Грэму всегда хотелось попробовать свои силы в раскручивании и инвестировании чьих-нибудь идей. Самому ему при работе над проектом очень помог инвестор- меценат, потому содействие другим казалось единственным способом выразить свою благодарность. Все упиралось лишь в то, с чего начать. У большинства инвесторов- меценатов к тому времени, как они решали помочь новичку, имелся опыт в данной или смежных областях, а начинали они обычно с малых сумм, запуская, так сказать, пробный шар. У Грэма опыта в подобных делах не было вовсе. Отталкиваясь от этого недостатка, он принял решение, которое на первый взгляд казалось полной нелепицей — одновременно вложить в десять проектов ни много ни мало 15 тысяч долларов. Чтобы определить, кому именно помогать, Пол решил объявить о своем предложении и затем выбрать из присланных проектов десяток самых перспективных и сильных — в течение нескольких месяцев он будет опекать новичков, курируя их проекты до того момента, когда они полностью будут готовы к реализации своей идеи. За это он планировал получать 10 процентов от каждого удачного стартапа.
* Стартап (от англ. startup ) — как сама вновь созданная фирма (чаще интернет-компания), так и процесс ее создания или запуска. Здесь — инновационный проект.
На первый взгляд желающим начать свое дело предлагалась система обучения, но на деле цель у Грэма была другой — устроить самому себе интенсивный курс по инвестированию вновь создаваемых компаний. Пока что бизнес-консультант и инвестор из него был никакой, но и ученики были никакими предпринимателями — так что они стоили друг друга.
И снова Грэм пригласил Морриса присоединиться и принять участие в новом деле. Уже через неделю-другую соратники поняли, что набрели на весьма плодотворную и мощную идею. Набравшись опыта во время создания «Виавеба», они приобрели способность давать дельные и ясно сформулированные консультации. Отобранные начальные проекты выглядели довольно перспективными. Да и модель, которую они придумали и применили, чтобы побыстрее научиться чему-то, сама по себе представляла интерес. Большинство инвесторов могли поддержать не более нескольких проектов в год: они слишком загружены и заняты собственными делами, чтобы позволить себе намного большее количество подопечных. Но что, если Грэму и Моррису именно эту поддержку начинающих, эту систему ученичества сделать своим основным делом? Это позволило бы им предлагать свои услуги «массовым тиражом». Можно же найти не десятки, а сотни подобных проектов. В процессе работы они и сами наберутся опыта, научатся обходить различные подводные камни и смогут в итоге набрать еще больше клиентов-новичков.
Как показала жизнь, Грэму и Моррису не просто удалось осуществить свой замысел и сколотить целое состояние — они сделали неоценимый вклад в экономику, выпустив в свободное плавание тысячи талантливых предпринимателей.
Как показала жизнь, Грэму и Моррису не просто удалось осуществить свой замысел и сколотить целое состояние — они сделали неоценимый вклад в экономику, выпустив в свободное плавание тысячи талантливых предпринимателей. Свою новую компанию друзья назвали «Y-Комбинатор» и относились к ней как к исключительной возможности совершить переворот в мировой экономике.
Своих подопечных Грэм и Моррис знакомили со всеми премудростями, всеми принципами, которыми овладевали по ходу дела, — говорили о преимуществах поиска новых применений существующих технологий и о том, что необходимо интересоваться до сих пор неудовлетворенными потребностями общества. Рассказывали, как важно поддерживать с клиентами максимально тесную связь, не мудрить, стараясь мыслить как можно более ясно и реалистично, пытаться создавать продукт высочайшего качества, ставя во главу угла не желание побыстрее и побольше заработать, а качество своей работы.
Подопечные учились, а вместе с ними учились и сами учителя. Как ни странно, они обнаружили, что по-нас
тоящему успешным предпринимателя делают не его идеи и не то, какой университет он заканчивал, а его характер, личность — желание добиться воплощения своих замыслов и воспользоваться возможностями, о которых сначала, возможно, никто и не догадывался. Именно эту отличительную особенность — живость ума — Грэм отмечал и в себе самом, и в других изобретателях. Второй важной чертой характера, определяющей успех, было незаурядное упорство.
