Не успела неприятная гостья выбежать из подъезда, как Сергей бросился к двери… Но теперь не только входная дверь не открывалась, но также и балконная, и даже ручки евроокон недвижно застыли, не реагируя на усилия обожженных рук. Телефон по-прежнему молчал. Сергею не осталось ничего иного, как сначала выругаться, затем налить себе стакан коньяку и залпом его опорожнить – если уж умирать, так навеселе!!! Он включил телевизор – хорошо, что хоть он работал, потом закурил, затем снова выпил…
Погружаясь в новый сон под мерное жужжание «голубого друга», он уже ни о чем не думал, просто наблюдал дикую пляску образов – перед ним мелькали лица самых разных людей, начиная с унылых рожиц тех, кто выражал соболезнования на похоронах и поминках, и заканчивая прекрасными лицами Светланы и Ариадны… Да-да, лицо двоюродной сестры, едва не отправившей его на тот свет, он, тем не менее, оценивал объективно… Все же прав был Достоевский, красота – великая и ужасная сила, величайшая загадка и тайна бытия, здесь берега сходятся и то, что уму кажется развратом и преступлением, сердцу нередко представляется сплошь красотой… А порой ради красоты, например, ради одной ночи с прекрасной девушкой, даже ради одного поцелуя с прелестным созданием, можно пожертвовать всей-всей жизнью… Вспомнилась новелла Сологуба…
Ему снилось, как он идет по отравленнуму саду: с широких листьев и с лепестков огромных красных цветов обильно стекала вязкая жидкость, вытягиваясь в нить, медленно отделялась от их краев и также медленно-плавно падала на землю, а коснувшись земли, начинала злобно шипеть словно змея, изрыгая ядовито-приторный аромат, почти трупный запах… Сергею хотелось побыстрее покинуть это ужасное место, он чувствовал, что начинает задыхаться… Ускорив шаг, он, наконец, выбежал на широкую центральную аллею… Вдалеке, метрах в ста, сиял белизной женский силуэт? Кто она? Ариадна, Светлана, Марина или… Он направился к девушке, кажется, там же был и выход из страшного места… Она тоже шла, увы, шла от него, но, к счастью, много медленнее, чем он… Приблизившись, Сергей понял, что это не Света и не Ариадна-Елена, нет, это совсем другая девушка – и ростом пониже, и волосы у нее темнее и короче… Может, это его Анима? Он почти догнал её, но тут, когда между ними оставалось всего-то метра два, за спиной девушки внезапно выросла высоченная черная решетка – он едва успел остановиться, чтобы не удариться о прутья… Незнакомка оказалась за оградой, продолжая медленно удаляться по аллее…
– Подождите! – закричал Сергей.
Но его не услышали, и девушка, конечно, не обернулась…
Он стоял, вцепившись в прутья решетки, стоял и плакал… Что-то говорило ему: белоснежный девичий силуэт таит важную тайну, тайну его спасения… Ох, если бы она его услышала, если бы обернулась!!! Он уже хотел отвернуться и начать искать выход, но тут откуда-то из-за кустов, росших чуть сзади девушки, выбежала совсем маленькая девочка.
– Мама, мама, подожди! – закричала малышка.
Девушка остановилась… И через несколько мгновений уже два белоснежных женских силуэта, один побольше, другой – совсем крохотный, взявшись за руки, удалялись по аллее…
Проснувшись, Сергей еще долго лежал на постели и думал, думал, думал… Нет, все еще только начинается! Умирать еще рано! До праздника Ивана Купалы еще больше двух недель… Значит, он пока еще поживет, и не просто поживет, а поборется, а там будет видно…
Зазвенел телефон… Странно… Неужели?
Это был Липянин, его непосредственный начальник…
– Сергей Иванович, доброе утро!
– Доброе утро, Николай Владимирович! – спокойно отвечал Костров.
– Вас в понедельник ждать на работе? У вас там лекция, помните? – поинтересовался Липянин.
