Владислав Сергеевич Куликов
Совсем другая жизнь
Владислав Сергеевич Куликов
Совсем другая жизнь
Все события, изложенные в этой книге, – чистая правда. Клянусь! Любые несовпадения имен или событий случайны: запамятовал, перепутал.
Автор
Пролог
Он очнулся от фразы: «Ваши документы!» Открыл глаза. Увидел электронное табло на серой стене. Зеленые цифры показывали время: 13.10.
– Где я? – спросил он.
– Где, где, в п…де, – грубо ответил сержант милиции, – документы покажи.
Очнувшийся человек огляделся. Возле черной скамейки валялись мятые пивные банки, пустые обертки и желтые крошки чипсов. Ему очень хотелось пить – во рту был противный привкус ацетона.
– Давай, мужик, вставай. – Сержант тряхнул его за плечо. – Пойдешь со мной.
На первом этаже возле касс толпилась очередь. Его взгляд наткнулся на расписание движения автобусов с Южного автовокзала Екатеринбурга. Судя по всему, это было то самое место, где он находился. «Как я оказался в Екатеринбурге?» – с удивлением спросил он себя. Ему вдруг показалось, что он никогда не был в Екатеринбурге… По крайней мере, до этого момента…
В околотке дежурный заставил его вывернуть все карманы. Но в них ничего не было, кроме хлебных крошек.
– Как фамилия? – спросил стриженный ежиком лейтенант.
– Не помню. – Человек поймал себя на мысли, что он ничего про себя не знает, кроме того, что Екатеринбург ему совершенно чужой город…
Часть 1
«Потеряшка» из Таджикистана
Глава 1
– Что это такое? – Врач показывает человеку часы.
– Часы, – отвечает человек.
– А это?
– Стрелки. – Человек недоуменно пожимает плечами, мол, вы что, меня за дурака держите?
Врач раскрывает историю болезни, на картонной обложке которой синим фломастером написано: «Неизвестный».
– А это микрофон. Советский Союз перестал существовать в начале девяностых, – устало перечисляет Неизвестный. – Первый и последний Президент СССР – Михаил Горбачев. Президент России – Владимир Путин… Что‑нибудь еще?
– Что вы делали на автовокзале?
– Я же говорю: не помню. – Человек явно начинает нервничать. Хотя нервничать в стенах этого заведения – себе дороже. Здесь умеют успокаивать, ведь это – психушка.
«Это нонсенс, – думает психиатр, заполняя документ, – ну не бывает так, чтобы при амнезии человек потерял только автобиографическую память, не растеряв общих знаний и навыков!» Внимательно смотрит на пациента. Может, симулянт? Вроде не похож. Симулянт должен все время себя контролировать, этот же ведет себя вполне естественно.
«Следы черепно‑мозговой травмы отсутствуют, – корявым почерком выводит врач, – головная боль и тошнота, как после отравления. Анализ крови не выявлял признаков применения психотропных веществ. Следов алкоголя нет».
– Какое сейчас время года? – Врач поднимает голову от стола.
Неизвестный смотрит на заиндевевшее окно. Морозные узоры похожи на серебряный трилистник.
– Зима, – отвечает человек, – только я не люблю зиму.
– Почему? – психиатр оживился.
– Не знаю. – Неизвестный растерянно пожимает плечами…
«Я почти отвык от русской зимы», – вдруг ловит он себя на мысли и напрягается. Кажется, что разгадка его «я» где‑то рядом. Протяни руку – ухватишь… Надо только сидеть не шелохнувшись, дабы не испугать разгадку, а подловить и схватить за тонкий невидимый хвост…
– Что‑нибудь вспомнили? – спрашивает врач.
– Я вдруг подумал, что не люблю зимы, – отвечает человек, – наверное, я долго жил в теплых краях.
– Где? В Сочи?
– Нет. – Его вдруг охватило дурное предчувствие.
Он не должен говорить. Откуда‑то возникает уверенность, что ему нельзя делиться своими воспоминаниями. Это слишком опасно.
Почему опасно – нет ответа…
Ночью ему приснился невысокий человек с приплюснутым носом, прической ежиком и ногами, образующими овал. Этот человек стоял у берега бурного потока. На нем была военная форма – камуфляж.
