– Я попытаюсь что‑нибудь выяснить, – пообещала Вероник. – Хотя какое это сейчас имеет значение?
– Может быть, и имеет, – возразила я, глядя в окно, – может быть, и имеет.
За окном по‑прежнему сыпал снег. Казалось, Париж решила навестить Снежная королева, и сейчас, стоя на вершине заиндевевшей Эйфелевой башни, она машет своим ледяным жезлом, укутывая город в снежное кружево.
– Вероник, – попросила я, – расскажи мне об Изабель. Кто она такая? У нее были враги?
– Изабель из элиты. – Вероник скорчила гримаску. – Голубых кровей, родом из девятнадцатого века.
– Такая старая? – вырвалось у меня.
– Но‑но, – оскорбилась она, – я ненамного‑то ее и моложе.
– Прости, – смутилась я, – я совсем не хотела… Просто мне она показалась совсем незрелой.
– К кому‑то ум приходит с годами, от кого‑то уходит еще дальше, – усмехнулась Вероник. – Изабель была этого сорта. Вечная невеста, вечный ребенок. Всегда капризная, всегда вздорная, всегда самовлюбленная.
– Говорят, что к старости все плохие черты характера только усугубляются, – заметила я. – Ой, прости‑прости, молчу!
– За что? – В глазах Вероник заплясали смешинки. – В моем характере изъянов нет, я же просто ангел!
– Так что, Изабель себе много врагов снискала своим вздорным нравом? – вернулась я к заданному вопросу.
– Как тебе сказать… – Вероник задумчиво накрутила локон на палец. – Ни одного.
– Как же так? – удивилась я.
– А как можно всерьез обижаться на ребенка? К Изабель в нашей тусовке давно все привыкли и прощали ей капризы. Как бы тебе объяснить… Изабель была абсолютно безобидна. Она не была ни стервой, ни сплетницей, ни интриганкой. Если она и портила кому‑то жизнь, то скорее сама того не ведая. Она постоянно нуждалась в любви, восхищении, заботе. Особенно после того, как Жан бросил ее.
– А почему он ее бросил?
– Это же Жан! – фыркнула Вероник. – Девушки рядом с ним не задерживались дольше месяца. Два месяца для него – это уже почти вечная любовь.
– Но между ним и Изабель были же какие‑то особые чувства? – в недоумении уточнила я. – Подруги вторили ей, что Жан должен был оставить свое состояние ей, что ее одну он только и любил.
– Подруги говорили то, что Изабель хотела слышать. А Изабель хотела слышать ложь, которую сама же и выдумала. Когда у них с Жаном случился роман, она рассказывала всем, что тот от нее без ума, что не за горами свадьба, что он совершенно переменился и забыл про свои былые похождения. А Жан тем временем уже перемигивался с другой красоткой. Понимаешь, о чем я?
– Признаться, ничего не понимаю…
– Изабель была безобидна, как ребенок, – повторила Вероник. – Поверь, никто из наших никогда бы не поднял на нее руку. Ее убийство всех потрясло.
– И конечно же все уверены в том, что это сделала я? – уныло спросила я.
– Кому же захочется допустить, что убийца – один из старых знакомых? – рассудительно заметила Вероник. – Спокойнее списать все на человека со стороны.
– Стоп, стоп! – Я вдруг забеспокоилась. – Давай уточним: я сижу под домашним арестом или меня таким образом оберегают от разъяренной толпы мстителей?
– Да какие мстители! – принужденно рассмеялась Вероник. – В окно выгляни. Какому дураку придет в голову выйти на улицу в такую погоду?
– Мадемуазель Элен Громов, – церемонно доложил Бернар, появляясь на пороге.
– Элен? – удивилась Вероник. – Я ее не ждала.
Я хотела сказать, что это ко мне, но от радости увидеть Ленку поперхнулась соком и закашлялась. Вероник с беспокойством взглянула на меня и велела дворецкому:
– Зови!