За прошедшие годы «Y-Комбинатор», зарекомендовал себя как чрезвычайно успешный проект, и он продолжает развиваться, темпы его роста поражают. В настоящее время его оценивают в 500 миллионов долларов, не ставя под сомнение грандиозный потенциал и перспективы дальнейшего развития.
Как правило, в своих представлениях о творческих способностях и изобретательности мы исходим из неверных предпосылок. Нам кажется, что творческие люди должны непременно искриться новыми идеями, а потом дорабатывать и совершенствовать их, причем процесс этот происходит последовательно во времени. На самом деле все обстоит куда запутаннее и сложнее. Творчество походит на природный процесс, который можно назвать поворотом эволюции. В эволюции случайности и непредвиденные обстоятельства играют колоссальную роль. Например, перья эволюционировали из чешуи рептилий, но их первоначальным назначением, скорее всего, было согревать птиц. (Птицы эволюционировали из рептилий.) Впоследствии, однако, те перья, которые сначала просто грели птиц, видоизменились так, что смогли обеспечивать полет. Для наших собственных предков-приматов, ведших древесный образ жизни, кисть руки эволюционировала в связи с необходимостью проворно хвататься и крепко держаться за ветки. Спустившись с дерева на землю, наши предки обнаружили, что такими развитыми руками очень удобно хватать камни и палки, делать орудия и жестикулировать, общаясь.
С
Не исключено, что даже наш язык впервые появился исключительно как средство общения, но потом эволюционировал, развился, позволив нам рассуждать логически. Можно допустить, что и сам по себе человеческий разум тоже представляет собой продукт случайного поворота эволюционного развития.
Идеи не приходят нам в голову из ниоткуда.
Зато мы можем случайно набрести на что-то.
Человеческое творчество в целом следует по схожему пути — возможно, почти все, создаваемое нами, обречено появляться на свет именно так. Идеи не приходят нам в голову из ниоткуда. Зато мы можем случайно набрести на что-то — в случае с Грэмом это было сначала услышанное по радио объявление, а потом вопросы студентов после его лекции. Если мы достаточно опытны, а момент назрел, такая случайность способна высечь искру и породить интереснейшие ассоциации и мысли. Рассматривая конкретные материалы, с которыми собираемся работать, мы вдруг видим, что можно использовать их другим, неожиданным способом. Случайности возникают то и дело, подсказывают нам направления движения. Если этот вариант кажется стоящим, мы устремляемся по этому пути, хотя и не знаем наверняка, куда он приведет нас. Таким образом, процесс развития идеи от ее рождения до осуществления не прямолинеен, а извилист и напоминает корявые, изогнутые ветви дерева.
Случайности возникают то и дело, подсказывают нам направления движения.
Урок прост — истинная творческая сила в открытости и гибкости нашего ума. Видя или переживая что-то, мы должны уметь взглянуть на это под разными углами зрения и увидеть новые возможности, помимо лежащих на поверхности. Давайте учиться замечать, что окружающим нас вещам можно найти новое, необычное применение. Не станем цепляться за первоначальные идеи из простого упрямства или самолюбия. Вместо этого будем двигаться, чутко улавливая малейшие подсказки, исследуя и используя разные ветви и возможности. Благодаря этому мы когда-нибудь сумеем превратить перья в материал для полета. Значит, дело не в том, что у разных людей творческие задатки отличаются, а в нашем взгляде на окружающий мир и в том, насколько нам
просто переосмыслить то, что видим. Творчество и способность быстро применяться к обстоятельствам неразделимы.
8. Пространственное мышление Жан-Франсуа Шампольон
В 1798 году Наполеон Бонапарт вторгся в Египет, попытался захватить и колонизировать его, однако попытка провалилась, так как в игру вступили британцы, искавшие союза с Францией. Годом позже война все еще тянулась. Один из солдат, укреплявших французский форт в районе египетского городка Розетта, копая, наткнулся на камень. Рассмотрев находку, он увидел, что базальтовая плита сплошь покрыта древними письменами. Одной из причин вторжения Наполеона был его жадный интерес ко всему древнеегипетскому — полководец вез с собой в Египет французских археологов и историков, дабы те могли сразу на месте изучать реликвии, которые он надеялся обнаружить.
