Стремясь окончить работу, добраться до последнего, финального тома, до того момента, когда наконец становится ясно, что рассказчик пишет вот именно этот роман, который читатель держит в руках, Пруст очень спешил. Он чувствовал, что силы иссякают и приближается конец. Уже отдав очередную книгу в печать, он мог потребовать, чтобы издатели остановили процесс, дав ему возможность вставить в рукопись новый эпизод, свидетелем которого он только что стал. Уже стоя на пороге смерти, он попросил помощницу сделать несколько последних записей: сейчас он понимает, каково это — умирать, а значит, нужно переписать сцену у смертного одра — она недостаточно достоверна.
Марсель Пруст умер через два дня после этого, не дождавшись выхода в свет всех семи томов своей эпопеи- исповеди.
Ключи К МАСТЕРСТВУ
Пример мастеров, переживших прозрения — Сверхвидение — Сила, которую считают мистической — Особый тип мышления — Жизненная сила — Интуитивное ощущение целого — Джейн Гудолл и ее проникновение в жизнь шимпанзе — Способность Эрвина Роммеля предвидеть ход сражения — Соединение рационального мышления и интуиции — Мастерство через двадцать тысяч часов — Время как основополагающий фактор — Сделать годы исследований плодотворными и насыщенными — Толкование истории Пруста
Повар Дин разделывал бычьи туши для царя Вэнь-хоя... «Прекрасно! — воскликнул царь Вэнь-хой. — Сколь высоко твое искусство, повар!» Отложив нож, повар Дин сказал в ответ: «Ваш слуга любит Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой
Как часто нам приходится читать о том, что мастеров, живших в самые разные века и занимавшихся самыми разными видами деятельности, после многолетнего погружения в свое дело посещало чувство внезапного просветления, они испытывали прилив интеллектуальных сил. Великий шахматист Бобби Фишер утверждал, что не просто продумывает ходы фигур на шахматной доске. По его собственным словам, он видел некие линии силы, позволявшие ему предугадывать дальнейшее развитие всей партии. Пианисту Гленну Гульду с некоторых пор не нужно было сосредотачиваться на заучивании нот или разборе партий — он видел пьесу целиком, понимал замысел автора и мог сразу же воспроизвести его. Альберту Эйнштейну удалось не просто решить задачу, а внезапно, благодаря интуитивному прозрению, по- новому взглянуть на устройство Вселенной. Изобретатель Томас Эдисон рассказывал о видении, в котором он осветил целый город электрическим светом, — эта сложнейшая система явилась ему мгновенно в зрительном образе.
Во всех этих примерах мастера, специалисты, отдавшие долгие годы своему делу, описали чувство сверхвйдения. Они внезапно обретали способность постичь проблему или сложную ситуацию через образ либо представление или через сочетание образа и представления. То, что они испытывали, имеет и другие названия — интуиция, чутье.
_г
Учитывая силу, которой подобные способности могут наделить нас, учитывая неоценимый вклад в культуру, сделанный владеющими ею мастерами, казалось бы, та-
кая интуиция (интуиция высочайшего уровня) должна быть предметом многочисленных книг и дискуссий, а сопутствующий ей уровень мышления стать идеалом, предметом устремлений для всех нас. Но, как ни странно, в действительности все не так. Эту форму интеллектуальной деятельности либо игнорируют, сбрасывают со счетов, относя к сомнительной области мистического и оккультного, либо объясняют генетической предрасположенностью, гениальностью. Кое-кто даже пытается вообще отрицать существование такой силы, заявляя, что великие мастера преувеличивали свои возможности, а их, с позволения сказать, интуиция не выходит за рамки обычных умственных способностей, правда сочетающихся с блестящей эрудицией и опытом.
г* только туши быков, но минуло три года — и я уже не видел их перед собой!Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию».
Чжуан Цзы,
древнекитайский
писатель,
IV век до н. э.
Причина такого явного замалчивания проста: мы, люди, признаем лишь одну форму мышления и рассудочной деятельности — рациональную.
Мы отдаем предпочтение тому, что можно свести к формуле и точно описать словами.
