Конечно, готовясь к выборам президента РАН, а затем активно в них участвуя, Владимир Евгеньевич понятия не имел, с чем и с кем ему придется столкнуться, хотя и в политике (не только в науке) он человек зрелый, опытный и знающий. Однако даже его богатое воображение (да и наше тоже!) и предположить не могло, насколько власть и чиновники коварны и беспринципны.
Столь стремительную атаку не каждый способен выдержать – ведь удар был нанесен исподтишка и неожиданно. Так делают только по отношению к врагам. Вольно или невольно, но получилось, что именно в их число и были зачислены ученые РАН.
Фортов к удару не был готов, но он его выдержал.
Он не рассчитывал на помощь правительства, так как премьер и министр Ливанов четко объявили, что консультации с руководством Академии им не нужны: свое решение они приняли и теперь очередь за Госдумой. Ну а наша законодательная власть весьма своеобразна: она игнорирует заключения даже собственных комитетов, в частности по науке, который высказался резко против предложения правительства. Дума напоминает хвост дракона, который послушно виляет по приказам головы, то есть распоряжениям из Кремля.
Значит, Фортову следовало ждать только встречи с Президентом России. И, что скрывать, он рассчитывал, что В. В. Путин отложит решение судьбы РАН на осень, точнее – на год. Всего на один год – разве это много по сравнению с 300‑летним существованием Академии?!
Настораживало лишь одно: в Кремль избранного президента РАН на утверждение (как положено) не приглашали, да и в Питере, где был В. В. Путин и где В. Е. Фортову вручали престижную премию «Глобальная энергия», встреча не состоялась, хотя и была возможна. Что‑то Путин выжидал… Мне кажется, он прекрасно знал ситуацию, а потому был готов ответить на любые просьбы Фортова. Причем объяснения подчас были «странными», в частности, о том, что правительство внесло законопроект и теперь Дума обязана его рассмотреть стремительно… Почему такая спешка? Неужели все предложения правительства Дума рассматривает за неделю?! Да и случалось, что свои решения власть изменяла резко, вольно или невольно признавая свои ошибки и недочеты… Встреча президентов России и РАН показала, что В. В. Путин был в курсе происходящих событий вокруг Академии и теперь всю тяжесть решений он берет на себя. Тогда зачем России правительство, если все приходится решать Президенту?!
К такому повороту Фортов готов не был, но все‑таки и в данной ситуации он попытался найти компромисс. Это ему удалось.
Но нельзя забывать, что ему на помощь пришли академики Юрий Осипов, Евгений Примаков, Виктор Садовничий и руководители двух Академий – медицинской и сельскохозяйственной, с которыми В. В. Путин вынужден был встретиться. Он видел, как стремительно нарастает протестное движение ученых не только в стране, но и в мире.
Фортов объяснил Президенту, что у Академии своей собственности нет никакой, что она вся государственная, что вопрос о собственности надуманный и неправильный… Думаю, для Путина в определенной степени это было откровением, так как его постоянно убеждали в обратном. Даже в Госдуме главным упреком для РАН стало утверждение вице‑премьера Ольги Голодец, что «Академия наук обладает огромными площадями – 260 тысяч гектаров, на каждого академика приходится по два гектара». Подобных нелепых высказываний в докладе вице‑премьера было множество, и это весьма ярко показало, что в правительстве весьма смутно представляют состояние науки в России и ее нужды.
Думаю, откровением для Президента стала и информация о том, что для руководителей РАН проект закона о реформировании Академии стал «как снег на голову». Фортов сказал: «Правительство проявило спешку. Если бы действия со стороны правительства были более подготовлены, это пошло бы на пользу дела. Я не знаю, как объяснить эту спешку и отсутствие автора проекта закона. Хорошо бы понять, что это за «группа экспертов», готовивших проект, и как вести с ней диалог. Кто они? Наши фамилии всем известны…»
Еще предстоит выяснить многие детали этой истории с попыткой ликвидации Академии наук. Со временем все прояснится, однако ущерб нашей науке нанесен изрядный. Только благодаря общественности, а также усилиям группы ученых – лидеров нашей науки и некоторым депутатам удалось снизить пагубность удара по РАН.
Из хроники событий Министр образования и науки Дмитрий Ливанов дал интервью радиостанции «Эхо Москвы»:
Каковы цели реформы? Чего разработчики хотели добиться этим законом? Этот вопрос ведущий радиоэфира Алексей Венедиктов задал министру первым.