– Да, Николай Владимирович, конечно, помню! Правда, Свешников дал мне, как и положено, 10 дней, так что в принципе отпуск официально у меня до 12 числа, так что 13-го выйду окончательно, а пока, если вы позволите, буду вести свои пары.
– Значит, подменять тебя не надо, Сережа? – как обычно начальник в середине разговора перешел на «ты».
– Конечно, не надо! Я свои занятия проведу!
– Ну, тогда до понедельника, Сережа!
– Да, до понедельника…
– Как сам-то? – мягко-вкрадчиво спросил Липянин.
Но что мог ему ответить наш герой? Рассказать про Ариадну, про то, что он уже женился или поведать про несчастье Светланы, а смысл, а толк, а результат? Стоит ли грузить других своими проблемами? Нет, пожалуй, не стоит…
– Да все хорошо, Николай Владимирович! Я в норме! – соврал Сергей.
– Ну, смотри, не пей много! – посоветовал начальник.
– Так точно, товарищ полковник! Много – не буду! – бодро отрапортовал Костров, сдерживая заплетающийся язык.
– Ну, тогда до понедельника!
– Да, до понедельника…
Сергей подошел к балконной двери, легко повернул ручку, вышел… Снова закурил… Глянул вниз, затем вверх… Кажется, погода снова начинала налаживаться – день обещал быть ясным и теплым… И тут он вспомнил про бабушку… Не докурив сигарету и до половины, он резко бросился к входной двери… К счастью, та была открыта… Значит, он свободен… Да, он помнил, что обещал Ариадне быть послушным мальчиком и никуда не выходить… Но чего стоит обещание, полученное таким обманно-жестоким путем? Конечно, ничего не стоит…
Забыв о завтраке, Сергей быстренько напялил джинсы и футболку и уже через пять минут гнал своего стального «коня» в сторону Северного шоссе…
Глава 27. Артефакт
– Ну, что ты теперь скажешь, Валечка? – именно с таким вопросом Вера Сергеевна обратилась к парихмахерше, закончив рассказ о ночном сновидении. Валентина – миловидная женщина лет сорока, одетая сейчас в лиловый форменный халатик, слыла не только среди подруг и соседей, коллег и приятельниц, клиенток и клиентов умелой толковательницей сновидений. Её слава распространялась много дальше этого «ближнего круга», и порой она сама удивлялась, когда на пороге салона красоты появлялась особа, которую ни она, ни ее соратницы по цеху никогда ранее не видывали, появлялась, спрашивала Валентину и начинала изливать душу… Несмотря на растущую популярность, Валя принципиально давала все интерпретации бесплатно, объясняя свое бессребничество тем, что не гарантирует истинности толкования и, к тому же, не имеет специального образования в этой области – будто в советское время такое образование можно было где-то получить!!! На самом же деле Валентина просто интересовалась людьми и то, что она могла помочь им разобраться в той или иной сложной ситуации, было для нее лучшей платой…
– Вы и сами понимаете, Вера Сергеевна, что сон нехороший, прямо-таки плохой! Но вам, наверное, нужна конкретика? – продолжая укладывать полумокрые волосы, отвечала Валя на запрос состоятельной клиентки.
– Да, Валечка, нужна, очень нужна! – согласилась озабоченная поиском истины женщина, глядя прямо в глаза зеркальному двойнику парикмахерши.
– Ну, тогда давайте по порядку… Озеро было круглое? – приступила к уточняющим вопросам Валентина.
– Да, почти идеально круглое. Это имеет значение?
– Конечно, всё имеет. В данном случае – круглое озеро – это мандала, символ жизненного круга, как и дорога – универсальный символ жизненного пути! – начала интерпретировать Валентина. – Появление такой фигуры подчеркивает значимость сна, его судьбоносность… А сколько было змей?
– Кажется, штук восемь или семь, а может и девять…
– Понятненько, это его бывшие…
– Любовницы?
