Все, что лежало в этих волшебных ящиках, можно было свободно купить на любом рынке Душанбе. Проблема: на рынок надо было бежать. Да и открывался он только утром. А фруктовое искушение было здесь и сейчас. Только принадлежало оно таким людям, которые могли стереть журналиста в порошок одним движением пальца.
Потому надо было собрать волю и дать бой собственной похоти, в очередной раз поставившей на карту его судьбу!
* * *
…В эту ночь никто не мог уснуть…
Филин нарезал круги по своей квартире, пытаясь разорвать стальной обруч, сдавивший сердце.
Леночка ворочалась в постели. Она жутко переживала из‑за того, что не успела предупредить его и попрощаться. Ей даже хотелось перенести вылет или даже совсем отменить его. Но она не могла остаться по причинам, совсем не зависевшим от нее. «Может, он придет к самолету?» – с надеждой думала Леночка, мучаясь в душной спальне.
Хуже всего было красивой метиске. Она воем ревела в пустой квартире, вспоминая убитого лейтенанта. Пули врагов не просто унесли его жизнь. Они разбили ее женские надежды, как хрустальную чашу. По сравнению с ее горем все остальное в тот момент на этой планете казалось мышиной возней…
А старший лейтенант Андрей Ветров стоял и смотрел в раскрытое окно.
«Как давно я не смотрел на звезды!» – вдруг подумалось ему. Самое таинственное и загадочное, что может увидеть человек, – это небо, усыпанное бриллиантовой пылью звезд!
Оно притягивает взоры пылких юношей. Но романтики вырастают. Забывают про свои мечты. И на звездное небо они – ноль внимания, даже если оно невзначай обнажает перед ними все свои прелести.
Сие – грустный закон жизни.
А звездное небо между тем подглядывает за нами каждую ночь. Как там мои людишки, еще не перегрызлись?
«Вот оно!» – Ветров почувствовал, как грудь наполняет вдохновение, и бросился к компьютеру, стараясь не расплескать его бесценные капли.
В конце концов, ради этих минут он жил и дышал!
«С детских лет я царапал бумагу шариковой ручкой. Потом перешел на печатные машинки. Шли годы. Ничего гениального я так и не создал. Долгое время сочинительство оставалось невинной шалостью. Истинную же тягу к перу я почувствовал в военном училище, на третьем курсе», – рассказывал Андрей мечтательным девушкам, которых в разное время пытался соблазнить.
На третьем курсе он прочитал роман «Унесенные ветром».
На одном дыхании.
И хотя утром надо было рано вставать (на шесть часов была назначена «неожиданная» тревога), он сидел допоздна в ленинской комнате роты, дочитывая последние главы романа.
Концовка его до слез продрала. Ведь у Рета Батлера со Скарлет все могло получиться. Просто в один прекрасный момент они прошли мимо друг друга, хотя оба страстно хотели броситься в объятия. Но не каждый понял другого. Побоялся встретить отпор от возлюбленного…
«Господи, почему люди не понимают друг друга? Почему они расстаются? – думал он, бредя мимо кроватей с мирно сопящими товарищами. – Это же страшно!»
Слезы наворачивались на глаза. Он автоматически пошел в спальное расположение. Бухнулся на кровать, как мешок. Но этот момент Андрей запомнил на всю жизнь. Потому что именно тогда, ворочаясь с боку на бок, стал грезить о собственной Великой Книге. Прочитав ее, люди должны были заплакать и с любовью броситься в объятия друг друга.
Дело оставалась за малым: написать эту книгу. Это стало главной целью жизни.
Только он до сих пор не знал, о чем же книга будет.
До этого самого момента она была неясной дымкой.
Но теперь пальцы летали по клавиатуре как бабочки, едва поспевая за потоком вдохновения.
Заголовок – ПРИЗРАЧНЫЕ БРИГИ ШАХИДОВ.
Стиль – романтичная фантазия.
То была старая морская легенда, которую, по замыслу Ветрова, некий старик рассказал юноше.
«Когда наступает рассвет, на горизонте появляются паруса призрачных бригов. Они держат курс на материк Счастья. Вот только попасть на борт призрачных бригов почти невозможно. Тысячи вахтенных матросов бросались в океан, завидев волшебные паруса. Их трупы подбирали спасательные шлюпки».
При чем тут шахиды?
(А что, Восток – это сейчас актуально, подумал Ветров.)
