– Что будем делать? – Андрей пристально посмотрел на Юрия, мысленно внушая: иди знакомиться, иди знакомиться… Сам же подойти стеснялся…
– На твоем месте я бы пошел на абордаж, – ответил Кушер, низко наклоняясь над столом, – не теряйся, они ждут тебя.
«Я не могу, – испуганно подумал Ветров, – меня и так уже сегодня опустили ниже плинтуса».
Он всегда стеснялся первым подойти к женщине.
А в этот день в особенности. После неудачи с «Советским трудом» он чувствовал неуверенность буквально во всем.
Ветров попытался представить ситуацию со стороны. Сидят двое мужчин. Один – светловолосый, в дорогой рубашке, фирменных джинсах. Такой овальный, как мяч для регби. Гладкий и, кажется, приятный на ощупь. Это Юрий. У него вкрадчивые и плюшевые движения, как у персидского кота. Второй – худой лохматый лейтенант в несвежей форменной рубашке с засаленным ободком на коротких рукавах и выцветших камуфляжных штанах. Это Ветров.
Ну и кого выберут женщины?
Андрей обычно предпочитал брать умом, а потому за внешним видом следил без рвения. Редко причесывался из‑за густых волос: расчески застревали. Рубашки стирал часто, но пачкались они еще быстрее.
– Нет, лучше ты иди на абордаж. – Он толкнул Юрия в плечо. – Ты уже сразил их, и они мысленно телеграфируют, что готовы сдаться. Но только тебе. Все что нужно – подойти и закинуть крючок…
– Что ты имеешь в виду под словом «крючок»? – Юрий с подозрением посмотрел на Ветрова.
– Это образно. Покажи свою решимость.
– Как показать? – Юрий улыбнулся, давая понять, что предложение Ветрова звучит двусмысленно.
– Обычно, – нетерпеливо отмахнулся Андрей. – Иди же, не сиди, они ждут тебя…
И Ветров чуть ли не руками попытался выпихнуть Юрия из‑за стола. Как бы в шутку, разумеется. Но ему очень хотелось, чтобы коллега заарканил тех девиц.
– Я пойду. – Юрий встал и серьезно посмотрел на товарища. – Но учти, я – старый и женатый человек. А ты – молодой и ретивый. Я пойду делать твою работу.
Он тигриной походкой подобрался к кабинке и нырнул за шторку…
Минута, две… Сердце Ветрова бешено колотилось…
Оттуда раздался женский смешок. Еще один. «Абордаж, кажется, состоялся», – мелькнула озорная мысль. Словно в подтверждение – хлопнуло открываемое шампанское.
Внезапно смуглая рука с янтарным браслетом показалась из‑под бархатной занавески и поманила Ветрова. Тот пошел как завороженный.
– Присоединяйтесь к нам, Андрей, – произнесла колдунья.
– Я ждал этого момента целую жизнь. – Ветров постарался перенасытить свой голос галантными оттенками. – Потому что даже сидеть рядом – большая честь.
Девушки заулыбались. «Значит, начало успешное», – подумал Андрей.
«Халявщик ты, – в свою очередь подумал про товарища Юрий. – Это же я их снял! Легко красоваться, когда девочек тебе чуть ли не на блюде подают…»
Колдунью звали Фарида, «спичку» – Негина. Они работали где‑то на вокзале, отправляли грузы. Были самостоятельными женщинами, что для Душанбе большая редкость.
Через минуту Ветров разошелся. Распушил хвост.
– Вы как прекрасная роза, – шептал Андрей Фариде. – Ваши взгляды ранят, как шипы. Я хочу быть вашим садовником. Возделывать вас и беречь…
– Как именно возделывать? – улыбнулась Фарида.
– Тяпкой и лейкой, – с воодушевлением воскликнул Ветров.
– Андрей у нас маньяк, – будто между делом заметил Юрий. – С тяпкой на женщину – это жестоко…
– Но я же в переносном смысле!