Когда Лена, разрумяненная от морозца, со снежинками, тающими на волосах, появилась на пороге, я вскочила из кресла, собираясь ее обнять, но подруга только сухо кивнула мне, отвернулась и заворковала с Вероник по‑французски, не обращая на меня ни малейшего внимания.
Оглушенная ее поведением, я съежилась в кресле. Уж если Ленка, которая знает меня с детства, не желает больше иметь со мной дела, значит, поддержки мне ждать не от кого. Для всех я теперь монстр, хладнокровно прирезавший Изабель и убивший двух репортеров. Достойная преемница Жана.
Смысл разговора между Леной и Вероник ускользал от меня. Я поняла только, что Лена пришла передать Вероник какую‑то информацию. А когда та удивилась, почему неведомый мне Василь не пришел сам, Лена сказала, что он очень занят, а она проходила мимо и решила заскочить.
Я с печальной усмешкой глядела в окно, за которым по‑прежнему мела метель. Проходила мимо? В такую погоду?
– Жанна, – окликнула меня Вероник, – прости, что заговорились. Познакомься, это Элен Громов, – она сделала ударение на второй слог, – твоя соотечественница.
Я с обидой вскинула глаза на Лену. Ах, мы уже незнакомы? Ну конечно, Вероник же не знает, что мы учились в одной школе, а Лена предпочла вычеркнуть нашу прошлую дружбу из памяти. Вот только я не собираюсь. Я уже открыла рот, чтобы высказать Лене все, что думаю о друзьях, которые отворачиваются при первой же неприятности, но она меня опередила.
Лена шагнула ко мне, адресовала мне светскую, ничего не значащую улыбку, протянула руку для приветствия и на русском сказала:
– Жанна, не делай глупостей. Прикинься, что видишь меня впервые в жизни. Я все объясню потом. А сейчас улыбнись мне, балда, и скажи пару слов по‑русски. Хозяйка не должна заподозрить, что мы знакомы.
Это «хозяйка» резануло слух. Лена не стала даже называть имени Вероник, чтобы та не поняла, что мы говорим о ней. Что тут, черт возьми, происходит? Но я нашла в себе силы растянуть губы в улыбке, пожала ей руку и самым любезным тоном проговорила:
– Надеюсь, мадемуазель Громов, у тебя есть достойное объяснение этому маскараду.
– Вполне. Я оставлю его в этом кресле. А теперь, – она шагнула к пустому креслу и перешла на французский, – не буду больше отнимать ваше время. Приятно было познакомиться, Жанна!
Вероник поднялась с места, чтобы ее проводить, и, когда она повернулась спиной, Лена быстро вытащила из сумочки белый конверт и опустила его между сиденьем и подушкой кресла.
Оставшись в гостиной одна, я метнулась к креслу, схватила конверт, в котором прощупывался лист бумаги, и спрятала его под одежду.
Когда вернулась Вероник, я сослалась на головную боль и сказала, что хочу прилечь. Вероник всполошилась и чуть не бросилась за доктором. Но я убедила ее, что волноваться не о чем, и вышла за дверь, намеренно едва‑едва передвигая ноги. Хотя мне хотелось бежать вприпрыжку, чтобы скорее прочитать таинственное послание Лены, переданное мне с такой секретностью.
Знакомый Ленкин почерк, всегда круглый и аккуратный в школьной тетрадке, на этот раз щетинился острыми углами и плясал от волнения или от спешки.
«Жанна, – писала она, – надеюсь, что ты не рассказывала Вероник о нашем знакомстве и не выдала себя при нашей встрече. Значит, шанс спастись еще есть. Мой отец – один из высокопоставленных вампиров, и от него я узнала, что тебе грозит большая опасность. Андрей резво взялся за твое дело, и сейчас он обивает пороги старейшин, чтобы заполучить согласие на ментальный допрос. Думаю, ты догадываешься, о чем речь. Но ты и понятия не имеешь, что это такое. Все твои мысли, все чувства, все страхи и все самые постыдные поступки станут всеобщим достоянием».