Юноша хотел стать шахидом. Он пришел за советом к старому воину, стремившемуся всю жизнь стать шахидом на поле боя и попасть в райскую страну. Да только что‑то не сложилось у старика. Вот юноша и хотел узнать: что? А тот вместо рассказов о боях и походах стал про море рассказывать.
Разочарован был юноша.
Но постепенно стал замечать, как мечта о призрачных бригах вытесняет из его груди все остальное. Он заболел морем. Сбежал из дома и устроился юнгой на корабль.
Пять лет бороздил моря. Пять лет каждое утро напряженно всматривался в горизонт. Неужели старик обманул?
И все‑таки однажды он увидел на горизонте прозрачные, почти невидимые паруса призрачных бригов. Они скользили по самой черте – между небом и океаном.
Юнга оторвался от штурвала и кинулся к ближайшей шлюпке.
Он плыл и плыл, тупо загребая веслами. Ладони уже не чувствовали боли от вздутых кровавых мозолей. Давно исчезли паруса родной шхуны. А призрачные бриги по‑прежнему скользили вдоль горизонта.
Юнга упал на дно шлюпки и зарыдал.
Очнулся он в лазарете чужого корабля. Доктор объяснил ему: догнать призрачный бриг невозможно. Призрачные бриги – это сказка для юнг. Иначе как привлечь молодую поросль на флот?
– Призрачный бриг – это мечта, – произнес доктор, – ты приближаешься к ней, она удаляется. Ты приближаешься, она удаляется. Так можно проплавать целую жизнь. Так что в следующий раз не спеши бросаться за борт.
На их фрегат напали пираты. Юнга стал рабом. Его продали на невольничьем рынке. Он стал работать кучером в имении зажиточного фермера на чужбине.
…Ветров бойко строчил и всей душой был там: бился с пиратами, пахал на плантациях и обольщал красивых женщин…
Естественно, там были женщины, как же без них. Юнга‑раб соблазнил дочь хозяина. Между ними возникло большое и светлое чувство.
И тут пришли варвары и чуть было все не испортили. Они разгромили всю страну, а особенно – то имение. Юноша‑юнга бежал с любимой.
…«Черт, какая банальность!» – подумал Андрей, выправляя несколько последних абзацев и надкусывая сладкий персик…
Твою мать!!!!!
«Откуда у меня в руке взялся персик???»
Ветров посмотрел на ящик и увидел небольшое углубление в кисти черного винограда, где только что лежал персик.
Похоже, он как‑то сам собой прыгнул ему в руку…
«От одного не убудет, – мысленно успокоил себя Андрей. – Вон, почти незаметно. В следующий раз буду осторожен. Итак, что же дальше?»
Итак, юноша добрался с любимой до ближайшего порта. Там он устроился на корабль, идущий на родину. Девушку взяли пассажиркой.
Юноша чуть задремал у штурвала. Когда открыл глаза, то рядом с бортом корабля увидел… призрачный бриг! Одномачтовая прозрачная шхуна шла параллельным курсом бок о бокс пассажирским кораблем. На палубе призрачного брига никого не было. Да и сам бриг – прозрачный, чуть дрожащий – казался нереальным. Парень схватил сонную девушку (свою любимую) и с ней перебрался на бриг.
На волшебной палубе их потянуло в сон…
Он очнулся первым. Призрачный бриг покачивался у причала. Набережная была пуста: предрассветный час.
Юноша никак не мог поверить. Призрачный бриг привез его в… родной город!
Все эти годы он искал счастья в других морях. А неведомый континент находился рядом! Родной дом, любимая девушка, старые друзья – вот секрет счастья, вот тайна призрачных бригов! Так вот что хотел рассказать старик‑шахид! Ему понадобилась целая жизнь, чтобы понять: райская страна здесь, на земле. В родном краю!
* * *
Неизвестный даже во сне почувствовал сладость винограда… «Что‑то странное», – насторожился он.
* * *
…Рано утром Юноша‑Юнга‑Раб, а ныне преуспевающий коммерсант вышел из дома. Запряженная двуколка ожидала у подъезда. Он уезжал по делам в соседний город.
За окраиной лошадь вдруг понесла. Мужчина натянул вожжи. Бесполезно. «Вот досада, – спокойно подумал он, – может, прыгнуть? Нет – шею сломаю».