– Тогда это пошло, – невинным тоном вставила словечко Фарида.
– Друзья, вы меня не поняли!
– Мы прекрасно тебя поняли, – сказал Юрий, поднимая наполненный золотистым шампанским бокал. – Возделывать женщину надо рублем. Посылать ей зеленые открытки – сто лет Бенджамину Франклину. Наполнять ее жизнь волшебным шорохом купюр. Только тогда ты сможешь спрятать прекрасную розу от других садовников в своей теплице! Так выпьем же за то, чтобы каждая женщина нашла своего озеленителя (не путать с осеменителем), твердость намерений которого измерялась бы в самой конвертируемой на свете валюте!
Девушки дружно зааплодировали. Правда, Фарида потом скромно заметила:
– Деньги – это еще далеко не все. – Но и она смиренно выпила свой бокал за сказанное.
– Вы так красиво говорите, – сказала Негина, обращаясь к ним обоим, но больше – к Юрию.
– Это наша профессия, мы же журналисты, – ответил Кушер.
«Вот что значит опыт и мастерство», – думал Ветров, с тоской глядя, как Юрий обращается с женщинами. Мужчины походили на двух павлинов, обхаживающих одну птичку (Негина была страшненькой, потому в прицел не попадала). Постепенно Андрей с удивлением стал замечать, что Фарида чаще смотрит в его сторону. «С ума сойти! Неужели правда?!» Он отказывался верить, что девушка отдала предпочтение ему.
Юрий, конечно, переигрывал товарища по всем показателям. И вообще, чем этот лохматый неловкий молодой человек может превзойти богатого опытного светского льва? Да тем, что холостой!
Когда пришла пора расставаться, Юрий дипломатично удалился, а Ветров пошел провожать девушек.
Они жили недалеко. Вдвоем снимали трехкомнатную квартиру. Как‑то само собой Андрей зашел на чашку чая и через какое‑то время оказался в одной постели с Фаридой.
Она набросилась на Ветрова, как голодная львица. Андрей повернул ее спиной и вцепился пальцами в ее грудь, словно хотел вырвать с мясом. Она вывернулась, сорвала с него рубашку. Прижалась каждой клеточкой тела и впилась в его губы. Зубы будущих любовников столкнулись на встречных курсах и лязгнули друг о друга.
«Она убьет меня!» – с ужасом подумал Андрей, пытаясь удержать язык, который она втягивала в себя, как пылесос…
По всему выходило, что их ждал бурный, безудержный, сумасшедший секс. Но…
Ветров не смог.
Черт, как же было досадно!
Это был идеальный расклад. Карты легли, будто из рукава: ночь, дьявольски красивая девушка. Она обнажена, более того – она жаждала именно его, изнывала и стонала.
Войди же в нее, о прекрасный принц!
А вот фиг вам!
«Часы» принца остановились на полшестого. И самая главная стрелка повисла мертвым, бесполезным грузом.
Горько.
До утра они проворочались. От стыда Ветрову хотелось провалиться сквозь половинки дивана.
Как только забрезжил рассвет, он сорвался с места. Чмокнул несостоявшуюся (по его вине) любовницу в щеку. Пообещал приехать вечером (и тогда, дорогая, все будет о’кей, верь мне). И умчался.
Вечером он действительно собирался вернуться. А сейчас побежал на базар.
Рынок Саховат только‑только начинал оживать. Дехкане вываливали товар со своих тележек и раскладывали на заплеванном асфальте. Чумазые девчонки тащили стопки теплых лепешек.
Ветров смело прошел мимо еще сонных зазывал к замызганному прилавку вдали. Там стояли пакеты с сухофруктами, орешками, курагой, прочей восточной россыпью. Он купил килограмм грецких орехов. А на выходе взял еще баночку меда. Дома все тщательно перемешал большой ложкой и съел приличную порцию. Сел в зеленое трехногое кресло, стал ждать.
