Я продолжал сидеть, надеясь, что за ворота выйдет кто-нибудь из друзей. Удача в который раз улыбнулась мне - на горизонте появилась девчонка-малолетка из младших классов. Как ни странно, но я знал её имя.
- Катя! Кать! Иди сюда!
- Да, что ты хотел? - довольно миролюбиво откликнулась она, переходя через дорогу.
- Ты бы не могла меня довести до ворот? А то - грязь, упаду, - попросил я.
- Конечно, конечно.
Меня несколько удивила её готовность помочь.
Катя помогла мне войти через калитку.
- Всё? Дальше сам? - участливо спросила она.
- Да. Спасибо.
В корпусе меня ожидал ужин: молочная каша, яйцо и чай с хлебом. Я ограничился яйцом и чаем, ибо прекрасно понимал, что каждая крошка любой самой изысканной пищи отзовётся во мне бурными спазмами желудка. Покончив с ужином, я отправился в палату прилечь. Горизонтальное положение тела облегчило мои муки: накатило состояние физического расслабления. Как только я подумал, что кризис миновал, неожиданно сработал рвотный рефлекс. Я едва успел подставить полотенце, как ужин в полупереваренном виде извергся наружу. Благо свет был выключен, и все смотрели телевизор: никто не заметил ничего необычного. Думая, что это далеко не всё, на что способен мой организм, я, за здрасьте стряхнув на пол рвотные массы, вышел на улицу. Во дворе никого не было. Странное ощущение света: как будто кто-то добавил контрастность. Впрочем, "фокусы" с освещением мне были до размазанного в луже фонаря: меня снова вырвало возле лавочки. Некоторое время я неподвижно сидел, прислушиваясь к своим ощущениям. Вроде всё успокоилось. "В гробу я имел такой кайф", думалось мне в тот момент. Просидев ещё какое-то время на улице, я отправился спать.
С тех пор раствор не вливался в мои вены. Впрочем, по правде говоря, меня иногда посещают мысли ширнуться снова, и, что само по себе вызывает опасение, я не могу дать обоснованных объяснений этому спонтанному желанию. (К счастью, с каждым годом идеи подобного рода рождаются в моём сознании всё реже и реже). Это никак не связанно ни с настроением, ни с жизненной ситуацией. Я могу беззаботно идти по улице, рассуждая, скажем, о влиянии генетики на эволюционное развитие человечества, как вдруг в мозгу возникает провокационная мысль: "Эх, ширнуться бы сейчас!". Или, погружаясь в сон, на меня вдруг накатывают воспоминания той ночи, когда я впервые укололся. Разум говорит мне, что игра не стоит свеч, что это не мой кайф, и, к тому же, в растворе может присутствовать всё что угодно, но только не опиаты... В общем, разум приводит не меньше десятка доводов в доказательство абсурдности моего желания. Но, в тоже время, мне ясно, что будь у меня в данный момент возможность принять дозу, я бы принял её без особых колебаний. Это единственный случай, когда мне нравится быть инвалидом: слишком много надо проделать манипуляций, чтобы осуществить свой малодушный замысел.
Мой бывший друг Евгений, а теперь - покойник, говорил:
- Опий порабощает разум.
Опираясь на свой жизненный опыт, без всякого стремления к популизму, скажу: если вы хотите поставить крест на своём будущем, начните колоться.
ПЕРЕСАДКА КРЫЛЬЕВ
"...остатки неземного догорят внутри нас!".
Гражданская оборона "Каждому - своё".
Многие в юности сочиняют стихи. Одни пишут, вдохновлённые любовью, другие -
пытаясь доказать ближним своим, что они тоже, того, Пушкины. Часто эти две категории креативных личностей трудно различимы. Именно таковым в разгар своей юности был и я: влюблённый, и жаждущий славы человек. Потому немудрено, что впервые муза ударила мне в голову в 16 лет... молотом тщеславия. Невозможно описать словами всю полноту ощущений, возникающую в процессе творчества, когда чувствуешь, что тебе нет равных в остроте и свежести мысли, оригинальности подхода, что ты - творец... Потом носишься со своим детищем, просишь друзей и подруг оценить труд. Те, кому была, в принципе, до лампочки всякая литература, пробежав по строчкам новоиспечённого "шедевра", отвешивали, хлопая по плечу:
- Ну, ты, чувак, даёшь! Красавчик!
