Он говорит обо мне? Логан смотрит на меня так, словно это касается меня. Но я понятия не имею что делать со всем этим, что сказать, или как относиться. Для меня всё это немыслимо. Двор, собака, тишина и покой. Никакого вида на город, никакой бесконечной череды историй, которые приходится придумывать, чтобы они пересекались с тринадцатью моими. Никакого вмешательства в мою личную жизнь. Самостоятельный выбор одежды. Поиск того, что мне нравится...
Всё это слишком. Меня начинают удушать все эти возможности. Отвернувшись я дёргаю стеклянную дверь, влетаю внутрь и добежав до коридора открываю дверь в ванную комнату. Я даже не заморачиваюсь над тем, чтобы закрыть её за собой, я просто опускаюсь на крышку унитаза, уронив лицо в руки. Мои плечи вздымаются, и я чувствую поток слёз, которые катятся из глаз.
Я не знаю, почему плачу, но не могу остановиться.
Я подпрыгиваю на милю вверх, почувствовав холодный нос, касающийся моей щеки. Она не лижет меня, не лает и не прыгает на меня, просто положила свою мордочку на мою коленку. Я смеюсь над ней сквозь слёзы, большие тёмные глаза пристально смотрят на меня, как будто сочувствуя, пытаясь поговорить со мной. Утешая меня своим присутствием.
И это работает.
Я погружаю пальцы в её мягкую, шелковистую, короткую шоколадного цвета шёрстку, чешу её висящие уши, глажу большую шею.
— Понимаешь, что я имею в виду, — доносится голос Логана, — собак называют «лучшим другом человека». Именно поэтому.
Я всхлипываю и чувствую, как новая волна слёз бежит из глаз, прячу лицо в шерстку Коко и плачу в неё. Её единственная реакция — она кладет свою мордочку мне на плечо и очень мягко лижет мочку моего уха.
В итоге, всё проходит. Я поднимаю взгляд, а Логан сидит на полу рядом со мной, вытянув ноги и упёршись спиной об стену.
— Извини, — бормочу я, вытирая лицо, — я не знаю почему...
— Хватит, — он перебивает меня, — тебе не нужно извиняться. Я знаю через сколько всего тебе пришлось пройти. Ты не обязана ничего мне рассказывать. Я здесь, чтобы помочь, хорошо?
Я пытаюсь успокоиться, мои эмоции всё ещё бушуют, бурно и смешано.
— Почему, Логан? Ты ведь ничего не знаешь обо мне. Почему ты хочешь мне помочь? — я снова протираю глаза. — Ты просто сделал себя врагом Калеба. И для чего?
Он пододвигается, чтобы встать на колени передо мной, убирает свою шляпу с моего лица.
— Не беспокойся о нём. Хорошо? Калеб больше не твоя проблема. Он мой, — его пальцы скользят по моим скулам. — Почему я это делаю? Хотел бы я сказать, что это был чистый альтруизм — спасти девицу, попавшую в беду, потому что я просто такой рыцарь в сияющих доспехах. Но я не могу этого сказать.
Я должна сосредоточиться на том, чтобы моргать, дышать, не позволяя себе уйти с головой и вдохнуть его запах, ощутить его мышцы под моими руками и почувствовать его язык, губы и шею. Вместо этого я просто смотрю на него и не двигаюсь.
— Почему нет?
— Потому что, по правде говоря, у меня гораздо более эгоистичная мотивация. Я имею в виду, ты не должна быть там, и я просто... я должен был вытащить тебя оттуда. Но... спасти тебя от камер Калеба и охраны, оставить тебя одинокой...
— Ты хотел, чтобы я была одна?
Почему это единственная вещь, которая меня заинтересовала?
— Да, хотел.
— Мы одни сейчас, — я прошептала это почти беззвучно, едва слышный звук, словно дыхание. Его лицо кажется стало ближе, и я чувствую, как он пахнет, чувствую его руки на моих бёдрах.
— Ага, — говорит Логан, его голос не громче моего, — так и есть.
