немногих достаточно почтенных занятий, доступных для внебрачного ребенка. В 1466 году, воспользовавшись своей репутацией известного во Флоренции нотариуса, сер Пьеро определил четырнадцатилетнего сына на хорошее место — учеником в мастерскую великого живописца Верроккьо. Для Леонардо такой поворот был настоящим подарком судьбы. Верроккьо, глубоко проникнутый свойственным той эпохе духом просвещения, к обучению подходил основательно, с серьезностью ученого. В мастерской были расставлены гипсовые фигуры, задрапированные в разные ткани. Ученики должны были сосредоточенно изучить каждую складку и падающую тень, чтобы научиться правильно и реалистично изображать их. Леонардо эти занятия пришлись по сердцу, и уже скоро для Верроккьо стало очевидно, что юный ученик поразительно внимателен, подмечает малейшие детали.
К 1472 году Леонардо был уже одним из первых помощников мастера, помогал ему в работе над масштабными полотнами и брал на себя значительную долю ответственности. В «Крещении Христа» Верроккьо поручил Леонардо написать фигуру одного из двух стоящих в стороне ангелов; эта картина сохранилась до наших дней и является первым образцом живописной работы да Винчи. Увидев ангела, Верроккьо был ошеломлен. Лицо было написано так, как никому раньше не удавалось: непостижимо живое и одухотворенное, оно буквально светилось.
Недавнее рентгенологическое обследование полотна открыло кое-какие секреты юного Леонардо и объяснило то, что показалось Верроккьо волшебством. Его ученик наносил краску тончайшими слоями, мелкими, почти неразличимыми мазками. Постепенно он накладывал слой за слоем, каждый последующий чуть темнее предыдущего. Используя такую технику и экспериментируя с разными красящими пигментами, да Винчи нашел способ изображения нежных очертаний живой плоти. Из-за наложения тонких полупрозрачных слоев свет, падавший на картину, проникал, казалось, в глубь ангельского лица, освещая его изнутри.
Это говорит о том, что на протяжении шести лет, проведенных в мастерской, юноша усердно трудился, проводя сложные исследования и эксперименты с различными красителями. Он отрабатывал и совершенствовал способы нанесения краски на холст, стремясь получить живое, объемное изображение, передать характерные черты разных материалов. Очевидно, немало внимания уделял он и изучению строения человеческого тела, фактуре кожи, волос. Можно представить, насколько терпелив был Леонардо, как он, должно быть, любил эту кропотливую, обстоятельную работу.
Спустя годы, уже оставив мастерскую Верроккьо и сделав себе имя, Леонардо да Винчи выработал некие принципы, своего рода философию, которой руководствовался в художественном творчестве, а позднее и в научной работе. Он замечал, что другие художники, как правило, начинают работу с общего абриса, эскиза картины, которую намеревались написать, желая произвести на зрителей определенное эмоциональное или духовное впечатление. Сам Леонардо был устроен по-другому. Он начинал работу с подробной проработки мельчайших деталей — разных форм носа, изгиба губ, передающего настроение, вен на руке, замысловатых узлов на стволах деревьев. Эти детали, мелочи восторгали его. Он полагал, что, изучая и понимая их, можно приблизиться к пониманию самых сокровенных тайн природы, к замыслу Творца, вдохнувшего жизнь в каждое создание, в каждую форму живой материи. Кости кисти или очертания губ вдохновляли его, вызывая не меньшее благого
вение, чем картина на религиозный сюжет. Живопись для него была исследованием, поиском тайны жизненной силы, пронизывающей и одухотворяющей все в природе. Леонардо верил, что только так он может создавать проникновенные произведения, исполненные живого чувства. А чтобы этот поиск увенчался успехом, да Винчи не жалел времени на постоянную работу, изобретая все новые упражнения и выполняя их с неослабевающим рвением.
Днем Леонардо выходил на длительные прогулки по городу и окрестностям, цепким взглядом всматриваясь в детали, подмечая малейшие мелочи в мире вокруг себя. Он приучил себя обращать внимание на изменения и новшества в каждом знакомом предмете, который видел. По ночам, прежде чем отойти ко сну, он мысленно просматривал увиденное днем, откладывая в памяти. Леонардо был захвачен идеей ухватить самую суть человеческих лиц во всем их великолепном разнообразии. Поэтому он любил наведываться в самые неожиданные места, где можно было найти разные типажи, — публичные дома, кабаки, тюрьмы, больницы, молельни, деревенские праздники. Блокнот всегда был у художника под рукой, так что в любой момент он был готов запечатлеть лица хохочущие, гримасничающие, искаженные болью, выражение блаженства или злобную ухмылку. Привлеченный необычным типом лица или физическим недостатком, Леонардо мог пойти следом за человеком, случайно встреченным на улице, рассмотреть его, а затем зарисовать по памяти. На листе бумаги он мог изобразить десятки разных профилей. Кажется, особенно привлекали художника рты и губы — они на его рисунках получались не менее выразительными, чем глаза. Подобные упражнения Леонардо повторял постоянно, возвращаясь к ним в разное время дня, чтобы убедиться, что сумел уловить разные эффекты, игру света на человеческом лице.
Когда да Винчи писал свою великую «Тайную вечерю», его патрон, герцог Миланский, разгневался из-за того, что живописец не мог закончить работу в срок и просил перенести сроки. Казалось, все уже готово, оставались пустяки — дописать лицо Иуды, — но Леонардо все не мог подыскать натурщика, который бы его удовлетворил. Он бродил по самым заброшенным закоулкам Милана, надеясь увидеть там злодея, чье выражение лица было бы достойно Иуды, но поиски ничего не дали. Услышав это объяснение, герцог смягчился, а вскоре Леонардо наконец посчастливилось натолкнуться на то, что искал.
Так же ревностно относился он и к правдивому изображению человеческих фигур и предметов в движении. Он считал, что жизнь — это непрестанное движение и постоянные изменения. В неподвижных изображениях художнику удавалось передать ощущение динамичного движения. Еще в детстве он не мог оторвать глаз от зрелища текущей воды, впоследствии же достиг совершенства в изображении водопадов, порогов, пенящихся водных потоков. Наблюдая за людьми, Леонардо мог часами сидеть на обочине дороги, присматриваясь к движению прохожих. Торопливыми штрихами он набрасывал фигуры, схватывая повороты, движения, позы, останавливая мгновение. (Он достиг такого мастерства, что делал подобные наброски с непостижимой скоростью.) Дома, уже без спешки, он наполнял контуры эскизов объемом. Чтобы еще больше отточить свое мастерство и научиться схватывать движение на лету, Леонардо изобретал все новые упражнения. В одной из его записных книжек есть, к примеру, такая пометка: «Завтра сделать несколько силуэтов из картона в разных позах и подбрасывать с террасы вверх. Зарисовывать движения, которые совершает каждый из них на разных стадиях падения».