Или что-то подобное односложное, но обязательно с восклицательным знаком в конце. Те же, кто уже сочинял, многозначительно произносили:
- Да! Я б так не смог!
А я рад стараться - стабильно выдавал в месяц по два-три стиха с нестройным размером и мутной философией. Вот, например:
ПИРАМИДА ЗЛА
Каждый живёт ради себя, уничтожая других.
Карабкаясь вверх, мы давим любых,
возвышаясь над всеми.
Так строится власти гора,
где сильные топчут слабых,
где хитрые ищут прохода,
а нижние под всеми гниют,
не оставляя порока.
Но знайте же люди с верхА -
придёт и ваша пора,
катиться вниз и ломать шею,
ведь это - пирамида зла.
Однажды, набравшись смелости, дал почитать наиболее удачное стихотворение учительнице по литературе. Сюжет вкратце такой: одному индивиду надоело всё на этом свете, и он решается на суицид, в надежде обрести новизну ощущений на небесах... Учительница сказала, что смысл глубокий, но рифма немного хромает. И добавила:
- Ничего страшного. Новичкам это присуще.
"Ага! - подумал я. - Значит всё очень даже серьёзно". Тщеславие приняло хроническую форму. Справедливости ради, стоит отметить, что с началом творческой лихорадки я начал с неподдельным интересом вникать в суть поэзии, прочитывая книги известных мне классиков. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, Некрасов, Белый... Однако, я вскоре заметил, что собственные строки перестают трогать меня за душу. Всё приелось, захотелось новизны.
Пока я корпел над стихами, мои друзья, почувствовав в слове "водка" прозаичность, начали покуривать анашу.
"А чем не новизна?!", подумал я и присоединился к товарищам.
Естественно, новаторство из меня так и попёрло. Окрылённый конопляным дымом я уходил всё дальше и дальше от ортодоксального стихосложения классиков, приближаясь по стилистике к творчеству Маяковского, со стихами которого впоследствии мне довелось познакомиться. Вы не подумайте, что писал я исключительно под кайфом. Отнюдь. Но всё же ничто не проходит бесследно: сознание меняется, даже после отрезвления. Привычный ассоциативный ряд приобретает аморфные черты. В создании своего собственного изощрённого стиля я дошёл до того, что мои творения перестали понимать друзья. Я искренне удивлялся, и с каждым днём во мне росло сомнение: "А может, я пишу бред, выдавая его за оригинальность?".
Моё отношение к своему творчеству поменялось в корне, когда я впервые познакомился со стихами Маяковского на уроке литературы. Учительница сообщила, прочитав одну из самых известных вещей поэта, что смысл стихотворений не каждый поймёт.
- Лично я до сих пор их не понимаю, - шёпотом сказала мне в ухо Татьяна Ивановна.
Знаете старый анекдот про то, как вышедший из психушки, якобы вылечившийся душевнобольной с благоговением поднимает с земли ёжика и произносит:
- Так вот ты какой, северный олень!
Ознакомившись со стихами Маяковского, то же самое я подумал о настоящем искусстве.
Несколько месяцев я сидел над книгами футуристов и впадал от восхищения в транс. Потом, естественно, начал подражать. И мне было плевать, что скажут о моей писанине друзья, поймут или не поймут: я знал на кого равняться. Как говориться, пусть и дебил, но не один!
Период необузданной страсти к футуризму продлился примерно полгода. Мои стихи множились подобно бактериям, но роль непризнанного гения стала постепенно мне приедаться. Поскольку мои интересы сконцентрировались вокруг литературы, а любителей сего предмета было мало, я ощущал себя одиноким. Стал всерьёз задумываться о смысле жизни, вернее об её бессмысленности.
****
По закону природы снова наступила весна, обычно вселяющая надежду, и доставляющая необъяснимую радость людям. Но в моей душе воцарилась осень. Я не понимал юмора своих друзей, считал их излишне ветреными, но вместе с тем, без их общества, мне становилось ещё более тоскливо.
Май. Воскресенье. По мне - так самый скучный день недели в жизни интерната. Местные уезжали домой, а оставшимся приходилось от безделья обсуждать события столетней давности, играть в карты, слушать заезженные кассеты с набившими оскомину песнями... Или просто спать. Чем я и занимался в то воскресенье.
Провалявшись до четырёх дня, опухший и меланхоличный побрёл на улицу, зная, что всё будет как всегда.