Но потом Коко лает, это счастливый лай, как будто она тоже хочет быть частью этого момента.
Логан встаёт. Он тяжело дышит, брови нахмурены, глаза полны решимости. Он указывает на стеклянный душ.
— Ты хотела душ. К сожалению, у меня нет никаких девчачьих принадлежностей, но ты хотя бы будешь чистой.
Он похлопывает себя по бедру, и Коко, высунув язык, уходит от меня к нему.
— Я пойду прогуляюсь с Коко, дам тебе немного времени для себя, хорошо? Закрою тебя и включу сигнализацию, когда буду уходить. Полотенца и мочалки под раковиной. Мы можем пообедать где-нибудь, когда будешь готова.
Улыбнувшись мне, он хлопает дверью. И вот он ушёл. Я слышу, как что-то звенит, слышу стучащие по полу когти, как открывается дверь и он вводит код, затем звук сигнализации. Дверь закрывается, и я остаюсь одна.
Впервые, за долгое время, которое я могу припомнить, я целиком и полностью одна.
Нет камер, которые следили бы за каждым моим шагом, нет никаких встроенных микрофонов, которые слышат каждое произнесённое мною слово. Никакой охраны, которая следила бы за тем, чтобы я не попыталась сбежать на своих двоих. Ни Лена, ни Томаса...
Ни Калеба.
В памяти всплыло воспоминание: глаза Калеба уставлены на меня, тёмные и глубокие от неистового оргазма. Руки на мне, момент чего-то вроде слияния. Лицо к лицу, всего лишь на мгновение.
Что бы случилось, если бы Калеб остался? Много таится за этими почти чёрными глазами, мир эмоций, неразборчивый и глубокий мир мыслей. Калеб признался мне в некоторых вещах, я никогда не ожидала услышать эту правду.
Но Калеб ушёл
И теперь я одна.
А раньше это было возможно только в душе. Я всегда раздевалась и одевалась в ванной комнате. Единственная комната в том кондо, где я могла бы быть наедине с собой —была ванная. Мне не нравилось то чувство, когда за тобой подсматривают во время чего-то слишком личного, как переодевание.
Но сейчас, я могу делать всё, что душе угодно.
Я одна.
Чувствуется огромная свобода в том, чтобы войти в гостиную, исследовать огромный телевизор и коричневый диван из микрофибры, стерео, произведения искусства на стенах, начиная от постеров с музыкальными группами и заканчивая классическими картинами — делать это в одиночестве, без наблюдения. Глухая тишина, блаженство. Чувство уединения прекрасно.
Здесь есть лестница и лестничная площадка. На стене напротив лестницы висит картина.
«Звездная ночь» Ван Гога.
Интересно, значит ли она что-то для него, как и для меня, или это просто картина?
Кухня маленькая, чистая, притягательная. Небольшая столовая, круглый стол с двумя стульями, один из них выдвинут, поскольку на нём недавно сидели. Стопка журналов и конвертов, связка ключей на кольце. Логан Райдер написано на конверте с адресом.
Пока я стояла на кухне, меня осенило мыслью; прежде чем могла передумать, я дотянулась до своей спины и потянула вниз застёжку платья. Моё сердце бьётся в горле. Я скинула с себя одежду, пусть валяется на полу. Бюстгальтер и трусики. Я стою голая в кухне Логана. Тут раздвижная стеклянная дверь, задний участок, высокая стена. Деревья за пределами участка, нет никаких зданий, ни души, никто меня не увидит, только если будет пролетать вертолёт над головой.
Дерзко, немного боясь и нервничая, я выхожу наружу за острыми ощущениями.
Я на улице, абсолютно голая.
Я хочу танцевать и кричать от радости, чувства свободы. Осмеливаюсь пройти ещё пол дюжины шагов, оглядываюсь, вокруг высокий забор в три с половиной метра, закрывающий весь вид, а также скрывающий всё от соседей.