– Разумеется, – подтвердила страшную догадку Валентина.
– Кобель! Ну, и кобель! – в сердцах произнесла Вера Сергеевна.
– У других бывает больше! И ничего! – попробовала успокоить свою клиентку парикмахерша.
– Ладно, давай дальше, Валечка!
– Дальше… Да тут все просто, прямо на поверхности лежит. Лебедь – это его новая, либо нынешняя, либо скоро появится. Будет за него сражаться! Грязная вода – неприятности, склоки, а вот чистая – счастье… Только… – тут ненадолго Валечка призадумалась, а потом мягко продолжила: – Только не ясно, кому будет счастье – ей или вам!
– А почему те – змеи, а эта – лебедушка? – тревожно поинтересовалась генеральская жена.
– Почему? Потому что эта – не просто увлечение, здесь – серьезное чувство, настоящая любовь!
– И что же теперь делать, Валечка?
– Что делать? Знаете, Вера Сергеевна, я вам адресок дам один – её Майей зовут – лучший экстрасенс в нашей области, а может и во всей Сибири… Живет она, правда, за городом – час на электричке в сторону Кургана, станция Черная, улица Достоевского, дом 66. Записать или так запомните?
– Запомню, Валечка, такой адресок ввек не забудешь, особенно номер дома!
– Только вы к ней не ездите с пустыми руками – надо ехать с артефактами!
– С чем, с чем? Артефактами? – удивилась Вера Сергеевна.
– Ну, да, я так называю предметы, через которые, – и тут Валентина перешла на шепот, – можно порчу навести, сделать приворот-отворот и так далее. Лучше всего фотографию любовницы раздобыть, а также все, что имеет отношение к ней, к ее телу – волосы, ногти, кровь, одежду, лучше всего, нижнее бельё…
– Да где же я все это раздобуду, если я ее в глаза не видела, имени даже не знаю?! – досадливо посетовала Вера Сергеевна.
– Ну, этого я не знаю, вам виднее!
– Ладно, Валечка, и на том спасибо! Пойду-ка я домой! – и супруга генерала резко встала, еще раз пристально взглянула на свою новую, молодежную прическу и довольно-спокойная отправилась на улицу, где ее уже ждало такси… И лишь по дороге домой она вспомнила, что забыла поведать Валентине об одной важной детали – черная «Волга», на которой они с Иваном мчались по дорожному серпантину, была украшена сквозной красной полосой, тянувшейся по обоим бокам автомобиля…
Всю следующую неделю ее мучал один-единственный вопрос – где раздобыть артефакты? Ведь она и в самом деле не знала ни имени, ни места работы любовницы, да и в самом ее существовании её уверяло только единичное сновидение, а оно, вполне возможно, вообще могло выдать желаемое за действительное, равно как и ложь – за правду. Конечно, лучше всего было нанять частного детектива, как это принято на Западе, но у нас… у нас такие детективы были пока либо в столице, либо в комедии «Частный детектив, или операция «Кооперация»». Оставалось дейстовать самой… И Вера Сергеевна не нашла иного пути, как тщательно-аккуратно перетряхнуть все вещи мужа сначала в квартире, а потом и в гараже… Но тщетно!
«Конечно, – объясняла она позже свою неудачу, – её фотки он держит у себя в кабинете, в ящике или даже в сейфе под замком! Знает, подлец, что я там не бываю, что не смогу к нему нагрянуть с внезапной проверкой – с КПП тут же оповестят о моем прибытии… Но что же тогда? Где выход, где, где, где?»