Во дворе бегала одна малышня. Старших не было видно. Я вышел за двор. Толпа сидела на лавочке. Там я заметил незнакомого мне парня. Все внимательно слушали его. Он довольно эксцентрично жестикулировал. Подойдя ближе, я услышал знакомые строчки:
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
- Ты - футурист? - спросил я, как спрашивают люди, пытающиеся найти в толпе единоверца.
- Да! - ответил незнакомец в тон моим мыслям и добавил. - Всегда приятно иметь дело со знающими людьми.
Мы представились друг другу. Его звали Евгений. Он учился в училище искусств на актёрском отделении.
- Ты сочиняешь стихи? - поинтересовался я.
- Иногда. Но в основном я пишу рок-песни. Жаль, что у меня нет при себе гитары... А то б сыграл.
- А я сочиняю стихи... В футуристическом стиле... Что-то наподобие Маяковского. Хочешь почитать?
- Давай.
- Я сейчас схожу за ними... Ты будешь здесь?
- Да-да. Я подожду... - с участием ответил Евгений.
И я поспешил в корпус за тетрадкой.
Вернувшись, обнаружил футуриста обдолбанным. Он с трудом удерживал глаза открытыми, будто его веки были сделаны из свинца. Иногда от наплыва ощущений, Евгений почёсывал себе лицо. Когда я подошёл, он заканчивал какую-то фразу. Промежутки между словами были длинными и, казалось, что ещё чуть-чуть и мысль оборвётся.
- Вот, я принёс... - переводя дыхание, произнёс я.
Евгений с усилием поднял голову с обесцвеченными морфием глазами и сфокусировал на мне взгляд:
- А, давай-давай, - и взял у меня тетрадь.
Евгений раскрыл первую страницу и стал вникать. Смутившись, я начал пояснять:
- Нет-нет. Там, дальше, в середине футуристические стихи... Я сначала...с реализма начинал.
- Понимаю. Я кстати тоже, - медленно, но со знанием дела сказал он.
- Да, вот здесь... "Энное пришествие Бога".
Евгений принялся читать, вернее, сделал попытку... То и дело его глаза закрывались, как у человека, не спавшего двое суток.
- Слышь, может, я прочитаю? - предложил я.
- Да. Так будет лучше, - согласился Евгений.
Набравши воздуха полной грудью, я начал:
Там, в трансцендентальном организме бытия,
где зомбируют механизмы отживших планет,
крутится одинокая рАковая Земля,
которую безудержно разлагает тысячи лет
эгоистическая шестимиллиардная шизофрения.
...
Декламация стихов, да ещё таких, в моём исполнении - то ещё зрелище. От стеснения не хватает воздуха, половину слов проглатываю. Патетика так и прёт. Тем не менее, я старался, как мог, и прочитал стихотворение до конца. Когда мой голос умолк, Евгений внезапно пробудился ото сна, будто над его ухом зазвенел будильник:
- Ром, можно я возьму твою тетрадь с собой, потому что, сам видишь, в каком я состоянии.
- Да, конечно. Я понимаю.
Напоследок он посоветовал мне:
- Ты, главное, читай побольше. Пополняй свой багаж знаний.
Надо заметить, наше знакомство с Евгением произошло довольно случайно. Дело в том, что моей подруге Анжеле в то время понравилось колоться. Её наркодилер Гена жил напротив интерната. Но самое удивительное, что этот самый наркодилер был, по совместительству, конченым торчком и другом Евгения - учились в одном и том же учебном заведении.
Так вот, в те минуты, когда Евгений просвещал молодёжь, Гена пошёл за очередной дозой раствора. Трудно, проанализировав ряд вышеописанных событий, не стать фаталистом. Тем более, когда теряешь веру в себя.
Прошли два дня с момента моего нового знакомства. Всё это время я мучился сомнениями: "А если всё-таки бред? Вдруг он солжёт мне и скажет, что у меня талант, только лишь потому, что я - инвалид? Или не придёт вовсе?"
На третий день ближе к обеду меня попросили выйти за двор:
- Ром, тебя зовёт этот...ну, что стихи читал.
Я всё понял и быстрым шагом направился к воротам.
Евгений, как и в первый раз, сидел на лавочке и что-то рассказывал любителям отдохнуть за стенами школьного двора. Заметив моё появление, он прервал речь и направился ко мне. В руке у него была моя потрепанная тетрадка...
