Теперь лаборатория казалась Гегелю довольно зловещей. Хирт прошел вглубь помещения и, обернувшись, поманил оберштурмбаннфюрера за собой.
– Вот, взгляните, – он указал на накрытый зеленым армей-ским брезентом ящик, стоявший на металлических подпорках.
– Это наш самый удачный на данный момент образец. Римский легионер эпохи Октавиана Августа. Убит при разгроме легио-нов Вара воинами Арминия. Останки, в довольно неплохом со-стоянии, были найдены в Тевтобургском лесу.
Театральным жестом Хирт скинул с ящика брезент. Гегель, ожидавший увидеть очередную кучу гниющих костей, брез-гливо отстранился.
Ящик был сделан из хромированной стали. Толстый кабель в черной оплетке соединял его с негромко гудевшим трансфор-
матором. Крышка у ящика была прозрачная, из дюймового ар-мированного стекла.
Хирт щелкнул каким-то тумблером, и под крышкой зажегся слабый зеленоватый огонек.
– Взгляните, не бойтесь, у него довольно приличный вид. Гегель, пересиливая себя, заглянул в ящик. Там, судя по все-
му, было очень холодно – на стенках блестели кристаллики льда. За стеклом лежал человек. Не скелет, как можно было предположить, а скорее – замороженный труп: в короткой бо-роде серебрился иней, лицо застыло под тонкой корочкой льда. Одет человек был в какие-то серые лохмотья, но у левого его бока лежал небольшой круглый римский щит-парма, а по пра-вую руку – почерневший от времени меч.
– Это наш римлянин, – с гордостью проговорил Хирт. – Не правда ли, чудесный экземпляр?
– Где это он так подмерз? – подозрительно спросил Гегель. – Тевтобургский лес все-таки не Сибирь...
Хирт довольно усмехнулся.
– Еще две недели назад он не сильно отличался от тех скеле-тов, что вы видели в подземелье. Разве что череп был поцелее.
– Хотите сказать, что мясо ему на кости нарастили вы? Как доктор Франкенштейн своему монстру?
Хирт кивнул.
– Именно. Сила Од соединилась с органическими останками,
0врезультате чего произошло телесное воскрешение.
– Но почему вы запихнули его в этот ящик? Сами же говори-ли, что воскрешенные ведут себя, как люди – едят, пьют...
– Не как люди, – перебил Гегеля доктор. – Скорее, как растения. Едят, если им положить в рот пережеванную пищу. Пьют, если по-ить их из трубки. Но этот... этому нам удалось вернуть душу.
– Неужели? – вежливо удивился Гегель.
– Да, Вайстор сумел!. К сожалению, вернуть душу оказалось легче, чем удержать ее в теле. Как только две субстанции со-
единились, началось стремительное разложение оживленной силой Од плоти. Чтобы сохранить тело, я был вынужден замо-розить этого прекрасного легионера.
Некоторое время Гегель с интересом всматривался в ящик.
– А как вы поняли, что душа вернулась в тело?
– Ну, это было очевидно. Взгляд стал осмысленным, затем он заговорил...
– По-немецки?
Хирт посмотрел на него укоризненно.
– На латыни, естественно. Однако очень скоро ему стало пло-хо, поэтому эксперимент пришлось прервать.
Гегель постучал по стеклу согнутым пальцем и отошел от ящика.
– Какая жалость, что этот эксперимент нельзя повторить, – сказал он. – Впрочем, я все равно не вижу, чем этот достойный сын Рима мог бы помочь моим поискам.
Хирт пожал плечами.
– Вы правы, оберштурмбаннфюрер. Ничем. Но зато вы могли бы изменить свое отношение к «Аненербе».
– И что бы это мне дало?
– Без «Аненербе» у вас не получится ни-че-го, оберштурм-баннфюрер. Мы занимаемся поисками уже много лет, а потому знаем об этих удивительных предметах гораздо больше, чем любая другая организация на земле.
– Ну так поделитесь со мной своими знаниями, черт возьми! Для того я сюда и приехал.