«В законопроекте три принципиальных позиции, которые не могут быть изменены, – ответил Дмитрий Ливанов. – Первая позиция состоит в отделении клуба выдающихся ученых от системы институтов. Это нужно для того, чтобы исключить постоянный конфликт интересов, который присутствует в деятельности Академии наук. Потому что одни и те же люди принимают решения о том, какие исследования надо финансировать, они же их финансируют, они же их проводят, они же сами себе потом отчитываются и сами себя награждают. Этого быть не должно. Вообще Академия наук в том виде, в каком она сложилась за последние 20 лет, это полуфеодальная распределительная коалиция. То есть организация, которая исключает какие бы то ни было внутренние стимулы к развитию, которая заинтересована только в расширении затрат, но никак не ориентирована на достижение результата…
Второе принципиальное положение – это национализация имущества Академии наук. Государство этим законопроектом полностью берет на себя ответственность за сохранность и стопроцентное целевое использование федерального имущества, которое было ранее закреплено за РАН, которое использовалось недолжным образом, которое, если говорить просто, разбазаривалось. Но теперь с этим будет покончено. Государство гарантирует, во‑первых, сохранность этого имущества, а во‑вторых, его целевое использование только в интересах развития науки и высшего образования…
Третье – это объединение трех академий: Российской академии наук, Академии медицинских наук и Академии сельхознаук. Это обусловлено теми тенденциями, которые в XXI веке испытывает вся мировая наука, когда происходит конвергенция, когда на первый план в качестве локомотива развития науки в целом выходят науки о человеке, науки о жизни, науки о здоровье…»
Дмитрий Ливанов объяснил, почему планируемые преобразования обсуждались тайно, без академиков. Он признался, что не хотел обсуждать проект реформы с бывшим президентом РАН Юрием Осиповым и ни разу не проводил с ним рабочих встреч.
«Я с ним виделся на заседаниях правительства, я с ним здоровался, но я с ним ничего не обсуждал, в силу того, что я был абсолютно убежден в бессмысленности этого, что у нас просто нет общего языка, на котором мы можем говорить», – сказал Ливанов. Он добавил, что был уверен в этом, так как «очень хорошо знал внутреннюю ситуацию, позицию этих людей». «Обсуждать с ними что‑либо было бы бессмысленно», – повторил министр. – По этой причине предложенная реформа оказалась полной неожиданностью для академиков».
Месть академикам
Думцы и чиновники ушли в летние отпуска. Где‑то сейчас греются на берегах океанов и морей, наслаждаются желтыми пляжами и голубизной воды – в общем, блаженствуют!
Академики всего этого лишены. Им отпущено два месяца для определения собственной судьбы, так как они являются неотъемлемой частью РАН – Российской академии наук, которую власти так скоропалительно и коренным образом решили реформировать. Вот и приходится академикам сидеть в душных кабинетах и собираться в пыльных залах, чтобы обсуждать поправки к Закону о РАН, который думцы намерены принять сразу после своего возвращения из отпусков, то есть в сентябре.
Я написал «пыльных» не случайно. Дело в том, что физики собрались в конференц‑зале ФИАНа, где проходили семинары великих физиков ХХ века, включая почти всех наших нобелевских лауреатов. Последний раз я был здесь на заключительном семинаре, который вел Виталий Лазаревич Гинзбург. Сегодня пожалел, что его нет с нами, потому что именно этому великому ученому принадлежат слова: «Оставьте в покое академическую науку, все, что нужно реформировать в ней, мы сделаем сами, а вы можете только все напортить…» Академик Гинзбург обращался тогда к властям, будто предвидя нынешние события. А может, справедливо утверждение, что гении способны проникать в будущее?!
Так уж повелось на Руси, но в самые трудные моменты истории выручают физики. Они то новую взрывчатку сделают, то лазеры и мазеры придумают, то защитят боевые корабли от магнитных мин, то отправятся путешествовать по кратерам Марса и тверди Венеры, то атомную бомбу создадут, чтобы ворогам неповадно было зариться на наши земные и подземные богатства. В общем, трудятся физики не покладая рук (точнее – голов), а оттого Родина пока считается среди мировых держав в первых рядах, а не где‑то на задворках.