Рациональное мышление по природе своей поэтапно, последовательно. Мы видим явление Л, выводим следствие В и, может быть, предвидим реакцию С. Имея дело с рациональным мышлением, мы в любом случае можем реконструировать отдельные этапы, необходимые для достижения конечной цели — умозаключения или ответа. Такая форма мышления чрезвычайно эффективна, она сделала нас по-настоящему сильными. С ее появлением и развитием мы не только получили способность познавать окружающий мир, но и обрели власть над ним. Ход рассуждений, необходимый для получения ответа путем рационального анализа, логичен, его можно изучить, воспроизвести и проверить, потому-то он высоко ценится. Мы отдаем предпочтение тому, что можно свести к формуле и точно описать словами. А вот интуицию, вспышки которой описаны разными мастерами, свести к формуле невозможно, как невозможно и реконструировать шаги, проделанные на этом пути. Мы не сможем проникнуть в мысли Альберта Эйнштейна и испытать озарение, открывшее ему природу относительности. А поскольку мы признаем рациональность как единственно при
емлемую форму разума, ничего не остается, как счесть случаи «сверхвидения» либо формами логического мышления, только протекающего неизмеримо быстрее, либо просто чудом.
Проблема, с которой мы здесь сталкиваемся, состоит в том, что интуиция высокого порядка, высшее проявление мастерства, представляет собой процесс качественно отличный от логического мышления, но не уступающий ему, а даже более точный и тонкий. Он обеспечивает доступ к более глубинным уровням реальности. Это допустимый и совершенно законный тип мышления, но требующий особого подхода. А чтобы понять его, мы должны отнестись к интуиции не как к чуду, а как к нормальному и неотъемлемому свойству человеческой психики, доступному для любого из нас.
Чтобы попытаться осмыслить этот тип мышления, давайте посмотрим, как он может действовать в двух очень разных областях знания — в естественных науках и военном деле.
Если мы хотим как следует изучить и узнать какое-то животное, то разбиваем процесс изучения на несколько этапов. Мы можем изучить отдельные органы, мозг и анатомическое строение, чтобы понять, в чем уникальность этого животного, чем оно отличается от других и как приспособилось к окружающей среде. Мы будем наблюдать за его поведением, за тем, как оно ищет корм, за его брачными ритуалами. Нам захочется понять, какую роль играет этот вид в экосистеме. Собрав разнообразную информацию, мы можем получить точное и всестороннее представление о животном.
На войне все очень похоже, военное дело тоже разбито на отдельные дисциплины — полевые учения, боевая техника, логистика, стратегия и тактика. Располагая серьезными и основательными познаниями в этих областях, можно анализировать ход и предвидеть возможный результат сражения, сделать полезные для себя выводы, а при наличии практического полководческого опыта даже повести армию в бой и добиться успеха.
Если, однако, проводить все эти исследования наспех, что-то непременно упустишь. Животное — это не просто совокупность отдельных частей. У него имеется собственный опыт, оно чувствует, и это играет важную роль в поведении, но такие элементы трудно, подчас невозможно измерить или даже заметить. Нам трудно проанализировать сложнейший комплекс взаимодействий животного с природной средой, если мы начнем разбивать этот комплекс на части. Постоянно меняющиеся в зависимости от ситуации поведенческие реакции животного тоже чрезвычайно трудно точно оценивать и адекватно трактовать.
В военном деле стоит начаться сражению, как в боевой обстановке все идет не так, а теоретические выкладки теряют силу. При столкновении двух сторон в дело вмешивается еще и элемент случайности, делая исход битвы непредсказуемым.
В военном деле стоит начаться сражению, как в боевой обстановке все идет не так, а теоретические выкладки теряют силу. При столкновении двух сторон в дело вмешивается еще и элемент случайности, делая исход битвы непредсказуемым. Ситуация меняется с каждым мгновением, противоборствующие стороны воздействуют одна на другую, постоянно происходит что-то, чего никто не мог предвидеть. Сражение, в котором на ход событий может влиять огромное количество обстоятельств, — это нечто, не поддающееся измерению, его невозможно увидеть заранее, невозможно полностью продумать, проанализировать, обосновать логически.