И вот когда Вера Сергеевна уже была на грани отчаяния, судьба, как ей тогда показалось, неожиданно ей улыбнулась. Однажды ночью, когда муж снова был в отъезде, ей пришла в голову странная мысль: что даже если бы любовница и подарила ему свое фото, и он стал бы держать его дома, то лучше всего замаскировать портрет на полке с книгами сына – в случае чего можно отмазаться тем, что на фото не его, а Сережкина подружка! Чем больше она ласкала с разных сторон умным внутренним оком эту мысль, тем больше она ей нравилась… И не дожидаясь утра, Вера Сергеевна соскочила с дивана и бросилась к двум полкам, на которых Сережка хранил те свои книги, которые уже стали ему не нужны… Она аккуратно вытаскивала и перетряхивала толстые тома Платона, Аристотеля, Декарта, Лейбница, Гегеля, учебники по логике, истории философии, диамату и истмату… Но тщетно… Неужели такая прекрасная догадка, внушенная, очевидно, свыше, также оказалась бесплодной? И вдруг… вдруг… прямо из ее рук выскользнула тонкая брошюрка, выскользнула и мягко плюхнулась на пол…
Вера наклонилась, подняла ее и, прочитав на обложке: «Тончо Жечев. Смерть лебедя», с нарастающим волнением стала перелистывать книжицу… Когда же между тридцатой и тридцать первой страницами её взору открылась фотография юной красавицы, то она поняла – цель достигнута!
Её не смутило ни то, что фотография лежала в одной из книг сына, и даже то, что на оборотной стороне была подпись, которая вполне могла относиться не к Ивану, а к Сергею: «Моему прекрасному Солнышку, Рыцарю без Страха и Упрека, в знак преданности и вечной любви! О.К.» Сердце ее ликовало и явственно говорило, что эта красотка – именно и есть та лебедушка, что внезапно выросла между ней и Иваном, которая будет бороться за свою любовь, которая пойдет до конца…
На утро Вера снова была в том же салоне красоты, теперь уже с «артефактом» в руках! Ей надо было узнать, действительно ли эта «тварь», как она именовала всех соперниц, красивее её, но к своему огорчению почти сразу выяснилось, что «тварь» – довольно известная в городе личность! Одна из коллег Валентины легко опознала в юной и на вид скромной девушке звезду местного масштаба – солистку Театра оперы и балета Ольгу Кравцову…
Глава 28. Харитон
В этот прохладный воскресный вечер на кладбище было почти пусто – то ли просто время уже позднее (разве нормальный человек пойдет «в гости к усопшим» в половине девятого вечера), то ли родные умерших сделали все полагающиеся уборочно-поминальные ритуалы еще вчера, а сегодня предпочитали готовиться к началу новой трудовой недели. Так или иначе, но дойдя до свежего холмика, укрывшего от света уходящего дня его родителей, Сергей понял, что вокруг – ни единой человеческой души. Только парочка вечерних птиц неспешно поет-перекликается на деревьях, да надоедливые комары норовят полакомиться молодой кровушкой.
Он не мог себе объяснить, что заставило его приехать сюда в столь неподходящий полусумеречный час… Перед глазами проплыли события предыдущего дня: встреча с бабушкой, которая, к счастью и вопреки словам Елены, оказалась в полном здравии и прекрасном расположении духа, последующее задушевное общение с ней под аккомпанемент смородиновой наливки, купание в озере Круглом – Сергея нередко тянуло охладить пыл души, пробужденный алкоголем, во владениях русалок и лимнад, то бишь озерных нимф, на утро – активный отдых на огороде, потом снова наливка, но теперь уже яблочная, и, наконец, грустное расставание, Северное шоссе, улица Сталеваров и вот – Митрофановский погост, где он был совсем недавно, пять дней назад, но как много…