Не в первый раз – поводов было раньше множество! – привела меня судьба в самое сердце отечественной физики – легендарный ФИАН имени П. Н. Лебедева. На этот раз речь шла о проекте реформ РАН, а точнее – о реальной угрозе ликвидации Академии наук России. И в этих словах нет преувеличения, так как выдающиеся физики именно так воспринимают происходящее вокруг РАН и в связи с ней.
Почему‑то центр тяжести дискуссий, споров, обвинений и многочисленных выпадов в адрес РАН приходится на академиков, мол, и вина их во всем, и с ними нужно бороться.
На самом же деле академики – это вершина айсберга, именуемого «академическая наука». Их всего‑то пятьсот, а с член‑корреспондентами – чуть более тысячи, то есть меньше, чем машинистов в московском метро! Да и что греха таить, им, казалось бы, меньше всего следует беспокоиться о своем будущем, оно слишком близко для каждого из них, да и государство обещало расщедриться: аж по сто тысяч рублей будет выделять каждому, если он примет те условия реформы, которые предлагает власть. Но почему же вполне благополучные люди так сопротивляются?!
Ответ я получил сразу же, как переступил порог ФИАНа. Я встретился с академиком Илькаевым, научным руководителем Федерального ядерного центра России, легендарным «Арзамасом‑16». Радий Иванович четко определил свою позицию:
– Надо обязательно донести до общественности простую мысль: сегодня речь идет о будущем науки России, она может погибнуть. Это трагедия! – и потом ученый добавил: – Конечно же, речь идет о судьбе науки, о той катастрофе, что может с ней случиться. Я не преувеличиваю, потому что хорошо знаю историю науки. После создания нашей Академии Петром Первым потребовалось сто лет, чтобы она стала «русской» – в ней появились наши ученые. Этот печальный опыт учитывался, а потому власть всегда бережно хранила Академию и ученых. Печальные события в 48‑м году и десятилетием позже до сих пор сказываются на развитии биологии и кибернетики – такой болезненный удар нанесли Сталин и Хрущев, до сих пор последствия ощутимы… Наконец, есть опыт Германии, где до прихода Гитлера наука не просто развивалась, а была передовой, лидирующей. Фашисты уничтожили фундаментальную науку, и восстановиться в Германии она в полной мере не может до сих пор… Кстати, министр и депутаты любят ссылаться на опыт Германии, но они плохо знают ситуацию там, а потому такие ссылки поверхностны и рассчитаны на дилетантов… В общем, академическая наука – это очень чувствительная часть жизни цивилизации, с ней нельзя обращаться грубо, залихватски. Сейчас нечто подобное происходит с РАН, финансирование которой ничтожное… И деньги ученые просят не для себя, как это кажется некоторым чиновникам во власти, а на развитие науки. К примеру, Федеральные ядерные центры обеспечиваются государством отдельными строками в бюджете, и жаловаться мы не можем. Однако и не беспокоиться за судьбу науки России тоже не можем! А потому я специально приехал на это обсуждение проекта реформы науки. Ей можно нанести непоправимый ущерб, и общественность просто обязана это знать и разделять наше беспокойство…
В ФИАНе проходило собрание не только тех, кто состоит в Отделении физических наук РАН, но и «примкнувших» к ним, то есть тех молодых и пожилых ученых, которые по‑серьезному озаботились той реформой Академии, что нынче предлагается. Зал был полон, потому что свои предложения по поправкам к Закону о РАН представил новый вице‑президент РАН академик Л. М. Зеленый. Речь, конечно же, шла не только о поправках, а об оценке ситуации в академической науке в целом и о том, что нужно сделать по ее реформе в первую очередь.
