"А носки? Кроссовки? - вопрошал я себя, оглядывая комнату, будто Анатолий Николаевич, спрятался где-то и злорадствует над моей беспомощностью. - Ну и хрен с ними и с ним - босиком пока похожу", - подумал я, имея в виду кроссовки и Анатолия Николаевича. Сел за стол, дабы отведать рис с изюмом, проглотить 20-грамовый кусочек масла и выпить ржаного кофе.
После трапезы, я перетащил свой стул с неповторимым окрасом к раковине. В те годы он был тяжёл для меня и, казалось по ощущениям, что тащу я не стул, а санки по асфальту, гружённые мешком цемента. Весь этот процесс, от которого комната мелко содрогалась, наполняясь громкими грубыми и нервирующими звуками, имел очень даже великий смысл. Во всяком случае - для меня. Ведь чистить зубы, стоя, тяжело и нерационально, когда под руками есть стул. Ещё в далёкие школьные времена я научился следить за своей ротовой полостью. Опять же, в любом деле нужно найти оптимальный подход. Учитывая состояние моих верхних конечностей, было бы, мягко говоря, неразумно чистить зубы по-человечески. Нетрудно вообразить картину. Минут десять я откручивал бы только крышку тюбика с пастой. Осторожным, но не в меру старательным нажатием я бы попытался выдавить пасту на щётку. В моём случае желаемое сильно бы не совпало с действительным: тюбик был бы наполовину опустошён, в зубной пасте оказались бы не только щётка, но и большая часть раковины, стены, пол и моя одежда. И я вряд ли бы захотел довести дело до конца - почистить зубы. Можно для наглядности провести параллель с человеком, который, обладая последней стадией алкоголизма и тяжелейшим похмельем, вознамерился бы провести эту гигиеническую процедуру. Но я чистил зубы не по-человечески.
Отрегулировав краны с горячей и холодной водой при помощи зубов, я достиг оптимальной температуры воды. Сел на стул и осторожно спихнул с полки левой рукой тюбик с зубной пастой в раковину. Потом - свою щётку. Теперь всё было готово, чтобы приступить к намеченному делу.
Я достал рабочей рукой со дна раковины тюбик. Можно, конечно, было бы взять его непосредственно с полки. Однако в этом случае я мог бы с большой вероятностью нарушить гармонию вещей, лежащих на полке. Спихнуть легче, чем взять. Зафиксировав на краю раковины руку с тюбиком, я принялся откручивать зубами крышку, как плоскогубцами - гайку. Открутив крышку, положил её на правый край раковины. Затем я осторожно выдавил из тюбика одноразовую порцию зубной пасты в рот. Снова взял в зубы крышку и закрутил её. Приподнялся и положил ртом тюбик на место. Сев на стул, я взял щётку в руку, зафиксированную на краю раковины, чтобы не дёргалась, оставалась неподвижной. Засунув щётку в рот, я стал поступательно двигать головой - чистить зубы. И так продолжалось минуты три. Затем я бросил щётку в раковину и прополоскал рот. Потеребив зубную щётку под струёй воды, я бережно бросил её на полку. Закрыл зубами краны. Вот и всё - процедура окончена.
