Сцена! …Он сидит в кресле, посреди сцены. Рядом – прифр а нченный, зачем-то напяливший на шею галстук-бабочку – стоит недавний барсук, и, стараясь изо всех сил, заливисто хлопает в ладошки. Из зала же – ничего, ни одного хлопка; в зале была тишина.
Немного ещё пошумев, барсук, наконец, прекратил назойливое стукол а пье. Он подошёл к болезненно морщившемуся на прожекторное буйство дяде Грише и, потрепав его по колену, тихо сказал:
– Это были твои последние аплодисменты. …Спасибо, что не бросил ничем тяжёлым. Очень утешительно, правда-правда!
Щёлкнув, погасли прожектора. И – в переход щелчку, без всякого упреждения – осветился зрительный зал. На этот раз, зал расположился как следует: разворотом кресел – к сцене… лицами – вперёд…
Наверное, именно этого дядя Гриша и ждал. Всю жизнь ждал.
Здесь были все. Все-все-все. Всё.
Здесь никого не было кроме него.
-
– Ну вот… – Отшельник вздохнул. Глаза его радостно заблестели. – Вот и Дорога. Пришли!
А вокруг него гомонило, верещало, пил и кало на разные голоса. Все восхищённо рассматривали дорогу. Она была такая красивая!
– А ты не ошибся? – строго спросил медведь. – Это именно та дорога? Это – она?
– Как же можно ошибиться? – удивился отшельник. – Ты посмотри…
– Точно, – подтвердил заяц. – Тропок – их не сочтёшь, и узких и широких… А Дорога – она одна. …Тут и зайцем не нужно быть, чтобы понять!
– Ну-ну!.. – добродушно засопел медведь. – Ты тово… Не очень-то…!
– Наставник, я поближе посмотрю! – пискнула, спрыгивая со страуса, мышь, по имени Изольда. – Можно?
Отшельник кивнул.
Мышка со всех ног кинулась к Дороге. …Ойкнула. Замерла боязливо.
У обочины, расслабленно, подпёрши голову ладошкой, возлежал из травы старичок. Ножками подёргивая, глазками поигрывая, он нюхал склонившуюся к нему ромашку, восхищённо и бережно оглаживая белоснежные лепестки.
– Эй, – окликнул старичок, – Изольда! – Приветственно качнул рукой. – Глупенькая, ты чего испугалась? Ай-яй-яй!
Весело засмеялся.
– Ух ты, вы меня знаете… Здравствуйте! – Изольда засмущалась. – А вас как зовут?
– Хоть горшком назови, только в печку не ставь! – решительно заявил старичок, и развеселился уже окончательно.
– Извините, вы кто? – поинтересовался медведь.
– Да-да, – именно! – кто вы? – поддакнул гусь. – Вот ещё! А пусть он ответит!..
– Это пёс, – спокойно сказал отшельник.
Стало тихо. Не все поняли, о чём говорит Наставник, но всем, как самого лакомого блюда, очень захотелось тишины.
Отшельник подошёл к старичку. Присел, осторожно раздвинув траву, рядом. Доверчиво улыбнулся:
– Мы пришли.
– Молодцы, мои маленькие…
…Все смотрели, широко распахнув глаза, и никак не могли понять, где заканчивается старичок и начинается дорога… или наоборот… Это было такое одно и то же!
-
…Букв становилось всё больше и больше. Они наполнили дорогу, перемешались, засверкали. В этой лавине присутствовало дыхание, присутствовали направление и смысл. Буквы были похожи на неисчислимые стада золотых рыбок, отправившихся в очевидную для них сторону… с очевидной для них целью… на великий и сокровенный нерест…
И мама и бабушка – ах! – широко раскрытыми глазами наблюдали чудесный поток. Ну что за диво! Что за красота!.. Странно, но в созерцании буквенной пл ы ви – к ним пришёл покой. Всё, что саднило, тревожило, что изводило – ушло, сгинуло. Стало очень просто.
И ещё – появилась радость.
…А буквы плыли, плыли… А буквы вплывали в дорогу, сливались с дорогой… становились дорогой.
Да! Перед женщинами – сверкающая и умытая – лежала Дорога. И такая, такая…! Так хотелось ступить на неё! Только почему-то было боязно... Только…
Что-то произошло… Кто-то показался на дороге…
– Мама! Мама! Мама!
– Иви, малыш…
– Бабушка!..
– Ивушка… Ивушка мой!
…На обочине, стоя на коленях, две женщины, заплаканные и бледные, причитая – прижимали к себе смеющегося ребёнка. Он гладил маму и бабушку по голове. Успокаивал, объясняя, что всё хорошо, что они – вместе, что за ту тысячу лет, что их не было дома – он совсем не успел испугаться, тем более, что не прошло ещё и дня. Он говорил им хорошие и тёплые слова. Он тормошил их. А глаза… – глаза его были такими светлыми, радостными, сияющими! …И истосковавшиеся, измученные женщины – поверили; всё стало правильно и прекрасно! Всё…
– Мур-р-р…
У обочины появилась кошка. Кошка кивнула, приветствуя и знакомясь.
– Какая она… – покачала головой мама. – Красавица!
– Неужели из нашего двора? – удивилась, утирая слёзы, бабушка. – Постойте-постойте, где-то я её видела…
– Мур-р-р…
В голосе кошки чувствовалась непонятная женщинам настойчивость.
– Идёмте!