Это граница, понял вдруг Неизвестный. За спиной человека – вдоль реки – шла асфальтовая дорога. Вдали она заворачивала в горы.
Таджикско‑афганская граница, и, кажется, он знает каждый ее метр…
Человек из сна говорил: меня ищут, чтобы убить. Здесь никто не должен знать, кто я такой, иначе меня найдут.
И вдруг Неизвестный понял: это он сам. Он видит себя! И даже знает свое имя.
Константин Филин!
С возвращением!
Он проснулся и молча открыл глаза.
Казалось бы, теперь оставалась самая малость: вспомнить все. Но ясности отчего‑то не прибавилось. Он совершенно ничего не знал про себя, кроме призрачного имени. Как он жил? Чем занимался? Есть ли у него семья? Как он дошел до такой жизни? Как оказался здесь?
«Все началось в Таджикистане, – сказал внутренний голос, – разгадка там».
Может, и не голос то был вовсе, а продолжение сна?
Картинки из прошлого вдруг стали возникать сами собой и выстраиваться в четкой хронологической последовательности. Сердце радостно заколотилось. «Началось!» – натянув одеяло до подбородка, он закрыл глаза и стал мысленно смотреть кино про свою собственную жизнь.
Апрель 1995 года
Таджикско‑афганская граница, зона ответственности Хорогского пограничного отряда
* * *
На этом участке не было банд. Вернее, не было банд, которые могли бы открыть огонь по пограничникам.
Так считалось.
Последний раз здесь стреляли полгода назад. К затишью привыкли. Потому в тот роковой вечер, когда из пограничного отряда выехал грузовой «зилок», никто не стал его задерживать. Хотя было ясно – засветло ребята не успеют.
Машина везла продукты на далекую заставу. Плановый рейс. В сопровождение дали пять автоматчиков. Так положено. По пути в кузов подсаживались бойцы: возвращались кто из госпиталя, кто с гауптвахты.
К ущелью Гивич подъехали, когда начало темнеть, а впереди было еще километров сорок пути… Так им казалось. На самом деле они уже приехали.
Сначала шарахнуло по кабине. Гранаты как камни посыпались на крышу, капот, влетели в окно. То стрелял АГС – автоматический гранатомет станковый. Мгновение – и «камни» начали с грохотом разрываться. Взрывная волна корежила металл. Осколки вспарывали человеческие тела.
Те, кто сидел в кабине – водитель и старший машины, – погибли сразу. Пассажиры и охранники враз выпрыгнули из кузова. Но прятаться было негде. Слева от дороги нависала горная стена. С другой стороны – река Пяндж. Стреляли с противоположного – афганского – берега. Там начиналось ущелье Гивич. У входа в него – удобное плато, которое и выбрали для позиции нападавшие. Достать их ответным огнем было невозможно, даже если бы охранники пристегнули магазины к автоматам.
Но они не пристегнули.
И не успели сделать в ответ ни одного выстрела. Бойцы из кузова умирали быстро, разбросав бесполезные автоматы.
Убивать уже было некого, а с той стороны все летели и летели трассирующие пули. Как огненные пчелы. Они впивались в человеческие тела. Или прошивали кузов, брезент, кабину машины.
Капитан Константин Филин в это время был в сорока километрах от места боя – на пограничной заставе. Он только что прочитал радиоперехват, с трудом разобрав корявый почерк радиста‑таджика. Ничего существенного. Константин прилег отдохнуть на продавленную кровать. Пружины скрипнули под его весом. И вот тут раздалась команда тревоги.
Все офицеры и несколько бойцов спецназа собрались в канцелярии.
– Пост наблюдения доложил: стрельба на пятнадцатом участке, – сообщил дежурный офицер заставы.
– Там есть наши наряды? – спросил Филин.
– Нет.
– Так, может, абреки между собой разбираются?
Абреками здесь называли боевиков‑исламистов и вообще всех боевиков.
– Возможно. Но стреляют по нашей территории.
Пока разобрались, то да се – выехали на подмогу примерно через час. Старшим группы Филин назначил сам себя.
Бронетранспортер мчался по извилистой дороге, даже не притормаживая на поворотах. Но возле одного поворота капитан стукнул водителя по шапке‑ушанке, это был знак. Тот ударил по тормозам и сразу же вновь газанул. В момент остановки с брони соскользнули три тени и неслышно поплыли вниз по насыпи к берегу Пянджа.