Лошадь вынесла на высокий утес. На самом краю она резко встала. Мужчина схватился за борт коляски и стал судорожно хватать ртом воздух. В море – вдали, на самом горизонте – он увидел две мачты и почти прозрачные паруса. По узкой черте – между небом и землей – плыл новый призрачный бриг. Он был выше и больше всех предыдущих…
* * *
Вот так‑то! Довольный собой, Андрей поставил точку. Перечитал. Поставил себе высший балл по шкале: отлично – гениально – будет жить века.
И тут его чуть кондратий не хватил.
Ящики были опустошены!!!
Узкая полоска фруктов лежала почти на донышке, не прикрывая его и на треть. А на столе были разбросаны косточки и огрызки…
Все это время он незаметно для себя бросал в топку вдохновения чужие фрукты. И так медленно, по ягодке, уничтожил почти все посылки, думая, что исчезновение еще одной виноградинки или груши будет незаметно.
Андрей перепугался вусмерть!
Тихо смел огрызки со стола. Аккуратно завернул все в газетку. Опечатал дверь пресс‑службы.
На улице светало. Он выбросил пакет в первый попавшийся мусорный бак. И пошел домой через просыпающийся город.
– Е‑мое, че ж так мало?! – воскликнул солдат‑контрактник, пришедший за посылками. – Куда все делось?
– Грузи быстрей в машину, пока батька не увидел, – сказал порученец.
Рейс на Москву улетал рано утром. Те, кто мог поднять шум, еще не пришли на работу.
В Москве Леночку встретили прямо на летном поле. Молоденький прапорщик‑водитель открыл перед женщиной дверь черной иномарки с мигалкой. Затем положил необычайно легкие ящики в багажник.
Начальник главного штаба ФПС, получив посылку от командующего, был неприятно удивлен. «Он что, раздумал в Москву переводиться? – подумал генерал‑полковник, смотря на невзрачные сливы, лежавшие на донышке ящика. – Лучше бы вообще ничего не присылал…» Но в лицо такое ведь не скажешь, даже подчиненному.
* * *
«Итак, я – Андрей Ветров, писатель». Неизвестный ходил туда‑сюда по широкому больничному коридору. Он был несколько разочарован.
«Теперь все встало на свои места, – с грустью думал человек, – я писал книгу о событиях в Таджикистане. Филип – мой герой. Я его выдумал. Возможно, Филин такой, каким хотел бы быть Ветров. То есть я…»
– Ветров, Ветров… никогда не слышал о таком писателе, – сказал врач, – а почему вы спрашиваете?
– По‑моему, раньше мне очень правился этот писатель, – ответил человек.
– Хорошо, я попробую поискать его книги.
«Может, я писал под псевдонимом? – подумал человек. – Во дела. Теперь попробуй отыскать себя!»
Глава 6
Первое и второе мая прошли тихо.
Странно.
Граница готовилась к нападению. Но прошел один час «икс», потом другой… И ничего.
Источники разведки сообщали, что время набега перенесено. Сначала на день. Потом на два.
По границе пошел шепоток: а может, вообще ничего не будет? Появились и недовольные – мол, зачем нас на усиление запрягли? Все праздники испортили…
Андрей Ветров об этом и понятия не имел. Третьего мая он пошел в управление. Коленки дрожали – здесь его схватят и побьют за съеденные посылки. Но обошлось.
Во дворе управления они столкнулись с Филиным. Разведчик был какой‑то сам не свой. А время как раз клонилось к обеду.
– Не пропустить ли нам по сто грамм в честь всенародного праздника? – предложил Андрей. – Все‑таки отцы и деды кровь проливали. Маевки, кровавое воскресение и все такое… В общем, дело святое. Пошли в магазин.
Неожиданно для Ветрова Филин согласился.
Хотя чего странного? Невооруженным глазом было видно: человеку надо.
В военторге они взяли бутылочку «живой воды», пару банок консервов и хлебушек. Положили все это в пакет. На выходе из управления встретили генерала Мазурова.
– Георгий Остафьевич, мы пойдем, обсудим с журналистом вопросы взаимодействия, – ровным уверенным голосом объяснил Филин. – Думаю привлечь его к проведению психологических операций. Он может быть очень полезен.
Вдруг пакет разорвался, и бутылка водки упала на асфальт. Не разбилась, но медленно покатилась. Все оцепенели, глядя на нее. Казалось, немая сцена растянулась на целую вечность…
Однако в лице генерала ничто не дрогнуло.