Проект, о котором рассказывал Зеленый, конечно же, разумен, объективен, так как в нем сохраняется все лучшее, что есть в нашей Академии, и сделана попытка избавиться от балласта. Но проект этот абсолютно нереален! И подтверждением тому слова министра Ливанова, который после принятия Закона во втором чтении сказал:
«В законопроекте три принципиальных позиции, которые не могут быть изменены. Первая позиция состоит в отделении клуба выдающихся ученых от системы институтов. Это нужно для того, чтобы исключить постоянный конфликт интересов, который присутствует в деятельности Академии наук… Вообще Академия наук в том виде, в каком она сложилась за последние 20 лет, это полуфеодальная распределительная коалиция. То есть организация, которая исключает какие бы то ни было внутренние стимулы к развитию, которая заинтересована только в расширении затрат, но никак не ориентирована на достижение результата… Второе принципиальное положение – это национализация имущества Академии наук… Третье – это объединение трех академий: Российской академии наук, Академии медицинских наук и Академии сельхознаук. Это обусловлено теми тенденциями, которые в XXI веке испытывает вся мировая наука, когда происходит конвергенция, когда на первый план в качестве локомотива развития науки в целом выходят науки о человеке, науки о жизни, науки о здоровье…»
Как раз три позиции, которые так охраняются чиновниками и думцами, вызывают самые горячие споры ученых. В основном о них и шла речь на собрании физиков. Если суммировать все высказывания, то вкратце они звучат так. Первое: отделить академиков и Академию от институтов – значит подорвать основу отечественной науки. Именно сами ученые должны определять, кто руководит ими, отдать науку во власть чиновников – предполагается, что они будут назначать директоров институтов – можно только в припадке безумия. Достаточно вспомнить, что за последние два десятка лет в России создано более 150 «академий»! Членами их состоят многие чиновники, которым вручаются награды и премии и которые на своих визитных карточках обязательно пишут, что они «академики», не указывая, впрочем, какой именно «академии»… Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований РАН выпустила уже более десятка бюллетеней, в которых рассказывается, как чиновники финансируют лжеизобретения и лжеоткрытия. В частности, один из самых ярких примеров – участие в подобных «научных исследованиях» бывшего Председателя Госдумы Грызлова, который с помощью шарлатанов пытался «очистить воду России». Те, кто поддерживал тогда Грызлова, заседают и нынче в Думе, определяют судьбу науки России.
Вторая позиция – собственность Академии. Все понятно, когда речь идет о зданиях и землях. А что делать с гигантскими ускорителями, испытательными стендами, электронными микроскопами, суперкомпьютерами и уникальными установками? Как ими будут распоряжаться чиновники? А ведь это основное «имущество» Академии наук, которое ни в аренду не сдашь (об этом говорит министр и иже с ним), да и продать сложно «на сторону» (чего так опасаются чиновники). Или очередь из наших бизнесменов стоит, чтобы попользоваться ускорителем в Протвине и Дубне?! Нет, и с имуществом не так просто разобраться…
И, наконец, третье. Механическое слияние трех Академий вызывает только недоумение. Неужто селекционер будет работать вместе с физиком‑теоретиком? Сомнительно… Громкие слова министр произносит, звучит заманчиво, но в реальности ничего подобного быть не может. Да и наши предки, создавая именно три такие академии, думали о реальной пользе и эффективной их работе, что время только подтвердило. И фантазерство тут опасно. Об этом говорили физики на своем собрании в ФИАНе.
Итак, позиции непримиримы.
Кто в этой борьбе победит, пока сказать окончательно нельзя.
Ясно одно: торопиться не следует, так как речь идет о судьбе науки, а следовательно, и России. Если, конечно, мы намерены жить в передовой стране, а не колониальной, способной только поставлять ресурсы для передовых держав. Именно таков выбор сегодня.
На этом собрании я предложил обратиться непосредственно к Президенту России В. В. Путину, потому что только в его власти сегодня остановить тот разрушительный процесс, который идет в науке. Мою идею поддержали. И как всегда это бывает у нас – «инициатива была наказана»: меня попросили набросать проект такого «Обращения». Я это сделал и передал в Комиссию по реформе, которая создана в РАН. Вот этот текст:
«Уважаемый Владимир Владимирович!
Мы, ученые РАН всех поколений, обращаемся к Вам как гаранту Конституции России с убедительной просьбой отложить принятие нового Закона о РАН на год, чтобы за это время общими усилиями всех заинтересованных организаций и общественности довести его до совершенства. Поспешное принятие Закона может привести к трагедии отечественной науки, как это случилось на сессии ВАСХНИЛ 1948 года, а затем и с кибернетикой. За прошедшие полвека эти отрасли науки так и не восстановились. Аналогичная ситуация была в Италии и Германии, где разгром науки во времена фашизма сказывается до сих пор. К сожалению, спешка в принятии столь судьбоносных для страны решений никогда не нужна, и ей нет оправданий. На наш взгляд, и в Государственной Думе должно быть общее решение депутатов вне зависимости от их политических пристрастий.
Год в истории Академии наук срок ничтожный. Убеждены, что точные, правильные и эффективные решения совместными усилиями всех заинтересованных лиц и организаций будут найдены, потому что в данном случае будет господствовать мудрость, а не эмоции.