Хирт покачал головой.
– Вы не понимаете. «Общество изучения наследия предков» не контрразведка и не партийная канцелярия. Мы не предо-ставляем информацию по первому требованию или по запро-су. Даже если бы нас попросил сам фюрер.
– Даже так? – прищурился Гегель.
Хирт ничуть не смутился.
– Наши знания – это мощное оружие, – тихо сказал он. – Ору-жие обоюдоострое, которое может принести пользу, а может – великий вред. Я бы не хотел бы причинить вред, оберштурм-баннфюрер.
Гегель помолчал. Прошелся вдоль стеллажей со стеклянными колбами, остановился у одной из них и долго стоял, рассматривая человеческий эмбрион, помещенный в формалиновый раствор.
– Вас надо понимать так, доктор, – произнес он, наконец, – что никаких сведений о ленинградском ученом и его артефак-те вы мне не дадите?
Хирт с виноватой улыбкой развел руками.
– Увы...
Оберштурмбаннфюрер Гегель кивнул. Чуть помедлил, а по-том взял со стеллажа колбу с эмбрионом.
– Вот что, доктор. У меня чертовски мало времени. Я еще на вокзале сообщил вам, что именно мне от вас нужно. Вместо этого вы водите меня по каким-то подземельям, показываете выжившего из ума Вилигута, рассказываете сказки о воскре-шенных мертвецах, а в качестве решающего довода демонстри-руете замороженного покойника. Я не ученый и не мистик, док-тор. Я офицер Главного управления имперской безопасности. То, что мне нужно узнать, я узнаю в любом случае. У вас есть выбор – рассказать мне все, что вы знаете о русском археологе
0иего предмете добровольно или сделать это по принуждению. Поверьте, я умею быть убедителен.
– Вы мне угрожаете, оберштурмбаннфюрер? – голос Хирта едва заметно дрогнул. – Вряд ли вы добьетесь своей цели, дей-ствуя грубой силой...
– Неужто? – спросил Гегель. – Мое дело предупредить.
С этими словами он уронил колбу на пол и тщательно рас-топтал эмбрион начищенным до блеска сапогом.
– Понятия не имею о ценности данного экземпляра, и потому буду, любезный доктор, без разбора уничтожать все, что увижу
в лаборатории – до тех пор, пока вы от всей души не пожелаете ответить на мои вопросы.
Хирт побледнел, на лбу его проступили крупные капли пота. Гегель, напротив, чувствовал себя превосходно – наконец-то он дал волю давно копившемуся гневу, который он испытывал по отношению к этому напыщенному болвану.
– Ну так как, доктор? – оберштурмбаннфюрер рассеянно взял
0сполки еще одну колбу. – Вы по-прежнему считаете, что я недо-стоин быть посвященным в ваши тайны?
– Вы ошибаетесь! – выкрикнул Хирт. – Если бы вы были не-достойным, я не отвел бы вас в Храм и не показал Великого Об-ряда! Дело совсем в другом! Вы не понимаете того, что видите, а не понимаете потому, что не верите!
Звон бьющегося стекла заставил его умолкнуть на полу-слове. Хирт попытался было поймать взгляд контрразведчи-ка, но темные очки защищали Гегеля не хуже рыцарского шлема.
– Разумеется, верю, – мягко сказал Эрвин. – Верю в то, что вижу. А вижу я следующее: вы со своим сумасшедшим Вайсто-ром отлично тратите на совершенно безумные проекты реаль-ные, живые деньги. Деньги германской нации. И не в мирное время, заметьте, а в тяжелую для Рейха годину, когда на счету каждый пфенниг. А это пахнет саботажем, мой дорогой доктор. В лучшем случае.
– Рейхсфюрер не позволит... – начал Хирт, но Гегель поднял палец, и доктор замолчал.
– Что вы скажете, если РСХА начнет проверку деятельности Аненербе? Обычную, бухгалтерскую, у нас ведь тоже есть бух-галтеры. Как насчет небольшого аудита, а, доктор? Я вполне могу вам это устроить. И устрою, клянусь Богом!