Невидимый компонент, позволяющий нам воспринимать совокупный образ животного и превращающий сражение из тысячи отдельных эпизодов в изменчивое, подвижное целое, можно называть по-разному. Древним китайцам он был известен как Дао, или Путь, присутствующий в мире абсолютно во всем и определяющий связи между вещами и явлениями. Опытным людям, мудрецам этот Путь виден во всем — от приготовления еды и плотницкого дела до войны или философии. Но, если хотите, можно говорить об энергии, жизненной силе, управляющей всем, что мы изучаем или делаем. Именно она, эта жизненная сила, определяет то, как функционирует каждая вещь (вещь как целое), как растут и развиваются связи. Она определяет не отдельные ходы фигур на шахматной доске, а всю игру в це
лом, включая характер игроков, решения, которые они принимают здесь и сейчас, весь их предыдущий опыт, воздействующий на сиюминутную ситуацию, удобные или неудобные стулья, на которых они сидят, взаимное влияние их темпераментов, — все это разом и одновременно.
Благодаря интенсивному погружению в свою профессиональную область на долгое время мастера начинают чувствовать всю совокупность изучаемого предмета. Они достигают точки, когда все это усваивается настолько, что перестает быть чем-то внешним, они больше не видят отдельных частей, приобретая взамен способность интуитивно ощущать целое. Они в прямом смысле видят или чувствуют жизненную силу.
В биологии, науке о живом, мы располагаем примером Джейн Гудолл, которая, наблюдая за шимпанзе, несколько лет прожила в дебрях Восточной Африки. Постоянно общаясь, взаимодействуя с ними, она достигла уровня, когда начала мыслить, как шимпанзе, и получила возможность изучить тонкости их социальной жизни на таком уровне, к которому даже близко не удалось приблизиться другим исследователям. Джейн обрела способность интуитивно понимать не только то, как действуют отдельные особи, но и механизм функционирования всей группы. Открытия, которые она сделала относительно социальной жизни шимпанзе, навсегда изменили наши представления об этих животных, но важно понимать, что эти открытия не стали менее достоверными от того, что Джейн сделала их благодаря проникновению на глубочайшие уровни интуиции.
Говоря о военном деле, можно обратиться к примеру Эрвина Роммеля, обладавшего, как известно, поразительной интуицией и уникальным умением предвосхищать события. Он будто наверняка знал планы противника и всякий раз нарушал их, нанося безошибочные удары по самым слабым звеньям вражеской обороны. Казалось, у этого человека есть глаза на затылке, а будущее ему возвещают оракулы. Все это он проделывал в пустынях Северной Африки, где четкое ориентирование на местности затруднено до крайности. Сила Роммеля, однако, не имела никакого отношения к оккультизму. Просто он был намного опытнее других генералов и не в пример лучше разбирался во всех аспектах военного дела. Он постоянно совершал вылеты в пустыню на личном самолете, изучая местность с высоты птичьего полета. Будучи квалифицированным и опытным механиком, Роммель превосходно знал конструкцию своих танков и их возможности. Что касается армии противника, то он не жалел сил на ее изучение, знал все подробности психологической обстановки в войсках, имел информацию и о генералитете. Он лично общался почти с каждым из своих солдат и потому ясно понимал, чего можно от них требовать. За что бы ни брался этот человек, к изучению дела он подходил с незаурядной отдачей, энтузиазмом и глубиной. Затем наступала стадия, когда Роммель твердо усваивал все составные части целого. Все данные будто сплавлялись, так что в его мозгу возникала полная, объемная и динамичная картина будущего боя и ощущение взаимодействия с процессом.
Способность такого полного интуитивного охвата целостной картины — это лишь вопрос времени. Поскольку было доказано, что после десяти тысяч часов практики в каком-либо занятии мозг в буквальном смысле изменяется, можно предположить, что такие возможности — результат дальнейшей трансформации, происходящей в мозгу после двадцати и более тысяч часов занятий своим делом. При такой громадной практике и недюжинном опыте мозг формирует связи, объединяющие разные типы информации. Мастера, таким образом, совершенно естественно и органично ощущают, как все взаимодействует между собой, причем закономерности и решения приходят к ним мгновенно. Такая стремительная форма мышления не определяется логикох! и поэтапностью — решения приходят в виде вспышек и озарений в моменты, когда мозг устанавливает соединения между разными формами знания, заставляя чувствовать реальное действие жизненной силы.