Мы убеждены, что Вы поддержите нашу просьбу…»
К сожалению, идея с таким обращением не была поддержана. В Президиуме РАН посчитали, что однажды Путин уже отказал в просьбе отложить на год решение о судьбе РАН и теперь он не изменит свое решение, так как никогда этого не делает.
Я все‑таки считал, что попробовать стоит, тем более что рано или поздно даже Президенту приходится менять точку зрения, чтобы не допустить катастрофических ошибок. На мой взгляд, история с РАН как раз такой случай…
«Ничего хорошего я не жду…» Беседа с академиком Геннадием Месяцем
Странное чувство охватывает тебя, когда оказываешься в фойе 3‑го этажа ФИАНа. На стене портреты нобелевских лауреатов – Черенков, Франк, Тамм, Прохоров, Басов, Гинзбург, Сахаров. Почти со всеми был знаком, встречался, беседовал. И вот теперь они вопрошают: а что сделал ты, чтобы передать в будущее те идеи, мысли, чувства, которые пережиты нами?
«Именно благодаря всем таким людям широкий разлив нашей культуры, в страшной атмосфере эпохи порой мелевшей и сужающейся, не исчез совсем под гнетом невежественных и жестоких правителей, под прессом навязывавшейся и одурманившей миллионы «идеологии». Именно благодаря этой презираемой и властями, и полуобразованной массой, преследуемой интеллигенции, благодаря неумирающему таланту народа, постоянно подпитывающему эту культуру, она (пусть с безжалостно вырванными звеньями) дожила до наших дней и обещает вновь превратиться в облагораживающий и освежающий поток». Такие слова мог написать только ученый, проживший в ФИАНе жизнь вместе с людьми, чьи портреты украшают это здание. Академик Е. Л. Фейнберг из этой среды, уничтожить которую не по силам даже самой жестокой тирании. Об этом свидетельствует вся история Физического института Академии наук имени П. Н. Лебедева.
Однако «вечности» говорить сегодня (хотя и хочется!) не следует. Заботы у нас нынче совсем иные. Они касаются судьбы нашей науки и лучших ее представителей. Это не громкие слова, а, к сожалению, реальность.
Утром позвонил из Иркутска академик Летников – один из блестящих наших геологов. Сразу же стал ругаться, будто в происходящем виновен его собеседник. А потом пояснил: «Вы там, в Москве, с ума посходили?! Забот у вас иных нет, как уничтожать науку?! Тут правительственные телеграммы нам в институты шлют, мол, отчеты о работе давайте!.. Они с Луны свалились?!» Хорошо, что с Феликсом мы приятельствуем – немного успокоил его, а потом подумал: а вдруг такие телеграммы и другим академикам направлены?! Быстро выяснил, что исключений нет, – грозные послания из Министерства образования и науки уходят во все уголки страны, где есть академические институты… Академик Грачев, выдающийся биолог, главный хранитель Байкала, тоже получил вызов в министерство, чтобы ему рассказали, чем будет заниматься его институт. Они даже не знают, что он прикован к коляске.
И, наконец, чашу терпения переполнила последняя капля: публикация в одном интернет‑издании гнусненькой статейки, в которой сразу четыре академика представлены отъявленными злодеями, которые и в науку попали случайно, и землями приторговывают, и всем порядочным ученым мешают работать. Это, представьте себе, …руководители Российской академии наук! Академик Осипов, оказывается, «по блату» стал президентом РАН, его туда «протолкнул» Ельцин. Академик Фортов «торговал» в прошлом диссертациями, а ныне сменил Осипова на посту президента. Академик Крохин, будучи директором ФИАНа, сдавал в аренду помещения четырем фирмам. Однако главным «злодеем» в нашей Академии представлен академик Месяц, который и кресло вице‑президента захватил, а потом был «сослан» в ФИАН (из‑за своих злодеяний, конечно). Теперь, оказывается, не на Колыму ссылают, а в директора знаменитых на весь мир академических институтов!..
Наверное, не имело бы смысла даже упоминать об этой публикации (читать‑то все это омерзительно!), если бы за ней не проглядывало мурло современного чиновника, начавшего атаку на Академию наук России.
Почему такое происходит и что необходимо делать, чтобы прекратить все это безобразие? Именно эти вопросы и привели меня в кабинет директора ФИАНа академика Геннадия Андреевича Месяца.