Тени были такие скругленные, словно принадлежали они горбунам. На самом деле это были парни из отдельной группы специальной разведки. Они тащили на себе шины для переправы на тот берег.
Их послали на перехват нападавших. Маршрут выбрали наугад: на одну из троп, по которой могли уходить после боя боевики.
Эту группу спецназа называли «три Б», по кличкам бойцов: Бес, Бука и Бемс. За годы службы и дружбы они стали так похожи, что теперь даже командиры порой путали, кто из них есть кто.
Спецназовцы переправились через реку. По тропинке поднялись вверх, залегли за уступом. В «ночник» (прибор ночного видения) Бука увидел пять силуэтов людей, шедших навстречу. Все – с автоматами. Двое еще что‑то тащили в руках.
Бес дал знак, и Бука бесшумно зашел слева повыше, а Бемс занял позицию как раз на пути ночных странников. И когда те приблизились, жахнул из огнемета.
Бшшу‑ххх… Струя пламени налетела на двух впереди идущих, очертив темные силуэты. Люди заорали и побежали вперед. Потом упали. Покатились вниз огненными комочками.
На склоне вспыхнула сухая трава.
Тук‑тук‑тук, тук‑тук… Застрочили автоматы Беса и Буки. Оставшиеся силуэты рухнули на горящую траву, как подбитые мишени.
Доли секунды – и все закончено.
Разведчики осмотрелись. Пламя съело всю сухую траву и побежало полукругом к подножию склона. На выжженной тропинке остались три трупа. Еще двое боевиков продолжали орать от боли где‑то внизу. Эхо далеко разносило крики.
Бес и Бука осторожно поднялись и подбежали к убитым. Бемс продолжал наблюдать в «ночник».
– Твою мать! – выругался Бука, склонившись над ближайшим трупом. – Это Фарух.
– Уходим, – коротко бросил Бес.
Они убили своего. Вернее – почти своего.
Фарух был афганским пограничником, и несколько раз он кое в чем помогал разведчикам. Теперь же Фарух с приятелями тащил к границе наркотики: мешок с опием‑сырцом дымился рядом, источая манящий дурман.
Группа вернулась в Таджикистан. Искать напавших на машину теперь было бесполезно. Они наверняка все видели и слышали и сделали соответствующие выводы.
В самом же ущелье Гивич спасать было некого. Вокруг пылавшей машины лежали в позе пловцов убитые солдаты. Они были голые: одежда и снаряжение сгорело…
А утром на место расстрела приехала колонна из пограничного отряда: грузовики, бронетранспортеры и ярко‑синий автобус ПАЗ. Из него вышла пестрая толпа журналистов.
«И эти тут, – мысленно заметил Филин, который всю ночь провел здесь, – откуда взялись?» Среди гомонящих «акул пера» офицер увидел Андрея Ветрова – военного корреспондента.
«Писака… – с неприязнью подумал офицер, – зачем таких в армии держат?»
Ветров был офицером. Служил в пограничной газете «Боевой дозор», именуемой в просторечье «Боевой позор». По виду – типичный журналюга: скользкий тип с вечной улыбкой и бешеными глазами. На нем были грязные джинсы и мятая рубаха с нарисованными цветами.
* * *
Стоп!
Андрей Ветров!
Еще одно имя!
Я его знаю.
Неизвестный в палате психиатрической больницы широко раскрыл глаза, «Я очень хорошо его знаю, – подумал он. – Его, наверное, будет легко найти. И он все расскажет про меня… Хотя, что он может знать? Мы служили вместе на Дальнем Востоке (если я – Филин, а я, безусловно, Филин, и вообще, что за сомнения?). Он тогда еще не был журналистом, и держался гораздо скромнее. Все видели, что командир из него никудышный».
Человеку, который все еще числился Неизвестным, показалось, что он на правильном пути. Расстрел в ущелье Гивич – это был теракт. Безусловно теракт. Но сам по себе он бы не был так важен, если бы не его «подводная» часть!
«Мы тогда не знали весь расклад, – вспоминал он, – а если бы знали, смогли бы хоть что‑нибудь предотвратить?»
Ему казалось, что очень важно ответить на этот вопрос.