Пользуясь своим инкогнито, то есть тем, что его никто не видит, Сергей, хмуро постояв перед портретами отца и матери, набрался наглости присесть на лавочку у одной из соседних могил, для чего ему пришлось зайти внутрь оградки… Это была стандартная, ничем не примечательная средненькая могилка, ставшая последним приютом для какого-то лысого мужичка лет 55-ти… Костров присел же только для того, чтобы спокойно, не спеша, насладиться лесной тишиной, покурить, вспомнить о вечном… Ему положительно здесь нравилось, и он даже пожалел, что раньше никогда не захаживал в «этот край умиротворения и вечного покоя»… Сигарета закончилась, и Сергей решил побродить среди надгробий, познакомиться с новыми соседями своих родителей…
Каково же было его удивление, когда первый же брошенный им взгляд упал на фотографию девушки, чей скромный «домик» приютился аккурат к западу от могилы отца. В день похорон он стоял совсем с другой стороны, да и не до могильных портретов было ему тогда, главное – сдержать эмоции, не выставиться слабаком, чего он всерьез боялся после фиаско в госпитале… Девушка, действительно, была не рядовая… На первый, мимолетный взгляд, ее можно было бы счесть даже обычной, даже рядовой, но лишь на первый… Ее появление здесь, в непосредственном соседстве с родителями, показалось чем-то очень важным, и Сергей не мог не затормозить свои глаза на ее миловидном личике… Что-то почти сразу же показалось ему необычным, но это «что-то» уловить так быстро и просто было нельзя… И вместе с тем «оно» казалось хорошо знакомым, и в «нем» же явственно проступала какая-то тайна… Только через несколько минут, разглядев получше, подетальнее небольшую и слегка уже потускневшую фотографию, сделанную на железном овале, Сергей понял, что все дело в улыбке. Девушка улыбалась, но делала это едва-едва, а потому лицо казалось не столько радостным, сколько благодарным. Оно будто говорило: «Спасибо, что зашел. Мне это приятно. Просто приятно, и не более того». Правда, были еще глаза – озорные, добрые, искрящиеся, хотя и не большие, совсем обычные, но… Где же, где же он видел такие же, когда, у кого? Нет, сразу не вспомнить – слишком давно это было, слишком глубоко запрятано. Может потом, перед сном или утром получится, если повезет…
Но удивился Сергей не только портрету девушки, от которого веяло теплом, весенней свежестью, радостью бытия, но и тем, что было вокруг него, особенно под ним. Незатейливая надпись на черном мраморе извещала, что… впрочем, мы можем привести ее полностью:
Кравцова
Ольга
Васильевна
14.VI.1969 – 1992.31.VII
Из жизни ты ушла случайно,
а боль оставила навсегда
От мамы, сестры и дочери,
от родных и близких
Что-то знакомое, родное, близкое было и в цифрах, и в словах. Кравцова – Кострова… хорошо рифмуется… И день рождения… Да, у него тоже 14 числа, но только на год и 2 месяца позднее, то есть… на 14 месяцев… А 14, конечно, всегда было его любимым числом… Случайно ли такое тройное совпадение?… Навряд ли… Правда, дата 31 июля ни о чем не говорила… Интересно, что он делал в этот день в том далеком-близком 1992-м, когда еще был советский строй… Нет, так просто не вспомнить… Хотя, если отнять от 14 августа число 14, то получится именно 31 июля… Тут не тройное, а четвертное совпадение!!! Бог мой, это же и юнгианская синхронистичность и в то же время – мистическая юнгианская четверица… Ладно, хватит о числах… Блин, а что же мужа у нее не было? Дочь была, а мужа получается ни-ни? Да, загадка… Неужели нагуляла ребеночка, а по лицу никак не подумаешь – сама чистота, само целомудрие…
Но больше всего Сергея поразило не возвышенное лицо, не отсутствие мужа и даже не эти странные числовые совпадения, заставлявшие верить в правоту нумерологии, а то, что все пространство вокруг памятника было усыпано цветами земляники, тогда как за оградкой и, кажется, у других близлежащих могил не было ни единого белого цветочечка с желто-оранжевой сердцевинкой… «Точно, ни единого!» – заключил Сергей, быстро пробежавшись – где глазами, а где и ногами, – по соседним «владениям». «М-да, чтобы все это значило? Нет, не спроста все это, не спроста», – убеждал себя про себя Костров.