Страничка в моей руке задрожала как осиновый лист, в ушах застучала барабанная дробь, под которую приговоренных к казни ведут на эшафот. Стоит местным Гончим прошерстить мои воспоминания, как всплывут убийства Жана и его охранников, и никто уже не станет разбираться, виновата я в парижских убийствах или нет. Факты – вещь упрямая. А при наличии свидетеля в одном случае, отпечатков пальцев в другом и моего черного послужного списка вкатят мне обвинительный приговор – даже пикнуть не успею.
«Я убеждена в твоей невиновности, но каждому человеку есть что скрывать, и ты не исключение, – писала Лена. – Оправданий после ментальных допросов – единицы. Смертельных приговоров – большинство. Для того чтобы получить вышку, необязательно быть убийцей, достаточно, чтобы при допросе обнаружилось несколько эпизодов применения агрессии, которые будут расценены как предрасположенность к преступлению. А против тебя еще свидетельница у дома Изабель и отпечатки пальцев на фотокамере журналистов. Поверь мне, тут осуждали и при меньшем наборе улик. Во Франции закон чтят превыше всего, и судей не подкупишь. В общем, Бессонова, дело труба. У Андрея уже две подписи старейшин. Еще одна – и делу дадут ход…»
Три, уже три. После того, как я отказала Ипполиту, рассчитывать на его поддержку больше не стоит. Значит, ментальный допрос – дело решенное. Я с тоской взглянула на окно, за которым выла вьюга. И ждать заступничества Вацлава и Аристарха в ближайшие сутки глупо. Пока они в Москве, здесь мне никто не поможет.
«Учитывая, как ретиво Андрей взялся за дело, медлить он не станет. И не будет дожидаться приезда москвичей, а тряхнет тебя по полной программе. И если там что выяснится… В общем, Жанка, я посоветовалась с отцом, и он говорит, что тебя нужно спрятать до приезда московской делегации. Хорошо, что о нашем знакомстве никто не догадывается. Поживешь пока у меня, никому и в голову не придет тебя тут разыскивать. Кроме того, у отца дипломатический иммунитет, который и на меня распространяется. Так что выиграем время до приезда твоих, а там уже дело за ними. Но, думаю, Аристарх тебя в обиду не даст. Решайся. Завтра может быть уже поздно. Я припарковалась у ворот соседнего особняка и жду тебя. Найди способ выбраться из дома незаметно».
Я перечитала послание Ленки несколько раз, с каждым новым прочтением убеждаясь, что я обречена. Еще Глеб рассказывал мне, что ментальный допрос – это не детектор лжи, и в ходе его не всегда можно получить четкие ответы на вопросы. Память – непредсказуемая штука, и какие свои страницы она откроет под гипнозом – неизвестно. Случаи, когда из памяти убийцы извлекали воспоминания непосредственно о моменте убийства, редки. Часто для обвинения хватало предшествующих или последующих мгновений – когда убийца выслеживает жертву, или уже стоит над телом, или смывает кровь с одежды. В моих воспоминаниях не было ничего такого, что могло бы меня оправдать. Зато было достаточно того, чтобы подписать мне смертный приговор. Никому из вампиров, кроме московских Гончих и Аристарха, не было известно, что я убила Жана, а незадолго до этого – двух из его охранников, напавших на нас с Вацлавом. Но если это всплывет, мне уже не отмыться и не оправдаться. Осудят меня по всем шести убийствам и приведут приговор в исполнение, не дожидаясь приезда Вацлава с Аристархом.
Но и сбегать из дома Вероник представлялось мне не лучшим вариантом. Мало того что своим уходом я подставляю хозяйку, которая поручилась за меня, так тем самым я фактически признаю себя виновной по всем пунктам и подтверждаю, что мне есть что скрывать и чего опасаться.