– Делайте, что хотите, – сказал Хирт безучастно. – Вы меня не слышите. Я не отказываюсь выполнить вашу просьбу, я просто не могу это сделать, потому что вы не готовы поверить...
– Экий же вы зануда, доктор, – вздохнул Гегель, подошел к стальному ящику и приготовился вырвать из трансформатора кабель.
– Не смейте!
Крик Хирта был похож на визг раненого зайца.
– Это уникальный экземпляр! Вы не можете погубить его!
– Это почему же? Вы же самисказали – «делайте, что хоти-те».
Оберштурмбаннфюрер рванул кабель на себя. Заискрило, пахнуло паленой резиной. Трансформатор взвыл на низкой ноте и вдруг заглох.
– Крышка как открывается? – буднично спросил Гегель. Хирт был похож на соляной столб. Ждать от него вразуми-
тельного ответа явно не приходилось.
Оберштурмбаннфюрер обошел ящик, приглядываясь. Крыш-ка откидывалась двумя мощными пружинами, для чего следо-вало отжать вверх два стальных рычажка. Гегель примерился и положил руки на рычаги.
– Ну, доктор? – спросил он, оглянувшись через плечо. – Не передумали?
– Пожалуйста, – умоляюще прошептал Хирт. – Не делайте этого!
Гегель щелкнул рычажками. Стеклянная крышка откинулась.
Контрразведчику физически ощутил ползущий изнутри хо-лод. Раздалось неприятное шипение – изморозь, что покрывала внутренние стенки ящика, таяла на глазах. Седая борода ле-гионера почернела за несколько мгновений.
«Сколько же там было градусов?» – подумал Гегель, но док-тора спрашивать не стал.
– Что вы наделали, – тихо пробормотал Хирт. – Столько тру-дов, столько трудов...
– Сами виноваты, доктор. Надо быть посговорчивей.
Эрвин не мог оторвать взгляда от римлянина. Тот оттаивал так стремительно, будто жарился на горячей сковороде. Пре-одолевая отвращение, Гегель сунул в ящик руку и вздрогнул – его металлические стенки действительно излучали тепло.
– Вы включили аварийную систему разморозки, – безучаст-но сообщил Хирт. – Теперь процесс пойдет очень быстро.
– Надеюсь, этот древний итальянец действительно для вас что-то значил, – сказал Гегель. – Ненавижу тратить силы впу-стую.
– Хорошо, – Хирт опустил голову, ссутулил плечи и, споты-каясь, словно незрячий, пошел к стоявшему у стены креслу. – Считайте, вы своего добились. Я расскажу вам все, что вы хо-тели узнать.
– Вот это другой разговор, доктор. Я внимательно вас слу-шаю...
Странный звук, раздавшийся за спиной Гегеля, заставил его обернуться.
Легионер смотрел на него широко открытыми глазами.
– Черт, – пробормотал Гегель. – Как это возможно? Римлянин, в котором минуту назад жизни было не больше,
чем в куске замороженной трески, пытался сесть в своем ящи-ке. Руки с черными потрескавшимися ногтями хватались за стальные стенки.
Глаза, в которых не было радужки – одни огромные расши-ренные зрачки – с безумной тоской смотрели на оберштурм-баннфюрера.
– In Silva Nigra, – проговорил хриплый, надтреснутый голос.
– In sacra Silva Nigra2...
– Он живой? – крикнул Гегель.
Хирт часто закивал головой.
– Я же говорил вам – это самый удачный наш экземпляр. Ожившее и одушевленное тело... Конечно же, он живой...
2 В Черном Лесу... в проклятом Черном Лесу... (лат.)
– Заперты, – бормотал между тем человек в ящике, – заперты лесами и болотами, попавшие в западню... они были перебиты теми, кого прежде убивали, как скот, так что жизнь их и смерть зависели от гнева или от сострадания варваров...
– Он рассказывает о гибели своего легиона, – пояснил Хирт. – Римляне попали в засаду...
– Я учился в университете и знаю латынь, – перебил его Ге-гель.
