Жадное стремление Леонардо к познанию самой сути жизни через изучение подробностей и деталей подвело его к серьезному изучению анатомии человека и животных. Ему хотелось знать предмет досконально и, изображая человека или кошку, представлять, как они устроены и внутри, и снаружи. Он собственноручно вскрывал трупы, распиливал кости и черепа, с религиозной истовостью посещал судебные аутопсии, внимательно и пристально изучал строение мышц и нервов. Его анатомические зарисовки намного опередили свое время по точности и реализму.
Другим художникам из-за этого повышенного внимания к мелочам Леонардо казался чудаком, если не безумцем, однако в его законченных произведениях можно заметить и почувствовать результаты такой неустанной работы. Ни у одного из его современников пейзаж на заднем плане не выписан с такой тщательностью. Каждый цветок, ветка, листик или камень изображены любовно, всё пронизано жизнью. Но эти задние планы несли не чисто декоративную функцию. Применяя эффект, известный как сфумато (одна из отличительных особенностей письма Леонардо), художник смягчал, приглушал отдельные фрагменты фона до такой степени, что они казались воздушными, окутанными дымкой и почти сливались с фигурой на переднем плане, создавая особый волшебный эффект. В этом нашла воплощение идея Леонардо о том, что все в жизни взаимосвязано и так или иначе соединено.
Леонардо не раз приходилось слышать истории о юнцах, которые тайком пробирались в чужие дома, где висели его полотна, чтобы упасть у ног изображенных там обольстительных женщин или припасть к их губам.
Лица женщин на портретах Леонардо производили удивительное воздействие на зрителей, особенно на мужчин, которые, случалось, могли воспылать любовью к изображенным в религиозных сценах женским персонажам. Между тем в выражении лиц не было чувственности, но загадочные улыбки и удивительная, светящаяся кожа производили сногсшибательный эффект. Леонардо не раз приходилось слышать истории о юнцах, которые тайком пробирались в чужие дома, где висели его полотна, чтобы упасть у ног изображенных там обольстительных женщин или припасть к их губам.
Прославленная «Мона Лиза» была повреждена еще в прошлом многократными попытками расчистить и реставрировать ее, поэтому сейчас нам трудно представить, какой она была изначально и чем поражала современников. К счастью, мы располагаем свидетельством Вазари, описавшим картину еще до того, как она была безнадежно изменена: «Ресницы, сделанные наподобие того как действительно растут на теле волосы, где гуще, а где реже, и расположенные соответственно порам кожи, не могли бы быть изображены с большей естественностью. Нос с его прелестными отверстиями, розоватыми и нежными, кажется живым. Рот, слегка приоткрытый, с краями, соединенными алостью губ, с телесностью своего вида, кажется не красками, а настоящей плотью. В углублении шеи при внимательном взгляде можно видеть биение пульса».
Спустя несколько столетий после смерти Леонардо его произведения продолжают восхищать, волновать и завораживать зрителей. Многих охранников, нанимающихся в музеи по всему миру для того чтобы стеречь произведения Леонардо, приходится увольнять из-за их странного, напоминающего одержимость отношения к картинам. Произведения Леонардо чаще других становятся жертвами вандалов — это лишний раз указывает на удивительную силу его искусства, возбуждающего в людях сильнейшие, подчас неодолимые эмоции.
Серьезнейшей проблемой для художников эпохи Леонардо да Винчи был постоянный прессинг и необходимость представлять заказчикам все новые и новые произведения. Приходилось поддерживать довольно высокий темп, чтобы не остаться без заказов и постоянно быть на виду у публики. Это не могло не влиять на качество работы. Появился даже стиль, следуя которому живописцы могли, не тратя много времени, создавать на своих холстах эффекты, производившие большое впечатление на поверхностную, неискушенную публику. Для достижения таких эффектов годились яркие краски, необычные композиции и сочетания цветов, драматичные, с театральным пафосом сцены. Были и неизбежные потери — художники вынужденно пренебрегали деталями, выписывая фон и даже самих людей, изображаемых на портретах. Цветам, деревьям, кистям рук не уделялось большого внимания — отвлекать от них взгляд зрителя был призван поверхностный глянец. Юный Леонардо заметил эту тенденцию сразу, как только приступил к работе в мастерской, и ужаснулся. Причин тому было целых две — он терпеть не мог спешку в любом деле и обожал погружаться в детальное изучение каждого предмета, любил подробности как таковые. Поверхностные эффекты не интересовали его. Им двигал жадный интерес к жизни, стремление познать разные ее формы, понять их изнутри, ухватить, постичь наполняющую их силу и как-то суметь перенести все это на плоскую поверхность. Так и получилось, что, не вписавшись в общую тенденцию, Леонардо пошел своей дорогой, на которой соединились наука и искусство.