И затем я слышу голос из-за забора слева от меня и стремглав лечу внутрь дома, меня трясёт от озноба. Больше не медля я иду в душ, вода слишком горячая. Там есть бутылка шампуня и кондиционера «два-в-одном» и мыло. Я улыбаюсь себе, когда намыливаю волосы и массирую кожу головы, вспоминая, как Логан заявлял, что у него нет «женских штучек».
Я долго моюсь, массируя тело. Стираю из памяти Калеба. Пытаюсь стереть давнюю мысль, слабое, почти виноватое желание, интерес, что могло бы быть, если бы Калеб остался.
Я стираю это желание, пока моя кожа не начинает саднить. Калеб не остался; меня забрали, использовали, чтобы удовлетворить какую-то потребность, а затем снова оставили одну, как всегда.
Но я не могу, как бы ни старалась, притворяться, что не было минуты, хоть мимолётной, когда глаза Калеба встретились с моим, и возник момент близости. Это произошло. Это было наяву. Я знаю, мне это не показалось. Однако, как только это произошло, Калеб раздавил его как букашку.
И это, по большей части, помогло мне ускользнуть. Я осмелилась надеяться на близость, разузнать, кто такой Калеб. Взглянуть на него как на мужчину, а не образ, хозяина, владельца. Но такая надежда была — и всегда будет, я теперь в это верю — напрасной.
Я поворачиваю ручку горячей воды, пока моя кожа не начинает гореть от жара, как будто я могу ошпарить боль.
Даже после всего, что я пережила, моя слабость от Калеба не уходит. Я боюсь его, и в то же время он мне нужен.
И я ненавижу себя за это.
Я нахожусь здесь, думаю, пытаясь избавиться от этой необходимости. Чтобы заменить её, возможно, необходимостью в ком-то другом.
Меня тянет к Логану, я загипнотизирована им, очарована, увлечена.
Он такой добрый, заботливый.
Такой тёплый.
Но под этим — стержень из льда и стали. За его глазами индиго скрывается хитрость хищника, иногда я думаю, и свирепость воина.
Я боюсь этого настолько, насколько это вселяет в меня чувство безопасности.
В конце концов я понимаю, что не могу больше задерживаться в душе. Выключив воду я нахожу толстые ржаво-красные полотенца, сложенные в аккуратной стопке под раковиной и оборачиваю одно вокруг своего разгорячённого тела. Ещё одно оборачиваю вокруг головы, чтобы туда впиталась часть воды. Мои волосы настолько густые, что без фена они будут влажным часами. Выглянув из ванной я понимаю, что всё ещё одна. Я нахожу сумку с новой одеждой у входной двери. Беру её в руку, и в этот момент дверная ручка поворачивается, дверь открывается в мою сторону, и моё сердце подскакивает к горлу.
БИПБИПБИПБИП
Лая, Коко прыгает на меня, кладёт свои мокрые лапы на мои обнажённые плечи.
Полный хаос наступает в дикий момент.
Логан отталкивает Коко, поскольку она блокирует дверной проём, и я, в свою очередь, оступаюсь назад. За Логаном дождь льёт как из ведра, сплошной стеной, отчего я совсем не вижу улицу.
Сигнализация пищит всё быстрее и быстрее, и Коко практически сидит на мне, лает, виляет хвостом, оставляя грязные следы от лап на мне и на полотенце, и её когти застревают в нём, угрожая снять его с меня. Логан перешагивает через Коко, колотит по панели сигнализации, чтобы отключить её, затем захлопывает дверь.
Я отодвигаю Коко рукой, пытаюсь встать, придерживая полотенце.
Логан промок до ниточки, его серая футболка стала прозрачной, прилипла к прессу, настолько рельефному и выточенному, как будто высеченному из камня. Она прилипла и к его худощавому торсу, к жёстким, грудным мышцам и широким плечам. Его негустые волосы, слипшиеся от дождя в клочья, прилипают к щекам и подбородку.
Дождевая вода скопилась в лужу у его ног, а его глаза, словно горячие голубые сферы, застыли на моих. Ни один из нас не двигается. Я не дышу.
Полотенце, скрывающее моё тело, свободно свисает вокруг меня, и я придерживаю его одной рукой, а другой всё ещё отбиваю грязные и буйные приветствия Коко.