В такой ситуации мне был жизненно необходим совет человека, которому я доверяла, как себе, и которому я сама была дороже всех вампиров на свете, и я бросилась искать мобильник. В моей растерзанной сумочке, сиротливо лежавшей на тумбочке у двери, его не оказалось. В карманах пальто – тоже, зато там я нашла цепочку с серебряным кулоном Кобры. Формально говоря, кулон мог быть вовсе не тем, который ей подарил Жан, ведь когда вампирши в спешке покидали Замок Сов, кулоны перемешались. Странно, что Андрей его не обнаружил. Впрочем, он был слишком увлечен потрошением моей сумочки, а до обыска карманов дело уже не дошло. Вернув кулон на место, я продолжила поиски. Но, перевернув почти всю комнату, вынуждена была признать свое поражение: телефона не было нигде. Наверное, Вероник убрала его куда‑то, пока я валялась в бреду.
Без сил я рухнула в кресло, в котором три ночи подряд дежурила у моей постели Вероник, и забарабанила пальцами по подлокотнику. Телефона Аристарха наизусть я не помнила, так что в любом случае придется обращаться к Вероник и спрашивать про мобильный. Но это обязательно вызовет лишние вопросы, а они мне сейчас ни к чему. Шелковая подушка неудобно встопорщилась под боком, и я выместила на ней свой гнев: схватила за уголок с бахромой и бросила в стену. Ладонь опустилась на освобожденное пространство и наткнулась на что‑то пластмассовое. Я схватила находку в руки, собираясь отправить ее по тому же адресу, но, к счастью, успела ее разглядеть. Мой мобильник!
Я быстро пролистала журнал входящих вызовов. Оказывается, Аристарх звонил мне в последние дни раз десять. А Вацлав – всего один. Еще звонили бабушка и мама. Странно, но последние звонки поступили два дня назад, а с тех пор обо мне никто не вспоминал. Тоже мне – родственники и друзья! Но сейчас дуться некогда, надо свою шкуру спасать. Я отыскала один из непринятых звонков Аристарха и нажала вызов, представляя, как дед обрадуется моему голосу, как начнет волноваться, засыпая меня вопросами, как станет обещать первым же рейсом, как только погода улучшится, вылететь в Париж, и примется убеждать, что все непременно будет хорошо… Но вместо родного голоса Аристарха телефон мурлыкнул механическим французским голосом о сбое в сети.
Я повторила вызов еще несколько раз с тем же результатом и с досадой отложила мобильный. Вот и объяснение, почему последние звонки приходили два дня назад. Тогда связь еще была, потом Францию окончательно замели метели, снег оборвал провода и заставил мобильники замолчать. Вероник же говорила, что телефоны не работают!
Со смутной надеждой на чудо я подняла трубку домашнего радиотелефона, но и та ответила мне молчанием. Значит, совета ждать неоткуда. Придется полагаться только на себя.
Я еще раз перечитала письмо Лены. Вспомнила нависающее надо мной перекошенное от ненависти лицо Андрея. Его руки на моей шее. Свет, меркнущий в глазах. Четыре дня назад он едва не убил меня. И я была уверена, что он сделает все возможное, чтобы добиться смертного приговора для меня, и лично приведет его в исполнение. Вспомнила его руки с побелевшими костяшками, яростно вышвыривающие вещи из моей сумочки. Точно так же Гончий станет копаться в моей памяти, вытаскивая на свет все самое сокровенное, интимное, потаенное… Виски пронзила дикая боль, и я со стоном схватилась за голову. Нет, не хочу, не позволю!
– Жанна, – деликатно поскреблась в дверь Вероник, – все в порядке? Можно я войду?
Я замерла. Стоит Вероник войти, как она поймет все и шанса спастись уже не будет.
– Все в порядке, просто я устала, – повысив голос, сказала я в закрытую дверь. – Ты не против, если я уже прилягу поспать?
– Тебе точно не нужен доктор? – с беспокойством уточнила она.
– Все, что мне нужно, – это крепкий сон, – твердо ответила я.
Вероник пожелала мне спокойной ночи, и ее шаги застучали по коридору, пока совсем не стихли.