с
На этом пути ему поневоле пришлось стать энциклопедистом, или, как он сам это называл, «универсалом», ибо о каждой вещи, каждом объекте он хотел узнать со всех сторон, и знания эти приходилось приумножать и расширять постоянно, пока оставалось в мире то, что можно было изучать. Благодаря такой истовой сосредоточенности на деталях этого мира, Леонардо да Винчи прозревал суть самой жизни, и это свое понимание удивительной жизненной силы смог передать дальше, донести до нас в своих шедеврах.
Занимаясь своей собственной работой, следуйте путем Леонардо. Как правило, людям не хватает терпения на то, чтобы погрузиться в тему, впитывая тончайшие нюансы и штрихи, являющие собой неотъемлемую часть дела. Многих посещает искушение сделать ставку на яркие, но поверхностные эффекты и поднять шумиху. Они мыслят грубыми мазками кисти, работают наспех. И пренебрежение деталями неизбежно выявляется в конечном результате труда — произведения не производят на публику глубокого впечатления, оставляют равнодушными, если они и привлекают внимание, то лишь поверхностное и минутное.
Отнеситесь к плоду своей работы иначе — это ваше детище, оно живо, оно обладает своим лицом, своим характером. Оно может быть красочным, харизматичным, а может получиться бледным и безжизненным.
Отнеситесь к плоду своей работы иначе — это ваше детище, оно живо, оно обладает своим лицом, своим характером. Оно может быть красочным, харизматичным, а может получиться бледным и безжизненным. Напри
мер, персонаж романа станет для читателя живым в том случае, если писатель будет работать, стараясь вообразить своего героя как можно подробнее, во всех деталях. И совершенно не обязательно описывать все эти детали на бумаге — читатель все равно почувствует, интуитивно ощутит, насколько глубоко автор исследовал материал, ведь от этого зависит, плоским или объемным получился у него герой. Любой предмет, любое существо представляют собой сложный сплав многочисленных, расположенных на разных уровнях деталей, связанных и оживляемых жизненной силой. Относитесь к своему делу как к чему-то одушевленному, и вы ясно увидите, что такое ваш путь к мастерству: изучать и постигать все эти детали в полноте, стремиться почувствовать жизненную силу, их наполняющую. И тогда вы без усилий сможете выразить ее, эту силу, в своей работе.
5. Расширяйте свой кругозор — всеохватность
МЫШЛЕНИЯ
Фредди Роуч
В начале карьеры тренера Фредди Роучу казалось, что он достаточно хорошо разбирается в боксе, чтобы преуспеть. (Больше информации о Роуче вы найдете в первой и третьей главах.) Он не один год выходил на ринг как боксер-профессионал, понимал и чувствовал игру. Его наставником был легендарный Эдди Фатч, который, помимо других, тренировал самого Джо Фрейзера.
Когда в конце восьмидесятых спортивная карьера Роуча была окончена, он несколько лет помогал Фатчу на добровольных началах. Уже как тренер, Роуч разработал оригинальную методику подготовки боксеров с использованием тренировочных перчаток — «лап». Роуч сам вел с боксерами спарринг, обучая их прямо на ринге, во время боя. Это делало его наставления более наглядными. Для Фредди было важно установить отношения с каждым из его подопечных, и он серьезно над этим трудился. Наконец, он ввел в практику просмотр и подробный разбор видеозаписей выступления соперников. Это
позволяло досконально изучить их стиль и выработать эффективную стратегию боя.