Кое-кто все же утверждает, что подобные интуитивные прозрения — процесс последовательный, поэтапный, просто проистекает все настолько быстро, что даже сами мастера не замечают этапов. Но давайте обратимся к истории какого-нибудь великого открытия, например теории относительности. Если уж сам Альберт Эйнштейн впоследствии не мог воссоздать ход и этапы рассуждений, приведших его к прозрению, тогда на каком основании мы должны считать, что такие этапы вообще существовали? Нам остается с уважением и доверием отнестись к опыту и свидетельствам великих мастеров, людей высочайшего самосознания и аналитического склада ума.
Было бы ошибкой считать, что мастера рабски следуют своей интуиции, пренебрегая рациональным мышлением и логикой.
Тем не менее было бы ошибкой считать, что мастера рабски следуют своей интуиции, пренебрегая рациональным мышлением и логикой. Во-первых, достичь этой высшей формы интеллекта они могут только благодаря многолетнему упорному труду, глубине своих познаний и развитию аналитических способностей. Во- вторых, пережив озарение, мастера неизбежно подвергают свою мысль проверке, подключая логическое мышление высочайшего уровня. В науке они подчас проводят месяцы и годы, проверяя истинность своего прозрения. Подолгу работать с внезапно пришедшими в голову интуитивными догадками, чтобы осмыслить и оформить их, приходится и в искусстве. Нам трудно это представить, потому что мы считаем взаимоисключающими интуицию и рациональное мышление, но в действительности они сосуществуют на высочайшем уровне и связаны между собой неразрывно. Рассуждения и доводы мастеров основываются на интуиции, интуиция же зиждется на сосредоточенности и логике. То и другое переплетено и объединено.
Хотя определяющим фактором в достижении мастерства и подобной интуиции является время, речь здесь идет не о времени как нейтральном или просто количественном факторе. Час размышлений шестнадцатилетнего Эйнштейна не адекватен часу, который старшеклассник проводит за решением задачки по физике. Нет гарантии, что
любой, кто будет изучать тот или иной предмет двадцать лет, непременно станет мастером. Время, ведущее к мастерству, зависит от усердия, напряжения и сосредоточенности.
Нет гарантии, что любой, кто будет изучать тот или иной предмет двадцать лет, непременно станет мастером. Время, ведущее к мастерству, зависит от усердия, напряжения и сосредоточенности.
Значит, самое главное для достижения этого высшего уровня интеллектуальной деятельности — сделать наши годы качественными, насыщенными и плодотворными. Мы должны не просто впитывать информацию, а усваивать ее, делать своей, отыскав способ использования полученных знаний на практике. Наша задача — искать и находить связи между отдельными изучаемыми предметами, те скрытые законы, которые нам предстоит постигать на этапе ученичества. Пережив неудачу или провал, не стремитесь, оберегая самолюбие, поскорее забыть о них. Наоборот, анализируйте случившееся, стараясь определить, что сделано не так, чтобы не повторять ошибок. По мере продвижения вперед подвергайте сомнению некоторые исходные посылки и воззрения, которым научились за это время. Затем приступайте к их проверке, экспериментируйте, действуйте все активнее. На всех этапах, подводящих вас к мастерству, действуйте энергично, с полной отдачей. Каждое мгновение, каждое впечатление становится важным и значимым уроком. Будьте всегда начеку, действуйте осмысленно — механический, формальный подход исключен.
Наилучшим примером такого использования времени для достижения мастерства служит Марсель Пруст, чей великий роман «В поисках утраченного времени» повествует как раз об этом. Французское слово perdu, переведенное, как «утраченное», имеет и другое значение — «потерянное, истраченное впустую». Сам Пруст и многие из тех, кто знал его молодым человеком, едва ли могли поверить, что именно он сумеет стать мастером, потому что на первый взгляд впустую расточал бесценное время. Казалось, этот повеса ничем всерьез не занят, только читает, прогуливается, пишет нескончаемые письма, развлекается на балах, спит с утра до вечера да публикует поверхностные заметки в светской хронике. Взявшись наконец за переводы Рёскина, Пруст и здесь, как казалось, занимался необязательными делами: например, посещал описанные у Рёскина места — никакому другому переводчику такое бы и в голову не пришло!