– Сходите, обсудите, – спокойно сказал он и ушел.
– Тебе будет что‑нибудь? – спросил Ветров, волнуясь за разведчика.
– Ничего, – ответил бесстрастным тоном Филин. – Мазуров мужик понимающий. Как еще вопросы взаимодействия обсуждать?
Они расположились на кухне в квартире Константина. Поставили на стол открытые консервы. Разломали хлеб. Разлили по кружкам.
И понеслось!
Вы знаете, как пьют мужчины?
Нет, не пьянь подзаборная. Не конченые «алики». А настоящие серьезные мужики, для которых водка не цель, а средство.
Настоящие мужики сначала пропускают по маленькой. На секунду замирают, уходя в себя. Они следят за своими ощущениями: как пошла? Хорошо ли, плохо ли? Не ключница ли водку делала?
Раздавить в хорошей компании бутылочку – слишком серьезное дело, чтобы пускать его на самотек.
Живительная жидкость начинает пощипывать желудок. Самое время разбавить водку легкой закуской. Возьми шпроты, скажи что‑нибудь короткое и необязательное, вроде: «Люблю их с маслицем». А лучше сейчас вообще промолчи.
Не порти таинство пустой болтовней!
Вторая рюмка побежит вслед за первой, чтобы закрепить короткий успех. А жирное маслице обтянет тонкой пленкой стенки желудка, сдерживая хмель. Закуска стоит на страже трезвости. Но она обречена. Потому что вслед за второй рюмкой будет третья, и еще, и еще. Пока обжигающая, проспиртованная кровь не прорвет плотину рассудка.
Водка срывает маски. Можно притворяться кем угодно. Но пьяным ты обнажаешь свои чувства. Агрессия, глупость, безволие – все вылезает наружу, подобно земляным червям.
Вот настоящие мужчины и пьют в узкой компании, чтобы сорвать маски. Показать: вот мои черви, их немного, и они полностью под контролем. Поэтому мне можно доверять. А ты что из себя представляешь? Не прет ли из тебя всякое г… уже после первой?
Никто не спорит: горы проверяют друзей лучше. Но водка – быстрее.
– Как? Нашли тех, кто обстрелял автобус? – Ветров занюхал лучком, колючий запах прошиб слезу. Зато во рту исчезла горькость.
– Их всех убили, – ответил Филин, нанизывая на вилку шпроту.
– Но кто‑то же их послал?
– Расследованием занимается Министерство безопасности.
Они помолчали.
Зачем торопить беседу? Она вскоре сама потечет.
А пока лучше еще выпить.
– Ну, за женщин, – предложил Ветров. – Кстати, хороший анекдот: если вы пригласили девушку покормить рыбок, а аквариума у вас сроду не было, откройте банку шпрот. Как правило, покрошив туда хлебушек, девушки начинают догадываться, зачем их все‑таки пригласили.
– Смешно, – сказал Филин и залпом выпил.
– А идея‑то неплохая, – загорелся Андрей. – Девочки бы сейчас не помешали. А что, давай пойдем щас, снимем кого‑нибудь.
– Нет, – твердо ответил Филин.
– Почему?
– Не важно, – отрезал он.
Ветров пожал плечами, мол, дело хозяйское…
Они выпили еще. И тут разведчика прорвало. Он заговорил о Леночке.
– Я разделился на две половины, – казалось, что слова сами вырывались из Филина, буквально лезли по головам друг друга, так спешили выплеснуться. – Два человека. Один – разумный – понимает, что наши отношения ни к чему не приведут, да и ока не шибко красавица, мне никогда такие не правились. А у другого сорвало крышу. Oil радуется, лезет на потолок от счастья. Полная эйфория.
– Женись. Генералом станешь, – заметил Андрей.
– Я никогда не хотел стать генералом. Тем более такой ценой.
– Чем тебя цена не устраивает? Разве дорого: жениться на любимой женщине да лампасы в придачу получить?
– Если я добьюсь чего‑то в жизни, то сделаю это сам. – Константин ударил себя в грудь. – Никто не скажет: это потому, что ты выгодно женился. Никто не попрекнет, мол, вытащили тебя из грязи. Но главное: я сам себя буду уважать!
– Тогда просто женись, – сказал Андрей. – И увольняйся к чертям из погранвойск. В конце концов, ее дядя разве сделает тебя умнее, сильнее, профессиональнее? Пробьешься там, где он бессилен. Например, в ФСБ или внешней разведке. Да хоть в милицию уйди!