– Посреди поля белели скелеты, где одинокие, где навален-ные грудами, смотря по тому, бежали ли воины, или оказыва-ли сопротивление... были здесь и обломки оружия, и конские кости, и человеческие черепа, пригвожденные к древесным стволам... Стояли жертвенники, у которых варвары принесли в жертву трибунов и центурионов первых центурий...
– Что случилось с тобой? – крикнул Хирт по-латыни. – Что случилось с тобой, легионер?
Римлянин продолжал вылезать из ящика, но это получалось
0унего плохо – мышцы не слушались, руки беспомощно скольз-или по гладкому металлу. Но он по-прежнему не отрывал взгля-да от Гегеля и продолжал монотонно бубнить:
– Вар и его полководцы приняли печальное, но продиктован-ное необходимостью решение заколоться собственными меча-ми из страха перед тем, что их живыми возьмут в плен или что они погибнут от руки ненавистных врагов... Когда это стало из-вестно, то все перестали обороняться, даже те, кто еще имел для этого достаточно сил. Одни последовали примеру своего вождя, а другие, бросив свое оружие, дали себя убить перво-му попавшемуся врагу, так как никто, даже если бы он этого хотел, не мог подумать о бегстве...
Рука его подогнулась и он тяжело упал в ящик, стукнувшись затылком о металл.
– Имя! – заорал Хирт, подскакивая к ящику. – Твое имя, ле-гионер!
– Мое имя Виктор, – глухо донеслось из ящика. – Виктор...
Меня принесли убили на жертвеннике. Принесли в жертву. Я не хотел умирать...
– Проклятье! – Хирт в ярости ударил кулаком по стенке ящи-ка. – Вы все испортили, Гегель!
Оберштурмбаннфюрер подошел и заглянул в ящик. С лицом римлянина происходили странные вещи. Оно растекалось на глазах, как будто бы плавился лед. Дернулась и отвисла челюсть, демонстрируя почерневшие зубы. Из легких легионера вырва-лось странное шипение. Пальцы, только что мертвой хваткой вцепившиеся в край ящика, безвольно разжались – белые ко-сти проткнули расползавшуюся, как гнилое тряпье, кожу.
– Он уходит! – прыгающим голосом проговорил Хирт. – Ухо-дит! Это вы во всем виноваты!
Гегель не ответил. Он стоял и смотрел, как тело легионера Виктора превращается в бесформенную кучу стремительно разлагающейся плоти.
Глава вторая
Птица-синица
Подмосковье, июль 1942 года
– Лев Николаевич, вы должны остановить войну.
Кто-то огромный и невидимый шептал эти слова на ухо Гуми-леву. Темное облако, из которого исходил шепот, пронизывали багровые прожилки, похожие на вены с огненной кровью.
Гумилев шагнул в это облако, ожидая, что сейчас его лицо обожгут пылающие нити, но за клубящейся завесой была толь-ко пустота. Он почувствовал, что проваливается в бездонную пропасть, дернулся... и проснулся.
Фосфоресцирующие стрелки часов показывали половину четвертого утра. На улице было еще темно, но небесная ла-дья солнечного бога Ра уже взмывала в небо над Уралом. В Норильсклаге начинался очередной рабочий день. «Как там Томаш?» – некстати подумал Лев, и понял, что больше уже не заснет.
Последние две недели он пытался возвести стену между сво-ей нынешней жизнью и недавними, столь свежими лагерными воспоминаниями, и порой ему казалось, что ему это удается. Однако три года, проведенные в лагере, были слишком тяже-лым грузом, чтобы сбросить его с плеч в одно мгновение. Даже если это и получилось бы, шрамы на плечах от впивавшихся в тело лямок зажили бы еще не скоро.
Лагерь в его голове был как подкожный нарыв: незаметный для окружающих, он постоянно ныл, болел, а еще невыносимо чесался, так что хотелось уже разодрать его, а лучше – выре-зать остро отточенным скальпелем.