И все же, несмотря на явные преимущества разработанной им системы, Фредди казалось, что чего-то ему недостает. На тренировках все шло отлично, но во время боев он частенько наблюдал из своего угла, как спортсмены, забыв все, чему он их учил, действуют на свой страх и риск или, в лучшем случае, применяют только малую часть «заготовок». Иногда, конечно, боксеры были настроены на одну волну с ним, но по большей части эти настройки почему-то сбивались. Такое положение дел отражалось и на количестве одержанных побед — показатели были неплохие, но не блестящие, как хотелось бы.
Фредди вспоминал себя в юности, когда он выходил на ринг, будучи подопечным Фатча. С ним ведь было то же самое — на тренировках все получалось, зато на соревнованиях, в разгар схватки, поучения тренера куда-то улетучивались, и он начинал импровизировать. Положа руку на сердце, в Фатче как тренере ему всегда чего-то не хватало. Тот честно отрабатывал с ним приемы и отдельные элементы боя (защиту, нападение, работу ног), но при этом ощущения целостной картины боя, общей стратегии у Роуча никогда не возникало. Отношения у них с Фатчем не были очень уж близкими, поэтому на ринге, в стрессовой ситуации, Фредди возвращался к собственной, естественной для него манере. Кажется, аналогичная проблема появилась теперь и у его подопечных.
Пытаясь нащупать способ решения этой проблемы, Роуч задумался над тем, как дать своим ученикам ощущение целостной картины боя. Он хотел, чтобы они держали «сценарий» в голове и следовали ему на протяжении всего поединка, сохраняя связь с тренером.
Для начала Роуч перенес основной акцент на работу с «лапами». С каждым из своих подопечных Роуч проводил длительные, по несколько раундов, схватки. Он все больше начинал чувствовать их. Ему передавался настрой учеников, он буквально кожей ощущал степень их собранности и даже то, насколько боксеры готовы усваивать его уроки. Не говоря ни слова — в этом не было нужды, — он мог воздействовать на настроение своих подопечных и помочь им сфокусироваться на бое.
Роуч, которого на первую тренировку привели в возрасте шести лет, мог в любой момент с закрытыми глазами сказать, в какой части ринга находится. Тренируя боксеров, он и им передавал свое чувство пространства, загоняя в неудобные позиции, подпуская на слишком близкое расстояние, чтобы ученики на собственной шкуре ощутили, какая в этом кроется опасность. Также он показывал разные способы, позволяющие избегать подобных ситуаций.
В один прекрасный день, просматривая запись боя потенциального соперника, Роуч вдруг подскочил — черт, да он подходит к этим просмотрам совершенно неправильно! Все внимание он концентрирует на стиле ведения боя, то есть на том, что сознательно контролируется и меняется в зависимости от ситуации. Нужно-то совсем другое, осенило его: куда важнее подмечать непроизвольные движения, которые трудно взять под контроль. Подобные «штучки» имеются у каждого боксера, и они могут поведать о потенциально слабых сторонах. Наблюдение за индивидуальными особенностями может дать куда более объективное представление о сопернике, позволит почувствовать его, прикоснуться к его душе и сердцу.
Роуч принялся заново пересматривать видеоматериалы, но поначалу дело двигалось плохо. У него ушел не один день на то, чтобы заметить что-то стоящее. Зато, по многу часов наблюдая за тем или иным боксером, он начинал вживаться в него, понимать характер его перемещений и даже предвосхищать его мысли. В конце концов он нашел и то, что искал, — особые привычки. Это была, например, манера едва заметно кивать головой перед тем, как нанести определенный удар. Теперь Роуч ясно видел это в записях боев. Со временем он научился выискивать подобные «штучки» намного быстрее.
На базе своих открытий Роуч разработал полноценную, сложную стратегию подготовки, подразумевающую большую подвижность и маневренность. В зависимости от того, как показывал себя противник в первом раунде, в перерыве Роуч мог предложить своему подопечному подходящий вариант действий. Его стратегия охватывала весь поединок в целом. При необходимости подопечный Роуча мог уступить в одном или даже двух раундах, не теряя при этом контроля над общей ситуацией. Благодаря работе с «лапами» Роуч мог до бесконечности оттачивать тактические ходы, доводя их до совершенства. Изучив слабости противника, он мог показать своим подопечным, как их использовать, чтобы выиграть поединок. Накануне поединка прорабатывалось несколько разных вариантов ведения боя, выбор же зависел от того, как поведет себя соперник в первом раунде. У боксеров Роуча все чаще появлялось ощущение, что они уже бились с соперником и одержали победу, — чаще всего так и выходило на самом деле.