– Это все правильно. Да только с Леночкой не жизнь будет, а мучение.
«Клинический случай», – эта мысль все объясняла.
– Почему же? – вслух спросил Ветров.
– У нее характер, у меня характер…
– Беда, – вздохнул журналист, а сам подумал: сытый влюбленного не поймет.
– Понимаешь, Андрей, со мной никогда такого не было…
* * *
«Кто я? – Человека опять разобрали сомнения. – Кто же я, в конце концов? Господи, кто‑нибудь мне объяснит, что здесь происходит?»
* * *
– Запомни. – Ветров помахал указательным пальцем, ощущая, как под воздействием алкоголя движения начинают постепенно отклоняться от задаваемых траекторий. – Любовь – это как корь. Лучше переболеть ею в детстве. Кто болеет взрослым – у того все сложнее. Мужчины бывают двух типов. Одни – сначала пылкие юноши – с годами превращаются в циников. Как я. Другие – с самого начала циники. А потом становятся взрослыми мужиками, и у них вдруг срывает крышу. Эдакий бес в ребро. А поскольку они ни разу не любили, у них нет иммунитета, и все протекает гораздо сложнее.
– Это не так. – Голос Филина стал очень серьезным, как у грустного трезвого человека. – Я сейчас тебе расскажу. И ты поймешь, как ты ошибаешься…
* * *
Милицейский сыщик положил на стол врачу газету «Советский труд». Это был старый номер, в который еще недавно были завернуты инструменты. Накануне сыщика допекла жена, и он решил наконец починить кран на кухне.
Взгляд врача сразу упал на заголовок:
«ЛЮДИ ИЗ НИОТКУДА
За несколько последних месяцев в России зафиксировано более десятка случаев странной избирательной потери памяти: люди помнят все, кроме собственного прошлого, – сообщалось в статье. – Все попытки вернуть им память не дали результата. Они не вспомнили даже собственного имени. Обстоятельства различались: этих людей находили на обочинах дорог, на железнодорожных путях и в кюветах, по каждый раз – на расстоянии сотен километров от родного дома. Что их объединяло? Отсутствие следов черепно‑мозговых травм, головная боль и тошнота – как после отравления, – при том, что анализ крови ничего не выявлял.
По поводу «потеряшек» в Министерстве здравоохранения было созвано специальное совещание. Общий вердикт психиатрических светил страны был таков: то, что происходит, противоречит всем медицинским закономерностям, включая общеизвестный закон Рибо, утверждающий, что сосуд человеческой памяти заполняется послойно, как цветной песок в египетской сувенирной колбе. Скорее всего, эти странные состояния вызваны токсическим воздействием некоего неизвестного химического вещества. Но какого именно, определить так и не смогли.
Один из пострадавших вспомнил обстоятельства, при которых потерял память. Но после этого… сильно испугался! И замкнулся. Ничего рассказывать не стал, а на следующий день заявил, что не хочет продолжать лечение и намерен уехать домой. Насильно его удерживать врачи не имели права.
Где сейчас находится этот человек, никто не знает. Но, по странному совпадению, после этого случая погибло несколько лиц, потерявших память. Все смерти вписываются в одну схему: при загадочных обстоятельствах. Одних находили повешенными в психиатрических больницах. Других (которых находили родственники) сбивали машины. Или что‑то в этом роде. Пока никто не может с уверенностью сказать, что массовая гибель «потеряшек» случайна. Также нет и доказательств обратного.
Отдел расследований «Советского труда» намерен вернуться к этой теме и выяснить истину. Материалы журналистского расследования читайте в ближайших номерах газеты…»
– Очень интересно, – сказал врач, прочитав статью, – странно, что я ничего об этом не слышал. Постой‑ка…
Фамилия автора статьи ему показалась знакомой: Андрей Ветров. «Кажется, про него спрашивал наш «потеряшка». Врач и не заметил, как употребил журналистское словечко, которое покоробило его в статье.
– Возможно, вашему Неизвестному тоже угрожает опасность, – сказал сыщик.
– Похоже, – согласился врач, подумав: «Мне в больнице только трупа не хватало».
У сыщика тоже промелькнула подобная мысль. Его ведь по головке не погладят, если Неизвестного вдруг убьют. Скажут: что ж ты так долго ковырялся, личность устанавливал! И наплевать всем будет на то, что пойди, установи тут…
«Выписать бы его», – разом подумали и врач, и сыщик.
