Джеймс: Карл, ты влюблен в себя?
Карл: У меня нет никакого понятия о любви или нелюбви, или ненависти, или еще о чем-то. Я говорю о Том, которое существует до любви и ненависти и всего этого. Нет никакого представления. Есть тотальное отсутствие любви и ненависти и всех этих полярных концепций о себе. Все это – часть сна.
Этот сновидческий персонаж, Карл, – он может быть влюблен или не влюблен. Для Того, которым является Карл, которое существует вопреки Карлу и никогда – благодаря Карлу, не существует концепций любви или нелюбви или чего-то еще. Есть бесконцептность всего.
Джеймс: То место, из которого ты пришел, откуда приходит ощущение чего-либо…
Карл: Это Сердце. Это называется «Сердцем», которое является абсолютным Источником, не имеющим источника.
Джеймс: Тогда как ощущение отождествленности, которое есть у большинства людей, появляется с этим личностным ощущением себя.
Карл: Потому что они приклеены любовью к этому образу.
Джеймс: Они приклеены любовью к этому чувству?
Карл: Они приклеены влюбленностью в образ самих себя. Я склеено с Я, потому что оно принимает образ себя за второе «я», за реальность. С этого начинается любящий и возлюбленный, и это – начало отделенности. Тогда возникает «я» и другие. Поэтому даже образом божественной истины, божественной любви или чего-то еще ты отделен от Того. Как бы ты ни определял себя, во что бы ни влюблялся, это отделенность. Потому что для любви требуются двое.
Для Того, которое называют «покоем», не существует второго, нет действия или не-действия. Любовь подобна идее о любящем и возлюбленном. Но в покое, этом необъятном покое, абсолютном покое ты не можешь сотворить концепцию о нем, о более или менее высоком покое, к примеру. Есть только покой.
Джеймс: Порой эта склейка кажется не такой клейкой, и наступает покой.
Карл: Поэтому это называется «расщепленной секундой». Благодаря этой расщепленной секунде ты выпадаешь из любви. И тогда склейка исчезает.
Джеймс: Со мной иногда происходит такая штука во времени, она может длиться дни или недели, – ощущение покоя, ощущение знания.
Карл: Ты просто входишь в единство – из отделенности в единство. Ты выходишь из ненависти, потому что в отделенности ты ненавидишь отделенность. Ты никогда не сможешь принять отделенность. Ты входишь в единство, которое можно назвать «любовью». И тогда ты оказываешься в этой любви – в этом «ах, любовь!».
Джеймс: Но это только переживание.
Карл: Когда ты можешь войти куда-то, ты снова можешь выйти. Это как пинг-понг, знакомый всем. Небеса и ад. Ад – это отделенность, а небеса – единство, и оба существуют благодаря друг другу.
Джеймс: Это всего лишь противоположности.
Карл: Они просто олицетворяют собой полярность небес и ада. Небеса сотворяют ад, а ад творит небеса. Оба взаимозависимы, тотально зависимы друг от друга. Без идеи «небес» невозможен ад; без идеи «ада» немыслимы небеса. Оба абсолютно нуждаются друг в друге. Поэтому «ненависть» и «любовь» тоже идут рука об руку как концепции, как полярности. Когда ты делаешь единство «высшей любовью», а отделенность «адом», ты превращаешь их в крайности небес и ада.
Джеймс: Значит, ни в том, ни в другом нет преимущества?
Карл: Нет. Ты реализуешь себя в единстве, в том, что есть любовь, и ты реализуешь себя в отделенности, которая есть ненависть. Оба происходят из одного и того же Источника, из отсутствия обоих, из Того, которое является осознанностью, Того, которое суть Отец, Источник [Карл поднимает большой палец].
Но с любым источником всегда остается вопрос: «Каков Источник этого источника?» И так появляется концепция «абсолютного Сердца» [поднимает кулак], которое первично по отношению к «я»-мысли как первичному «я», Того, которое первично по отношению к «я»-осознанности. Уже с этим представлением о бытии [большой палец] из света возникают «небеса» и «ад» [указательный и средний пальцы], идеи в виде противоположностей.
Это называется «просветлением», если ты переживаешь ту осознанность, которая первична по отношению к небесам и аду [большой палец]. Но даже из этой осознанности ты всегда можешь вернуться. Поэтому говорится, что тебе нужно обладать «осознанностью осознанности». Что даже эта осознанность «я» должна погрузиться в То, которое первично [кулак].
В итоге ты приходишь к абсолютному переживанию того, что ты есть вопреки свету [большой палец], вопреки «я есть»-ности [указательный палец], вопреки «я есть такой»-ности [средний палец]. Это [кулак] существует абсолютно «вопреки» тому постижению, происходящему в расщепленную секунду, что для Того, которое есть ты, ничто никогда не появлялось и никогда не исчезнет. Нет абсолютно никакой потребности или необходимости в бытии или небытии чего-то, поскольку ты не находишься ни в одной идее или не-идее бытия.
Это первое представление о бытии зависит от тебя, но ты – не зависишь. Это свобода, это мокша, только этой мокши ты не можешь достичь – ни осознанностью, ни «я есть»-ностью, ничем – ни путем самадхи, ни путем понимания.
Это является пониманием [большой и указательный пальцы]. От него ты можешь перейти к супер-суперпониманию осознанности [большой палец]. Но даже эта осознанность супер-суперпонимания преходяща. Это [большой палец] уже корень небес и ада. Как же добиться тотального лечения корня – что с ним делать? Поэтому я всегда колочу по этому «вопреки».