Я снова перетащил стул на прежнее место и сел. Чуть в стороне от невымытой посуды лежала раскрытая книга. Читать не хотелось. "Может взяться за творчество?" - спросил я себя. - А кому это надо? Контингент не тот". Последняя фраза по какой-то странной ассоциации воскресила во мне образ Анжелы. "Наверно, она ещё спит. Рано к ней ещё идти. А после обеда будет поздно: компания подвыпивших мужиков, и она в центре внимания с бутылкой, как минимум, пива - законченное произведение искусства. В сущности, я для неё ботаник. Её секс-символ - рокер на харлее с папиросой в зубах и бутылкой водки в руке. Но, может быть, со временем она изменится. Перебесится, как говорится. Будем надеяться и верить...". На душе стало гадостно. "Пойти, что ли, прогуляться, посмотреть на бабушек? А что?! Я ведь так толком и не разглядел, что за народ здесь обитает. Да и что-то тягостно стало на душе. Пора на волю. Ну, где этот Анатолий Николаевич?". На этот раз ждал я его не меньше получаса. За эти полчаса я вспомнил, что где-то во втором корпусе живёт почти беспомощная Света, с которой вместе приехал сюда. Стало совестно, что ещё ни разу не навестил её. А ведь меня просили в школе многие воспитатели присмотреть за ней, хотя бы первое время. Я, конечно, помнил об их просьбе с самого первого дня пребывания, но всё откладывал посещение, находил для себя отговорки. То мне не хотелось смотреть на дедушек и бабушек, вслух сострадающих мне, как это обычно бывает. То не хотелось лишний раз потеть, чтоб совсем не завонять. Теперь я искупан, чист, а встреч с пожилыми людьми мне всё равно не избежать. Так что - вперёд исполнять долг. Только бы кроссовки надеть...
Собственно говоря, об этом я и попросил пришедшего, наконец, Анатолия Николаевича:
- Дядь Толь, вы бы не могли одеть мне носки и ботинки?
- Конечно, - ответил он, снимая свою широкополую шляпу и чёрные очки.
- Я проснулся, а вас нет.
- Да я не стал тебя будить. Вижу - спишь. Ну и хорошо. Пошёл на завтрак. Потом прогулялся вокруг... - объяснял старик, принимаясь натягивать мне носки.
- Дядь Толь, Вы меня всё-таки будите, даже если я буду спать. Как умоетесь, управитесь... Режим надо поддерживать.
- Это ты правильно говоришь. А то так и в свинью превратиться не долго: только спать да жрать.
Мне действительно так было нужно, чтобы не потерять себя в этом "заколдованном" месте, где люди и время утрачивают всякий смысл. Мне нужен был вектор сопротивления, чтобы чувствовать свою силу воли, тренировать её. Пусть даже это и выглядело наивным.
- Ты б ещё прогуляться бы выбег, - продолжал дед. - А то сидишь всё равно, как сыч.
- Так я вот сейчас и хочу прогуляться, - сказал я. - Во второй корпус пойду - надо Свету проведать... Ну, что вместе со мной приехала.
- А-а... Это надо. Конечно, сходи.
- Дядь Толь, а как мне узнать, в какую комнату её поселили?
- Так ведь вахтёр есть, что, как входишь, сидит. Видел у нас?..
- Да.
- Вот у них тоже есть. Подойдёшь, скажешь фамилию, она тебе - комнату.
- Понятно, - заключил я.
Потом дождался, пока Анатолий Николаевич завяжет мне шнурки.
- Всё! Шуруй! - скомандовал дед, справившись со шнурками.
- Дядь Толь, можно вас попросить?
- Чего?
- Да вы вчера радио забыли выключить - я заснуть никак не мог...
- Склероз, - объяснил Анатолий Николаевич, показав на голову. - Ладно, как буду спать ложиться - буду выключать.
- Спасибо. Я пошёл.
- Давай, - махнул рукой старик, точно благословил.
Путь к Свете показался длинным. Спускаясь с лестницы, я встретил какого-то дряхлого старика в бейсболке. Он был одет в помятый коричневый пиджак на голое тело, синее поношенное трико в пузырях и тапочки - трижды секонд хенд. Дед опирался на трость, поднимаясь наверх. Я прижался к стене, чтобы пропустить. От него яростно разило потом, мочой и перегаром.