— Коко, сидеть, — его голос слаб, как будто он должен вспомнить, как говорить. — Сидеть, Коко.
Собака сидит... на моих ступнях. Мокрая шерстка на моих ступнях. Она воняет мокрой псиной, резким запахом.
Я раскручиваю полотенце, завёрнутое в тюрбан на голове, и даю его Логану, который, не отрываясь от меня, опускается на колени рядом с собакой, расстёгивает поводок и тщательно, с заботой вытирает её. Лапы, длинное тело, свисающие уши, снова и снова, пока она не начинает ёрзать, чтобы освободиться.
— Иди к себе в комнату, Коко. Иди ляг, — его голос всё ещё слаб, и он продолжает смотреть на меня. Я не могу двигаться, парализованная каким-то образом горячей синевой взгляда Логана.
Коко гавкнула ещё раз, и побрела в свою комнату.
Я всё ещё прижимаюсь к холодной стене голой спиной, мне нужно одеться, но я не в состоянии.
Логан стоит передо мной, всего в нескольких дюймах, и он тоже мокрый, но теперь он такой тёплый, что кажется от него может пойти пар. Я чувствую его запах, такой же острый, как от мокрой собаки.
Он поднимает рубашку и снимает её, обнажая торс, который представляет собой скульптурное чудо из сильных и накачанных мышц. Он не мамонт-медведь и его тело совсем не похоже на те, которые я видела в таком состоянии. Логан одет только в выцветшие синие джинсы, и кажется таким высоким — роста в нём более шести футов — но он человек с чёткостью бритвы, каждая мышца выделяется будто вырезанная на его теле, поджарая и накачанная. В нём нет ничего лишнего. Все линии жёсткие. У него есть шрамы. Тонкие белые линии пересекают его левую грудь, правый бицепс и левое предплечье возле локтя. Два круглых сморщенных рубца на его правом плече, один в центральной части его мышцы, другой выше на ключице и третий внизу, под его рёбрами.
Есть татуировки, украшающие кожу на его плече, почти неразборчивое сочетание изображений на левой руке от ключицы до области чуть выше локтя, так что они могут быть скрыты, если он наденет рубашку с коротким рукавом. Я вижу хорошеньких девушек из мультфильмов, пламя и Весёлого Роджера в виде ухмыляющегося черепа, винтовки и инициалы, написанные древнеанглийским шрифтом, почти скрытые в запутанных проводах, фразы, которые я не могу разглядеть в том же шрифте. Вся путаница татуировок начинается чуть выше локтя, спроектированная так, будто она вырастает как дерево, корни которого обёртываются вокруг его бицепса, смешение образов и конструкций, образующих сундук, и ветви, растягивающиеся в скелетных пальцах по его ключице и обратно к его лопатке.
Мои пальцы чешутся, чтобы поводить по изображениям, разобраться в них, дать им имя, узнать их истории.
Его футболка шлёпается на пол с мокрым звуком. Вода течёт ручьём по его лицу, по его шее и плечам, и следует по линии его груди, через диафрагму и в чёткие углубления его живота.
— На тебе грязь, — бормочет он, его голос, как гладкая бассовая лента, скользит по мне. Его пальцы проводят по верху моей груди, по следу от грязной лапы.
— Но я была чистой, — говорю я, из-за неимения сказать чего-то получше.
— Теперь нам придётся побороться за душ.
— Иди ты. Я могу это вытереть.
Он тянется вниз между нами, берёт полотенце за уголок, поднимает и вытирает грязь.
— Ну вот, как новенькая.
Конечно, подняв полотенце, он обнажил значительную часть моей кожи, от колена до живота. Я чувствую холод и дрожу. Или, может быть, Логан заставляет меня дрожать.
Я прижимаю руку к груди, хоть немного прикрывая себя. И повторяю его действия — поднимаю угол полотенца и использую его, чтобы вытереть капли воды на его груди.