Мальчик ухватил маму и бабушку за руки и потянул на Дорогу.
– Куда, Ивушка? Куда?
– Ну идёмте, идёмте же!
…И тут, наконец, им всё стало понятно. Всё.
-
«Я не сейчас ослепла, – думала она, дрожа. – Я всегда была слепа… Судорога! – безумная, кошмарная судорога, растянутая на жизнь!.. Хочешь встать – скользко, ноги не держат. Заругаешься, заругаешься!.. Землю ощупаешь – нет, не скользко, – просто: ноги не держат… слабые ноги… в забвенье укутанные…» Она согнулась, сжимаясь, всё заворачивая и заворачивая в руки лицо, как если бы руки были бескрайними, как если бы были они просторнее неба. «Стыдно… Стыдно-то как!» Её трясло, её крутило, её взрывало, медленно, исподволь, как взрывается одуванчиковый пух. Но не рождалось рыдания, но слёзы – не появлялись… Вот: трясётся желе на ладони; маленький др о глый шарик, замирательно ист я гивающий себя к солнцу… к себе! «Я одна… Я совсем одна… Даже осмысленность – и та оставила меня, вытекла, как вода колодезная из растрескавшегося ведёрка… Только на дне… где-то там, глубоко-глубоко во мне – на дне… лужица маленькая только-то и осталась…» Не покидая рук, спрятавшись и укрывшись, разомкнула – в одно усилие! – стиснутые веки: прямо перед глазами, билась, расцвечиваясь, взметаясь, голубая жилка на натянутом занемевшем запястье.
Сколько она так стояла? – всю жизнь… может быть, немножечко больше… А стояние длилось, длилось… Ей казалось, что так вот стоять назначено впредь, навсегда… Стоять и стоять… «Даже деревья – летают…» – мелькнуло в ней.
– А-ууу! …Тебе не надоело? – прозвенел неподал ё ковый голосок.
«Это кошка… Она не ушла!»
А следом – другой голос, детский, требовательный и простой:
– Идём с нами.
Оказалось, что прочное, сплетённое руками убежище способно рассыпаться мгновенно. Мгновенно! О! вот почему: руки этого так просили! – они были способны опередить мгновение!
Женщина подняла голову.
Женщина подняла голову и посмотрела вверх.
Женщина увидела стоящего на Дороге мальчика. Чуть поодаль, но – рядом, рядом, перебирала лапами кошка.
– Идём с нами, – сказал мальчик.
– Идём с нами, – сказала кошка.
И кого только не было рядом с ними! Все были.
Была и она.
-
*****
…Ветер взошёл… ветер… Долгий просторный ветер… А зеркало – было всегда.
-
…И возникло – просто так – Большое Белое Существо. И подошло к зеркалу. И посмотрело в него.
Вот оно: Большое Белое Существо. Вот они: два Больших Белых Существа. Зеркальная гладь заплясала, перемигнулась, тренькнула… Вот они: два Больших Чёрных Существа. Зеркальная гладь заплясала, перемигнулась, тренькнула… Вот они: два Больших Бело-Чёрных Существа. Два Больших Чёрно-Белых Существа, идущие сквозь то, что никогда не мыслилось, и сквозь то, что мыслит само себя. Сквозь тьму-и-свет. Сквозь разделение-и-слитность. Сквозь наслаждение-и-страдание. Сквозь… Зеркальная гладь заплясала, перемигнулась, тренькнула… Вот они: два Больших Серебристых Существа, и взгляд у них один, и нет во взгляде ни глубины, ни дна, потому что он – прост.
Зеркальная гладь заплясала, перемигнулась, тренькнула…
Растворилась. Не стало зеркала… а и было ли? …Заплясало зеркало, перемигнулось, тренькнуло, растворилось… – размылось, всё собою напитывая, во всём пребывая…
Вот: кошка с золотистым взглядом. Вот: чёрный, с рыжими подпалинами пёс. И сидели они напротив друг друга. Рядом.
– Ты готов? Ты готов стать дор о гой?
– Я готов стать домом. Родным домом.
– Ух ты! – обрадовалась кошка.
– Только из дома и может развернуться дорога, – подтвердил пёс. – И то, что держит дорогу: четыре стороны света. И светильник… Как без светильника в дороге? Он очень нужен!
– Ты будешь домом, – согласилась кошка. – А я – пойду рядом.
– Ты рядом иди, – согласился пёс.
– Ты долго бежал, – улыбнулась кошка. – Ручейки, речушки и реки пыли идут за тобой. В каждой пылинке – зреют крылья.
– В каждой, – подтвердил пёс.
– Время схождения зёрен, – улыбнулась кошка. – Они не замёрзли, они не засохли.
– Вдосталь тепла в твоей шерсти, – подтвердил пёс. – Вдосталь влаги в твоём дыхании.
И кошка сказала:
– На тонком стебле качается шар с семенами. …Круглый и крепкий шар. Высокий и хрупкий стебель.
И пёс улыбнулся:
– Не такой уж высокий – бывает выше. Не такой уж круглый – бывает круглее. Не такой уж хрупкий: связью семян и корней слеплен надёжно. Не такой уж крепкий: время придёт – легко распахнётся.
– Нам пора, – напружинилась кошка.
– Нам пора, – напружинился пёс.
-
– До встречи, Иви, – трепыхн у ла усами кошка.
– Иви, до встречи, – дёрнул ушами пёс.
–––––––––––––––––– - –––––––––––––––– - ––––––––––––––