Спустившись на первый этаж, я быстро зашагал к выходу. Во дворе в тени деревьев на скамейках сидели старики и старухи. Деды в основном курили, бабки вяло шушукались. Я был в центре внимания - новый объект обсуждения. "Такой молодой, а уже здесь" - слышал я за спиной. "Без вас тошно" - огрызнулся я про себя, продолжая идти. Вдруг я заметил, как мне на встречу по аллее идёт высокая под 180 миловидная девушка в юбке до колен, в белой блузке, стрижка каре, в аккуратных очках. Она несла папку, направляясь, вероятно, в первый корпус. Девушка упорно смотрела вдаль, пытаясь никого не замечать. У неё это отлично получалось. Между нами оставалось чуть больше полметра - я, подняв голову, сказал "Здрасьте". Но спазм от волнения в горле сделал моё приветствие тихим и, потому ничтожным. Она даже не взглянула на меня. И я, опустив голову, пошёл дальше. "Конечно, она на работе. У неё дела. А кто я такой, чтоб со мной здороваться? Ур-род! Ничтожество! Дерьмо!". Симпатичная девушка, сама того не подозревая, вызвала у меня приступ психологического самоуничижения.
Я подходил ко второму корпусу не очень счастливым. Откуда-то слева донеслось:
- Рома, привет!
Всё ещё находясь в состоянии аффекта, мне не сразу удалось определить, кто со мной здоровается. Это была Света. Она сидела на коляске у подъезда, махала мне рукой и улыбалась, точно увидела Деда Мороза, который исполнит всё её желания.
Я быстро подошёл к ней:
- Привет. А я как раз к тебе направлялся...
- Спасибо, что пришёл, - скромно сказала Света. - А то тут одни бабушки. Скучно. Меня кстати с Анжелой поселили.
- Да?! А где она сейчас? - спросил я с неподдельным интересом.
- Спит.
Я посмотрел по сторонам:
- Ну а вообще - как ты тут?
- Нормально.
- Никто не обижает?
- Нет.
- Нянечки, как вас тут, купают?
Она кивнула головой. Порывшись в сумочке, Света достала сигареты и неумело закурила.
- Курить начала?
- Угу.
- У, ты какая! - пожурил я по-хазановски.
Она улыбнулась, продолжая выпускать клубы дыма. "Дама из Амстердама", усмехнулся я про себя, наблюдая за Светой. Всем своим видом она старалась показать себя серьёзной и взрослой.
- Извини, что без ничего пришёл... - продолжил я говорить штампами.
- А, обойдусь, - сказала Света.
- Нет, я б принёс, но ещё ни в курсе что здесь и где.
- Я тоже, - она сделала затяжку. - Ваня скоро обещал приехать.
- Да?
- Он перед моим отъездом пообещал.
Ваня - однорукий любовник Светы. Он - тот самый "Кролик", что купил мне презервативы за день до отправления в стардом. Его сходство с пушистым животным - два выдающихся передних зуба. Периодически, на протяжении всего последнего года, Ваня любил Свету не платонически, а Света любила его по-всякому.
- Ну, значит, приедет, - обнадёжил я её. - Ладно, Свет... Если что - я в первом корпусе на втором этаже, комната 42. Запомнила?
Света кивнула.
- Если что - приходи. Чем смогу - помогу.
- Хорошо. Пока.
- Пока.
Я пошёл обратно. Честно признаться, Света мне была безразлична как девушка. Друзьями мы не были. Нас даже нельзя было назвать знакомыми. Я изредка видел, как везли Свету по школьному коридору или в корпус, да во дворе пару раз натыкался взглядом на неё. Правда, как человека мне всё же было Свету немного жаль. Вся в иллюзиях, живущая в воздушных замках - ребёнок.
Странно, но после встречи с ней мне стало как-то легче: приступ самобичевания сошёл на "нет", и долг был выполнен.
Позже, временами прогуливаясь вокруг зданий, я часто видел Свету около второго корпуса. Она в наушниках неизменно слушала группу "Краски", мотая головой. Я подходил к ней, спрашивал "Как дела?". Света ни на что не жаловалась, курила и ждала Ваню. Он так ни разу и не приехал к ней.