Изучив базальтовую плиту, названную Розеттским камнем, французские ученые мужи пришли в восторг. На нем были выбиты надписи на трех языках — сверху египетские иероглифы, в середине — так называемое демотическое письмо (им пользовались простые жители Древнего Египта), а внизу — древнегреческий. Переведя греческий текст, исследователи выяснили, что он представляет собой благодарственную надпись, прославляющую фараона Птолемея V (203-181 до н. э.). В конце текста имелась приписка, из которой они поняли: одна и та же надпись повторяется на трех языках, то есть содержание ее в демотическом и иероглифическом написании было идентично греческому. Лингвисты неожиданно получили возможность, пользуясь греческим текстом как ключом и подсказкой, расшифровать две другие версии. Иероглифическим письмом никто не пользовался с 394 года н. э., секрет его был давно утерян. Тех, кто когда-то читал на нем, давным-давно не было в живых — язык стал мертвым и не поддавался расшиф-
ровке, а содержание многочисленных текстов в храмах и на папирусах, казалось, так навсегда и останется тайной. И вот теперь появилась надежда, что секреты письмен будут раскрыты.
Камень переправили в Каир, но затем, в 1801 году, Англия одержала в Египте победу, вытеснив оттуда французские войска. Зная о Розеттском камне и его огромной ценности, англичане вывезли его из Каира в Лондон, где он и по сей день хранится в Британском музее.
Изображения с камня начали расходиться по Европе, и вскоре лучшие европейские умы бились над загадкой — каждый надеялся первым расшифровать иероглифы и приоткрыть завесу тайны. Первые же шаги в расшифровке принесли и первые успехи. Некоторые иероглифы были окружены прямоугольными рамками, так называемыми картушами. Исследователи определили, что в картуши заключены имена царственных особ. Одному знатоку — дипломату из Швеции — удалось выделить имя Птолемея в демотическом тексте и, отталкиваясь от этого, определить, каким звукам соответствуют некоторые знаки. Но постепенно энтузиазм, вызванный находкой, угасал, многим уже начало казаться, что египетским иероглифам вообще не суждено быть расшифрованными. Чем дальше кто-либо из исследователей заходил в решении этой головоломной задачи, тем больше вставало новых вопросов. Система записи, сами символы казались неприступными.
В 1814 году в схватку с иероглифами Розеттского камня вступил новый участник — английский доктор Томас Янг стремительно захватил лидирующие позиции. Медик по профессии, Янг, тем не менее, превосходно разбирался во многих науках, был настоящим энциклопедистом. С разрешения английских властей ему был предоставлен полный доступ ко всем египетским текстам и предметам, вывезенным англичанами из Египта, не говоря о самом Розеттском камне. Человек состоятельный, Янг имел возможность посвящать изысканиям все свое время. Итак, с головой окунувшись в исследование, Янг вскоре добился некоторого прогресса.
К проблеме Янг подошел как математик. Пересчитав, сколько раз то или иное слово — к примеру, «Бог» — встречается в греческом тексте, он выбрал слово, повторяющееся столько же раз в демотическом варианте, исходя из предпосылки, что это то же самое слово. Янг изо всех сил старался подогнать результаты под свою схему — если, скажем, предположительный эквивалент слова «Бог» казался несоразмерно длинным, он делал вывод, что некоторые символы, возможно, просто не произносились. Предположив, что все три текста идентичны и представляют собой дословный перевод, он начал подбирать соответствия словам, стоявшим в одинаковых позициях. В чем-то он оказался прав, но, как выяснилось, гораздо чаще заблуждался. Однако Янгом были сделаны открытия огромной важности: что демотическое и иероглифическое виды письма связаны — одно из них является упрощенным скорописным вариантом; что демотическое письмо использует фонетический алфавит для передачи иностранных имен, но по большей части представляет собой систему пиктограмм. К сожалению, дальше Янгу пойти не удалось, его исследования зашли в тупик, и к расшифровке иероглифов ему так и не удалось приблизиться. Спустя несколько лет он отступился от решения этой задачи.