Нашу беседу я начал с извинения:
– Мы знакомы почти полвека…
– Сорок пять лет, – уточнил Месяц.
– Времени вполне достаточно, чтобы узнать хорошо друг друга, тем более что, будучи сначала редактором «Комсомолки» по науке, а затем и «Правды», я был полностью в курсе всех событий, связанных со становлением науки в Томске, на Урале, а затем и в Москве. А потому хочу прежде всего принести извинения за того журналиста, который написал эту статью…
– Об этом не стоит даже говорить, – прервал Месяц. – Это еще одна попытка не только унизить нас, но и Академию в целом. Клевета на то и рассчитана, чтобы опорочить человека, потом как‑то воспользоваться этим… Сегодня прежде всего беспокоит будущее науки в стране, и это связано напрямую с судьбой нашей Академии наук.
– Сколько лет в Томске?
– Тридцать три года, если начинать со студента. Начал свою карьеру в Академии с заместителя директора Института оптики атмосферы, заведовал отделом из трех лабораторий, а потом создавал новый институт сильноточной электроники. Там был избран академиком.
– А на Урале?
– С 86‑го года был там директором института и одновременно председателем Уральского Отделения Академии, в котором было более сорока институтов.
– Затем?
– Вице‑президент Академии. В общей сложности 26 лет, из них 15 живу и работаю в Москве. Девять последних лет – директор ФИАНа… Извини, а зачем об этом спрашивать?
– Чтобы задать простой вопрос: были за эти годы случаи, когда получал правительственные телеграммы с требованием прибыть в министерство, чтобы отчитаться о работе своего института?
– А зачем?
– Рассказать, что вы в институте делаете…
– Ах, вот о чем… Таких вызовов «наверх», конечно же, не могло быть, так как чиновники в прошлом были поумнее и порасторопнее. Они прекрасно знали, что каждый год Академия наук представляет подробный отчет о своей работе правительству и президенту. Это повелось еще с давних времен, когда такие документы представлялись императору. Все члены Академии, все институты подводят итоги своей работы. Они поступают в Отделения Академии, а результаты наиболее ценных исследований попадают в общий отчет Академии, который ежегодно докладывается на Общем собрании. Это довольно объемные тома, в которых каждый желающий может найти подробную информацию о работах, проведенных в академических институтах. Причем в последние годы мы начали выделять особо важные и интересные исследования в отдельный отчет, который рассылается не только в министерства, правительство и администрацию Президента, но и во все ведомства и организации, где их можно использовать.
– В некоторых «высоких» кабинетах видел эти белые тома отчетов. Но никогда ими почему‑то не пользовались…
– Это уже вопрос не к нам, а к тем, кто сейчас требует, чтобы директора институтов из разных уголков России прибыли немедленно в Москву для отчета и бесед в Минобрнауки, бросив все свои дела.
– Но ведь Госдума еще не приняла новый закон о РАН?!
– В министерстве считают, что все решения приняты, мол, осталось только их «проштамповать». Причем, не сомневаюсь, все готовилось давно, тщательно сохраняя все в тайне и надеясь, что удастся стремительно провести уничтожение Академии всего за неделю. Некоторая задержка в этой операции не мешает чиновникам вести свою игру.
– Такое впечатление, будто это было известно?