Писатель и сам постоянно винил себя в том, что столько времени впустую растратил в молодости и потому сумел достичь лишь немногого. Но эти его сетования нельзя принимать всерьез, ведь дело обстояло не совсем так. Пруст никогда не сдавался и не бросал задуманного. Несмотря на физическую слабость, хрупкое здоровье, приступы депрессии, он не оставлял стараний и неуклонно расширял горизонты своих познаний. Он без устали и неотступно шел к цели. Даже минуты слабости и сомнений служили ему толчком для движения вперед, напоминая о том, как мало осталось впереди. Пруста отличало глубокое осознание предназначения, главной цели, оправдывающей все его странности, цели, которую он был призван исполнить, написав свою эпопею.
Двадцать последних лет жизни Пруста качественно отличались от двадцати лет жизни заурядного человека, и отличие это — в интенсивности его внимания ко всему. Он не просто читал книжки, а детально анализировал их, дотошно,
«по косточкам», разбирал и извлекал важные уроки, применимые к его жизни.
Двадцать последних лет жизни Пруста качественно отличались от двадцати лет жизни заурядного человека, и отличие это — в интенсивности его внимания ко всему. Он не просто читал книжки, а детально анализировал их, дотошно, «по косточкам», разбирал и извлекал важные уроки, применимые к его жизни. Прочитанное откладывалось в его памяти, плюс ко всему, обогащая ее разными стилями письма, способными сделать ярче его собственный. Марсель не просто вращался в свете — изучив людей до тонкости, он видел все их тайные побуждения. Он не копался в себе, но так глубоко проникал на разные уровни сознания, которые обнаруживал в своей душе, что испытывал озарения, объясняющие механизмы памяти и предвосхитившие некоторые открытия в нейропсихологии. Он не просто переводил, а стремился проникнуть в сознание самого Рёскина, познать и перенять его образ мыслей. Мало того, Пруста не ослабила даже смерть матери, он и эту ситуацию использовал для усиления развития. С ее уходом он в отчаянии стал писать для самого себя, а в результате нашел выразительные средства для того, чтобы описать взаимные чувства в книге, над которой работал. Позднее он уподоблял свои переживания семенам, а работу над романом — труду садовника, который заботится и ухаживает за растениями, пустившими корни много лет назад.
Благодаря своим усилиям Пруст из подмастерья вырос в зрелого писателя и переводчика, а потом и умелого романиста, точно знавшего, о чем ему писать, как должен звучать голос рассказчика и как ему приступить к своему предмету.
После того как Пруст приступил к работе над романом, с ним произошло третье преображение. Воспоминания и мысли хлынули потоком. Книга росла, расширялась, но писатель не терял контроля, внутренним чутьем постигая, какой она станет и как отдельные кусочки мозаики лягут в общий узор. Необъятная эпопея жила и дышала в его сознании. Он, в свою очередь, жил в каждом из персонажей и во всем срезе французского общества, о котором писал.
Любой свой промах, помеху в работе или препятствие мы должны рассматривать как испытания в пути, как семена, которые мы сажаем, чтобы вырастить и получить плоды, — нужно только знать, как за ними ухаживать.
Особенно важно то, что он полностью сливался с рассказчиком (который, собственно, и был Прустом), открываясь читателям настолько, что у них возникает чувство, что они изнутри воспринимают переживания другого человека. Достичь этого удивительного эффекта Прусту позволила сила интуиции, развившаяся в результате тридцати лет непрерывной работы и анализа.
И нам, как Прусту, тоже необходимо поддерживать в себе чувство предназначения, ощущая связь с ним постоянно. Каждый из нас неповторим и уникален, а цель уникальности именно в этом. Любой свой промах, помеху в работе или препятствие мы должны рассматривать как испытания в пути, как семена, которые мы сажаем, чтобы вырастить и получить плоды, — нужно только знать, как за ними ухаживать.