Жаркий, прогретый солнцем июль не мог растопить темный кусок льда, вмороженный в сердце жестокими метелями Тай-мыра. Когда зиму за зимой ты живешь там, где минус шесть-десят, в ласковое лето и васильковые поля над сонной рекой верится с трудом.
Если бы Гумилев попал в любимую им среднеазиатскую пу-стыню с резкими перепадами между дневным зноем и ночным холодком, шок был бы не так велик. Но тут, в разомлевшем от июльской жары Подмосковье, можно было выйти ночью на террасу в одних трусах – и долго стоять, ощущая голой кожей теплый ветерок. И чувствовать себя сбежавшим из замерзшего ада грешником. Кого там Данте помещал в последний круг сво-ей преисподней, в ледяное озеро Коцит? Предателей?
Он, Лев Гумилев, вроде бы никого не предал. Ему предложи-ли свободу, не требуя ничего взамен – и он согласился. А кто бы отказался на его месте?
0Ивсе же покоя в душе не было. «Не требуя ничего взамен»
– лукавство, самообман. «Вы должны остановить войну, Лев Николаевич» – вот что от него потребовали, и вот на что он от-ветил согласием, хотя и знал, что это невозможно. «Вы должны поднять гору Эверест!» «Вы должны превратиться в голубя и взлететь на колокольню Ивана Великого!» Есть, товарищ капи-тан! Разрешите выполнять, товарищ капитан?
Впрочем, товарищ капитан и сам не знал, каким образом быв-ший ЗК Норильсклага будет выполнять поставленную перед ним задачу. Всю дорогу до Москвы Лев пытался разговорить его, но капитан Шибанов лишь отшучивался и переводил бесе-ду на другую тему. На аэродроме они расстались: Шибанов сдал Льва низенькому полному кавказцу, потевшему в мешковатом траурного цвета костюме, сел на мотоцикл и укатил, обдав на прощанье синим бензиновым выхлопом. Кавказец Льву пред-ставляться не стал, молча махнул пухлой ладонью в сторону автомобиля – садись, мол.
В недрах черного ЗИС-101 со шторками на окнах пахло таба-ком и офицерским одеколоном. С обоих боков Льва стиснули молчаливые мужики в штатском, но с лицами прапорщиков. Обстановка явно не располагала к разговорам, и Гумилев счел за лучшее воздержаться от вопросов.
Ехали долго. У Льва затекли зажатые штатскими руки. На-конец, машина остановилась, и траурный кавказец, сидевший впереди, обернулся к Гумилеву.
– Сейчас с тобой говорить будут, – сказал он с сильным ак-центом. – Отвечай четко, только по делу и только правду. Если будешь юлить...
Он скорчил брезгливую гримасу и замолчал. Прапорщики синхронно открыли дверцы и вылезли из машины. В салоне ЗИСа сразу стало просторно.
Гумилева привезли на какую-то дачу. Высокие сосны качались
0внеправдоподобно голубом небе – он уже и забыл, что у неба бы-вает такой цвет. В траве стрекотали кузнечики, в кустах тенькали жизнерадостные пичужки. Сама дача была двухэтажной, в псев-доклассическом стиле, с тяжелым фронтоном и узкими, похожи-ми на бойницы окнами. К дому вела посыпанная крупным грави-ем дорожка. Кавказец, на ходу снимая брезгливо-высокомерную маску и быстро натягивая почтительно-угодливую, мелкими шажками засеменил по ней к дверям. Льву он напоминал похо-ронного агента из прошлых времен.
– Пошел, – равнодушно сказал Гумилеву один из прапорщи-ков.
На крыльце показался человек – плотный, с крупной головой с большими залысинами, в круглых очках на хищном мясистом носу. Лев узнал его сразу же – это был Лаврентий Павлович Берия, нарком внутренних дел. «Похоронный агент» подскочил, начал что-то объяснять – Берия отстранил его ленивым жестом руки.
Гумилев шел к нему навстречу, с интересом разглядывая сильное, похожее на римские скульптурные портреты времен
Империи, лицо. Не дойдя пяти шагов, он остановился и по ла-герной привычке убрал руки за спину.