- Привет, братское сердце! - воскликнул Евгений и по-дружески похлопал по плечу.
- Здорово, - смущённо ответил я.
- Читал я твои стихи, - продолжил он более серьёзным тоном. - Некоторые мне понравились. Скажем, "Закат". Тебе неплохо удалось выразить любовь через страдание. Немного слабее, но тоже весьма неплох "Океан". Потом - "Нигилист" тоже здорово. Ну и, конечно, "Асфальтовый шизоид" - это, вообще, бомба! Как там?.. - и Евгений продекламировал четверостишие:
Металлическим визгом пропитались перепонки,
гипнотической мыслью наливались глаза;
летаргический дождь облизывал листья и окна,
умывая каплями морщины-гравюры асфальта.
- А вот твой переходный период между реализмом и футуризмом мне не понравился, - продолжал он. - На мой взгляд - бред.
- Почему? - в моём вопросе звучал искренний интерес узнать, в чём ошибка.
- Понимаешь, ты соединяешь несоединяемое. Скажем, есть стихи Пушкина, и есть стихи Маяковского. Чувствуешь разницу? Реализм и футуризм. А ты взял, и всё смешал. Получилась галиматья. Понятно, ты пытаешься создать свой собственный неподражаемый стиль, - экспериментируешь. Это правильно: художник умирает, когда он перестаёт быть новатором. Но есть земля, есть небо - их нельзя смешать, понимаешь? Придерживайся какого-то определённого стиля. По-моему, футуризм - твоя стезя. Читай мастеров поэзии. Не брезгуй классиками - у них тоже можно почерпнуть массу интересных образов. И, конечно, продолжай писать...
Так в моей жизни наступила эпоха возрождения. Я снова почувствовал себя не самым последним человеком на Земле.
****
С тех пор Евгений периодически приходил меня навещать: знакомился с моими новыми творениями, сам читал по памяти стихи, пересказывал кое-что из прозы, повествовал о жизни поэтов, писателей и своей собственной. После визита ко мне он, как правило, бывал у своего наркодилера.
Как и большинство творческих личностей, Евгений частенько уходил в запой. Стоя возле скамейки, где сидели я и двое девчат, Маша и Анжела, он рассказывал, что для него значит романтика:
-...Вам, конечно, трудно будет понять, но, как же прекрасно бывает, однажды проснувшись утром, пойти в магазин, купить много водки и уйти в никуда! Не сказав ни слова никому: ни родителям, ни друзьям. И пить! Пить, не просыхая, беспробудно, валяясь на свалке, в помоях, обоссанным и обосранным. Примерно с месяц. Ну, вот!.. Я же знал, что вы не поймёте.
Внутренне я осознавал, что Евгений имеет в виду, но в столь радикальной и провокационной форме?! Для меня это было чересчур.
- А как же ты останавливаешься? - сдерживая нервный смех, поинтересовался я.
- Тут два варианта. Либо мозг без моего участия даёт команду "Стоп! Снято!", либо кончается водка. Как-то раз в один из таких замечательных периодов моей жизни ко мне пришёл Бог! Не помню, о чём мы с ним разговаривали, но беседа получилась душевная! Я, бывало, напьюсь и начинаю своим друзьям рассказывать о высоком, а они не слушают - не интересно. Как же так, Богу интересно, а им - нет?!
На этот раз все смеялись от души.
Он продолжал:
- У Мамонова есть хорошая песня на эту тему. "Бутылка водки".
Евгений снял с плеча гитару, перебрал струны и запел тихо, но с чувством, будто рассказывал историю любви:
Стоило завидеть осанку твою,
Я понимал, как тебя люблю.
Стоило завидеть крутые бока,
Знал, и видел, будешь моя.
Бутылка водки! Бутылка водки!
Бутылка водки, ты была так нежна,
Прозрачна, изящна, и нежно светла.
К тебе поневоле тянул свои руки,
Корчась от боли и любовной муки.
Бутылка водки! Бутылка водки!
...
Последний аккорд, и девушки, явно покорённые талантом, искренне похлопали исполнителю, будто на концерте.
Маша сквозь улыбку спросила:
- А ты всегда такой... весёлый и жизнерадостный?