«Я расследовал это дело, и…» – Он всей кожей почувствовал, что потом было что‑то страшное. Это чуть не привело его к смерти.
Только – к чьей именно смерти?
В кино, которое разворачивалось в его голове, неожиданно сменился главный герой…
* * *
…Андрей Ветров жутко переживал, что бой окажется ненастоящим. Тогда плакала журналистская удача.
Такое бывало не раз: кто‑то слышал стрельбу и поднимал панику. А на самом деле – пьяные контрактники охотились на дикобраза. Или в соседнем кишлаке гуляла свадьба. О чем тут писать?
В Хороге он оказался вместе с группой журналистов из Москвы, для которых был устроен пресс‑тур. Ветров, естественно, не был московским журналистом, просто увязался за компанию. Обычно в таких поездках редко увидишь интересное. Гораздо ценнее – общение со столичными коллегами. Но сейчас был верный шанс проявить себя. Андрей собирался передать репортаж о расстреле машины в московскую газету.
Пазик упорно лез в гору, ворочаясь на колдобинах и тяжело вздыхая, как пенсионер. А Ветров вдруг улетел в мечтах. Ему привиделись завтрашние номера газет. На первой полосе крупными буквами: «Кровавая баня на границе». (Нет, слишком кричаще, подумал Андрей, в стиле желтой прессы.) «Бойня в ущелье Гивич»… (лучше, но все равно слишком нагнетает)… О! «Расстрел в ущелье Гивич» (простенько и со вкусом).
Главные редакторы всех центральных газет читали репортаж, уткнувшись в пахнущий типографской краской номер. Один из них радовался, что такой замечательный материал опубликован у него, другие злились от успеха конкурента…
Холеные руки начальников тянулись к телефонным аппаратам.
– Алло, – хором говорили редакторы всех газет. – Найдите этого парня, автора «Расстрела»…
Мечты‑картинки не требовали слов. Они со скоростью экспресса уносили вперед. Вот уже Андрея берут на работу в Москву, покупают квартиру, кладут немыслимый оклад. А безумно красивые поклонницы – как же без них – очередями толпятся у подъезда, стремясь отдаться тут же – страстно, громко, безвозмездно…
Автобус резко качнулся. Ветров налетел лбом на стекло и сразу вернулся в реальный мир.
– Приехали, – сообщил офицер, сопровождавший группу.
Ветров вышел и увидел грузовик, уткнувшийся бампером в валун. Без колес ЗИЛ походил на раздавленного жука. По раскрытой двери лениво ползли огоньки. Они, как маленькие червячки, доедали то, что осталось от большого пламени.
Возле рассыпанной по асфальту кучи овощей стоял разведчик. Его Андрей знал в лицо еще по службе на Дальнем Востоке, правда, имя запамятовал. Но все равно подошел, поздоровался.
– Как дела? Узнал, кто расстрелял машину? – с ходу спросил он разведчика. А вдруг тот возьмет и вот так сразу расколется от неожиданности…
– Нет, – ответил Филин.
Ничего другого Андреи и не ожидал: разведчики никогда лишнего не говорят.
Филин же действительно ничего не знал. Более того, не имел даже каких‑либо предположений, и это было хуже всего. Именно из‑за этого Константин был зол. А еще его раздражал нерезкий, чуть пряный запах пота, перемешанный с запахом хозяйственного мыла, который исходил от Ветрова.
Такой уж был нюх у Филина: чувствовал все, хоть нос затыкай.
– Если узнаешь что, расскажешь мне? – без особой надежды спросил Ветров.
– Обязательно, – усталым голосом ответил разведчик. Мысленно добавил: «Пошел ты».
«Вот бы его завербовать! – подумал в свою очередь Ветров. – Классный был бы источник информации! Но как это сделать?»
– Печеной картошкой пахнет, – сказал он, втянув ноздрями дым, исходивший от кучи овощей.
– И горелым луком. – Константин поднял глаза и посмотрел на журналиста. – Огонь тлел всю ночь.
Солдаты в серых штормовках грузили трупы на бронетранспортер. Из живота одного из убитых лезли синие застывшие кишки. У всех убитых были напряжены обгоревшие члены.
Последними вытащили обугленные трупы из машины.