– Разумеется, не спроста, милок! – раздался из-за спины бодрый стариковский басок. – А что это значит – покажет время, ведь оно мудрее всего…
От неожиданности Сергей сначала вздрогнул и лишь затем смог обернуться: перед ним стоял высокий старик в поношенном, черном монашеском балахоне, на голове – клобук, в левой руке – длинный посох с набалдашником в форме кедровой шишки на вершине… «Ну, совсем как отец Павел Флоренский на известном портрете Нестерова!» – с долей иронии сказал себе Сергей, быстро прийдя в себя, а в слух ласково-приветливо улыбнулся:
– Здравствуй, дедушка!
– Привет, хлопчик! Родителей своих решил проведать!? – то ли спрашивая, то ли констатируя очевидный факт, пробасил старик.
– Да, дедуля… А ты откуда знаешь? – попробовал допытаться о причине проницательности монаха Сергей… да куда там… впрочем, он, конечно, и не надеялся, что тут ему старик все и выложит… просто сказал то, что пришло в голову.
Но старик, к удивлению юноши, на вопрос ответил:
– От них, родимый, от покойничков и знаю! Вот хожу здесь, брожу, беседую…
– С ними? Разговариваешь? – продолжал удивляться Костров.
– А як же, с ними - с ними, с кем же еще, не с деревьями же мне болтать бездушными, им научить меня нечему…
– Не то что люди в городе, – подхватил Сергей заученную мысль Сократа, которого старик, конечно, знал не хуже него…
– Вот-вот, люди! Только не в городе, а на погосте! И каждый со своим миром, со своей болью… И каждому время от времени нужна поддержка, подходящее слово, нужная интонация, даже взгляд важен… Увы, не все это понимают…
– И они отвечают? – поинтересовался Сергей.
– Всегда! – с радостью почти воскликнул старик. – Правда, без слов, конечно… Отвечают на языке насекомых и птиц, трав и цветов, солнца и ветра… Надо только уметь и хотеть слушать… А когда есть и портрет… – и тут монах умолк, тяжело вздохнул и задумчиво-печально уперся взглядом в портрет Ольги… Разумеется, Сергею пришлось тоже смотреть туда же с ним вместе…
– Удивительная девушка! – промолвил старик, улыбаясь. – Если бы не она, то… – и снова углубился в себя, снова повисла пауза…
– Что же она? – не вытерпел Сергей…
– Она-то, Оленька-то?
– Ну, да…
– Ежели бы не она, то всем тут было бы много-много хуже… Она –заступница, она – утешительница, она – всеобщая любимица…
– Ты что-то про нее знаешь, старик? – радостно вопросил Костров.
– Многое, многое про нее знаю, милок… – подтвердил подозрения Сергея монах и внезапно добавил: – Не называй меня стариком, быть дедушкой много приятнее, хотя у меня и имя есть – Харитоном меня кличут, Харитоном Тимофеичем…
– Ну, так говори же, расскажи о ней, прошу тебя! – с разгорающимся любопытством почти требовал Костров.
– Ишь ты, какой хитрый… Расскажи ему…
– Я отблагодарю, дедушка, щедро…
– Ну, заладил. Пойми, внучек, не могу. Нельзя. Она сама все тебе расскажет, правда, не сразу…
– Как расскажет? Когда? Почему нельзя? – не отступался Сергей, подступая к старику все ближе.
– Ну, я же сказал, что надо уметь слушать… А если есть портрет, то… – и снова, словно издеваясь, Харитон Тимофеевич замолчал…
– Так что, если есть портрет? – нетерпеливо спросил Сергей.
– Тогда можно читать по лицам, ведь они всегда разные, даже один и тот же человек каждый день глядит по-новому, стремясь донести до нас нечто важное, что ему… им открылось там … Только люди – живые, что здесь бывают, – мало хотят вглядываться: их больше беспокоит собственная боль, свои переживания и чувства, чем судьба близких там, а потому только немногие, очень немногие могут… понимать… – и вновь старик умолк, вперив взгляд внутрь себя.