Спустя примерно два года, в интернат стал приходить некий мужчина: невысокого роста, лет 35-40, кавказской внешности - оформлял какие-то документы. Неясным для меня образом он познакомился со Светой. Стал часто к ней приходить. Я не помню точно, как звали этого посетителя, по-моему, Олег. В разговоре со Светой мне открылось многое: во-первых, она его любит, во-вторых, у них был неоднократный секс, в-третьих, её ВСЁ в нём удовлетворяет. (Парадокс, но и вполне нормальные люди сами нередко рассказывают мне такие откровения, от которых внутренне становится жутко, неловко или даже противно). Света заявила мне, что хочет уехать с ним в Дагестан.
- Олег сам предложил - я не напрашивалась, - заверила меня Света, давая понять, что у них всё очень серьёзно.
- А как же Ваня? - ради интереса спросил я.
- А что - "Ваня"? Он меня бросил, - с вызовом ответила Света и добавила с чувством собственного достоинства. - И вообще, я его разлюбила.
Не знаю, повезло Свете или нет, но после довольно продолжительных визитов Олега, администрация отпустила Свету на все четыре стороны с этим человеком... С тех пор я Свету не видел.
Вернувшись преисполненный долгом в свою комнату, я увидел, как Анатолий Николаевич, зло шепчась про себя, старательно ковыряется в дебрях своей тумбочки. Он явно что-то искал. На его лице застыли недоумение, растерянность и гнев. Я, как обычно, сел за стол и хотел, было, продолжить читать книгу, но мне интуитивно показалось, что этот зловещий шёпот, хоть и не напрямую, но касается и меня. Старик, как колдун чёрной магии, продолжал произносить вполголоса нечленораздельные слова.
Я попытался прояснить ситуацию:
- Дядь Толь, что там у вас?
- Да потерял я!.. - весь затрясшись, ответил Анатолий Николаевич голосом, срывающимся на крик, в котором слились ненависть, ярость и отчаяние.
Для меня стало очевидным, что вдаваться в подробности - смерти подобно. Поэтому я сидел, уставившись в книгу невидящим взглядом, и ждал, когда пройдёт у старика приступ истерики. Искоса я всё же поглядывал за Анатолием Николаевичем: мало ли, ринется душить меня, как Дездемону - может, успею увернуться и наутёк.
Перебрав по косточкам тумбочку, дед направился неровной поступью к своему шкафу. С течением времени, пока он возился в шкафу, его свирепое бормотание становилось всё более разборчивым и я смог уловить пару фраз:
-...Спиздили... Этот ещё... подселили, блядь!.. Попривыкли на халяву всё!..
С каждой минутой мне становилось всё более и более дискомфортно находится в комнате с соседом - душно как-то стало, климат поменялся что ли?
Старик захлопнул шкаф. Его выражение лица ничуть не изменилось, наоборот -
эмоциональные краски сгустились.
Анатолий Николаевич, матерясь, уселся на кровать и с кряхтением достал запылённый чемодан. Порывшись в нём пару минут, он извлёк из недр своей "шкатулки чудес" ископаемую электробритву, тихо восхитившись:
- Вот она! - и уже с улыбкой обратился ко мне, сотрясая перед лицом свою "находку". - А я её ищу. Всё переворошил. Ну, думаю, спиздили. И про тебя подумал, - сверкнув в назидание гневным взглядом, признался старик. - "Кого-то навёл, сукин сын?!". До тебя со мной жил один. Вроде, нормальный, с виду. Потом хвать: то одного нет, то другого. Э, думаю, что-то с тобой нечисто. К Никитичне пошёл, разъяснил дела - разом выперли из хаты. Они же всё тут на бухло поменять готовы, - дед имел в виду проживающих.
- Памяти совсем не стало, - удручённо заключил напоследок Анатолий Николаевич, укладывая свои вещи на место.
"Интересно, какие ещё представления ожидают меня в будущем? - находясь под впечатлением от пережитого, подумал я. - Кстати, о будущем...".