Тем временем на сцене появилось еще одно действующее лицо — молодой человек, у которого, казалось, не было никаких перспектив выиграть эту гонку. Молодой француз Жан-Франсуа Шампольон (1790-1832) был родом из небольшого городишки близ Гренобля. Он рос в небогатой семье, где был седьмым ребенком, и в школу пошел позже других. Однако у Шампольона была одна отличительная особенность — с ранних лет его интересовала история древних цивилизаций. Ему хотелось узнать все о происхождении народов, и потому он взялся учить древние языки — греческий, латынь, древнееврейский, — удивительно быстро овладев ими уже к двенадцати годам.
Интерес его к Древнему Египту тоже проявился рано. В 1802 году Жан-Франсуа услышал о Розеттском камне и объявил своему старшему брату, что расшифрует эти таинственные надписи. Приступив к изучению Древнего Египта в школе, мальчик живо почувствовал какое-то непостижимое сродство с этой ушедшей цивилизацией. С детства ему была свойственна яркая зрительная память. Он отлично рисовал. Текст в книгах (даже написанных по-французски) мальчик воспринимал как рисунки, а не алфавит. Когда он увидел иероглифы в первый раз, ему показалось, что он уже знаком с ними. Вскоре мысль об иероглифах и его личной связи с ними стала почти навязчивой идеей.
В 1802 году Жан-Франсуа услышал о Розеттском камне и объявил своему брату, что расшифрует эти таинственные надписи.
Для того чтобы добиться успеха наверняка, Шампольон решил изучить коптский язык. После 30 года до н. э., когда Египет стал римской колонией, старый демотический язык постепенно исчез, и на смену ему пришел коптский — по сути, смесь греческого и египетского. Когда Египет завоевали арабы, обратив его в ислам и сделав арабский государственным языком, оставшиеся в стране христиане продолжали говорить на коптском. К временам Шампольона на этом древнем языке говорила небольшая горстка христиан, главным образом монахи и священнослужители.
В 1805 году один такой монах был проездом в городке Шампольона, они познакомились и подружились. Монах обучил мальчика начаткам коптского наречия, а спустя несколько месяцев, вернувшись в город снова, привез ему учебник грамматики. Мальчик трудился днями и ночами, изучая язык с невиданным рвением. В письме он сообщал брату: «Я больше ничего не делаю. Я вижу сны на коптском... Я стал настолько коптом, что перевожу на коптский язык все, что приходит в голову». Позднее, приехав в Париж, Шампольон познакомился с другими монахами и напрактиковался до такой степени, что, по отзывам, говорил на умирающем языке так же свободно, как его носители.
Не имея в распоряжении ничего, кроме скверной репродукции Розеттского камня, юноша принялся атаковать его со всех сторон, выдвигая всевозможные гипотезы, но
все они впоследствии оказались ложными. В отличие от других исследователей, Шампольон, однако, не остывал к затее, его энтузиазм оставался все таким же пылким. Дела для него осложнились политическими обстоятельствами. Выросший на гребне Французской революции, он поддерживал Наполеона, даже когда тот лишился власти. После восшествия на французский престол Людовика XVIII Шампольон поплатился за свои бонапартистские пристрастия, потеряв должность профессора и даже оказавшись в ссылке. Годы лишений и болезней вынудили ученого на какое-то время забыть о Розеттском камне. Но в 1821 году, вернувшись в Париж, Шампольон немедленно возобновил исследования, углубившись в расшифровку с не меньшим интересом и рвением, чем раньше.
Отойдя на какое-то время от изучения иероглифов, теперь он получил возможность посмотреть на них по- новому, свежим взглядом. Загвоздка, как ему показалось, крылась именно в том, что все ученые подходили к проблеме с позиций математики. Но Шампольону, свободно говорившему на десятках языков и читавшему тексты на многих мертвых наречиях, было понятно, что развитие каждого языка — процесс довольно стихийный, язык формируется под влиянием множества факторов, изменяясь с приходом новых социальных групп и обретая новые черты с течением времени. Языки — не математические формулы, а живые, развивающиеся организмы. Они сложны. Теперь взгляд Шампольона на иероглифы стал другим, более цельным и объемным. Целью его было определить, что за тип знаков они собой представляют, — пиктограммы (грубо говоря, картинки, обозначающие предметы), идеограммы (картинки, обозначающие определенные идеи), своеобразный фонетический алфавит или, может быть, смесь всех трех типов.