?
Теперь у Роуча возникали совершенно другие чувства и впечатления. Единение с подопечными стало абсолютным. Способность Роуча как тренера видеть картину поединка в целом — настрой противника, способ доминирования в пространстве ринга в каждом раунде, стратегию боя и путь к победе — прочно впечаталась в мышцы и нервы каждого из его учеников. Роучу казалось, будто это он сам наносит удар за ударом, и от схватки он получал настоящее, высшее удовлетворение. С нарастающей радостью он наблюдал за тем, как его ученики постепенно выматывают соперников, предвосхищая их движения и словно читая их мысли.
Процент побед учеников Роуча подскочил вверх до беспрецедентного в истории бокса уровня. Это касается не только самого звездного его ученика — Мэнни Пакьяо, но практически всех его спортсменов. После 2003 года Роуч пять раз был назван Тренером года — ранее ни один из тренеров не удостаивался этой чести более двух раз. Можно с уверенностью сказать, что в современном боксе тренеру Фредди Роучу нет равных.
Внимательно познакомившись с профессиональным путем Фредди Роуча, мы можем видеть наглядный пример движения человека к мастерству. Его отец, сам в прошлом боксер и чемпион в полулегком весе, определил своих сыновей в спорт едва ли не с пеленок. Фредди приступил к тренировкам, когда ему исполнилось шесть лет, и продолжал занятия до восемнадцати, после чего стал заниматься боксом уже профессионально. К двенадцати годам занятий нужно добавить серьезность его отношения к тренировкам и поглощенность спортом. За последующие шесть лет, пока из-за травмы не пришлось прекратить выступления, Фредди провел сорок три боя — весьма напряженный график. Ему нравилось работать в спортзале, поэтому тренировкам он посвящал гораздо больше времени, чем любой другой боксер. Сойдя с ринга, Роуч не оставил спорт, продолжая посещать зал Эдди Фатча и помогая ему. К тому моменту, когда ему самому пора было становиться тренером, он набрал столько часов тренировок, что воспринимал боксерские поединки с куда большей глубиной и широтой, чем прочие тренеры. Потому-то, когда он почувствовал возможность для дальнейшего роста и перехода и новое качество, это интуитивное чувство основывалось на годах практического опыта. Воодушевленный этим, Роуч сумел проанализировать собственную работу и точно определить собственные недостатки.
Роуч не понаслышке знал,сколь многое в боксе определяется психологией.
У боксера, выходящего на ринг с ясным пониманием цели и стратегии боя, с уверенностью в себе, залогом чего
Роуч не понаслышке знал, сколь многое в боксе определяется психологией. У боксера, выходящего на ринг с ясным пониманием цели и стратегии боя, с уверенностью в себе, залогом чего является полноценная подготовка, шансов на победу неизмеримо больше. Но одно дело понять это, а другое — придумать, как вселить эту уверенность в спортсменов. Перед поединком их слишком многое отвлекает, а во время схватки так легко поддаться эмоциям под градом ударов, чтобы любые стратегии напрочь вылетели из головы. Все тщательно обдумав, Роуч научился атаковать эти сложности с двух сторон: сначала разрабатывал всесторонний и гибкий план пое-
О
г* является полноценная подготовка, шансов на победу неизмеримо больше.
динка, исходя из тщательного изучения особенностей и привычек противника, а потом переносил все это в подсознание своего ученика, проводя с ним многочасовые тренировки «в образе» будущего соперника. На этом уровне тренировки состояли не из отработки отдельных элементов и приемов, как делают обычно. Сложные, комплексные подготовительные бои напоминали скорее симуляцию предстоящего поединка, повторяемую многократно. На то, чтобы отработать эту уникальную систему, ушли годы проб и ошибок, неудач и счастливых озарений, но когда все сложилось — успех был просто феерическим.