Было бы так легко просто уронить полотенце на пол. Часть меня хочет этого, чувствуя, что я достаточно смелая, чтобы рискнуть. Позволить ему увидеть меня. Позволить дотронуться до меня, кожа к коже.
Интересно, может ли он прочесть мои мысли: его рука обхватывает меня вокруг спины и прижимает к себе. Я спотыкаюсь и охотно падаю на него, прижимаясь щекой к груди. Сердце бьется, как барабан: бам-бам-бам-бам-бам-бам. Его кожа такая тёплая, гладкая, твёрдая и влажная. Моя щека прилипает к его груди, но у меня нет желания отстраниться. Мои руки лежат на его груди, ладони плотно прилегают по обе стороны моей головы. Моя левая ладонь находится на правой стороне его груди, и я чувствую там сморщенные шрамы. Пулевые раны, предполагаю я. Пальцами я касаюсь шрамов и осторожно провожу по ним.
Логан бормочет мне на ухо:
— Это было не настолько плохо, как выглядит. В основном, задело мышцы и кость.
Он берёт мою руку, опускает её вниз так, что мои пальцы касаются его раны под грудной клеткой.
— А эта почти убила меня. Вернувшись домой, мне понадобилось почти шесть месяцев, чтобы поправиться. Была задета нижняя часть лёгкого, и чуть не задела парочку важных органов.
Кто эта сумасшедшая женщина, обитающая в моём теле? Не я, точно не та, к которой я привыкла. Эта женщина, она дикая, смелая. Она обхватывает его рёбра обеими руками, чувствуя твёрдые мышцы под чувствительными, исследующими кончиками пальцев. Эта женщина, это я, это Икс? Её губы касаются его кожи. Проходя над татуировками, пересекают солнечное сплетение, целуют, целуют, целуют и касаются этих злых шрамов. Мои губы, его кожа — взрывная химия. Нежное прикосновение, просто дыхание, движение по коже, этого достаточно, чтобы возбудить меня. Чувствую, как он дрожит под моими руками, под моим ртом. Я целую каждый шрам. Не знаю почему. Каждую давно зажившую часть на его коже.
— Близкие встречи с осколками, — бормочет он. Поцелуй. Огонь оставил след на его предплечье, блестящий, слишком гладкий, словно рябь. — Слишком близко подобрался к горячему стволу винтовки, — шёпотом объясняет он, получая мой поцелуй.
Каждый раз когда мои губы касаются его кожи, он резко вдыхает, как будто мои губы его опаляют, как будто мой язык раскалён и обжигает его.
Обнаженная кожа под моими руками, твёрдые мышцы... Я зависима. Пьяна им. Я прекращаю поток поцелуев, мои губы рядом с его ключицей, просто прикасаюсь к его коже. Мои пальцы лежат на его лопатках, касаясь ярких чернил, которые я вижу с закрытыми глазами, затем мои руки скользят вниз, чтобы коснуться его талии чуть выше пояса джинсов, после этого мои ладони поднимаются вверх по его бокам, чтобы кончиками пальцев провести по рёбрам. Поэма о прикосновениях, песня поцелуев.
— Икс, ты должна остановиться, — его голос напряжённый, нервный, и слова звучат медленно от его решимости.
— Почему?
Я никогда не чувствовала такой необходимости, не испытывала такого удовольствия от прикосновений. Я наслаждаюсь тем, к чему мне позволено прикасаться, как я желаю, чтобы не было никакого руководства, никаких команд, никаких указаний. Только прикосновения, как я того хочу, чтобы губы двигались по собственному желанию, а мои маленькие руки исследовали произведение искусства.
— Сейчас неподходящее время, — он хватает мою левую руку, кладет на неё правую и убирает мои волосы от лица свободной рукой. — Если ты продолжишь в том же духе, то я обо всём забуду.
— Неподходящее место или время для чего? — когда я задаю ему этот вопрос, то смотрю ему прямо в глаза.
— Для того, что я хочу сделать с тобой, поскольку на это уйдёт много времени.
О, обещание в этих глазах, этих словах.
— Ой, — я дрожу.
— Да, — он глубоко вздыхает, как будто набираясь мужества.