Языки — не ма- Не переставая размышлять об этом, ученый попробовал
тематические сделать то, о чем, как ни странно, никто до него не доду-
формулы, а живые, мался,— он сравнил количество слов в греческой и
развивающиеся иероглифической частях. В греческом тексте Шампольон
организмы. насчитал 486 слов, а в иероглифическом — 1419 знаков.
До этого момента исследователь исходил из допущения, что иероглифы — это идеограммы, так что каждый символ обозначал некую идею или слово. Однако расхождение при подсчете делало эту гипотезу несостоятельной. Тогда Шампольон попытался выявить группы иероглифических символов, которые могли бы обозначать слова, но таких оказалось только 180. Обнаружить явного нумерологического соответствия между двумя текстами никак не удавалось, и единственно возможным предположением в этом случае стал вывод о том, что иероглифическое письмо — смесь идеограмм, пиктограмм и фонетического алфавита, что делало расшифровку куда более сложной, чем предполагалось до сих пор.
Тогда Шампольон решил сделать еще одну попытку, которую кто угодно счел бы безумной и бесполезной, — оценить демотическое и иероглифическое письмо, используя для этого свой необычный дар зрительно воспринимать текст как графическое изображение. Он стал рассматривать тексты, обращая внимание только на очертания букв и символов. При этом ученый внезапно стал замечать интересные закономерности и соответствия: например, один из иероглифов, похожий на птицу, немного напоминал знак демотического письма — сходство с птицей здесь было менее явным, реалистичное изображение уступило место более абстрактному. Благодаря своей феноменальной фотографической памяти Шампольон смог сопоставить сотни знаков, находя подобные соответствия, хотя и не мог пока понять, что значит хоть один из них, они оставались просто образами.
Вооруженный своими познаниями, Шампольон бросился в атаку. Он стал внимательно рассматривать картуш с демотической части Розеттского камня, который, как выяснили его предшественники, содержал имя фараона Птолемея. Держа в голове множество параллелей, обнаруженных между иероглифами и демотическими знаками, ученый представил, как приблизительно должны выглядеть иероглифы, чтобы обозначить имя Птолемея. К своему удивлению и радости, он обнаружил такое слово! Это был первый успешно расшифрованный египет
ский иероглиф. Зная, что имя фараона было, вероятно, записано фонетически (как и все иностранные имена), Шампольон вычислил эквиваленты звуков в слове «Птолемей» и для демотического, и для иероглифического письма. Теперь, определив буквы «П», «Т» и «Л», он нашел другой картуш из папируса, про который догадывался, что там речь о Клеопатре. Это помогло добавить еще новые буквы. В именах Птолемея и Клеопатры звук «Т» был передан двумя разными символами. Для кого-то это могло означать провал гипотезы, но Шампольон понял, что речь идет о так называемых гомофонах — разных способах передачи на письме одного и того же звука (например, звука «Ф» в английских словах phone и fold). Узнавая значения все новых букв, исследователь постепенно определил имена всех царских картушей, какие только мог найти, — они стали для него бесценным кладом информации об алфавите египтян.
А однажды, в сентябре 1822 года, события стали разворачиваться невероятным образом. Все произошло за один день. В отдаленной части Египта был найден храм со стенами и изваяниями, сплошь покрытыми иероглифическими письменами. Скопированные изображения иероглифов попали в руки Шампольону. Изучая их, ученый был поражен странным обстоятельством — ни один из картушей не соответствовал именам, которые он уже идентифицировал. Решив применить к одному из них свои познания в фонетическом алфавите, он обнаружил единственную знакомую букву — «С» на конце слова. Первый символ напомнил по форме Солнце. На коптском языке, имевшем отдаленное сходство с египетским, Солнце звучало, как «Ре». В середине картуша виднелся знак в форме трезубца, подозрительно похожий на букву «М». Оцепенев от восторга, ученый понял: в картуше может быть заключено имя Рамзее. Фараон Рамзее царствовал в XIII веке до н. э., находка могла означать, что уже тогда египтяне владели фонетическим письмом, — это было поразительное, судьбоносное открытие. Однако, чтобы окончательно его подтвердить, требовались еще доказательства.