Мне захотелось узнать, сколько осталось от потрачённых накануне 2 тысяч рублей. Порывшись в тумбочке, нашёл 40 рублей с мелочью. "Следующая пенсия через месяц, так что купать меня никто не станет. Старик тоже вряд ли захочет - слишком тяжко для него. Ну, что ж - попробуем сами. Раз сумел подтереться - смогу и искупаться. Душ закрывается на щеколду, так что никто моих "выкрутасов" с мочалкой не увидит. Главное - быть чистым". Настроившись на оптимистичный лад, я с удовольствием принялся за чтение.
День шёл за днём, похожий один на другой и, если бы я не увлёкся сюжетом книги, то происходящее вокруг меня напоминало бы бесконечный просмотр самой безвкусной медленной картины. Мне пришла в голову мысль, что не будь в комнате радио, я в скором времени забыл бы, в каком году живу, не говоря уже о месяце, числе и дне недели. Один лишь вопрос меня мучил: привозить в интернат из дому мой компьютер или нет?
Ещё задолго до окончания школы мои родители купили мне его, с надеждой на то, что в перспективе я смогу при помощи компьютера освоить профессию и зарабатывать деньги. Тогда же было оговорено, что, если в стардоме будут подходящие условия, родители, как только я напишу им об этом в письме, привезут компьютер. Паранойя деда заставила меня сильно засомневаться: а подходящие ли условия в этом учреждении? Ситуацию прояснила Анжела, заглянувшая ко мне в один из августовских дней. Деда в комнате не было. Он, вероятно, осматривал свои запустелые "плантации", за которыми когда-то ухаживал.
- Привет! Ты всё сидишь, читаешь? - с укоризной заметила Анжела. - А я с мужиками пиво пью!
Её заявление ввело меня на несколько секунд в состояние ступора - я не нашёлся, чем ответить на её бахвальство.
- Да... Интересная книга, между прочим, попалась... - замявшись и чувствуя себя конченным зубрилой, стал я оправдываться. - "Жизнь Клима Самгина" Горького - не читала?
- Я "Челкаша" читала, да "Старуху Изыргиль"... Ну, что по программе задавали. А так, для себя - Дюма. Почти всего прочла. Люблю приключения!
- Нет, на самом деле, очень философская книга. Она учит мыслить, подвергать всё сомнению...
"Вот херню несу: говорю, как перед учителем, - думал я. - Как же её заинтересовать?".
- Например... - Анжела сделала вид, что ей не всё равно.
- Например, там есть такое выражение... точно не помню... "Бог играет в людей, как дети в игрушки". В самом деле, какова функция человечества для Высшего Разума, если задуматься? - меня понесло. - Хотя, с другой стороны, можем ли мы познать эту функцию своим человеческим интеллектом? И, вообще, что нам известно о Боге: вечен и всемогущ?..
- Не знаю, Ром... В мою голову такие мысли не залетают. Разве что - по накурке*,- и доставая из сумочки пачку сигарет, зажигалку, продолжила. - Я зачем заехала... Как ты тут обжился?
- Да, нормально.
- С соседом ладишь? - указала не прикуренной сигаретой Анжела на кровать справа.
- Да, - кивнул я, как воспитанник детского сада.
Чтобы как-то поддержать разговор, похвастался:
- Я ж недавно ездил с Костей в город - вещей понакупил.
- Как он там живёт?
- Да, ничего. Поступил в институт, куда и я. А так - всё такой же, как в школе.
- Тоже безбашенный* тип, - прикурив сигарету, отметила Анжела. - За Доломановым, помню, с кирпичом гонялся по всему двору.
- Тогда Каштанке чуть не досталось, - вставил я.
- Ага. Встала, дура, между ними - разнимать взялась. За малым тогда ей от Кости не досталось, - ухмыльнулась Анжела.