– Что вы тут херню всякую оставляете, – прикрикнул на бойцов плотный подполковник в выцветшем камуфляже, вытаскивая из кабины почерневшую кисть руки.
Человеческий «обломок» полетел в кучу человеческих тел.
– Гони на Бохчарв, – приказал офицер водителю бэтээра. – Там сгрузишь этих…
Он кивнул на «головешки».
Бохчарв – это ближайший пост, километрах в пятнадцати отсюда. Там уже ждал ГАЗ‑66, назначенный труповозкой.
Бронетранспортер, кстати, по форме напоминающий гроб, отвез покойников и вернулся. А колонна стала собираться назад – в отряд. Внезапно выяснилось, что у пазика что‑то сломалось.
– Возьми на буксир, оттащи на заставу, – приказал подполковник водителю одного из грузовиков, – товарищи журналисты, занимайте места на бронетранспортерах.
Ветров вскарабкался на броню одной из машин. Автоматчики, офицеры и журналисты с фото‑ и видеокамерами облепили башню и открытые люки впереди, в носовой части. Андрей не стал толкаться, устроился на «корме».
– А ты куда лезешь, – подполковник с улыбкой толкнул севшего рядом с ним худого капитана из автослужбы отряда, – я, что ли, твою машину ремонтировать буду?
Он показал на расстрелянный ЗИЛ. Казалось, что от машины осталась одна рама. «Хорошо, что люди и в таких условиях не разучились шутить», – отметил Ветров, запоминая фразу, чтобы использовать потом в репортаже.
На асфальте бэтээр набрал крейсерскую скорость. Андрею в лицо полетели какие‑то черные кусочки. Поднятые ветром с брони, они попадали в рот и в глаза. Журналист отплевывался и закрывался рукой.
Вдруг его пронзила мысль: это же человеческие ошметки!!! Его едва не вывернуло наизнанку.
– На этом же бэтээре трупы перевозили, – шокировано прошептал Андрей, поворачиваясь к офицеру, сидевшему рядом, – это с них осыпалось. В нас летит человечина.
– Ну и что? – Офицеру было глубоко наплевать. – Ты еще реагируешь? Я давно привык.
* * *
«Я ничего не понимаю, я ничего не понимаю, – повторял Неизвестный. – Кто же я такой? Кто из них?»
Глава 2
Начальник разведотдела Группы пограничных войск России в Республике Таджикистан генерал Мазуров не предложил Филину сесть. Что уже было дурным знаком.
– Что ж ты, братец, меня позоришь? – Мазуров тяжело вздохнул.
Шефу не надо было кричать. Он умел говорить спокойно, но таким тоном, что подчиненные готовы были провалиться сквозь землю.
– Чем ты там занимался? – генерал недовольно и как‑то устало посмотрел на Филина. Так добрый учитель обычно смотрит на двоечника, опять не выучившего урок.
– Виноват, товарищ генерал. – Константин развел руками. А что он еще мог ответить?
– Я для чего тебя туда посылал?
Филин ничего не ответил, лишь повинно опустил голову. Мол, понимаю, осознаю. На самом деле, теракт был как гром среди ясного неба. Просто случайно совпало, что Филин был в это время в командировке на том участке. Потому все шишки на него.
– Зато с афганцами ты отличился, молодец. – В негромком голосе генерала звучал сарказм. – Отдельное спасибо за Фаруха. Что молчишь?
– Готов понести любое наказание.
– Любое? – сурово переспросил Мазуров. – Это хорошо. Командующий сегодня два часа успокаивал афганцев на погранпредставительской встрече. Если бы после нее увидел тебя – убил бы. Так что свое ты еще получишь. А пока прочти это.
Он протянул серый бланк с отпечатанным мелкими буковками текстом.
То была шифровка из Службы внешней разведки. На ней – высший гриф секретности, который Филин про себя называл: после прочтения съесть.
«В южные районы Афганистана, контролируемые движением Талибан, прибыл руководитель международной террористической организации «Аль Каида» Усама Бен Ладен, – сообщали московские рыцари плаща и кинжала. – Движение Талибан установило тесные связи с «Аль Каидой», получает от нее материальную и моральную поддержку…»
«Проснулись», – со скепсисом подумал Филин про СВР, пробегая глазами по тексту.