* * *
Константин Филин никогда не рассказывал эту историю. У него не было друзей, кому он мог бы поведать ее. Но после отъезда Леночки ему было очень плохо. И не с кем даже поделиться болью…
Ветров просто подвернулся под руку, когда надо было выговориться. Выпустить пар. Поэтому Костю словно прорвало:
«Мы были еще детьми, когда она предложила: Костик, давай покатаемся вместе.
Ее звали Наташка. Мы летали на санках с горы. От нее веяло морозной свежестью. На шубке лежал белый снег. Я впервые почувствовал непонятное волнение в груди от того, что она была девочкой, а я мальчиком».
Взгляд Филина был направлен куда‑то влево и вверх. Глаза увлажнились…
«Она была на два года младше, а я – еще совсем малявка. Мы дружили несколько лет, и считалось как‑то само собой разумеющимся, что как вырастем – поженимся. Но у меня и мысли не возникало, чтобы прикоснуться к ней…»
Ветров едва сдерживался, чтобы не зевнуть. («За что не люблю пьянки, кто‑нибудь обязательно начнет что‑то долго и нудно рассказывать», – недовольно подумал он.)
«Я поступил в институт, – продолжал Филин, – она еще училась в школе. Однажды пошли на концерт. Вернулись поздно. Я проводил ее домой. Хотел идти к себе. Ночью – через весь город. Ее мать сказала «Куда?! Ложись здесь».
Они жили в своем доме. Мать легла в летней кухне. Наташа в спальне, я в зале. Оба не могли уснуть. Ночью я услышал тихий голос: «Костик, ты спишь?» Ответил: «Нет». – «Иди сюда». Мы целовались до утра. У ее губ был обжигающе мятный вкус. У меня душа переворачивалась!»
Филин растер ладонью грудь, глаза скосил вправо и вниз.
«Но я не тронул свою Наташу. Только гладил нежную девичью грудь и вдыхал аромат кожи…»
Воспоминания нахлынули; Он вспомнил, как струилось благоухание ее тела, веяло, словно ровный мягкий бриз. В нем были переплетены тонкие ниточки вишни, жасмина и мирабели. Казалось, что вместе с ним доносилось откуда‑то пение вспугнутых птиц и далекая музыка летнего ресторана. И еще Константин вдруг услышал сладкий шепот из того прошлого: «Я люблю тебя…»
«Утром нас разбудила мать, – продолжал он рассказ. – Отошла. Но смотрела за нами из кухни. Наташа обнимала меня и спала. Я с трудом разжал ее теплые руки. Она проснулась – не хочу, дай поспать – и вновь прижалась ко мне. Я прошептал одними губами: мать. Наташа в ужасе проснулась. Я встал. Оделся. Мать наблюдала – полностью ли я голый или все же в трусах…»
Ветров едва не клюнул носом, но тут же широко раскрыл глаза и стал таращиться на Филина, изображая внимание.
«Через неделю я вновь приехал в родной город (жил тогда в Москве, в общаге института), – говорил Константин, совсем не замечая скуки собеседника. – Ее мать на улице варила смородиновое варенье. Спокойно позвала Наташу. Та вышла, улыбнулась, поцеловала меня в щеку. Мы ушли…
А один раз пришлось за нее драться, – Филин грустно улыбнулся. – У видел у ее дома трех парней. Один – я знал – давно увивался за Наташей.
Подошел к ним. Спросил у того: ты чего пришел? Он наглым тоном ответил: «К Наташке!» Его дружки придвинулись ко мне с перекошенными физиономиями. «Это моя девушка, и я ее не отдам», – твердо сказал я. «Поговорим?» – угрожающе спросил тот. «Поговорим!» – я врезал сопернику по морде (хотя какой он соперник? Слизняк!). Потом еще раз, и еще».
В памяти Константина всплыло, как он бьет врага под дых. Под глаз. В кадык. Парень согнулся.
– Мы еще встретимся, – прохрипел он.
– Убью! – грозно предупредил Костя.
Враги убежали. Одного раза им вполне хватило.
Но не все воспоминания молено передать словами. Андрей же терпеливо ждал, пока закончится рассказ. «У каждого свой бзик, когда выпьет, – думал он. – Кто в драку кидается, кто‑то начинает женщину искать. Этот в воспоминания ударился, хорошо, хоть в драку не лезет. Уже только за это ему надо спасибо сказать».