Его взгляд блуждает по моему лицу, словно пытаясь запомнить. Он всё ещё удерживает меня левой рукой, а правой поднимает мой подбородок вверх, подушечкой большого пальца Логан гладит мою щеку, а потом его рука скользит по моему лбу, откидывая прядь волос.
— Чёрт возьми, — бормочет он, и целует, целует, и целует меня.
Я с трудом дышу, голова кружится, сердце готово выпрыгнуть из груди, лёгкие сжимаются, руки дрожат и сжимаются в кулаки, но я отвечаю на поцелуй.
Поцелуй. Обычный поцелуй. Прикосновение губ. И когда это происходит, наши губы такие влажные, нежные, неистовые. Наш поцелуй одновременно робкий и в то же время такой настойчивый. Руки тянутся к его столь разгорячённой коже. Так просто. И в то же время так сложно, наполнено неким тайным смыслом. Вихрь вопросов чередуется с круговоротом возможностей.
Целует ли он меня, потому что желает большего?
А я целую его, потому что тоже жажду большего?
Можем ли мы просто целоваться, познать души друг друга, измерить глубину желания, не стесняясь нашей беззащитности?
Я вырываю запястья из его хватки. Поднимаю руки и обвиваю ими его сильную шею, цепляюсь за него. Прижимаюсь к нему. Мы останавливаемся, чтобы набрать полные лёгкие воздуха, но наши губы продолжают касаться друг друга, но не впиваются, мы задыхаемся, наши глаза открыты и наши взгляды скрещены, мы стоим так близко друг к другу, что черты наших лиц невозможно чётко рассмотреть. Его глаза голубые, как самый глубокий океан, цвета ночи, когда только наступают сумерки после захода солнца и звёзды ещё не пронизывают небо. Его руки опускаются на мою талию, на кожу — всё, чего касаются его руки — это голая кожа, потому что я обнажена, беззастенчива и голодна.
Пол уходит из-под ног, и я обхватывают его бёдра ногами. Его горячий упругий живот касается моей разгорячённой киски. Он поворачивается, прижимает меня к окну. Его руки обхватывают мои обнажённы ягодицы, легко удерживая меня, язык Логана проникает в мой рот, крадёт мой здравый смысл и дыхание, крадёт мою волю и желание ничего не знать, кроме этого, кроме его поцелуя, кроме этого мгновения.
Я обхватываю ладонями его лицо, его кожа колется из-за щетины. Я уверенна в его упорстве. Сдаюсь ему. Теряюсь. Всё может случиться, и я хочу этого, если это будет с Логаном Райдером.
И я не знаю почему.
Я просто знаю, что у него есть некая скрытая власть надо мной, которой я не могу сопротивляться.
Теперь он одной рукой удерживает меня, а другой ласкает мой позвоночник, его пальцы нежно гладят кожу, двигаясь вверх, дотягиваются до моей шеи, сжимают, массируют, а затем снова двигаются вниз. Успокаивающе, и в то же время возбуждающе. Я хочу расслабиться в нём, и хочу его съесть. Мои руки тоже жаждут большего, исследуют, тянутся, находят. Плечи, крепкие и круглые. Рёбра, талию. Широкую спину, горячую кожу, волосы. Мои пальцы вплетаются в его влажные, волнистые локоны.
Я чувствую, как он собирает мои густые волосы в кулак, сжимая его у самой кожи головы, и запрокидывает назад мою голову так, что я смотрю на него... или смотрела бы, если бы мои глаза были открыты... и его поцелуй ввергает меня в забвение. То, как он удерживает мои волосы, восхитительно. Сильно, но и нежно. Я не могу вырваться, даже если бы захотела.
Но я не хочу.
Я только хочу, чтобы он меня целовал, и с жадностью прижимаю свои губы к его, я ощущаю, как его язык проникает ко мне в рот, и цепляюсь за бесконечный лабиринт мышц и тугой плоти.
Сколько прошло времени? Секунды? Минуты? Часы?