Судя по рассказам старших товарищей, его должно было разорвать от желания. Мед и орехи – это же детонатор! От них, говорят, даже мертвые возбуждаются!
«Сейчас начнется», – блаженно думал Ветров, обводя взглядом свое жилье: иранский тюль, ваза с цветами на японском телевизоре, зеленое покрывало на диване… Уют успокаивал (только колченогое кресло шаталось под хозяином). Ветрову надо было срочно убедиться, что он еще не стал импотентом. Иначе – прощай уверенность в себе.
Внезапный позыв сорвал Андрея с места. Он вскочил, уронив кресло, и бросился в туалет. Едва успел.
Увы… это было лишь несварение желудка.
Законы природы сработали без обмана. Ветрова действительно разорвало от желания. Только это было совсем другое желание.
Обычный понос. Никакой поэзии.
Он расплакался, обняв унитаз.
Это был крах всех надежд. Будто рухнула какая‑то опора. Слабость змейкой заползала в каждую клеточку тела. Обвал был по всем статьям: импотенция тела, импотенция духа.
За сутки Ветрова отключили от самых важных источников питания в этой жизни. Первое – работа. Оказалось, он не умеет писать. Но ведь ничто другое его не интересовало. Как жить дальше? Что делать?
Второй облом – женщины. «Без них жизнь пуста. Ради них, по большому счету, мы и трепыхаемся. Стираем руки в кровь. Тянемся к звездам. Чтобы стать лучше, выше, сильнее. Достать все сокровища света. А потом бросить их к ногам одной, единственной, но самой прекрасной!» Ветров представлял себя оратором перед женской толпой, а сам рыдал над журчащим унитазом. Прозрачный ручеек утекал в канализацию, бессердечно смывая все невзгоды.
«Жизнь закончена, ты импотент», – вынес вердикт Андрей. Встал, побрился и пошел на работу…
* * *
Это не я.
Не может быть, чтобы это был я! Неизвестный открыл глаза и сел на кровати. «В моей жизни никогда ничего подобного не было… Хотя… откуда мне знать?»
Он посмотрел на ноги, вытянутые на кровати. Погладил руками бедра. «Они кривые, безусловно они кривые». Неизвестный сдвинул ноги вместе – они соприкоснулись без просвета. К горлу человека подкатил ком.
«Это еще ни о чем не говорит, – расстроенно подумал он, – я их просто сильно сжал». Может ли человек с кривыми ногами сдвинуть их так, чтобы не было просвета? Этот вопрос не на шутку озадачил его.
«Безусловно может, – стал убеждать сам себя Неизвестный, – ты посмотри, какие они кривые!» Его взгляд скользнул по голеням, между которыми действительно был небольшой просвет.
«Я – Филин. – У человека отлегло от сердца. – Я – Филин, и я очень жду, что принесет Рысак».
* * *
Рысак должен был вернуться на рассвете. В назначенный час «багульник» (так называли фургон, замаскированный под ремонтную машину с подъемной лебедкой впереди) остановился возле узкого мосточка, перекинутого через промоину.
Водитель поднял капот. Розовощекий капитан, сидевший в кабине, закурил. Двое солдат выскочили из фургона и залегли среди камней.
Прошел час.
Костров не пришел.
«Молодежь, етит твою мать, – раздраженно подумал офицер, давая сигнал водителю: заводи. – Вечно что‑то перепутают. Салабоны». Он решил, что Рысак заблудился и вышел в другое место.
«Багульник» объехал несколько условных точек на границе, но лазутчика нигде не было. Вернувшись в Хорог, офицер доложил начальнику разведотдела погранотряда.
– Дела, – произнес полковник. – Позови всех замов.
Не успел капитан выйти из кабинета, как на столе затрещал «тапик» – телефонный аппарат мутно‑гранатового цвета с кривой ручкой.