«Перед армией (студентов тогда забирали) я сказал: давай поженимся! – говорил Филин. – Мать запротестовала: ей надо учиться. Ты отслужишь, возвращайся. Тогда и посмотрим. Я служил в пограничных войсках. Сначала на границе с Афганистаном, а потом и в самом Афганистане. Каждый день я писал ей письма и получал ответы.
Один раз пришло двенадцать стандартных листов, исписанных с двух сторон, – как она провела лето. Я не вылазил с боевых. Мотался по далеким постам. Письма меня догоняли пачками. Они спасали меня. Отогревали, как солнечные лучики».
Еще он подумал, что не Советский Союз защищал там, за речкой. Ради нее, Наташки, бежал он вперед под обстрелом. Ее имя шептал, когда его, бойца Филина, обмотанного кровавыми бинтами, везли в трясущемся вертолете в госпиталь в Душанбе.
– Держись, братишка, не умирай! – кричал в ухо фельдшер, крепко сжимавший его руку.
Он и не собирался умирать. Сжав зубы, терпел боль. Знал, что выкарабкается, потому что не имеет права умереть. Потому что там, далеко, за вереницами заснеженных гор, он очень нужен ей. Ей одной. И еще – старушке матери.
Но разве такое передашь словами?
«Потом наступило молчание, – продолжал он рассказ. – За ним прилетела телеграмма: милый, дорогой, любимый, прости. Я вышла замуж.
Я чуть умом не тронулся. После госпиталя с головой ушел в службу. Ночью дежурил и за телефониста, и за дежурного. Сменившись, просился в наряды. На боевых рвался вперед. Жаждал получить пулю. Но чтобы самому застрелиться – и мысли не было. Свою чашу надо испить до дна, это по‑мужски. Так научил меня отец. Смерть миновала. И после срочной я поступил в Московское пограничное училище – боялся возвращаться домой…
Через два года все же приехал. В курсантский отпуск. На автобусной остановке увидел ее. Она стояла и смотрела на меня. Подошел.
– Здравствуй.
– Ну, здравствуй.
Не помню, о чем мы говорили, пока вместе ехали в автобусе.
Вышли на одной остановке.
Наташка сказала: у меня сюрприз. Из ворот дома выбежала девочка, на вид – года три.
– Мама, мама, мамочка!
Чудесная девочка со звонким голосочком.
Наташа вышла замуж по настоянию матери. Избранник оказался дерьмом. Она выгнала его. Он вернулся, попросился обратно.
Пустила. Но тот не изменился. И она рассталась с ним. Теперь насовсем.
Можешь осуждать меня, может, ты посмеешься надо мной… – Константин вперился взглядом в Ветрова, но тот отрицательно помотал головой. – Я повел ее в ЗАГС. Сказал там: разводите ее, я на ней женюсь. Добрая женщина, работница ЗАГСа, помнится, долго расспрашивала. Но поняла. Через неделю Наташа получила выписку о разводе.
Нас расписали через три дня, как и положено для военнослужащих.
Я уехал в училище. Вернулся через пол года. Зимний отпуск пролетел, как сказка. Казалось, что мы второй раз вошли в одну и ту же реку. Ее девочку полюбил, как родную дочь…
Помнится, захожу однажды в казарму, у тумбочки дневального толпа. Пришла почта. Ее разбирают. Развернули очередную телеграмму. Прочитали: «Мне не хватает любви». «Ого! – загалдела братва. – Кому это? Косте? Ты счастливчик!»
А потом пришло письмо от друга: будь мужчиной, у нее другой. Ее ухажер приезжает и уезжает на машине.
Ее телеграмма подтвердила: я развожусь с тобой, выхожу замуж.
Когда после выпуска мне предложили вернуться в Афганистан, я даже обрадовался. Ведь там все было родным и знакомым».
Ветров подпер рукой голову. Ему захотелось спеть что‑нибудь лиричное, вроде «По Дону гуляет». Но надо было дослушать рассказ.
«А через много лет я вновь приехал в родной город. – Филин сделал глоток из своего стакана. – Даже не знаю, что меня туда занесло. Родители умерли. Старые друзья разъехались.
Так, брел по тихим знакомым улицам. Что‑то вспоминал. Отмокал душой после крови, грязи, смерти.