В другом картуше из храма вновь встретился уже знакомый М-образный символ. Первый знак в этом имени по форме напоминал ибиса. Шампольон, тонкий знаток истории Древнего Египта, знал, что эта птица символизирует бога Тота. Выходило, что картуш мог читаться как Тот-му-сис, или Тутмос — имя еще одного древнего фараона. В другой части храма ученый встретил слово из двух букв, соответствовавших «М» и «С». Думая по- коптски, он мысленно перевел это слово как «мис», что означало рождать. Разумеется, он сразу же обратился к Розеттскому камню и, найдя в греческой части текста фразу, говорившую о рождении, обнаружил эквивалент в секции иероглифов.
Потрясенный сделанным открытием, Шампольон бросился со всех ног — он несся по улицам Парижа, чтобы поскорее сообщить новость брату. Задыхаясь, он ворвался в комнату с криком «Я сделал это!».
Потрясенный сделанным открытием, Шампольон бросился со всех ног — он несся по улицам Парижа, чтобы поскорее сообщить новость брату. Задыхаясь, он ворвался в комнату с криком «Я сделал это!», после чего упал на пол, потеряв сознание. После двадцати лет неотступных, граничивших с одержимостью размышлений об одной и той же задаче, преодолев многочисленные препятствия, преодолевая бедность и постоянные неудачи, Шампольон разгадал тайну иероглифов за несколько коротких месяцев напряженного труда.
Когда открытие уже было сделано, он продолжал переводить слово за словом, уточняя сведения и так познавая истинную природу иероглифов. В процессе этой работы представления Шампольона о Древнем Египте совершенно изменились. Самые ранние сделанные им переводы показали, что иероглифы, как он и предполагал, представляют собой сложную комбинацию всех трех систем символов, что у египтян имелся эквивалент алфавита задолго до того, как другие народы пришли к идее письменности. Это была не отсталая цивилизация мрако- бесов-жрецов, истязавших рабов и хранивших свои мрачные тайны, зашифровывая их таинственными символами, — перед ним встал образ яркой, живой культуры со сложным, прекрасным языком и с развитой письменностью, не уступавшей, приходилось признать, античной Греции.
Когда открытие Шампольона приобрело широкую известность, он стал настоящим героем Франции. Однако доктор Янг, его основной соперник, не смирился с поражением. Он обвинял Шампольона в плагиате и вто- ричности идей, так и не найдя в себе сил смириться с мыслью о том, что такой скромный человек мог совершить столь фантастический интеллектуальный прорыв.
История соперничества Шампольона и Янга содержит простой, но важный урок, иллюстрируя два классических подхода к решению проблем. В случае Янга мы видим, что он подошел к исследованию загадки иероглифов как человек со стороны, подогреваемый честолюбивым желанием стать первым, кто откроет тайну иероглифического письма, и прославиться. Чтобы упростить себе задачу, Янг свел письменность древних египтян к аккуратным математическим формулам, решив, что они должны представлять собой идеограммы. К дешифровке он, таким образом, отнесся как к сложным вычислениям, а для этого пришлось упростить то, что впоследствии оказалось сложнейшей и многоуровневой системой письменности.
Для Шампольона все было иначе, наоборот. Им двигал искренний и неподдельный интерес к истории человечества и глубокая любовь к древнеегипетской культуре. Ему хотелось не прославиться, а докопаться до истины. В расшифровке текстов Розеттского камня он видел дело своей жизни и потому готов был посвятить этой работе двадцать лет и даже больше, только бы решить задачу. Не штурмуя проблему извне, вооружившись готовыми формулами, он вместо этого прошел долгое и сложное ученичество, освоив древние языки и выучив коптский. В результате именно знание коптского языка оказалось решающим в раскрытии тайны. Владея многими языками, Шампольон осознавал, насколько сложна их структура, отражающая сложное устройство общества. После перерыва, вернувшись в 1821 году к изучению Розеттского камня, Шампольон подошел к делу непредвзято, перейдя к стадии активного творчества. Он переформу-
лировал проблему, взглянул на нее по-новому, комплексно. Его решение посмотреть на два текста — демотический и иероглифический — как на чисто зрительные образы можно назвать гениальным озарением. Под конец он мыслил все более масштабно, вскрыв достаточно аспектов языка, чтобы расшифровать письмена.