Звонил начальник разведотдела соседнего Калай‑Хумбского погранотряда. Он сообщил, что Рысака нашли. Вернее, выловили.
Лейтенант Костров утонул. Его голова была рассечена. Судя по всему, он перевернулся на плоту, ударился о порог, коих на горных участках Пянджа полно, и потерял сознание…
Распухшее тело, плывшее по реке, заметил наблюдательный пост. Сообщил на заставу. Труп проплыл еще несколько километров, пока его не вытащил на берег пограничный наряд.
Документов у разведчика не было. Одет он был в длиннополые афганские одежды. Поэтому его сначала приняли за наркокурьера. Но оперативник, приехавший взглянуть на тело, узнал Кострова, с которым они вместе учились на разведкурсах в Москве…
– Товарищ генерал, когда вы научите своих разведчиков плавать? – рычал на Мазурова командующий пограничной группой. – Как можно рассчитывать на достоверную информацию от разведотдела, когда ваши люди блуждают в трех соснах, тонут на мелководье и расстреливают невинных?
Лицо и шея командующего наливались багровым цветом. Генерал‑лейтенант нависал над столом, как большая предгрозовая туча.
– Это трагическая случайность. – Мазуров стоял навытяжку, сжимая в руке красную кожаную папку.
Обычно они с командующим называли друг друга по имени‑отчеству. Но сейчас был не тот случай.
– Трагическая случайность – это то, что вы все еще генерал. – Рокот голоса командующего был слышен даже в коридоре за двойными дверями, так что сидевшие в приемной люди невольно пригнулись. – Я в дозор тебя пошлю, генерал‑майор…
Командующий резко перешел на «ты», что в такой ситуации было наивысшим проявлением гнева.
– Оторвешь зад от стула, прошагаешь флангами… – Сидевшие в приемной выключили звук телевизора и навострили уши, с ужасом и интересом ловя каждое слово из кабинета. – А то гляжу, твою мать, забыл как надо работать. Людей губишь. Уйди С глаз долой…
Начальник разведотдела вернулся в свой кабинет, швырнул папку на стол.
Его вины в трагедии не было. Течение Пянджа в горных районах бурное. Даже опытному пловцу порой сложно с ним справиться. Один‑два разведчика в год обязательно тонули. В основном – молодые, неопытные лазутчики. Каким и был Рысак.
Если бы Мазуров был обычным дуболомом, он бы сорвал свою злость (вызванную несправедливостью) на каком‑нибудь подчиненном. Например, на Филине.
Но генерал лишь достал из сейфа упаковку корвалола. Дрожащими руками накапал в стакан с водой, выпил. Вызвал Филина и тихо сказал:
– Думай, как исправлять положение, тайник‑то Костров не опорожнил…
«Лучше бы накричал, ей‑богу», – почему‑то виновато подумал Константин.
Глава 3
На третьем этаже управления лестница упиралась в деревянную перегородку с обитой черным дерматином дверью. Это был «улей» особистов. Филин постучал. За перегородкой что‑то зашебуршало. Дверь открылась. Появился старлей с помятым лицом. Дежурный.
– Позови Опарина, – сказал Костя.
Майор Сергей Опарин работал в особом отделе. Когда‑то они с Филиным вместе входили в сборную пограничного училища по самбо (Сергей учился на курс старше). У него был острый длинный нос, так что друзья шутили: Опарину в схватке главное – не прищемить нос…
– Привет, – сказал особист, вынырнув из боковой двери. – Пошли.
Контрразведчики сидели на чердаке, вернее, на половине чердака. На другой половине – через стену от отдела ФСБ – лежали метелки, грязные мешки, голубиное дерьмо…
– Давай, что у тебя? – спросил Сергей, когда они зашли в его кабинет‑пенал (два на три метра, заваленный бумагами, заставленный столами и сейфами).
– Планы. – Филин протянул ему дискету.
Разведотдел пограничной группы и отдел военной контрразведки ФСБ официально считались органами взаимодействия. Поэтому каждый месяц составляли никому не нужные планы и подписывали их у начальства.