– Мы догадывались, что нечто подобное готовится. Нынешние планы министерства состоят в том, чтобы разделить институты на три категории. Те, что работают хорошо (с точки зрения чиновников, конечно!), оставить в новой структуре, называемой «Академия», другие – передать в ведомства, а третьи институты ликвидировать. По планам министерства многие академические институты передаются в вузы. А это гибель их! Знаю по опыту Томска. Передали в вуз ускорители, и они, конечно же, вскоре пришли в негодность… Вуз и институт – это ведь совсем разные учреждения. Опыт объединения был в Советском Союзе. К сожалению, он кончился печально. Только в МГУ и, пожалуй, в Новосибирске удалось найти формы единения вузов и институтов, но в целом по стране это сделать невероятно сложно, если вообще возможно. Ссылка на американский опыт некорректна, так как история развития и становления науки разная. И если мы пытаемся перенимать западные схемы, то надо понимать: придется начинать с нуля. Кстати, представление о том, что наши специалисты «легко вписываются» в работу в лабораториях Америки и Европы, ошибочно – далеко не у всех и не всегда это получается…
– Академические институты возглавляют обычно крупные ученые…
– Это естественно, так как директора избираются. Сначала на Ученом совете института, затем в Отделении, где, кстати, могут появиться совсем другие кандидатуры, чем предложенные в самом институте. Затем утверждение на президиуме РАН. Это сито, сквозь которое не так легко пройти. Оцениваются, прежде всего, научные заслуги кандидата. Авторитет ученого имеет огромное значение. Генерал Гровс, руководивший атомным проектом в США, писал, что «чинопочитание у ученых больше, чем в армии». И это замечание верное. Коллеги прекрасно знают ценность того или иного исследователя. Естественно, авторитет нарабатывается годами, а потому многие руководители институтов уже в почтенном возрасте. Кстати, это один из упреков к Академии, мол, возраст у нас «не тот». Такое утверждение глубоко ошибочно, так как не отражает суть научной работы. Иногда опытному ученому достаточно сказать молодому исследователю пару слов, и рождается новое направление в науке! Таких примеров множество, по своему опыту знаю… Иногда едешь в машине, думаешь, и вдруг рождается идея. Звоню в Екатеринбург своему ученику, обсуждаем. Он проводит эксперимент… А затем на конференциях и в журналах коллеги говорят, что сделана выдающаяся работа… Так случается в науке. И это понятно каждому, кто в нее погружен, кто знает суть дела изнутри, а не судит о научном поиске со стороны… Как известно, правильно поставленная задача – это полдела. Чаще всего сделать это могут люди с большим опытом, то есть те, кто живет в науке многие годы. Так что, нас, «стариков», списывать не следует – настоящие ученые на пенсию не уходят! Однако возраст директоров должен быть регламентирован.
– Директора двух институтов в Томске и Екатеринбурге, которые вами созданы, получили телеграммы, чтобы прибыть в министерство, где будет определена их судьба…
– Да, они должны рассказать, чем занимаются и что предполагают делать дальше.
– А есть ли специалисты в министерстве по электрофизике?
– Нет, конечно.
– А как же они будут определять, что надо делать и чего не надо?
– Все, что происходит сейчас в министерстве, во власти вообще, к настоящей науке отношения не имеет.
– Зато много говорится о научных публикациях!
– Опять‑таки с определенной целью, чтобы любым способом опорочить Академию и ученых, мол, меньше ссылок на них, чем на Западе. Кстати, больше всего публикаций у китайцев, там это обязательное условие: публикация любой ценой! Но уровень исследований, к сожалению, низок, хотя публикаций много… Но вернемся к нашим журналам. В 90‑х годах они гибли. Была создана компания «МАИК», которая выпускает журналы, сразу переводит их на английский язык. Если посмотреть ссылки, то в мире они идут только на эти академические журналы. Всего их около двухсот. А те издания, что появляются в вузах, в других ведомствах, за границей не просматриваются и не изучаются. Так что наука России представлена в мире благодаря именно академическим изданиям. И очень многие западные ученые, издавая свои труды на русском языке, предпочитают иметь дело с издательством РАН. Это почетно и престижно.
Только факты: Доля российских высокоцитируемых ученых в разных ведомствах:
РАН … 2828
Все университеты, кроме МГУ … 596
МГУ … 565
Курчатовский институт … 84
Вместе с ИТЭФ и ПИЯФ … 233
ОИЯИ и ИФВЭ … 197
РАМН … 65
Разные ведомства … 227
Итак, РАН по своему потенциалу превышает вклад университетов в 2,4 раза. Курчатовский центр, рассматривающийся как альтернатива РАН, даже после поглощения двух институтов, ПИЯФ и ИТЭФ, уступает РАН более чем в 10 раз. Академия медицинских наук в сорок с лишним раз. А в институтах Сельскохозяйственной академии найден лишь один высокоцитируемый ученый….
...
(Данные газеты «Троицкий вариант»)
– Лихие 90‑е годы… Удалось все‑таки сохранить потенциал нашей науки?
– Все хотели растащить, но тут важную роль сыграл Ельцин. Он доверял Ю.С. Осипову, поддерживал его. А ситуация была сложная. Профессорам деньги платил Сорос – стыдно в этом признаваться, но он содержал нашу науку! В общем, несмотря на общий слом в стране, Академию не сломали. Да, молодые уезжали. Да, денег не было. Да, ученые нищенствовали. Однако наука выживала и выжила!
– Вроде бы самое страшное позади… Но почему атака на Академию началась сейчас?