И снова повисла пауза… Только листья внезапно ожили, зашуршали, зашумели под новорожденным порывом свежего ветерка – предвестника близкой грозы…
– Только немногие, – тихим шепотом очнулся голос старика-монаха, – только немногие способны любить… любить другого человека, а не его образ, созданный их воображением, образ, который имеет так же мало общего с любимым, как карта с реальной местностью…
– Но разве мы можем вырваться из цепей субъективности? Ведь каждый студент-философ с первого курса знает, что мир дан не прямо и непосредственно, а только через наше сознание, через ощущения и переживания?
– Можем, можем, но только благодаря любви, если, конечно, она настоящая…
– А такая бывает?
– Без всякого сомнения! – отважно заявил старик.
– И где же ее найти? – мягко-хитро поинтересовался Сергей.
– Как где? Конечно, только в сердце… в своем сердце… Это трудно, почти невозможно, но именно «почти»…
– Но как же мне понять, что я люблю самого человека, а не его образ в своей душе? – не унимался молодой философ.
– Если твоя любовь настолько сильна, что способна свершить невозможное, то это и есть настоящая любовь… – наставлял Харитон своего юного собеседника, а тот все не отставал:
– Но что такое «невозможное», как отличить то, что возможно, от того, что невозможно? – теребил старика Сергей, чувствуя, что престарелый монах совсем не прост и что встреча с ним далеко не случайна, а потому надо выведать как можно больше… Но у старика была своя точка зрения на слишком пылкий интерес юноши, а потому Харитон Тимофеевич, сменив тон на спокойно-деловой, отрезал:
– Хватит пока вопросов, Сереженька! Давай-ка я лучше тебе кое-что покажу… Пойдем-ка… – и старик концом посоха, взглядом и движением подбородка указал в сторону центральной аллеи, указал и двинулся энергичным шагом, не дожидаясь согласия оппонента…
– Вот здесь, пожалуй, самое место, – таинственно улыбаясь, предвкушая предстоящее удивление паренька, проронил старик, остановившись возле солидного ясеня. И тут же стал преображаться: отбросил посох в сторону, расправил плечи, засучил рукава, воздел ладони к небу и стал ими что-то энергично искать в пустоте… Это было похоже на пантомиму, и Сергей невольно улыбнулся – старик выглядел комично, и чем серьезнее становилось его лицо, тем сложнее было Сергею сдержать смех… Наконец, монах что-то нащупал, за что-то невидимое уцепился, напрягся всем телом, подпрыгнул, а потом резко дернул руками вниз это «что-то » … Звук был тонким, неприятным, резким, но коротким – будто что-то отпили циркулярной пилой… Но увиденное ввергло Кострова в шок… В пространстве, прямо в воздухе, образовался черный провал, а само пространство, оторванное руками старика от незримой стены, свернувшись в трубочку как отвалившийся кусок обоев, вместе с кусочками небосвода, вместе с листьями и стволами деревьев, трепыхалось на ветру под черным прямоугольником пустоты… Провал был не слишком большим, едва ли больше метра в высоту и полуметра в ширину. Стоя прямо перед ним, старик улыбался, довольный тем, что смог удивить своего скептически настроенного собеседника...
– Ну, что тепереча скажешь, милок? – с теплой ехидцей поинтересовался монах.
– Но… как? Как ты это делаешь? Ведь это не… – но здесь Сергей оборвал свой словоток на полуслове, вспомнив что-то…
– Ну, договаривай, чего ж ты стесняешься, – настаивал свершитель чуда.
Сергею не хотелось, очень не хотелось говорить слово «невозможно», он интуитивно чувствовал, что произнеся его, тут же признает свое поражение в недавнем споре, но и молчание означало верный проигрыш, а потому он вымолвил то, что пришло первым в голову:
– Я хотел сказать, что это немыслимо, что… – и только здесь он понял, что слово «немыслимо» есть высшая степень невозможного, но было уже поздно. А старик только этого, кажется, и ждал, поскольку тут же подхватил:
– Немыслимо, говоришь? Ну, помыслить то всякое можно, а вот то, что наука подобное отрицает, думаю, согласишься.