В любой соревновательной среде, где есть конкуренция, обязательно имеются победители и проигравшие, а побеждают неизбежно те, кто обладает более широким кругозором и всеохватностью мышления. Причина проста: такой человек мыслит не узко, ограничиваясь впечатлением от текущего момента, но может осмыслить всю картину и тщательно спланировать будущие события. Он видит на много ходов вперед, тогда как большинству доступна лишь картина настоящего. Их решения определяются тем, что происходит непосредственно здесь и сейчас; они легко впадают в панику, поддаются эмоциям, придавая проблемам и ситуациям преувеличенное значение, которого те в действительности не имеют. Движение к мастерству естественным образом будет способствовать расширению вашего сознания, увеличивая кругозор. Тем не менее всегда имеет смысл позаботиться о себе и ускорить процесс, приучая себя к постоянному расширению перспективы. Это вы можете делать, постоянно напоминая себе об общей и главной цели работы, которую выполняете, и о том, как это связано с теми задачами, которые вы ставите перед собой на будущее. С какой бы загвоздкой вы ни столкнулись, учитесь анализировать ее, чтобы понять, как она связана с общей картиной. Если, положим, ваша работа не имела ожидаемого успеха, терпеливо рассмотрите ситуацию со всех сторон, пока не найдете источник проблемы. Недостаточно просто знать своих конкурентов или соперни-
ков — старайтесь изучить их и выявить их слабости. «Смотри на вещи шире и продумывай на несколько шагов вперед» — эта фраза должна стать вашим девизом. Такие тренировки ума облегчат вам движение к мастерству и помогут уйти далеко вперед от соперников.
и
6. Откройтесь перед другими — перспектива наизнанку Дэниел Эверетт
Как уже рассказывалось во второй главе, в декабре 1977 года Дэниел Эверетт со своей женой Керен и двумя детьми прибыл в глухую, удаленную деревушку в амазонских дебрях Бразилии. Здесь им предстояло провести следующие годы жизни — без малого двадцать лет. Деревня принадлежала туземцам племени, равномерно рассеянного по области, носящей название Пираха, племя тоже называлось пираха. Эверетта направили сюда после окончания Летнего института лингвистики — христианской организации, готовившей будущих миссионеров.
Руководство института считало племя твердым орешком, а язык туземцев — почти не поддающимся расшифровке и одним из самых сложных для изучения иностранцем. Веками пираха вели очень замкнутую жизнь, не смешиваясь с другими племенами и противясь любым попыткам ассимилировать их. Они так долго существовали в полной изоляции, что в конце концов не осталось никого вне племени, кто понимал бы язык пираха и мог с ними объясниться. После Второй мировой войны к пираха несколько раз направляли миссионеров, но наладить общение не удавалось: несмотря на профессиональную подготовку и незаурядные лингвистические способности, эти люди отзывались о языке пираха как о головоломном и исключительно трудном для понимания.
Дэниел Эверетт был одним из самых способных и многообещающих среди лингвистов, проходивших обучение в Институте лингвистики. Предложение отправиться к пираха и попытаться разгадать их тайну вызвало у него взрыв воодушевления. Родители его жены в свое
время были миссионерами где-то в Бразилии, и детство Керен проходило в среде, не особо отличавшейся от поселения пираха.
Семья отправилась на место с радостью, и в первые же месяцы Эверетт, казалось, добился успехов. Ему удалось понять отдельные слова, и он даже мог объясняться короткими фразами. Работал он без устали и постоянно носил при себе на поясном ремне библиографические карточки.
Жизнь в племени давалась довольно трудно, хотя пираха держались миролюбиво. Дэниелу было приятно общаться с туземцами, и он надеялся, что они приняли его. Однако вскоре он почувствовал, что не все так гладко.
Часть методики Института лингвистики состояла в погружении в туземную культуру — считалось, что это создает оптимальные условия для изучения языка. Миссионеров, по сути, бросали на произвол судьбы, предоставляя им осваиваться среди туземцев без какой-либо опоры. Эверетт, сам того не желая, держался с пираха не на равных, ощущая свое превосходство над отсталым народцем. Осознал он это далеко не сразу, а только после нескольких случаев, происшедших в деревне.