«…Руководители движения Талибан и «Аль Каиды» вышли на контакт с верхушкой Движения исламского возрождения Таджикистана (ДИВТ)…»
Верхушкой… слово‑то какое… Будто из газеты текст передрали…
«…В ближайшее время ожидается серия террористических актов против офицеров Группы пограничных войск РФ в Республике Таджикистан, 201‑й мотострелковой дивизии, командования коллективных миротворческих сил. Для этого в северные районы Афганистана и в Таджикистан тайно перебрасываются группы арабских наемников и чеченских боевиков, прошедших обучение в лагерях подготовки террористов на территории Пешавара (Пакистан), под Кандагаром и Гератом…»
– Ну и что? – Филин пожал плечами и вернул текст шефу. – Это и я мог написать.
– Отчего ж не написал?
– Потому что бред.
– Ты думаешь?
– Здесь же нет никакой конкретной информации. Про Бен Ладена мы давно докладывали. А писать: «…ожидается серия терактов» – много ума не надо.
– Если ты такой умный, отчего ж у тебя машины расстреливают? – генерал задал вопрос резко и быстро, словно ударил.
«Да почему у меня? – с обидой подумал Филин. – В Хороге свой разведотдел сидит, там целый полковник рулит. А во всем виноват Филин».
– Машину расстреляли не местные. – Мазуров достал из нагрудного кармана форменной рубашки пачку сигарет. – Информация достоверная. Непонятно, правда, как чужие люди прошли к границе, и никто нам не доложил. Они, как минимум, должны были нанять проводников.
– Наверное, очень хорошо заплатили.
– Вот это ты и должен был мне рассказать: кому, когда и сколько. – Генерал щелкнул несколько раз зажигалкой, не загоралось. – Что за черт… Но ты неизвестно чем там занимался.
– Информация будет в ближайшее время, Рысак принесет.
Рысак – это был позывной лейтенанта Кострова. Этой ночью он должен был переправиться в Афганистан, чтобы забрать закладку из тайника – сообщение агента.
– Хорошо, а пока озадачь «психов». – Из генеральской зажигалки наконец вырвался огонек.
«Психами» пограничники называли специальный отряд психологических операций. Говоря проще – агитбригаду, разбрасывавшую листовки и засорявшую радиоэфир своими передачами.
– Пусть обработают ту сторону. – Мазуров закурил. – Возьмут выжимку из шифровки СВР. Затем примерно такой текст: ваши планы нам известны. Не поддавайтесь на провокации. Ответ может быть адекватным. Чужаки уйдут, а вам здесь жить… Или что‑то в этом духе. «Психи» сообразят, там у них хорошие специалисты…
– Есть, – ответил Филин.
Официально он числился начальником информационноаналитического направления разведотдела. «Психи» как раз замыкались на него.
Другое дело, что должность его была крышей.
Да‑да, и нечего удивляться. Иногда даже среди своих приходится шифроваться.
Разведка у врагов работала порой лучше нашей. Во всяком случае, добыть штатное расписание пограничной группы мог каждый. Иногда противник знал о кадровых перестановках пограничников лучше, чем сами пограничники. А если знать, на какой должности стоит человек, можно догадаться, и чем он занимается.
Вот и приходилось идти на маленькие хитрости. Разведчиков порой оформляли на должности медиков, инженеров, тыловиков. Да и в самом разведотделе иногда ставили оперативников на какие‑нибудь неприметные должности.
Например, Филин для всех был компьютерный червь, который пишет скучные справки, изучает прессу. А если и выезжает в командировки, то только по делам агитпропа (с «психами» то есть).
На самом деле он занимался операциями, о которых мог знать только очень узкий круг людей. Хотя, конечно, прямых должностных обязанностей, связанных с компьютерами, с него тоже никто не снимал.
– И еще один вопрос, Костя. – Мазуров опустил сигарету на мраморную пепельницу. Затем встал, не спеша подошел к офицеру и посмотрел глаза в глаза. – У тебя есть два месяца, – голос генерала звучал тихо, но жестко, – ты должен привести сюда тех, кто расстрелял машину. Мало того – установить каналы связи Талибана и таджикской оппозиции или достоверно убедиться в их отсутствии. Предложить варианты для подготовки к внедрению в «Аль Каиду» и Талибан своих источников. Иначе я лично выгоняю тебя из разведки. И в Калай‑Хумб сошлю, вшей кормить. Понял меня?