– Гумилев? – спросил Берия.
– Так точно, товарищ... – тут Лев запнулся, потому что ЗК не имел права произносить это слово. С другой стороны, обра-щаться к Берия «гражданин начальник» тоже было довольно глупо. В конце концов, решив, что с сегодняшнего утра он уже свободный человек, Лев продолжил:
– Товарищ народный комиссар внутренних дел.
Берия усмехнулся, оценив происходившую в собеседнике внутреннюю борьбу.
– Это хорошо.
Непонятно только, что хорошо. Что Гумилев? Что не побоял-ся и назвал его «товарищем»?
– Знаешь, зачем тебя из лагеря вытащили?
Опять ловушка. Что тут ответишь? «Никак нет?» Ну и отправ-ляйся обратно. «Так точно!» Ну, доложи, в таком случае.
– В общих чертах, товарищ народный комиссар внутренних дел. Берия сморщился, а похоронный агент сделал страшные гла-за. Видимо, именно это он и имел в виду, когда предупреждал,
чтобы Гумилев не смел юлить. Лев решил исправить ошибку.
– Товарищ капитан сказал, что я должен остановить войну. Но не уточнил, каким образом.
Берия расхохотался.
– А ты ждал, что он тебе тут же все расскажет? Артист! Гумилев терпеливо ждал, когда иссякнет приступ началь-
ственного веселья. Берия отсмеялся, снял очки, протер их мяг-кой тряпочкой и водрузил назад.
– Ты знаешь что-нибудь о предметах, изображающих различ-ных зверей? Предметах, изготовленных из металла, похожего на серебро?
К такому вопросу Лев был готов.
– Я нашел один такой предмет в Туркестане. Это была фигур-ка попугая.
Глаза-маслины за круглыми стеклышками цепко прищури-лись.
– У него были какие-нибудь особые свойства, у этого Попугая?
– Да, товарищ народный комиссар. Когда я носил его с собой,
0ямог понимать любые языки и свободно говорил на них.
– Где он сейчас?
– Не знаю. Его отобрали у меня при аресте. Это было семь лет назад.
Берия опять досадливо поморщился.
– Что ты знаешь о других похожих предметах?
– Ничего, товарищ народный комиссар.
– Ничего?
В вопросе явно слышалась угроза. Лев понял, что вновь до-пустил ошибку.
– Почти ничего. Я, конечно, заинтересовался свойствами предмета и стал искать в источниках сведения о подобных ар-тефактах. Кое-что я нашел, но это легенды... сказки.
– Что за легенды? – Берия смотрел на него, не отрываясь.
– У меркитов... это такой народ монгольского корня... есть легенда, что Чингисхану помогал Железный Волк, зашитый в подкладку его шапки. Якобы этот Волк делал своего хозяина непобедимым в бою. Но меркиты ненавидят Чингисхана, ведь он истребил их племя почти до последнего человека. Может быть, это просто попытка оправдать собственное поражение...
– Если бы он действительно истребил их до последнего че-ловека, – в голосе Берии появилась непонятная задумчивость,
– то сказки рассказывать было бы некому.
– Кое-кто все же уцелел. Потомки меркитов смешались с кал-мыками...
– С калмыками? – взгляд наркома стал жестким. – Ты ничего не путаешь?
– Тотемное животное калмыков – волк, – ответил Гумилев.
– Но два клана, ведущие свое происхождение от меркитов, ни-когда не поклонялись волку.
– И где сейчас этот Железный Волк?
– Видимо, похоронен вместе с Чингисханом. Гробницу ищут много веков, но она слишком хорошо спрятана. Гово-рят, Чингисхан приказал убить всех, кто строил усыпаль-ницу, а саму ее повелел засыпать землей. Потом специаль-ный отряд воинов порубил и заколол тех, кто расправился со строителями. Третий отряд расстрелял мечников из луков. Лучников отравили на обратном пути. Что случилось с отра-вителями, не знает никто; тайна могилы Чингисхана скрыта надежно.
Берия одобрительно покивал.