- Да. Я - оптимист на протяжении всей жизни. Редко, когда бываю грустный. Разве что, во время похмелья. Да и то нет: там своя лирика. С самого детства я пытался выделиться из толпы, рассмешить, удивить чем-нибудь, шокировать. Как видите, до сих пор не изменился. А мне уже двадцать два...
После того, как Евгений, попрощавшись, ушёл, я много думал над его словами. Возможность показать себя таким, каким ты есть, быть в гармонии с самим собой, уметь преподнести себя людям - вот те качества, которых мне так не хватало по жизни. Евгений обладал ими в избытке. Под впечатлением от его мироощущения я сочинил стихотворение "Розовое":
Ртутные лужи
под юродивым окурком,
зеленью одетые в брызги.
Отчаянием выдавленные пальцы,
горы - каменных сказок палаты.
Истерзанный бритвами голос -
многоликий по сфере распущенный волос.
Шепчущие ковано листья.
Всё это точка-парадокс:
ты вместе с я!
Нищим, гнилым и душевнобольным,
распятым в ямах голода,
осмеянным, оплёванным глазами народа
хочу я Земле быть святым.
По шрамам планеты пройдусь непонятно:
в грязИ и пЫли раздену лицо
и в дерьме извилин тысячеглавым эхом внятно
проскрипит ваше: "Он - никто!"
Ваш идол - груда мяса с бумажными червями.
Но здесь, в отходах, - яме,
я отыскал истину истин изумруд,
для вас - всего лишь чесоточный зуд, -
стал - самый богатый урод,
я - никто, в котором - Бог,
рот,
во всеуслышанье вонючий.
Иду,
пустынный, как ветер,
дышу,
как небо синью,
смотрю,
как туча солнцу;
я смерти опизденевше харкну,
душою в клочья изорву
вашу мира дозу!
****
Евгений вернулся с отдыха. Он был на Дону.
- Место напоминает полуостров. Туда обычно я езжу с друзьями каждый год. Разбиваем палаточный городок и живём полноценной жизнью. Там нет запретов. Согласись, что любое разумное существо понимает, где зло, а где добро. Хочешь бухать - бухай, хочешь ебать - пожалуйста, без проблем. Обычно как? Самцы выбирают самок. Там же даже вставать не надо: лежишь, загораешь, а они обнажённые ходят, выбирают "жертву". Помню, ночью в палатке имею я одну красавицу. Она до этого спокойно спала на боку. А мне что-то не спалось. Ну и решил пристроиться. Она - не против. Разницы ведь нет: и то удовольствие и это. А народу в палатке ещё человек пять - и все упрямо изображают гробовой сон. Прямо - храпят! И, знаешь, в то время, когда я решил немного передохнуть, к ней пристраивается, уже сзади, мой друг барабанщик, - рассказывал Евгений, улыбаясь, и продекламировал строчку из неизвестного стиха. - "Один барабанщик не спал".
- Или вот ещё случай... - продолжал он. - Жил в нашем лагере товарищ, фашистом звали. Форму носил а-ля "фюрер". Правда, всегда на своей волне, но, бывает, как отмочит. Говорит мне: "Хорошо было бы порнуху снять на патриотическую тему. Представляешь, на экране показывают кадры: солдаты несутся в бой, летят снаряды, отовсюду взрывы, танки горят... И на этом фоне крупным планом Сталин ебёт Гитлера в жопу под гимн Советского Союза!"... Так вот. С утра, как обычно, мы сели позавтракать, разложили консервы, хлеб, сало, в общем, у кого что есть. А фашист лежит на берегу, спит. Всю ночь бухал по-чёрному. Мы едим - всё хорошо. В этот момент он просыпается, снимает штаны и начинает методично выгребать рукой говно! - Евгений показал пантомимой действие. - Представляешь картину?! А мы к тому же ещё и с похмелья! Половина нашей компании разбежалась блевать.
****
Каждый рассказ Евгения о ненормативной стороне жизни поражал меня. И не потому, что в этой среде было много секса, пьянства, наркотиков и мата. Притягивала передающаяся через повествование атмосфера человеколюбия, раскрепощения, романтики, самовыражения... Образ жизни Евгения не нов - смесь хиппи- и панк-течений, переделанных на русский манер. Но в отличие от культуры запада в нём больше смысла, философии, душевности, юродства. Неслучайно Евгений считал своим духовным отцом и учителем Велимира Хлебникова, причисляя его к истинным хиппи.