Я заметалась по комнате, хватаясь то за сумку, то за бесполезный мобильный, то за сапоги со сломанным каблуком. К счастью, в чемодане была еще одна пара. Я влезла в джинсы и водолазку, надела сапоги, но тут же сняла – стук каблуков мог меня выдать. Спущусь пока в тапочках, а перед выходом из дома переобуюсь. С сомнением потопталась у пальто. А если меня при полном параде засекут Вероник или вездесущий Бернар? До машины Лены недалеко, замерзнуть не успею. Сейчас главное, чтобы меня не заметили. А если заметят, чтобы не поняли, что я навострила лыжи. Я сорвала с вешалки халат, накинула поверх одежды. Если вдруг наткнусь на Вероник или Бернара, скажу, что спустилась выпить молока с медом. Сумку я решила оставить, мобильный сунула в карман джинсов.
Прежде чем выйти за дверь, накидала на кровать подушек, которые нашла в шкафу, накрыла их одеялом, придала форму спящего тела – на случай, если Вероник вздумает меня проведать среди ночи.
Взяла в руки сапоги, чтобы переобуться внизу. У самой двери остановилась, обернулась и обвела взглядом погруженную в сумрак комнату. Бросился в глаза белый прямоугольник на подоконнике. Правильно меня Ленка балдой назвала! Чуть ее письмо не забыла! Схватила в руки конверт, перегнула пополам, спрятала в карман. Кажется, все. Пора.
Прислушалась. Из‑за двери не доносилось ни звука. Осторожно надавила на ручку и выскользнула в коридор.
Дальше было самое сложное. Выйти через главный вход я не рискнула, а где находится черный ход, не знала. Зато я прекрасно представляла, где размещалась гардеробная Вероник – в противоположной стороне от входа, почти в самом конце коридора. А к ней примыкала комната, в которой нас красил стилист Эжен, и в этой комнате было большое окно.
Спустившись на первый этаж, я быстро нырнула в нужную мне дверь. Сбросила халат, спрятала его за кресло, натянула сапоги, на цыпочках двинулась к окну. Проходя мимо зеркала во всю стену, задержалась. Из зазеркалья на меня взглянула бледная девушка с лихорадочно горящими глазами и растрепанными темными волосами, кое‑как собранными в хвост. Да, укладка от Эжена мне бы не помешала. Но сейчас было не до красоты, надо было спасать собственную шкуру.
Прислушавшись и убедившись, что в коридоре тихо, я запрыгнула на подоконник и открыла раму. Ветер с заунывным воем бросил мне в лицо горсть снежинок, словно призывая опомниться, остановиться, и я невольно отпрянула. Куда я иду? Зачем? В такую метель? Из дома, хозяйка которого поручилась за меня головой? Ведь своим самовольным уходом я серьезно подставляю Вероник. Но перед глазами вспыхнули строчки, написанные пляшущим Лениным почерком: «Оправданий после ментальных допросов – единицы. Смертельных приговоров – большинство».
Безо всяких сомнений я раскрыла раму шире и спрыгнула в сугроб под окном.
Глава 8
Сообщество одноклассников‑вампиров
Вампиры склонны помогать друг другу ровно настолько же, насколько к этому склонны акулы.
Терри Пратчетт. Carpe Jugulum. Хватай за горло!
Быть просто богатой и не мучиться при этом – ужасно неинтересно. И кто тогда обратит на меня внимание? Без своих проблем я просто перестану быть яркой личностью, потеряю индивидуальность.
Плам Сайкс. Блондинки от Bergdorf
Выбравшись за ограду, я в растерянности оглянулась. «У соседнего особняка» – где это? У обоих зданий по бокам от дома Вероник вдоль дороги выстроились десятки машин, многие из них были занесены снегом до самого капота. Пока я вертела головой, темнота подмигнула мне светом фар. Черная, сливающаяся с ночью машина дала задний ход и затормозила передо мной.
– Садись скорей!