Я как-то прочла в старой книге, что мгновение — это одна сороковая часть часа. Возможно, прошёл миллион мгновений, но я сосчитала каждое, каждый момент был выжжен и запечатлён в моей голове, в моей памяти. Я не хочу забыть об этом опыте с Логаном, даже если ничего большего у меня с ним не будет.
Бесчисленное множество моментов.
Его обе руки снова на моих голых ягодицах, касаются, обхватывают, мягко сжимают. Он поднимает одну руку и обхватывает мою щеку, его ладонь такая грубая, жёсткая, мозолистая, сильная, нежная, как прикосновение пера к коже. Его губы касаются моих, убаюкивают, ласкают, Логан прикусывает мою верхнюю губу, а затем и нижнюю. Покусывание моей нижней губы — это наркотик, то как он ласкает мои губы зубами для меня словно афродизиак.
Я чувствую, как мой рот приоткрылся, чувствую его дыхание и язык, и я становлюсь дикой.
Из моего горла вырывается звук, который я могу охарактеризовать как рычание.
Но потом, когда я размышляю над тем, чтобы дотянуться и расстегнуть пуговицу на его джинсах, чтобы обхватить ладонями его твердый член, Логан опускает меня на ноги и отходит в сторону.
Я абсолютно голая, полотенце упало и о нём забыли.
Перед вами картина: я, обнажённая, соски твердеют от его голодного взгляда, от желания моя киска становится мокрой, под молнией брюк явно видно его собственное возбуждение, вена на его шее пульсирует, кулаки сжимаются и разжимаются, его грудная клетка вздымается, мои груди поднимаются и опускаются от того, насколько частым стало моё дыхание. Момент, когда я знаю, что он всего в нескольких шагах от того, чтобы наброситься на меня, и я бы не стала его останавливать, только бы поощряла его и стонала для него и просила бы большего.
— Господи, Икс, — он потирает челюсть ладонью. — Ты сводишь меня с ума, — его голос дрожит.
Я не могу нормально стоять, поэтому прислоняюсь к стене, поскольку ноги подгибаются в коленях.
— Я должна знать, что ты от меня хочешь, Логан, — слова невольно соскальзывают с языка.
Он наклоняет голову и хмурится.
— Что я от тебя хочу?
Он встаёт на колени, поднимает полотенце и прижимает его к моей груди, прикрывая меня.
Я вижу в Логане какое-то нежелание, когда он это делает.
Изо всех сил стараюсь держаться в вертикальном положении, сжимаю колени, царапаю дрожащими пальцами кожу головы.
— Я не доверяю себе, когда я рядом с тобой. Ты делаешь меня... дикой. Но моя ситуация, это не... Я не безобидна. И мне нужно знать, чего ты хочешь. Что происходит. Я... я...
Он двигается как молния, руки мгновенно, но нежно обхватывают мои бицепсы, а большие пальцы рук чертят круги на моей коже.
— Ты можешь мне доверять, Икс.
— Я правда хочу.
— Но?
— Откуда мне знать? Я даже не могу спокойно дышать рядом с тобой. Это не имеет смысла. Я не узнаю себя, всё кажется страшным, как будто я собираюсь... я не знаю. Потерять себя. Мне нечего терять, но даже это... рискованно.
— Прости, но не уверен, что правильно понимаю тебя.
Я трясу головой, освобождаюсь от его объятий и отхожу.
— Я не вкладываю никакого смысла. Это не похоже на меня.
Он следует за мной, но больше не пытается схватить.
— Знаешь, я кое-что о тебе узнал.
— И что же?
— Ты весьма искусно увиливаешь, дабы не говорить о себе.
Я пожимаю плечами.
— Нечего больше рассказывать.
И это правда.
— Уверен, в тебе ещё много нераскрыто, нужно просто знать, с чего начать.
Я хмурюсь.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя, будто я сложный человек.
— Сложность, твоё имя Икс.
Он опять рядом со мной, единственный барьер между нами — влажное холодное полотенце. Я не могу устоять и упираюсь лбом в его грудь.
— Это не так, — протестую я.