– Что‑то новое есть? – поинтересовался Сергей, вставляя дискету в раскрытый ноутбук, что лежал на столе.
– Как обычно…
– Ну так я мог бы старый распечатать. – Особист затолкнул дискету до щелчка. – Но все равно спасибо… Кстати, я знаю, кто расстрелял вашу машину.
– «Вашу»? – Константин осуждающе посмотрел на особиста.
Конечно, у военных контрразведчиков свое ведомство, у пограничников совсем другое. Но сказать «вашу машину» все равно было бестактностью.
– Это была подстава, – продолжил особист, – а подставил ребят сам Мазуров.
– Бред, – отрезал Константин.
– Если кто‑то узнает, что я это тебе сказал, мне дадут по шапке. Мое начальство боится утечки. Но я тебя давно знаю, я так всем и говорю: Филин хороший парень, ему можно доверять.
– Спасибо, брат. – Константин снисходительно улыбнулся и похлопал Сергея по плечу. – Я у тебя в неоплатном долгу.
– Ты зря смеешься, все очень серьезно. – Опарин чуточку обиделся. – Расстрел машины был пробным шаром. Абреки собираются устроить большую войну на границе, чтобы под шумок перебросить крупную партию наркотиков.
– Сергей, давай начистоту: мы слишком давно знакомы, чтобы ходить вокруг да около. Ты‑не можешь знать, что готовится на границе. Это я работаю в разведке, а не ты. Поэтому не вешай мне лапшу.
– Эта информация пришла не с той стороны, а с этой. Перебрасывать наркоту будут миротворцы. Ты слышал когда‑нибудь позывные: Дровосек и Гранит?
– Может быть. – Филин подумал: что‑то подобное мелькало в данных радиоперехвата. Кому они принадлежали, он не знал. Но это вполне могли быть псевдонимы кого‑нибудь из штаба Коллективных миротворческих сил. (КМС – совершенно отдельная организация, к которой пограничники никаким боком не относились.)
– Они – исполнители, – сказал Опарин.
– Я проверю эту информацию. А при чем тут Мазуров?
– Он в доле.
* * *
«Так вот оно что! – Неизвестный проснулся в холодном поту. – Мазуров! Он подставил меня. Из‑за него я здесь!» Человек обхватил руками голову.
«Вспоминай же, ну вспоминай быстрее», – стал он твердить сам себе.
* * *
Андрей Ветров не любил бывать в управлении. Там все такие отглаженные, отутюженные. На брюках свежие стрелки, о которые можно порезаться. Форма одежды – строго по уставу…
Но бывать все же приходилось. И довольно часто. Правда, рабочее место лейтенанта было в редакции, что на окраине города. Однако добыть информацию (хлеб журналиста) можно было только в управлении.
Пресс‑служба находилась на самом опасном пятачке в штабе: на втором этаже, напротив двух дверей, обитых красным дерматином. Один кабинет – командующего, другой – начальника штаба. Попадешь кому‑нибудь из них под горячую руку и – прощай, оружие. Вернее – служба.
– Как дела? – спросил Андрей у капитана‑порученца, сидевшего за перегородкой в узком пенале возле двери командующего.
– Нормально, – ответил офицер.
– Война на границе не началась? – шутливым тоном поинтересовался Ветров.
– Нет.
– Ожидается?
– Нет.
– Неужели совсем ничего не случилось за ночь? Это же с тоски засохнуть можно…
– Утонул разведчик, переплывавший через реку, – сообщил порученец. – Но если ты об этом напишешь, я тебя убью.
– Понял, не дурак. – Ветров улыбнулся и зашел в пустой кабинет пресс‑службы (пресс‑секретарь куда‑то уехал, сказал порученец). Позвонил в свою редакцию, сообщил, что берет очень важное интервью. А сам сел за компьютер и стал играть в преферанс.