Старайтесь мысленно как можно больше приблизиться к сложной истине, к подлинной сущности предмета своего исследования.
Многие люди в самых разных областях действуют методом Янга. И неважно, изучают они экономику, анатомию человека, гигиену или работу мозга — к делу они подходят отвлеченно, все упрощая, сводя сложнейшие проблемы к модулям, формулам, примитивной статистике, воспринимая его не как живой организм, а как комплекс изолированных органов, каждый из которых можно отсечь и препарировать. Такой подход может открыть картину реальности лишь частично, точно так же, как вскрытие трупа может рассказать что-то о человеческом организме. Но при таком упрощенном подходе исчезает жизнь, живое дыхание. Лучше следуйте примеру Шампольона. Не торопитесь. Отдавайте предпочтение комплексному, целостному подходу. Изучайте предмет своего исследования в самых разных плоскостях, со всех возможных сторон. Это придаст широту и больший охват вашим мыслям. Не забывайте, что части целого взаимосвязаны и не могут быть полностью отделены друг от друга. Старайтесь мысленно как можно больше приблизиться к сложной истине, к подлинной сущности предмета своего исследования. В результате ваши усилия будут вознаграждены, и с тайн, над разгадкой которых вы трудились, спадет завеса.
9. Алхимия ТВОРЧЕСТВА и ПОДСОЗНАНИЕ Тересита Фернандес
Художницу Тереситу Фернандес (подробный рассказ о Тересите — в четвертой главе) давно интересовала алхимия — древняя наука, целью которой было превращение различных химических элементов в золото. Алхимики верили, что все процессы в природе основаны на постоянном взаимодействии противоположностей — земли и
огня, Солнца и Луны, мужского и женского начала, тьмы и света. Каким-то образом увязав эти противоположности, они надеялись открыть тайны природы, обрести власть над ней, создать что-то из ничего, превратить пыль в золото.
Тересите алхимия во многом казалась похожей на искусство и на сам процесс творчества. Сначала художнику в голову приходит мысль, творческая идея. Постепенно он превращает эту идею в материальный объект, произведение искусства, а то, в свою очередь, порождает третий элемент — зрительский отклик, или эмоциональный ответ, получить который изначально хотел сам автор. Магический, волшебный процесс творчества сродни сотворению чего-то из пустоты, своего рода трансмутация элементов, превращение грязи в золото — мысль художника воплощается, материализуется и приводит к рождению сильных чувств.
Алхимия зависит от умения сочетать разные, подчас исключающие друг друга свойства, но Тересита Фернандес уверена — в ее работе сочетается множество противоречивых импульсов и побуждений. Больше всего она тяготеет к минимализму — форме, при которой художник пытается донести до зрителя свои мысли и чувства с помощью минимума средств. Ей нравятся те ограничения, которые накладывает на нее урезанная палитра выразительных средств. Одновременно с этим ей не чужды романтизм и тот интерес к работе, который и вызывает в людях сильнейший эмоциональный отклик. В своих произведениях она любит смешивать чувственность и аскетическую чистоту. Тересита заметила, что напряжение, свойственное ей самой, придает ее работам особую окраску, ошарашивая зрителя.
Тересита заметила, что напряжение, свойственное ей самой, придает ее работам особую окраску, ошарашивая зрителя.
С детства Тересита всегда четко ощущала пространство и масштаб вещей. Ее завораживала алхимия превращения — оказывается, довольно тесное помещение можно расширить зрительно за счет планировки или расположения окон, так что оно будет казаться даже просторным. Дети часто с восторгом воспринимают изменение масштаба, играя в уменьшенные копии вещей из взрослого мира, но отдают себе отчет, что это лишь модели, а настоящие предметы, разумеется, намного крупнее. Как правило, становясь старше, мы теряем интерес к таким играм, но Тересита в своей композиции «Извержение»