– Она велась и раньше, но не столь эффективно. По сути дела, с того дня, как пришел в министерство Фурсенко. Кстати, его назначение РАН поддерживала – все‑таки сын известного ученого академика Фурсенко, сотрудник Алферова. В беседах об Академии говорил с уважением… Но потом все изменилось…
– Мне было странно видеть очередь из академиков, которые в перерыве Общего собрания стояли, чтобы переговорить с Фурсенко. Я тоже встал в очередь. И когда она подошла, то спросил у нового министра: не стыдно ли ему видеть эту очередь из ученых? Он ответил, что ничего необычного нет… И тогда я подумал, что хорошего министра по науке из него не получится, так как он должен прибегать к ученым, а не они к нему… Кстати, любопытный эпизод из истории Атомного проекта СССР. Когда энкавэдэшники обвинили брата академика Кикоина в антисоветской деятельности, Берия сел в машину и приехал к Исааку Константиновичу, чтобы заверить его в полной безопасности брата, мол, с ним ничего не случится… Ну а теперь академиков чиновники вызывают к себе!
– Дело не в очереди из академиков – это можно вытерпеть, а ситуация вокруг науки нетерпимая.
– В чем все‑таки основа этого?
– Причины разные. Но одна из них заключается в том, что появилось много контор, напоминающих знаменитые «Рога и копыта». Деньги вкладываются в них огромные, а результаты плачевные.
– Например?
– Появилось много новых организаций – они все на слуху. Туда накачиваются огромные бюджетные средства, а отдача ничтожная. Мы для них укор. Кроме того, у нас прекрасные контакты с западными коллегами. Да и ученые говорят свободно обо всех проблемах, которые волнуют общество. Причем напрямую, вне зависимости от должностей своих собеседников. А это уже начинает не нравиться… Думаю, что Академия наук теперь один из «островов свободомыслия», иначе настоящие ученые просто не могут жить и работать! И это тоже чиновникам не по душе – им ведь надо, чтобы люди по струнке ходили… Они объединились, чтобы превратить общество в послушную, серую массу, не способную думать и мыслить.
– Почему так нашей науке не везет?! Репрессии 30‑х годов, потом уничтожение генетики и кибернетики…
– Кстати, последствия разгрома той же кибернетики мы ощущаем сегодня. Вот мобильный телефон лежит, а мы ведь не знаем, что там внутри… Сейчас только узнаем, что нас могут слушать за океаном… И таких вещей множество! Многие любят пользоваться планшетами, изготовленными в Америке. А кто даст гарантию, что он «чист»? В некоторых областях мы отстали настолько, что подчас даже трудно представить…
– Что будет?
– Если будет реализовано все, что предлагается, то наступит очень тяжелый переходной период, когда надо будет подстраиваться под новые условия. Если директора будут назначаться сверху, то среди нас появится много случайных людей, не имеющих отношения к настоящей науке. Исчезнет и региональная наука. Те проекты освоения Урала, Дальнего Востока и Сибири, о которых так много говорится сегодня, реализованы не будут – без настоящей науки там просто ничего невозможно сделать… В общем, ничего хорошего я не жду.
– Почему же об Академии заговорили в полный голос только сейчас?
– Этот упрек отнести к себе не могу. Начиная с 2000‑х годов я открыто выступал против всех попыток уничтожения РАН. Вот записка, которую я направил в Думу еще в марте, то есть до выборов в Академии и задолго до обсуждения нового закона о РАН…
Из Записки академика Г. А. Месяца «О нездоровой ситуации в отношении Российской академии наук»: «Состояние российской науки и образования, начиная с 90‑х годов прошлого века и до сегодняшнего дня, продолжает оставаться тяжелым. Достаточно сказать, что не функционирует большинство отраслевых институтов, которые работали в СССР. А ведь они были главным связывающим звеном между наукой и производством и основным элементом инновационного процесса в стране… Единственным нормально работающим звеном, сохраняющимся в научном сообществе страны, является Российская академия наук (РАН). Однако и над этим последним островком производства научных знаний регулярно нависает «дамоклов меч».
Можно привести несколько примеров действий, направленных на фактическое уничтожение академической науки.
1. Концепция развития науки в России до 2010 года, которая предполагала оставить в стране всего 100–200 исследовательских институтов, то есть сократить их в 10–20 раз. В ту пору их общее число составляло свыше 3000, а в о