Начать с того, что, прожив среди пираха всего несколько месяцев, его жена и дочь заболели малярией и чуть не умерли. Дэниела неприятно поразило полное отсутствие сочувствия со стороны туземцев. Немного позже супруги изо всех сил старались вытянуть заболевшего туземного ребенка. Сами пираха были уверены, что ребенок не выживет, и усилия белых людей воспринимали как досадную помеху. Через несколько дней ребенок умер — пираха влили ему в горло алкоголь. Как ни пытался Дэниел найти оправдание этому поступку, он не мог преодолеть неприязнь. В другой раз мужчины племени без всякой видимой причины, но под воздействием алкоголя искали его, чтобы убить. Дэниел спрятался, угроза миновала, и ничего подобного впредь не происходило, однако этот случай породил беспокойство за безопасность семьи.
Но гораздо сильнее всех тревог было его разочарование от самих пираха. Эверетт много читал о туземцах бассейна Амазонки, и пираха на фоне других явно недотягивали по всем меркам, да и вообще казались какими-то странными. У них практически отсутствовала материальная культура — не было сколько-нибудь серьезных орудий труда, художественных ремесел, не было ни нарядов, ни украшений. Если женщине требовалась корзина, она обходилась парочкой пальмовых листьев — переплетала их на скорую руку, использовала раз-другой, а потом выбрасывала за ненадобностью. Пираха не придавали значения вещам и ничего не сохраняли. Ритуалов и обрядов тоже было немного, а фольклор и мифотворчество, насколько мог судить Эверетт, практически отсутствовали.
Однажды Дэниел проснулся, услышав шум. Пираха пребывали в возбуждении — насколько миссионер понял, в деревню явился дух, живший на облаках, и предупредил туземцев, что в джунгли сегодня ходить опасно. Дэниел долго всматривался в ту сторону, куда смотрели пираха, но ничего такого не увидел. В эту минуту пираха напоминали ему то ли подростков-бойскаутов, то ли компанию хиппи — никчемное племя, каким-то образом утратившее свою собственную культуру, если она вообще существовала.
Все нарастающее напряжение было связано и с неудачами в его собственной работе. Эверетт немного продвинулся в изучении языка, но, удивительно, чем больше слов и фраз он выучивал, тем больше возникало вопросов и неясностей. Ему казалось, что он освоил определенное выражение, но тут же выяснялось: оно означает что-то совсем другое или его значение намного шире, чем он мог представить. Подрастающие в деревне малыши легко и свободно осваивали язык — ему же, лингвисту, столько времени живущему среди пираха, он не давался. Но однажды случилось то, что, как вспоминал впоследствии Дэниел, оказалось переломным моментом.
Тростниковая крыша дома, где жила его семья, прохудилась, ее нужно было подновить, и он обратился за помощью. Вроде бы он жил в довольно тесном контакте с пираха, однако никогда еще не ходил с ними в джунгли. На этот раз ему пришлось отправиться в самую глубь — именно там можно было собрать материал, пригодный для ремонта. В этом коротком походе ему внезапно открылись новые, совершенно неожиданные черты пираха. Сам он шел по джунглям, производя много шума и оступаясь, а индейцы, казалось, скользили по зарослям, не задев ни единой веточки. Отстав, Дэниел остановился, чтобы перевести дух. До него донеслись странные звуки — пираха явно переговаривались, только вместо слов раздавался свист. Миссионеру стало ясно, что в джунглях эти люди пользуются другой системой коммуникации, идеально закамуфлированной под звуки леса. Превосходный способ обмениваться информацией, не привлекая к себе внимания, а для охоты настоящая находка!
Теперь Эверетт стал чаще сопровождать пираха на вылазках в джунгли, и его уважение к ним все возрастало. Они видели и слышали то, чего не замечал он сам, — ядовитых змей, признаки чего-то необычного или подозрительного. Время от времени, даже не в сезон дождей, выпадали осадки, и туземцы, будто обладая шестым чувством, всегда знали о приближении дождя заранее. (Да что там погода, пираха каким-то непостижимым образом за несколько часов узнавали, к примеру, о предстоящем прибытии самолета, — Эверетт представить не мог, как им это удается!) Каждый квадратный дюйм джунглей, каждое растение эти люди знали как свои пять пальцев. По виду пузырей или ряби на реке они мгновенно понимали, упал ли в воду камень или под водой прячется опасное животное. Пираха были хозяевами джунглей, здесь они обладали властью, которой он, Эверетт, не мог почувствовать, наблюдая за туземцами в деревне. Осознав это, он начал понимать, что жизнь и культура пираха, на первый взгляд казавшаяся примитивной, на самом деле была полной и богатой. За сотни лет пираха выработали уклад, идеально соответствующий суровым условиям, в которых им приходилось жить.