- Кстати, - некстати говорил я в те времена, чтобы сменить тему. - Ты ведь сейчас со Светой живёшь?.. Ну, мы с ней вместе приехали.
- Медведевой? Да. Откуда знаешь? Ты к ней ходил?
- Было дело. Меня воспетки со школы попросили за ней присмотреть.
- Теперь я об этом позабочусь, - наставительно шутливым тоном заявила Анжела. - Можешь спать спокойно.
- Ну и как тебе с ней?
- Есть немного, - со снисходительной миной Анжела покрутила у виска. - Но, по крайней мере, лучше, чем с какой-нибудь бабушкой.
"Бессмысленный разговор", отметил я и, немного помолчав, спросил:
- Поступать никуда не собираешь?
- На кого? На швею-мотористку в НТТИ?! - с вызов, скептически спросила Анжела.
- А в институт? Ты весьма умна, - серьёзно заметил я.
- Ром, ты мне льстишь. Какой институт?! Ради Бога.
Я понял, что Анжела приняла на этот счёт окончательное решение: "Не хочу! Не буду!" - и изменить свой приговор способна лишь она сама.
Чтобы успокоить Анжелу, я поинтересовался:
- Как твоё творчество? Стихи пишешь?
- А, - отмахнулась она. - В основном - для себя.
Было видно, что тема творчества волнует её меньше всего. А ведь раньше в школе мы хвастались друг перед другом своими поэтическими новинками. Анжелу не раз приглашали на концертах декламировать свои стихи, в строках которых звучали любовь, одиночество и борьба за место под солнцем... Смысл понятный, местами наивный...
Мне говорят, что у меня железная душа.
Железная, согласна, но, а всё же,
Заплакать хочется мне тоже.
Не оттого, что с детства инвалид,
Не оттого, что я учусь в спецшколе,
А оттого, что в мире нет любви,
И оттого, что всюду идут войны.
Мне плакать хочется, что всюду есть бомжи,
И что карман повсюду миром правит.
Что молодёжь не отрекается от лжи...
И этого, к несчастью, не исправить.
Исправить можно: надо быть добрей,
И руку помощи протягивать почаще,
И, может быть, мы множество людей
Своим добром спасём от неудачи.
Этот стих был написан Анжелой в 97-ом, когда она была ещё в интернате, где детей учили верить в себя. В стардоме каждый предоставлен сам себе - никто не учит, никто не воспитывает. Но не каждый человек способен управлять своей свободой и временем.
Я чувствовал, что Анжела уже не та, что была в школе - убеждённо спивалась. Впрочем, выпивала она задолго до поступления в стардом. Впервые, как призналась сама Анжела, в совсем ещё детские годы. В школе её увлечение спиртным продолжилось, но имело разовый характер. Прийти на урок или на самоподготовку пьяным - непозволительная роскошь: вызов "на ковёр" к директору, линейка в твою честь, педсовет, наказания в виде лишения прогулок, реальные угрозы об отчислении, ужесточение режима для всех учащихся... Поэтому, в сравнении со стардомом, выпивали редко, организованно, по выходным или праздникам: после ужина, на заднем дворе - в беседке. Двое на стрёме - один принимает на грудь. И так по кругу пускали бутылочку палёнки до ритуального отжимания последних капель. В общем, весьма проблематично было получить вторую, не говоря уже о третьей, степени алкоголизма в стенах дома-интерната.
Часто говорят - надежда умирает последней. Красиво, конечно, но по мне - всё происходит совершенно иначе. Похоже, у Анжелы надежда подавала последние признаки жизни. Впрочем, мне трудно сказать, была ли изначально у неё цель в жизни, чтобы к чему-нибудь стремиться.
Мы помолчали. Она курила - я наблюдал. Когда Анжела затягивалась, её пухлые губы нежно обнимали фильтр сигареты - мне в голову навязчиво лезли ассоциации по Фрейду.
Опомнившись, я спросил:
- Анжел, а как тут с воровством?.. Я вот хотел бы привезти сюда компьютер...