— Тогда какой твой любимый цвет?
— Я не знаю.
— Любимый поэт?
— Э. Э. Каммингс.
— Любимое блюдо? — его голос звучит возле моего уха. Словно рокот волн, он шепчет, такой глубокий и знакомый.
— Не знаю.
— Любимая группа?
— Я не знаю.
Инстинктивно я отворачиваюсь от его пристального взгляда, а ведь полотенце только лишь слегка прикрывает меня спереди, так что теперь моя спина полностью обнажена перед ним. Я чувствую его взгляд на себе, на изгибе моего позвоночника и округлых полушариях моих ягодиц.
— Я ничего не знаю о себе, Логан. Я не знаю. Окей? Я не сложная, я... несовершенна.
— Детка, ты сложная, — его ладони скользят по моей спине, двигаясь нежно кругами. — Это не плохо. Это делает тебя загадочной. Я чувствую, что человек может провести всю жизнь, чтобы узнать тебя и не узнать все секреты.
— Ты едва меня знаешь.
— Вот именно, — пауза. Пальцами он касается моих ещё влажных волос. Интимность этого момента заставляет моё сердце бешено колотиться в груди. — Единственное имя, которым я могу тебе назвать — это Икс. Я знаю, у тебя испанские корни. Знаю, что ты работаешь на Калеба Индиго, и чертовски трудно поверить, что ты одна из девчонок Калеба. А это точно о чём-то говорит.
Обе руки Логана лежат на моих бёдрах, крепко прижимая меня к его телу, мой позвоночник прижат к его груди, ягодицы — к грубой джинсовой ткани. Я чувствую его эрекцию. И двигаюсь для того, чтобы, если бы он был не одет... я резко вдыхаю и отталкиваю эту потребность, это желание, эту мысль.
Мы с ним словно кусочки пазла. Иначе, почему ещё мы так идеально подходим друг другу?
Я дрожу, в глубинах моего сознания, всплывают все темные желания и мечты.
— Так какое твоё настоящее имя?
Меня одолевает гнев, который возник столь внезапно.
— Чёрт тебя подери, я сказала тебе своё настоящее имя! — я пытаюсь отстраниться, но он не позволяет. Впервые с того самого момента, как мы познакомились, я ощущаю его силу.
Он удерживает меня на месте, держа руки на моих бёдрах, но хоть его движения и настойчивы, они по-прежнему осторожные и бережные.
Логан непреклонен.
— Ни черта подобного! — он тоже злится. — Хочешь сказать, что твоё имя, твоё настоящее имя, Мадам Икс?
— Да!
— Чушь собачья! Я часто слышу ложь, но это вовсе не значит, что верю в неё, милая, и поверь, от меня сложно утаить правду, — тон его голоса низкий, схожий на рык, намного холоднее, чем следует. Сейчас передо мной мужчина, который когда-то совершил убийство, который был преступником.
— Я не лгу, — мой голос такой тихий, такой печальный и подавленный.
Он разворачивает меня к себе. И приподнимает моё лицо.
— Так как же тебя зовут?
— Моё имя — Мадам Икс. В честь полотна Джона Сингера Сарджента, — отмахнувшись, говорю я, и весь пыл сходит на нет. Щиплет глаза. Что-то влажное. Почему я плачу? Не знаю. Или возможно, сейчас для этого столько причин, что просто сложно выбрать одну.
Глубоко вздохни. Расправь плечи. Подбородок выше. Отбрось прочь эмоции. Закрой глаза, пока разум не прояснится.
И я ухожу.
Дойдя до входа в прихожую, пытаюсь обернуться в полотенце, чтобы прикрыть наготу. И тогда-то он обходит меня и мы оказываемся лицом к лицу. Он преграждает мне путь в ванную комнату. Его взгляд устремлён на меня, в нём читается обеспокоенность, смущение. Большой палец скользит по моей скуле, вытирая слёзы.
— Я верю тебе.
— К счастью для меня, моё имя существует вне зависимости от того, веришь ты или нет, — пришло время и мне выпустить коготки для защиты.