Вслед за Ветровым на пятачке появился Филин.
– Когда свой хлеб начнете отрабатывать? – спросил у него порученец.
– Я сообщу тебе по факсу… Начальник штаба у себя?
– Уехал.
Филин увидел краем глаза Ветрова. «И этот здесь», – с неприязнью подумал капитан. У него почему‑то всегда портилось настроение, когда он видел этого журналиста.
– Жаль. – Константин вздохнул. – Ну, я пошел.
– Погоди, побудь со мной. – Порученец показал на стул.
Он появился в приемной недавно, и у него сразу же с половиной управления возникли дружеские отношения. Потому что парень был хороший.
– Тяжелый день? – спросил порученец у Филина.
– Ты про что?
– Про все. Но в частности, про Кострова.
– Да: жалко парня.
– У вас должен быть аврал. Сегодня батя наорал на вашего…
Батей звали командующего. И все подробности его разговора с начальником разведотдела уже знало почти все управление.
– Да, конечно, – равнодушно ответил Филин. – Трудимся, исправляем положение.
На самом деле никакого аврала не было. Он позвонил в Хорог, там сказали, что ночью пошлют другого лазутчика. Тот снимет закладку тайника. Вот, собственно, и все.
– У меня есть плохие новости лично для тебя, – произнес порученец.
– Говори. Хуже, чем есть, уже быть не может.
– Может, Костя. Сегодня Бате звонил президент Таджикистана. Жаловался, что «психи» подняли бунт в Пянджском и Шуроабадском районах.
– Каким образом?
– Вы какие‑то листовки разбросали, что у них там призыв срывается.
– Ах вот что. – Филин рассмеялся и рассказал порученцу, как все было.
Дело в том, что в Таджикистане имелись целые районы, не подконтрольные правительству. А в Тавильдаре (райцентр такой) вообще шли постоянные бои.
Пянджский и Шуроабадский же районы были для правительства своеобразной отдушиной. Вертикаль власти здесь работала как надо. Вот только исламисты тайком вербовали молодежь в свои отряды. Поэтому отряду психологической борьбы приказали провести операцию: разбросать листовки против вербовщиков.
Текст сочинили такой: «Не верьте тому, кто зовет воевать в Тавильдару. Вам обещают золотые горы. Но вас обманут, используют и бросят. Обогатятся только ваши командиры, призывающие сейчас сложить головы за прекрасное будущее. Никаких почестей вы не заработаете. Только принесете горе в ваши семьи, вернувшись домой инвалидами, или погибнете…» Перевели на таджикский язык, отпечатали листовки и разбросали их по кишлакам. Естественно, когда писали, имели в виду исламских боевиков.
– Но матери теперь прячут детей и от военкомов, – произнес порученец, выслушав рассказ.
– Зато ни одна собака не скажет, что наши листовки не дают эффекта.
– Ты только прикройся, а то тебя опять за задницу возьмут.
– Не волнуйся, у меня щит: текст утвержден начальником штаба.
На лестнице послышался стук каблучков. Какая‑то женщина поднималась вверх.
– Ба! Кого я вижу! – воскликнул порученец.
– Здравствуй, моя радость, – ответил приятный голосок. – У тебя свободен компьютер?
– Никаких проблем, солнышко, сейчас все организуем, – живо откликнулся кэп.
Филин обернулся. Позади стояла миловидная женщина. Острый нос с горбинкой. Восточный разрез глаз…
Ему никогда не нравились женщины в красном. На этой был легкий пиджак того самого цвета и черная мини‑юбка. Он не одобрял короткие прически – у нее были пышные вьющиеся волосы, которые не касались плеч. В конце концов, ему нравились высокие и стройные, а эта женщина была ка голову ниже его. Но… О, черт! Она выглядела ослепительно!
– Андрюха! – закричал кэп‑порученец. – Выгляни сюда.
Из пресс‑службы показалось лицо Ветрова.