Ни один миг не пройдет даром, если вы внимательны и извлекаете уроки из любой ситуации. Постоянно и с усердием занимаясь предметом, к которому направляет вас призвание, атакуя его с разных сторон и рассматри-
вая во всевозможных плоскостях, вы удобряете почву для того, чтобы эти семена пустили корни. Сейчас вы можете и не видеть, во что все это выльется впоследствии, но выльется, уж поверьте. Ни в коем случае не теряйте связи с делом своей жизни, и тогда, сами того не сознавая, при любом жизненном повороте вы будете делать верный выбор. Со временем мастерство придет к вам.
Интуиция высшего уровня, о которой мы сейчас толкуем, имеет прямое отношение к нашему развитию как разумных животных. Важно понимать, что у этого явления есть эволюционная цель, имеющая непосредственное отношение к временам, в которые мы живем.
Происхождение совершенной интуиции
Оса аммофила — Интуиция и наши древние предки — Мнемонические связи — Бобби Фишер и связи мозга — Обработка сложной информации — Толерантность к хаосу — Наращивание объема памяти — Примеры высокой интуиции и юношеской свежести восприятия в преклонном возрасте
Почти для всех животных проворство и скорость реакции — важнейшее свойство, позволяющее выжить. За считаные секунды может решиться, окажешься ли ты в зубах хищника или избежишь гибели. В процессе эволюции у животных появились сложные инстинкты, позволяющие действовать быстро, не теряя времени. Инстинктивная реакция мгновенна и запускается определенными стимулами. Порой животные обладают инстинктами, настолько точно настроенными на конкретные обстоятельства, что кажется, будто они наделены сверхъестественными способностями.
Возьмем, к примеру, осу аммофилу. Самка аммофилы с непостижимой скоростью жалит самых разных животных — пауков, жуков, гусениц, — причем наносит удар в определенное место, парализуя, но не убивая жертву. В парализованное животное аммофила откладывает яйца, обеспечивая будущие личинки свежим мясом на несколько дней. У каждой из потенциальных жертв точки поражения расположены в разных местах — гусеницу,
например, нужно ужалить не в одну, а в три точки, иначе полностью ее не парализовать. Операция настолько непроста, что иногда аммофила промахивается и умерщвляет объект нападения вместо того, чтобы только обездвижить. Но ее потомство, однако, благополучно выживает — значит, большинство ударов точны. Все происходит настолько стремительно, что у осы нет времени раздумывать, определяя, какое именно животное находится перед ней и куда нужно нанести удар. Кажется, что оса видит жертву насквозь или чувствует ее нервные узлы.
Свой набор инстинктов был и у наших древних предков, многие из этих инстинктов и по сей день таятся в нас. Однако по мере того, как наши предки учились думать и рассуждать, менялись и обстоятельства их жизни, так что они все меньше и меньше зависели от инстинктов.
Чтобы разобраться в особенностях поведения животных, которых они выслеживали, первобытным людям требовалось научиться сопоставлять конкретные сиюминутные действия животного с другими его действиями, подсмотренными ранее. Такие же умозаключения приходилось делать в поисках пищи или при вычислении маршрута, когда совершались долгие пешие переходы. Получив способность отстраняться от непосредственных обстоятельств и постигать закономерности, наши предки обрели мощный интеллект, но это преимущество несло с собой и большую опасность — объем информации, который следовало обрабатывать мозгу, постоянно рос, и одновременно с этим падала скорость реакции на происходящее.
Это могло обречь нас как биологический вид на гибель, если бы не могучая компенсация — сила развивающегося человеческого мозга. Годами охотясь на животных определенных видов и изучая природу вокруг себя, наши предки постигали окружающий мир во всей его сложности. Изучая особенности поведения животных, они могли предвидеть, где может напасть хищник, и чувствовали, где таится добыча. Они так подробно исследовали те места, где жили и охотились, что одолевали расстояния быстро и безопасно, не раздумывая и не вычисляя. Другими словами, у наших предков постепенно вырабатывалась примитивная форма интуиции. Длительный опыт и практика частично компенсировали утраченную стремительность инстинктов, и на смену инстинктивной реакции пришла реакция интуитивная. Уже на этом уровне развития интуиция заметно превосходила инстинкты; поскольку она не была напрямую привязана к определенным ситуациям или стимулам, ее можно было применять в гораздо более широком спектре обстоятельств.