Сопровождая каждое слово серией неординарных жестов и мимикой, он декламировал:
Боб эоби пелись губы,
В ээоми пелись взоры,
Пи ээо пелись брови,
Ли эээй - пелся облик,
Гзи-гзи-г зэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
- Ты чувствуешь, - спрашивал меня Евгений, - как каждое слово, превратившееся в звук, несёт в себе образ?..
Я действительно чувствовал и знал о чём идёт речь.
-...Это словообраз, - продолжал он. - Термин, придуманный Хлебниковым. Предположим, если ударить в этот мусорный бак камнем, раздастся грубость. И совсем противоположное ощущение возникнет, если одинокая капля упадёт в лужу. В тебе возникнут чувства умиротворения, спокойствия, нежности... Так же и здесь. Слово - звук, рождающий образ.
Безусловно, Евгений был необычным человеком, точнее сказать, даже странным, но только для друзей. Он никому не навязывал своих взглядов, убеждений, привычек. В его рассказах о своей жизни звучало только завораживающее повествование. И я до сих пор убеждён, что пусть Евгений и был не от мира сего, но прожил он свою недолгую жизнь свободно, красиво, по-настоящему. Все эти бесконечные разговоры о деньгах, вещизме, собственном статусе его абсолютно не волновали. Он жил всепоглощающей любовью к людям, природе, небу, космосу, женскому началу.
Разговор зашёл на религиозную тему и Евгений спросил меня:
- Что для тебя Бог?
Вопрос был неожиданным. Я задумался:
- Подсознание.
- Интересная точка зрения, - он сделал паузу, смотря в сторону. - А для меня Бог - это всё.
- То есть, - не понял я.
- Всё, что нас окружает: атомы, организмы, космос - всё! - он сделал, описывающий дугу, жест.
- Одно во всём, всё в одном, - кивнув, подытожил я.
****
На улице стояла сухая серая зима. Евгений сидел на лавочке и, уставившись невидящим взглядом вперёд, говорил:
- Меня выгнали из училища.
- Почему?
- Видели меня обдолбанным* неоднократно. Комиссию собрали по поводу моего изгнания: давать мне шанс или нет. Не дали. "И все кричали: "Распни его! Распни!""
- Что теперь?
- Пойду в грузчики. Буду горбом своим зарабатывать на хлеб, раз лицедейством не смог... Третий курс! Ещё б один год!!.
- Родители знают?
- Вот сейчас поеду, обрадую.
Молчание.
- Ром, у тебя травы не найдётся? Тяжко на душе. Я б водки купил, но денег - только на проезд.
- Сейчас, я сбегаю. Попробую достать.
Спустя четверть часа мы с Евгением раскурили папиросу.
Я сразу предупредил, что трава - дичка.
- Ничего. Пойдёт и такая, - ответил он.
Думаю, ему просто необходимо было отвлечься.
Евгений стал приходить всё реже и реже. И на оптимиста он уже не тянул. На нём лежала печать обречённости.
Почти при каждой встрече он признавался, что ему всё труднее и труднее контролировать свою зависимость от наркотиков.
-...Представь, родители дали мне сегодня 40 рублей, чтоб я устроился на работу: сделать фотографии, оформить документы... А я их, мудак, проширял!
- Может всё-таки есть какой-то способ бросить? - спросил я.
- Ром, что я только не делал. Меня запирали на ключ: через день я брал что-нибудь для продажи и сбегал через окно. Меня приковывали наручниками к батарее: я извивался от ломок, как рыба на песке. Ходил под себя... И, вроде бы, всё - прошли ломки. Но стоило меня отпустить, и я снова срывался. Это как чувство голода. Оно внутри тебя, вшито в разум.
Я не знал, как ему помочь.
****
Евгений шёл ко мне навстречу с какой-то довольно большой книгой:
- Привет, братское сердце! Я всё обещался тебя просвещать, да с училищем и ширкой, времени совсем не было. Вот, принёс тебе Сальвадора Дали.
Евгений указал на книгу:
- Вещь! Качество достойное. Правда, один пидорас наляпал вареньем на несколько картин! Как можно одновременно жрать, и изучать искусство!? Не понимаю. Руки-ноги ему повыдёргивать!
Мы присели на лавочку.
- Чистый сюрр, - продолжал объяснять он, открывая первую глянцевую страницу. - Здесь наиболее известные его творения. Вообще, у этого Великого Мастурбатора (Дали любил себя так называть), их больше двухсот.