– Помоги девушке, – попросил порученец. – Мой компьютер занят.
– Прошу, – произнес Андрей, обращаясь к ней. Его губы расползлись в улыбке.
– В присутствии красивых женщин я теряю дар речи. – Ветров посторонился, пропуская даму вперед. – Поэтому не удивляйтесь, если я буду краснеть, бледнеть и заикаться.
Женщина обласкала журналиста взглядом и зашла в пенал пресс‑службы. За ней потянулся прозрачный шлейф духов «Вечер Венеции» (последняя коллекция известной французской фирмы).
Филин невольно задержал дыхание, не желая расставаться с ароматом этой женщины. В нем витала свежесть шелковых волос, нежной кожи… И даже пот был легким и волнующим, как капельки эфира…
Обычно люди – женщины не исключения – пахли плохо, прогоркло, отталкивающе. Потому Филин не любил людей. Но ее аромат выбил его из колеи…
– Хороша, да? – произнес кэп.
– Кто такая?
– Племянница генерала Мазурова.
– Не может быть…
– Точно говорю.
– Как зовут?
– Лена. Можно Леночка. Еще лучше – солнышко. Абсолютно все будет правдой.
«Чтобы я не знал племянницу шефа? – удивленно подумал Филин. – Не может быть».
– Она служит? – спросил он.
– Да, прапорщик в воспитательном отделе.
– Может, любовница?
Порученец тяжело вздохнул.
– Я тебе говорю – племянница, – твердо произнес он, – верь мне.
– Когда она появилась? Почему я не знаю?
– Зимой. Ты был в отпуске.
Точно! Филин приехал месяц назад. В горячей точке большие отпуска. У Константина, например, накопилось целых восемьдесят шесть дней. И вот как он отстал от жизни за это время!
Филин попрощался с кэпом и, уходя, заглянул в пресс‑службу. Леночка сидела за компьютером и что‑то писала. Ветров стоял рядом и пожирал глазами ее коленки. Взгляд у него был такой, будто он собирался наброситься на нее и изнасиловать.
«Она не для меня», – решил Константин и уверенно направился к лестнице.
Ветров заметил, как среагировал на Леночку разведчик. Хотя, на взгляд журналиста, ничего ослепительного в ней не было. Наоборот – широка в талии, ноги полноваты, как медвежьи лапки. Грудь, правда, ничего, это да. Это ей повезло.
Когда она села за компьютер и Ветров склонился рядом, объясняя, на какие клавиши можно нажимать, чтобы ничего не испортить, его глаза невольно скосили в разрез на груди. Там внутри, за лацканом форменного пиджака, проглядывался краешек белоснежного кружева. Он приоткрывал пологий подъем нежной мякоти грудей…
Казалось, взгляд мужчины стал натянутой медной проволочкой, один кончик прикреплен к кружеву, другой к его глазам. Так что даже поворачивать голову было больно и бесполезно: глаза‑то все равно останутся на месте.
Когда Леночка набрала свой текст и ушла, Ветров еще долго сидел на месте. Мечтательно смотрел в окно…
* * *
Вечер вошел в город без стука, словно давний приятель. Солнце покатилось с неба вниз, как с горки.
Темнота заполняла каждый уголок. Забивалась в щели. Сгущалась во дворах. Щупальца тьмы проникали в квартиры сквозь мутные стекла окон.
Наступало очень опасное время.
Городская мелкота – лавочники, ремесленники, подмастерья – спешили по домам. Они запирались за семью замками. Одни сдавались ночи безропотно. Другие никак не желали сбрасывать цепи дня. Их спальни становились последним рубежом обороны в бою с тенью. Торшеры, светильники, люстры расчищали пятачки для света. Тропинки, по которым мог подобраться Морфей, были заминированы книгами, телевизорами, магнитолами.