- Воруют, Ром, везде. Но если будете замыкать комнату, когда уходите куда, - она имела в виду меня и соседа. - То никто ничего у вас не сворует. К тому же компьютер - не спичечный коробок.
- Понятно, - обрадовался я.
- Привози, конечно.
- А то для учёбы надо, да и скучновато тут как-то.
- Это точно, - с юмором подтвердила Анжела. - Если б не бухло, я б повесилась! Ладно, Ром... Я пошла. Если что - заходи.
Она уехала, а я, оставшись один, всё отказывался признать, что мы, как пара, слишком разные. Разные навсегда. И винил себя, что закомплексован, что не могу заинтересовать её. Я прекрасно осознавал, что никакая здоровая девушка никогда не влюбится в меня. Это было бы чудом, а я в чудеса не верю. Именно поэтому, мне казалось, пусть у Анжелы есть недостатки, но она в целом равна мне, и станет, в конечном итоге, моей спутницей жизни. Союз по принципу "Огонь и вода". Эта эфемерная идея помогала мне жить.
Убедив Анатолия Николаевича, что компьютер мне жизненно необходим в освоении моей будущей профессии, я принялся писать письмо родителям. Письмо получилось лаконичным, но многообещающим. Конспект текста примерно следующего содержания: "Здравствуйте!... Не болею... Не воруют... Привозите компьютер... Пока!"
Старик знал толк в почтовых ящиках и предупредил, что в сторожке есть почтовый ящик, но лучше бросать письма у продуктового магазина.
- Там всё на мази! - многозначительно пояснил Анатолий Николаевич. - Каждый день с утра проверяют. А тут на проходной неизвестно...
Аргументация выбора почтовых ящиков была более чем исчерпывающая и не вызывала во мне никаких сомнений. Старик, вложив исписанный мною размашистым почерком лист, и заклеил заранее подписанный Костей конверт... Когда моё послание было готово к отправке, мы с Анатолием Николаевичем направились в сторону продуктового магазина. Неспешно по-страусиному вышагивая, старик повествовал о своей жизни. Я плёлся рядом, пытаясь не отстать от "проводника", но нравоучительная былина моего соседа пролетала мимо моих ушей, как стая журавлей в небе мимо пивзавода. Мысль о том, что скоро на моём столе будет стоять компьютер, затмевала всё. Компьютерные игры меня не волновали - в своё время я досыта наигрался в приставку, подаренную родителями и "крёстным" мне к 11-летию. Теперь волнуют мне душу программное обеспечение для сублимации, музыка, книги, живопись, кино...
Во время похода в город мне посчастливилось купить диск, на котором были записаны сотни, тысячи книг самых разных направлений. Без всякой цензуры и практически никакой классики. Не то, что в школе - сплошное ретроградство.
Однажды тет-а-тет я с вызовом спросил учительницу по литературе:
- Татьяна Ивановна, неужели в современной литературе нет ничего высоко духовного и интеллектуального?..
- Представь себе - нет. Есть боевики, вульгарные романы, никчёмные детективы. Ром, я бы с удовольствием преподавала вам современную литературу, если б в ней была хоть толика здравого смысла, зерно культуры и нравственности...
Я с умным видом закивал, мол: абсолютно с вами согласен. А про себя подумал: "Ага. Чёрта с два!".
В пятом классе меня записали в библиотеку и пичкали всякими нравоучительными сказочками, ребяческими приключениями, трогательно-романтичными рассказами о животных и красотах нашей родины. Моего терпения хватало на две-три страницы такого патетического творчества, и я прятал новую книгу под подушку на три-четыре дня. Если раньше сдашь, спросят содержание, а так обычно проносило. Я был уже в восьмом классе и ни хрена художественную литературу толком не читал. Если сочинение грядёт - читаешь критику, и будь здоров. Правда, книги по химии, физике - не в счёт. Их я прочитывал почти полностью, и даже брал перечитывать.