Костров молча кивнул, а монах внезапно предложил:
– Ну-ка, дай руку… Да не бойся ты, не бойся…
Сергей неуверенно протянул ладонь, и уже через первое мгновение она оказалась в цепких костяшках чудотворца, а в конце второго – перед самой чернотой провала.
– Да ты не напрягайся, расслабься, все будет хорошо, – мягонько увещевал монах. – Вот-вот, хорошо… молодец… А теперь закрой глаза… Да не бойся… Вот, умница… Ну, счастливо! – и пользуясь доверчивой расслабленностью парня, плавным, но сильным движением ввергнул руку Кострова в зияющую черноту провала…
Глава 29. Звезда
Прежде чем идти к ведьмачке, Вера Сергеевна хотела убедиться, что ее подозрения стопроцентно верны. Сердце, уверенно говорившее, что она права, всё же хоть редко, но способно ошибаться, а потому нужны улики, очевидные свидетельства, и получить их она должна сама, должна всё сама увидеть…
Внимательно выписав репертуар театра на ближайший месяц, Вера Сергеевна начала ждать, как она сама себе говорила, «Часа Икс», то есть очередной командировки мужа, точнее, как она теперь понимала, псевдо-командировки… И когда в субботу днем Иван позвонил и ровным как всегда голосом проинформировал, что уезжает в штаб округа в Екатеринбург, что поедет на машине вечером, не заезжая домой, дабы прибыть в столицу Урала еще засветло – от Святогорска до Екатеринбурга ехать было часа четыре, – поскольку на следующий воскресный (!) день на 9 утра назначено совещание у командующего с участием зам.министра… Выслушав весь этот лживый бред, Вера окинула гневным взором свою выписку… Так и есть, в 19.00 сегодня «Снегурочка» Римского-Корсакова, и главную партию поет эта сучка…
Она набрала телефон кассы…
– Будьте добры, примите заказ на сегодняшний вечер… Нет, партер не годится… Пожалуйста, на балкон, желательно первый ряд… Спасибо!
Вера Сергеевна стала собираться в путь за последним и решающим фактом. Реализуя много раз продуманный алгоритм, быстрехонько собрала вместительную сумочку, не забыв главное – цейссовский бинокль с двадцатикратным увеличением, после чего выбрала простенькое платье, наиболее способное сделать ее силуэт незаметным, а потом стала наводить марафет на лице. «Ну-ну, посмотрим, как ты тявкаешь! И как будешь тявкать дальше!» – зомбируя свой мозг ненавистью путем неоднократного повтора этих и подобных им слов, она покинула квартиру и села в заранее заказанное такси.
Выкупив «бронь» за полчаса до начала спектакля, Вера Сергеевна не спешила в зал, а стала ждать неподалеку от главного входа, выискивая в россыпи торопящихся на оперное действо своего муженька… Но тщетно… «Видимо, с заднего хода, пробрался, гад!» – поспешила успокоить себя женщина, и когда площадь перед театром почти опустела, медленно двинулась к массивным дубовым дверям…
Она вошла на балкон в тот самый момент, когда на сцене со словами «Ау! Ау!» впервые появилась испольнительница главной партии… Долго и пристально всматривалась она через окуляр бинокля в стройную белокурую красавицу, вслушивалась в каждое ее словечко, стараясь уверить себя, что та, конечно же, уступает ей по всем статьям – и фигура самая обычная, и голосок писклявый, даже немного детский, и телодвижения неладные… Но чем больше она этим занималась, тем более осознавала, что ничего у нее не получается. Прима театра была действительно звездой, может быть, даже Звездой, и что бы она ни делала, что бы ни говорила, как бы ни двигалась и не улыбалась – ни в чем не было изъяна!!! Признать эту грустную правду было сложно, но необходимо…