Джеймс: Думаю, что кое-что я здесь сейчас понимаю.
Карл: Они тебе завидуют.
Джеймс: Не волнуйтесь, это не окончательное понимание. (смех) В принципе, ничего невозможно сделать для этого [кулак]. Но садхана может привести к этому [большой палец].
Карл: Садхана заканчивается здесь [кулак]. А то, что происходит потом, как и все до того, обязано Милости.
Джеймс: Я думаю, что здесь много путаницы. Многие люди думают, что это [большой палец] и есть то самое, а садхана способна привести к этому, поэтому давайте делать садханы, кучу садхст.
Карл: Да. Это неплохо. Почему бы нет?
Джеймс: Но это не приводит к этому [кулак].
Карл: Нет.
Джеймс: Ничто не может привести к этому [кулак]. Отсюда и вытекает, что садхана бессмысленна, пустая трата времени. Это витающая в воздухе идея.
Карл: Я знаю.
Джеймс: Я не уверен, что ты говорил это.
Карл: Нет. Ты не можешь не делать садхану. Садхана случится подобно сновидческому переживанию. Ты не можешь избежать того, чем ты являешься. И садханы, тапасы, любые техники часть твоей реализации. Но просто пойми, что нет никого, кто бы делал это или не делал.
Джеймс: Да.
Карл: Не существует абсолютно никакого выхода.
Джеймс: Ты не можешь попасть туда [большой палец], пока не познаешь это [указательный палец].
Карл: Но отсюда [большой палец] ты всегда возвращаешься обратно.
Джеймс: Многие учителя говорили, что выполнение садхан лишено смысла. Пападжи, например, так сказал. И, тем не менее, в течение долгих лет он делал невероятные садханы.
Карл: Ага. «Кришна, Кришна, Кришна!»
Моника: Он сказал, что потратил время впустую. Это никуда его не привело.
Лиз: Так он сказал.
Карл: Я уверен, что он говорил: «Я не мог избежать этого действия, но я существую не благодаря действию. Я существую вопреки ему. И, тем не менее, я не мог его избежать».
Джеймс: Когда он пришел к Рамане, Рамана сказал, что это садхана привела его туда, и тогда у Пападжи случилось переживание. Понимаешь, о чем я?
Карл: Одна вещь приводит к другой.
Джеймс: Правильно. Так зачем говорить, что это бессмысленно?
Карл: Внутри этой сновидческой реализации есть смысл, но для того, что ты есть, разницы никакой.
Джеймс: Никакой.
Карл: Но ты приходишь к тому, к чему идти не можешь.
Чарльз: Это имеет значение во сне, но не для Я?
Карл: Даже во сне это не имеет никакого значения, потому что, вопреки пониманию, следующий момент будет таким, какой он есть. Жизнь всегда будет продолжаться, как она есть, не благодаря пониманию. Все, что есть, есть вопреки любому пониманию, или непониманию, или еще чему.
Ты не можешь контролировать неконтролируемое, потому что контролировать нечего. Не существует даже одного, способного контролировать второго. И в этом отсутствии второго присутствует тотальная бесконтрольность. И даже во времени, в том, что ты называешь «временем», этот сон не поддается контролю, так как не существует сна, который ты можешь контролировать.
Франческо: Так что?
Карл: Что «так что»? Ничего.
Франческо: И так всегда!
Карл: Теперь ты ненавидишь себя, потому что заставил себя делать такое количество всего.
Франческо: Ох.
Чарльз: Ты как-то использовал аналогию с электричеством, которое течет через лампу, или блендер, или еще что-нибудь – подобно жизненной силе.
Карл: Но электричество, энергия или сознание – это одно и то же.
Чарльз: Все правильно. И ошибка думать, что эта штука существует независимо от жизненной силы или электричества.
Карл: Нет. То, что является электричеством, принимает форму информации, но это все то же электричество. Та бесформенная энергия, вроде сознания, принимая форму информации, не изменяется. Поэтому есть личностное и безличностное сознание. Но даже безличностное сознание, которое есть осознанность в виде чистого сознания, принимает форму безличностного космического сознания или личностного индивидуального сознания. Но это ничего не меняет.
Чарльз: В электричестве?
Карл: В сознании это ничего не меняет.
Чарльз: Понятно.
Карл: Поэтому, какой бы образ и форму оно ни приняло, разницы нет. Это по-прежнему То, которым оно является.
Чарльз: Однако ощущение такое, что для личностного сознания как переживающего разница есть.
Карл: Да, но разницы все равно нет.
Чарльз: Все равно никакой разницы. Даже если кажется, что для нас это что-то меняет.
Карл: Существует лишь другая точка зрения на информацию или что-то еще, но это ничего не меняет. Существуют различные точки зрения. Ну и что?
Чарльз: Это всего лишь точка зрения, которая нереальна.
Карл: Да, и эта точка зрения постоянно меняется. Меняется, меняется, меняется. Ни на одну минуту ты не остаешься тем же самым человеком. Точка зрения меняется абсолютно каждую минуту. Ты добавляешь что-то к этой точке или занимаешь другую позицию. Сегодня ты за войну, а завтра – против.
Чарльз: Сегодня нам хочется сидеть с кем-то, а на следующий день мы думаем, что нам это не нужно.
Карл: Сегодня: «Он величайший мастер, какого я когда-либо встречал», а на другой день: «Вот дерьмо». (смех)
Лиз: Всего лишь еще один немец.
Карл: Ага. Ты ему поклоняешься, а на следующий день – «еще один немец». Но мне это нравится.