Страсть к художественной литературе возникла случайно. Пришёл я как-то в библиотеку и попросил дать мне что-нибудь из мистики, так, чтоб иметь представление об этом направлении в литературе.
Пожилая женщина-библиотекарь посмотрела на меня подозрительно, будто я хотел взять у неё книгу по чёрной магии:
- Из мистики, говоришь? Ну, вот тебе "Танец с дьяволом", - протянула она мне чёрно-красного цвета "сатанинское писание".
Возвращаясь в корпус с книжкой в руке, я подумал, проговаривая название: ""Танец с дьяволом" - опять говно читать!? Какие дьяволы? Понапридумывали!".
От давящей обыденности я, сев после ужина за стол, всё-таки принялся за чтение. Книга была внушительной по объёму - страниц около четырёхсот. Я прочитал её за две ночи взахлёб. Это была вовсе не мистика, а современная проза. В книге описывались судьбы двух евреев, познавших тяготы голода и жестокости, царивших в фашистских концлагерях во время Великой Отечественной Войны. Война закончилась, наступило мирное время. Прошли годы. Он стал преуспевающим режиссёром, она - профессиональной проституткой. Они встретились на съёмках фильма - был кастинг. На протяжении всей книги главные герои встречались, занимались сексом, делились воспоминаниями... Но им не суждено было сойтись вместе: главный герой стыдился и презирал в себя еврея, при случае отрицал свою национальность. В конце книги он посещает синагогу и раскаивается, что предал свой народ.
Таким случайным образом я полюбил читать книги, современные и без цензуры. Но в школьной библиотеке их практически не было. В те года мне повезло прочесть произведения Кнута Гамсуна. А так и вспомнить нечего.
Вот и тогда, бросив конверт, Анатолий Николаевич сокрушался о падении нравов, аморальном поведении молодёжи... Меня пугала лишь одна мысль: "Неужели и я буду таким же брюзгой?!".
- Они же голые ходют?! - старик имел в виду девушек. - Там-сям напялют, а всё равно, что раздетые. Всё висит, болтается! Тьфу! - Анатолий Николаевич сплюнул в сторону.
Спорить я не стал: голодный сытому - не товарищ.
Мы с дедом вернулись в свои "хоромы", отделанными неизвестными "зодчими" в стили "минимализм".
И снова потянулись, как жеваная резинка, обыденные дни, отягощённые чувством ожидания. Въедливая духота делала моё тело липким от пота и навивала апатию. "Вот, собственно, и встряска для твоих нервов, - подумал я про себя. - Научись купать себя сам!". И решился - помощи ждать не от кого.
Пообедав, я открыл свой шкаф. Достал из глубин вместительный чёрный кулёк - положил на кровать. Дед молча смотрел на мои манипуляции. На кровати оказались так же мои чистые вещи. Прежде всего, я, взяв за ручку кулёк, пару раз махнул им, пока тот, наполнившись воздухом, не раскрылся. Аэродинамика, однако. Осторожно положил его на кровать. С полки я, крайне сосредоточенный, взял левой рукой сухое хозяйственное мыло и, будто вместо него держал динамит, аккуратно вложил в глубину кулька. Далее следовала мочалка - с ней никаких проблем. Банное полотенце я попытался уменьшить в объёме, дабы не повредить конструкцию распахнутого кулька. Затем были вложены трусы, трико и футболка.
- Дядь Толь, я пошёл купаться. Попробую сам!
- Иди, - равнодушно отозвался Анатолий Николаевич. - Только чтоб не долго.
- Постараюсь, - пообещал я, захлопывая левой рукой дверь, а в правой, держа поклажу и связку ключей.
Пока я шёл, сомнения одолевали меня: "А вдруг не сумею и зови тогда на помощь. В этом случае точно - "экстрадиция" во второй корпус". Я быстрым шагом направился в душ, пока никто не заметил. Благо, что он был открыт.