Мозг наших предков еще не был обременен информацией, которая придет с развитием языка и непростыми условиями жизни в больших группах. Находясь в непосредственной и тесной связи с окружающим миром,древние люди развивали чувство интуиции в кратчайшие сроки. А вот для нас, живущих в неизмеримо более сложных обстоятельствах, этот процесс может занять от пятнадцати до двадцати лет.
Мозг наших предков еще не был обременен информацией, которая придет с развитием языка и непростыми условиями жизни в больших группах. Находясь в непосредственной и тесной связи с окружающим миром, древние люди развивали чувство интуиции в кратчайшие сроки. А вот для нас, живущих в неизмеримо более сложных обстоятельствах, этот процесс может занять от пятнадцати до двадцати лет. И все же наша интуиция — интуиция высшего порядка — напрямую соотносится с той примитивной версией.
Интуиция, будь то примитивная или высшая, тесно связана с памятью. Любая информация, которую мы усваиваем, сохраняется в нервных связях нашего мозга. Устойчивость и долговечность этих связей зависит от количества повторов, от яркости впечатления и от концентрации нашего внимания. Если мы вполуха слушаем учителя на уроке иностранного языка, материал вряд ли будет усвоен. Если же мы попадем в страну, где говорят на этом языке, если те же слова повторяются в определенных ситуациях, все меняется. Мы становимся внимательными, сосредоточенными, и след в памяти будет гораздо прочнее.
Согласно модели, разработанной психологом Кеннетом Бауэрсом, всякий раз, когда мы сталкиваемся с проблемой — надо узнать кого-либо, надо вспомнить слово или фразу, — мнемонические связи в мозге активизируются, и ответ на вопрос направляется по определенным путям. Все это происходит на подсознательном уровне. Если определенная связь активирована в достаточной степени, мы вспоминаем имя человека или подходящую к случаю фразу. Таковы простейшие формы интуиции, и подобные озарения приходят к нам в повседневной жизни постоянно. Но едва ли кто-то сумеет поэтапно воссоздать ход рассуждений, позволивших нам припомнить забытое имя.
У людей, которые годами изучают какой-то предмет или занимаются изысканиями в некой области, развивается такое множество мнемонических связей и путей, что их мозг, находясь в непрерывном поиске, выбирает соединения между различными блоками информации. Сталкиваясь со сложной проблемой, мозг ускоряет процесс поиска, ведя его в сотнях направлений на уровне подсознания, подбирая сочетание, в котором может быть скрыт правильный ответ. Когда активными становятся все возможные связи, идеи и решения появляются во множестве, словно искры. Те, что оказываются потенциально интересными, заслуживающими рассмотрения, задерживаются в памяти для дальнейшей, уже сознательной обработки. Человек не тратит время на то, чтобы рассуждать логически, приходя к ответу постепенно, шаг за шагом, — вместо этого происходит другое: готовый ответ появляется на уровне сознания, производя впечатление внезапной вспышки.
Огромнейшее число связей, объединяющих в памяти воспоминания и впечатления, позволяет мозгу мастера, исследуя их, достигать широчайшего охвата, по объему и глубине сопоставимого с реальным миром, и создавать при этом ощущение жизненной силы.
Шахматист Бобби Фишер многократно оказывался в сложных игровых ситуациях; он наблюдал разные реакции и ходы своих противников, и все это закреплялось в его памяти в виде мощных связей. Он усвоил и запомнил громадное множество вариантов. На каком-то этапе все эти связи приобрели свойство мгновенно соединяться, давая Фишеру чувство прозрения, ощущения, что он видит игру в целом. Отныне Фишер видел не просто ходы шахматных фигур, а припоминал длинные последовательности, большие фрагменты партий, которые представлялись ему некими линиями силы на доске, которая воспринималась как единое целое. С таким чувством игры он заманивал противников в ловушку, прежде чем те успевали осознать происходящее, и приканчивал их быстро и безошибочно, подобно аммофиле, наносящей свой парализующий удар.