Филин кивнул. Мазуров никогда не угрожал просто так: сказал выгонит из разведки – значит, выгонит. А это и было самым страшным наказанием.
* * *
«У Филина кривые ноги, – вспомнил человек, – чего проще, посмотрю в зеркало и все пойму».
Но замызганное зеркало в туалете было слишком мало. Как человек ни подпрыгивал – рассмотреть все тело не получалось. Тогда он стал вспоминать лица, надеясь узнать кого‑нибудь из своих снов.
Неизвестного будто ударило: он никого не может узнать. И вообще, трудно видеть лица. Во сне они такие яркие и четкие. А проснешься – видишь только размытое пятно.
«Нет, так не может дальше продолжаться, – сказал он себе, ложась в постель. И приказал: – Соберись. Запомни лица. Черт подери, пора определяться, кто ты такой, пока тебя из психушки не выгнали».
Он уснул, пребывая в твердой уверенности, что увидит Филина. Однако приснился ему Ветров…
* * *
У него был плохой день. А точнее – крах по всем фронтам.
Ветров передал по факсу репортаж в «Советский труд». Не наобум послал – знакомому человеку. Пару недель назад тот был в Душанбе в командировке. Познакомились. Договорились о сотрудничестве…
И вот заветный час настал.
Ответного звонка Ветров ждал с дрожью. Ходил взад‑вперед по тесному кабинету пресс‑службы. Два шага от карты к столу с телефонами и обратно.
Черный аппарат факса издал трель. Андрей схватил трубку.
– Будьте любезны, могу я поговорить с Ветровым? – произнес высокий голос с кокетливыми переливами.
– Это я, привет. – Андрей узнал своего знакомого, сердце радостно замерло.
– Андрюха, ты прислал полную херню… Написано кондово, как для дивизионки. Мы даже не знаем, что с этим делать…
У Ветрова внутри все оборвалось.
Что еще говорил знакомый, Андрей не слышал. Ему было уже все равно: настроение – в петле веселее.
Дело даже не в том, что его зарубили. А в том, что зарубили первую заметку. Разрушили мечты. Посеяли неуверенность. Если бы он давно писал и публиковался у них, то по крайней мере знал бы, что может писать на уровне центральной газеты. И не переживал бы так: мало ли у кого какие неудачи бывают. Главное – что он профессионал, а не графоман из многотиражки.
Но в данном случае критика – пусть и справедливая – была как приговор: мол, твое место у журналистской параши… Вот это и было обидно до жути.
В такие моменты остается одно, не считая пули в висок, – это напиться.
В баре, куда направился Ветров, уже сидел Юрий Кушер. Он тоже был журналистом и числился в каком‑то западном информагентстве, подрабатывал в нескольких российских и иностранных газетах и еще вел какие‑то свои дела. Поэтому иногда коллега называли его в шутку иностранным шпионом. Юрий, не обижался и слухи даже не старался развеять.
– Не переживай, Андрей, – стал утешать Юрий, узнав, в чем дело. – И не сдавайся. Я за свою долгую жизнь понял одно: чем чаще нас пинают, тем лучше.
– Почему же?
– Не дают расслабляться. Всегда остаешься в тонусе.
«Ему легко говорить, – подумал Андрей. – У него все хорошо…»
Вдруг Ветрова будто резануло: взгляд из‑за шторки. Женский. Темный. Жгучий.
Напротив столика журналистов была кабинка: углубление в стене с диванчиками по стенам. Там на столе стояла ваза с фруктами. Прозрачная капелька воды ползла вниз по запотевшей бутылке шампанского.
– Ты посмотри, Юрий, – заговорщически прошептал Андрей, забыв про свое горе. – Справа по курсу опасность.
В кабинке сидели две девушки. Одна тонкая, как спичка. Другая – смуглая метиска с гладкими формами Афродиты. Пышные волосы образовывали шар вокруг головы. В ней была какая‑то роковая красота, как у колдуньи. И именно она смотрела на Ветрова.
– Да, ради этого стоит жить, – так же шепотом ответил Юрий, бросив взгляд на женщин. – А ты говоришь, заметку не взяли. Тьфу!