Теперь те же инциденты, которые раньше возмущали или огорчали его, предстали в новом свете. Живя бок о бок со смертью, ежедневно сталкиваясь со всякого рода опасностями, которыми кишели джунгли, эти люди выработали стоическое к ним отношение. Они не могли позволить себе тратить время и силы на то, чтобы подолгу убиваться или сопереживать. Зато они инстинктивно чувствовали, что кто-то умирает, — так, они точно знали, что младенец, с которым возились супруги, обречен, и почли за благо облегчить ему смерть. Мужчины вознамерились было убить Эверетта, услышав, что он осуждает их за выпивку. Они решили, что он, как и его предшественники, будет навязывать им свои суждения и попытается взять над ними власть. У них имелись основания для таких выводов и такого поведения, но Дэниел смог понять это лишь по прошествии времени.
Эверетт теперь все больше участвовал в жизни племени — ходил с пираха на охоту и рыбную ловлю, собирал корни и плоды и т. д. И он, и его жена участвовали в совместных трапезах с туземцами, все больше общались с ними и таким образом все лучше узнавали культуру пираха. Сдвинулось с мертвой точки и изучение языка, хотя сам Эверетт не сразу осознал это. Теперь этот процесс был намного более естественным, меньше опирался на лингвистические исследования и больше — на постижение языка изнутри, через жизнь рядом с туземцами и полное погружение в их культуру. Эверетт начал думать и рассуждать как пираха, он заранее предвидел их реакцию на вопросы некоторых западных визитеров; теперь ему открылось их чувство юмора и стали понятны истории, которые они любили рассказывать, сидя у костра.
Открывая для себя многие аспекты культуры пираха, все глубже погружаясь в их жизнь, он замечал все больше интересных особенностей языка этого народа. До тех пор Эверетт был приверженцем царившей в лингвистике теории Ноама Хомского. Согласно Хомскому, в основе всех языков лежит набор сходных основополагающих грамматических принципов. Это явление было названо им «универсальной грамматикой». По мнению
Хомского, универсальная грамматика закреплена на генетическом уровне в определенных структурах мозга. Согласно этой теории у каждого из нас знание языка врожденное. Однако, чем больше времени Эверетт жил среди пираха, тем больше убеждался, что их язык не вписывается в эту систему. В языке пираха нет цифр и вообще не разработана система счисления. Они не имеют слов для обозначения цвета, но могут довольно точно описывать цвет короткими фразами, сравнивая между собой реальные предметы.
Согласно теории универсальной грамматики, основной чертой, свойственной всем языкам, является так называемая рекурсия — образование придаточных предложений; в пример можно привести предложение: «Пища, которую ты ешь, вкусно пахнет». Эверетт, как ни старался, не смог найти у пираха ничего похожего. Они выражали подобные мысли простыми утвердительными предложениями типа: «Ты ешь пищу. Эта пища вкусно пахнет». Подобных исключений из универсальной грамматики при ближайшем рассмотрении оказалось гораздо больше.
Продолжая знакомиться с культурой пираха, Эверетт находил ее все более осмысленной и разумной — в результате изменилось и его восприятие языка. Однажды, например, он услышал новое слово, значение которого пираха объяснили так: «Что в твоей голове во время сна». Вроде бы это означало сновидение. Но слово произносилось с определенной интонацией, к которой пираха прибегали, желая сообщить о чем-то новом. Продолжив расспросы, Эверетт понял, что для туземцев сновидение — особая форма реального переживания, а не фантазия. Сон был для них такой же действительностью, как и все то, с чем они сталкивались во время бодрствования. Число подобных примеров росло, и у Эверетта начала складываться теория, названная им «принцип непосредственного переживания». Это означало, что для пираха имеет значение только то, что происходит здесь и сейчас или произошло с кем-то, кто может лично поручиться, что все так и было.