- Ого! - удивился я и стал вглядываться в "репродукции". - Подожди. Но, по-моему, это не сюрреализм.
- Правильно. Так практически у всех художников: вначале - поиски себя. Гениями не рождаются. Импрессионизм, кубизм, реализм, а потом уже сюрр. Ты ведь не с футуризма начинал?
Я кивнул.
- К каждой картине есть пояснения. Почитаешь. Хотя я думаю, они излишни.
- Почему?
- Картину надо чувствовать, а не понимать. Вот, кстати, первые сюрреалистические творения пошли.
- Вот это да! - восхитился я "Незримым человеком". - Трансцендентальное ощущение пространства!..
- Заметь, какая техника. Всё прорисовано с фотографической точностью. Дали брал лупу часовщика и, буквально, по точкам, наносил изображение.
Евгений перевернул страницу, открыв перед моим взором "Просвещённые желания".
- Это же целый мир! - не отрываясь, заворожёно произнёс я.
- Ты прав, это мир. Мир подсознания, из которого Дали черпал сюжеты. Проснувшись, он обычно кидался к холсту, чтоб запечатлеть свои сновидения. Вообще, его творчество - наглядная иллюстрация теории Фрейда. Читал?
- Да. Хотя наш психолог сказала, что Фрейд - это прошлый век.
- Не думаю. Возможно, он в чём-то и ошибался, но сбрасывать со счетов всю его теорию нельзя. Видишь, почти в каждой работе присутствует сексуальная тема. Собственно, на этом Дали и сдвинулся. А вот - портрет его жены. Кстати, русской. Гали. Он называл её на испанский манер - Гала. Муза, которая постепенно убила в нём гения. Хотела денег, богатства. Дали и стал клепать всякую херню.
- А он не принимал ЛСД? Ну, или какие-то другие психотропные вещества?
- Нет. Это у него было в крови. Как ты говорил, настоящий сюрреалист - душевнобольной. Дали - сумасшедший, не сомневайся. Я видел творчество ЛСДешников. У них совсем другой стиль, несколько схожий с абстракционизмом, иная техника. В основном, их тема - телесные метаморфозы...
- Да. Я видел. Я вот недавно читал книгу Грофа... Как же она называлась?.. "За гранью разума". Там тоже было несколько картин... Вообще, конечно, интересно: пережить своё рождение, смерть... По Грофу, с помощью ЛСД можно познавать мир. Ну, человек, допустим, ничего не знал о теории относительности, а под кислотой он понял её основы.
- Вполне возможно. Мы ведь до сих пор не знаем, на что способен наш мозг. 10% нервных клеток только используется...
- А ты пробовал ЛСД? - спросил я.
- Да, года два назад. Сейчас вряд ли где встретишь стоящий продукт - разбодяживают всякой хренью.
- Ну и как ощущения?
- Вообще, их трудно передать.
- Ну, примерно, - настаивал я.
- Ощущение глобальной любви ко всем людям. В каждом прохожем ты видишь брата, сестру, - самого близкого тебе человека. Всё представляется тебе прекрасным, новым... Будто ты никогда не был на этой планете.
- И сколько длится сеанс?
- Точно не помню - время не засекал, - усмехнулся Евгений. - Часов шесть. Потом отпускает. Впрочем, и после ходишь под кайфом, ещё, примерно, с неделю.
- Но такой приход, наверно, у каждого - свой? - поинтересовался я.
- Конечно. У других бывают совсем иные состояния. Скажем, те же самые метаморфозы тела...
- А отходняк есть?
- Никакого, - отрицательно покачав головой, ответил Евгений.
- Понятно... У меня тут недавно идея возникла написать рассказ... Я как-то смотрел научную передачу про ЛСД. Летом ещё. Так вот, в средневековье люди ели хлеб, заражённый спорыньей, грибком таким. В ней - яд химически схожий с кислотой. Болезнь называлась "Огонь святого Антония". У людей из-за гангрены отпадали конечности. Ну, из-за отравления. Они видели такие же галлюцинации, как под ЛСД. А сегодня люди используют кислоту для расширения сознания. Я вот подумал, неплохо бы было как-то сравнить время средневековья и современное время... Сопоставить, как у Булгакова в "Мастере и Маргарите"... Прошлое и настоящее.