Я плюхнулась на сиденье рядом с Леной, и та порывисто обняла меня:
– Я уж думала, ты не придешь!
– Лен, – я отстранилась, глядя ей прямо в глаза, – я сама не понимаю, что творю. Может, мне сейчас лучше вернуться?
– Да ты что! – горячо воскликнула она. – Мне только что отец звонил…
– Как звонил? – удивилась я. – Я только что в Москву пыталась дозвониться, и связи не было.
– Наладили, – отмахнулась Лена. – Ты послушай, что он мне сказал! Ипполит дал согласие на ментальный допрос, так что это теперь дело решенное. Если бы не какие‑то срочные дела, Андрей уже был бы здесь. И уж поверь мне, как только он их закончит, то сразу сюда примчится. Ты действительно хочешь пройти, – у нее сорвался голос, – через это?
– А что, – тихо спросила я, – это так страшно?
Лена отвела глаза.
– Как я тебе уже написала, долго после ментальных допросов не живут. Но те немногие вампиры, которых оправдывают, или с ума сходят, – она метнула на меня взгляд, подобный дротику, и я невольно отпрянула, – или всю оставшуюся жизнь мучаются кошмарами. – И добила меня выстрелом в упор: – У Вацлава спроси.
– Вацлав прошел через ментальный допрос? – оцепенела я.
– А ты думаешь, он всегда был с приветом? – Лена мрачно ухмыльнулась. – Так что решайся, подруга, – она сложила руки на руле, – едешь? Или остаешься ждать Андрея? Только думай быстрей. Андрей медлить не станет, возможно, он уже в пути.
– За что ж он так на меня взъелся‑то? – поразилась я.
– А ты не знаешь? – Лена взглянула на меня с удивлением и, наткнувшись на мой вопросительный взгляд, помотала головой. – Это долгая история, а у нас времени нет. Окажемся в безопасности, тогда все расскажу. Так что?
– Едем, – решилась я и достала мобильный.
– Немедленно выключи! – нахмурилась Лена. – Ты что, тебя же запросто засекут по звонку!
– Но я хотела Аристарху позвонить…
– Позвонишь после, по моему телефону.
Свет фар разорвал ночную тьму, высветив кружево снегопада. Взвизгнули тормоза, машину занесло на заледеневшем асфальте, за окном замелькали дома и деревья, и вскоре особняк Вероник остался позади.
Дороги были пусты, а дома занесены снегом, как на площадке голливудских фильмов про Рождество. Мы свернули на улицу, где ни в одном из окон не горел свет.
– Провода оборвало, – прокомментировала Ленка, прильнув к боковому стеклу. – Бедолаги.
Она бросила взгляд в зеркало и выругалась.
– Только этого нам не хватало!
– Что такое? – Я в тревоге обернулась, но успела заметить только черную машину, свернувшую в боковой переулок.
– Кажется, зря переволновалась. Мне показалось, что за нами хвост, – с облегчением выдохнула Лена, но скорость все‑таки прибавила. – Не поверишь, но мне почудилось, что за рулем был мим!
– Мим? – удивленно переспросила я.
– Ну да, мим. Это такие французские клоуны с разрисованными лицами. В туристических местах их столько же, сколько в Москве уличных музыкантов.
– Знаю, я даже видела одного.
– На Елисейских полях, наверное?
– Да нет, у одной кафешки. – Я назвала улицу.
– Странно, – хмыкнула Лена. – Что он там забыл? Не иначе как заблудился. Редкий турист туда забредет. Но ты‑то у нас, как всегда, исключение из правил.
Я удивленно посмотрела на нее – в голосе подруги отчетливо послышались саркастические нотки. Но Лена непринужденно вела машину, а почувствовав мой взгляд, улыбнулась мне так тепло, что все мои сомнения тут же развеялись.