Защитники дня держались из последних сил. Но силы были неравны. Люди падали, сраженные наповал. Из раскрытых рук выпадали книги. Под ухо орали потерявшие хозяев магнитофоны. Но кончалась пленка, и они щелкали и затихали…
Жители большого прифронтового города один за другим становились пленниками Морфея. Лишь разбойники одиноко брели по проулкам, да стражники испуганно жались друг к другу, ощетинившись автоматами. По улицам проносились с грохотом бронетранспортеры. То тут, то там раздавались автоматные очереди. Убийцы и патрули – вот кто хозяйничал в Душанбе в этот час.
Пограничников же на работу и домой возили служебные автобусы под охраной автоматчиков.
– Андрюха, не спи, замерзнешь, – сказал порученец, зайдя в пресс‑службу, – ты домой собираешься?
– А что, уже время? – как‑то растерянно спросил Ветров.
– Смотря для чего, – философски заметил кэп. – Но автобус через пять минут уедет.
– Спасибо. – Андрей сорвался с места и быстрым шагом пошел на выход.
Пазик был забит до отказа. Но это была веселая толкотня, не как в час пик на общественном транспорте. Как будто старые друзья собрались в уик‑энд на прогулку.
Внезапно Ветров почувствовал, что живот его скрутило, будто он объелся несвежих фруктов. «Опять!» – с ужасом подумал он, вспомнив про утренние позывы.
За окнами автобуса проплывал темнеющий Душанбе. Приближалось заветное кольцо, возле которого был дом Фариды.
Да, Андрей все еще собирался к ней зайти. Вопреки всему. Пусть в жизни сгустились тучи и он чувствовал себя импотентом. Пусть крутило живот. Но он решил: «Не отступать и не сдаваться»!
Автобус начал огибать круг. Чуть позади ехал желтый пазик с эмблемой двести первой дивизии. Машины повернули на узкую улочку с импровизированным рынком. На дорожке, ведущей во двор, торговцы выставили в ряд тележки, предлагая лепешки, фрукты, зелень.
Ветров увидел в глубине двора дом Фариды. Заветное окошко на третьем этаже светилось. Тюлевая занавеска трепетала, словно кто‑то осторожно выглядывал из‑за нее.
– Останови здесь, – крикнул Андрей водителю и начал протискиваться к выходу.
Вдруг ему стало не по себе: то ли плохое предчувствие, то ли просто передумал идти… Ветров замешкался.
– Ну ты выходишь? – спросил подполковник, сидевший у входа. – Не задерживай.
У Андрея было несколько секунд, чтобы принять решение. Автобус стоял. Дверь была открыта. Все пассажиры повернулись и смотрели на журналиста.
«Нет, что‑то здесь не так, – пронеслось в его голове. – Я чувствую, что, наверное, ничего не добьюсь. Меня ждет большой позор. Просижу всю ночь на унитазе…»
– Поехали, я передумал! – крикнул Андрей.
– Да ты сам не знаешь, чего хочешь, – засмеялись знакомые офицеры на последнем сиденье.
В заднем стекле Ветров увидел, как возле рыночка остановился автобус военных. Из него вышли двое мужчин в камуфляже.
Андрей ехал, проклиная себя за малодушие. Тряпка! И только утром узнал, что дурное предчувствие спасло ему жизнь: те двое мужчин, что вышли следом, были убиты. Во дворе их обогнали двое чумазых парнишек, лет шестнадцати на вид. Развернулись, посмотрели в глаза, подняли пистолеты. Военные замерли. Как в замедленной съемке – из рук полетели бумажные пакеты с покупками с рынка. Пули вырвались из стволов. Врезались офицерам в лоб: выбили мозги из затылка, а потом ударили в грудь. Отбросили жертвы на несколько шагов назад.
Мужчины упали на черный асфальт. Из рухнувших пакетов медленно покатились зеленые огурцы и алые помидоры. Тела убитых еще несколько секунд дергались в конвульсиях, как рыбы, выброшенные на берег. Потом затихли.