Ехали мы минут двадцать, но, похоже, ездили кругами во избежание слежки. Потому что вскоре в стороне опять возникла набережная Сены, показался силуэт Эйфелевой башни – мы вернулись в центр. Если ориентироваться по башне, Лена и Вероник жили по соседству, в шестнадцатом квартале. Дом Лены находился на ярко освещенной вывесками и огнями улице. В отличие от старинного особняка Вероник, это была современная шестиэтажка с броским ярким фасадом, неоновой вывеской на крыше и швейцаром у дверей.
Притормозив за углом, Ленка перегнулась, взяла с заднего сиденья бумажный пакет с покупками и протянула мне:
– На, надень!
Я в недоумении выудила оттуда платиновый парик под каре, как у Джулии Робертс в фильме «Красотка».
– Это мне?
– Искать тебя у меня не должны, но мало ли чего. Швейцар у нас глазастый, – с озабоченным видом пояснила Ленка, наматывая мне узлом на затылке мой хвост и нахлобучивая мне на голову парик. – Покажут ему твою фотку – вдруг опознает? Я его, конечно, сейчас отвлеку, но и ты уж подыграй. – Она отстранилась, оценивающе оглядывая меня, и кивнула: – Сойдет.
Затем Лена вышла из машины, сняла пальто, оставшись в тонком шерстяном платьице, и кинула на заднее сиденье. Увидев мое недоумение, пояснила:
– Ты же в одной водолазке и джинсах. Если я буду рядом в пальто, швейцар тебя точно запомнит. А если мы обе налегке – то как будто нас кто‑то подвез от подъезда до подъезда. Ну, вылезай скорей, – она поежилась на ветру, – а то я в сосульку превращусь.
Мимо бдительного швейцара мы проскользнули без приключений. Я с любопытством озиралась по сторонам. В фойе первого этажа в кадках громоздились настоящие пальмы. Между ними на изящных деревянных тумбочках стояли клетки с диковинными птицами, стрекотавшими на разный лад. Учтивый дворецкий за стойкой назвал Лену по имени и пожелал доброй ночи. Внутри лифта напротив цифр с указанием этажа поблескивали золотом таблички с названиями различных курортов – «Мальдивы», «Гавайи», «Багамы», «Доминикана».
– Рейс на «Карибы»! – объявила Ленка, нажимая на кнопку одноименного пятого этажа.
Я протянула руку, чтобы снять парик, но подруга меня остановила:
– Подожди до квартиры.
Выходя вслед за ней в коридор, я ахнула:
– У вас тут прям остров!
Справа от лифта за стеклянной витриной виднелся настоящий кусочек рая: среди тропической зелени с искусственным водопадиком порхали яркие бабочки и кружили экзотические птицы. Еще одна черная птичка с желтым клювом и любопытными глазами сидела в клетке на тумбе у лифта и приветствовала нас словом «welcome», сказанным на удивление нежным и мелодичным голосом.
– Ты еще не видела всего! – Ленка потащила меня в фойе, от которого по обе стороны расходились коридоры, ведущие к квартирам.
В самом фойе полукругом располагались аквариумы с тропическими рыбами и медузами, прозрачные тела которых загорались разными цветами, когда менялась подсветка. В ближайшем ко мне аквариуме щетинился острыми черными иглами морской еж. Такого я видела только на картинке с рекламой местного океанариума на тайском острове Самуи. Но посетить достопримечательность так и не пришлось – за нами с Вацлавом нагрянули головорезы Жана. Тогда‑то я и убила впервые в жизни…
В аквариуме плеснулась какая‑то яркая крупная рыба, и я очнулась от своих мыслей и увидела, что Лена стоит рядом в ожидании восторгов.
– Красота, – искренне похвалила я.
– И попасть сюда можно только по спецпропускам! – Лена взмахнула перед моим носом голубой пластиковой картой с изображением пальмы и пояснила: – Суперсовременная система защиты. Взломать ее невозможно.
Мы прошли по коридору, и подруга остановилась у золотистой, как песок, двери, приложила к ней карточку‑ключ и пригласила меня внутрь:
– Заходи!
Первое, что бросалось в глаза в квартире, – это огромный плоский аквариум, разделяющий гостиную и кухню. Стены были расписаны морскими пейзажами – такими реальными, что они казались порталами, ведущими на берег моря.
– Вероник бы здесь понравилось, – заметила я, с любопытством озираясь по сторонам и на некоторое время позабыв, по какому поводу я здесь оказалась.
– Она и жила в этом доме до того, как стала старейшиной, – сообщила Лена.
– А почему переехала?
– Ну как же, – Лена скривила нос, – статус не позволяет жить в кондоминиуме. Старейшине полагается отдельный особняк с вековой историей и несносным дворецким в придачу.
В голосе подруги прозвенела нотка зависти, и я внимательно взглянула на нее. Уж не соперничала ли Вероник за место старейшины с отцом Лены, по ее словам имеющим влияние среди вампиров? Вот только как давно он успел обзавестись этим влиянием? Готова поклясться, что, когда мы с Ленкой сидели за одной партой, ее папа был самым обычным человеком. Не считая того, что уже тогда он был довольно успешным дипломатом.
Похоже, догадка моя была верна. Заговорив о Вероник, Лена тут же вспомнила об отце и схватилась за мобильный.
– Черт, опять не работает! – с досадой сказала она, бросая золотой «Верту» на кремовый замшевый диван. Чтобы поддерживать такую маркую обивку в идеальном порядке, надо регулярно раскошеливаться на химчистку. Однако, судя по роскошной обстановке внутри, бюджет семьи Громовых позволял любые траты. – Не понимаю! – Она надула губы. – Городской телефон не фурычит, потому что обесточена станция. Но мобильники‑то почему молчат? Они же через спутниковую связь работают. Черт‑те что! Сейчас бы позвонила отцу, сказала, что ты со мной, он бы мигом примчался, и мы бы продумали, как быть дальше. А теперь придется ждать, пока он закончит свои дела, и сам приедет. Впрочем, – она лукаво глянула на меня, – мы же больше никуда не торопимся?
– Если только на эшафот, – мрачно пошутила я, стаскивая с головы парик.
– Да, Бессонова, – посерьезнела Ленка, – вляпалась ты конкретно. Как же это тебя угораздило‑то?
– Лен, я…
– Да молчи уж, Бессонова! Можешь не оправдываться. Что я, не знаю тебя, что ли? Ты ж и мухи обидеть неспособна.
Я отвела взгляд, сделав вид, что ищу, куда бы положить парик, а на самом деле – не в силах смотреть в доверчивые Ленкины глаза. Как много изменилось с тех пор, когда я не могла обидеть и мухи. Тогда еще в моих венах не текла кровь Жана, да и Ленка не была вампирской светской львицей. Прежняя Жанна была безобидной как овечка, а у новой Жанны, вампирши, руки по локоть в крови. Я убила двух охранников Жана, а потом и его самого. Только об этом, кроме Вацлава и его команды, никто знать не знает. Пока меня не подвергнут ментальному допросу.
Я положила парик на низкий стеклянный столик у дивана и повернулась к Лене.
– Что у вас с Ипполитом‑то стряслось? – спросила она, грациозно опускаясь на кремовый диван. – Я на него сегодня чуть не наткнулась. Ну и видок у него был! Что вы там с ним сделали? Он аж зеленый от злости был, когда уходил. Ты отказала ему два раза?
– Всего один, но ему хватило, – ответила я, садясь в кресло сбоку от дивана.
– Ба! – ошалело воскликнула Ленка. – Я‑то пальцем в небо ткнула и, гляди ж ты, попала! Как же ты отказала такому завидному жениху?
– Жениху? – Я потрясла головой.
– Он разве не с предложением руки, сердца и кровеносной системы к тебе подкатывал? – уточнила Лена.
– Тьфу на тебя, Громова. Ну и испорченная же ты тетка!
– Какая есть, – довольно хмыкнула она. – Так что у вас за тайны мадридского двора?