– Предусмотрительный был человек. Это все, что тебе уда-лось узнать?
– Нет, – поколебавшись, ответил Лев. – Я нашел упоминания о существовании древнего манускрипта, озаглавленного «О вла-дельцах артефакций и Царстве Божием», авторство которого приписывают чуть ли не Блаженному Августину. В этом трак-тате почти наверняка имеются истории о волшебных предме-тах. К сожалению, он недоступен, так как хранится в библио-теке Ватикана.
– Точно больше ничего не можешь мне рассказать? – прищу-рился Берия. – А про карту?
– Карту, которую я нашел вместе с Попугаем? Она была за-шифрована, и я не смог подобрать ключа к тайнописи.
Нарком презрительно фыркнул.
– Но хоть какое место было изображено на этой карте, ты по-нял?
Гумилев внезапно обнаружил, что вспотел – не от жары, в тени сосен было прохладно – а от физического ощущения же-стокой силы, исходившей от собеседника.
– Мне кажется, это было Закавказье. Южный берег Каспия, Арарат, возможно, северный Иран.
Где-то в глубине дома зазвонил телефон.
– Ладно, – сказал нарком, поворачиваясь к похоронному аген-ту. – Рафаэль, отвезешь товарища Гумилева на базу. Выдать ему одежду и накормить.
И, не дожидаясь ответа, исчез в дверях.
– Пойдемте, Лев Николаевич, – перемена в поведении похо-ронного агента была поразительной. Он стал улыбчив, любе-зен и доброжелателен. – Сейчас я отвезу вас в одно чудесное местечко.
Дальше ехали уже без прапорщиков, которых агент отпустил слабым манием руки. Доверие к Гумилеву возросло настолько, что были подняты шторки на окнах машины, и Лев смог полюбо-ваться пролетающими за стеклом пейзажами. Лес, речка, распа-ханное поле, снова лес, пологие, поросшие люпином холмы, бле-стящая гладь озера, полуразрушенная церквушка, покосившиеся заборы, старые, вросшие в землю домики... ЗИС проехал по раз-долбанному бомбежкой, но починенному на скорую руку мосту – под колесами грохотали плохо закрепленные доски. Кроме этого моста, ни одного знака, свидетельствующего о том, что страна ведет тяжелейшую, смертельную войну, Гумилев не увидел.
С бетонки свернули на уходящую в поля грунтовку. Грун-товка нырнула в лес, попетляла между поросшими ельником холмами, и, наконец, уперлась в крашенные зеленой краской ворота с большими красными звездами.
Шофер дал гудок. Появился красноармеец с винтовкой, подо-шел к машине, отдал честь. Внимательно изучил протянутые документы, заглянул в салон и долго рассматривал Гумилева. Потом широко улыбнулся и снова козырнул.
– Проезжайте, товарищ полковник!
Кто ж тут из нас полковник? – подумал Лев. Сам он был, что называется, «рядовой необученный». Шофер вряд ли тянул
выше сержанта. Оставался только похоронный агент, которого Берия назвал Рафаэлем.
Ворота раскрылись, и ЗИС медленно вкатился на территорию базы.
Официально база именовалась «С-212». Буква «С» означала «специальная», однако весь личный состав называл базу не ина-че, как «Синица» или «Синичка». Здесь действительно было мно-го этих птах, они весело сновали по кустам и то и дело задорно перекликались друг с другом: «ци-фи», «ци-ци-фи». Пара синиц обитала неподалеку от домика, в котором поселили Гумилева. По утрам они слетали к открытой форточке, и деловито стуча-ли клювиками по фанерной дощечке кормушки. Это была при-думка Василия: по вечерам он крошил туда столовский хлеб, не доеденный за ужином. В комнату птицы не залетали – боялись, но по карнизу расхаживали, как по тротуару. Василий предпо-лагал, что это муж и жена, и называл их Иван и Марья.
Когда Гумилев, разомлевший от сытного ужина (щи с косточ-кой, гречневая каша с луком, компот – последний раз он ел так три года назад), получил у лысого каптенармуса комплект но-венькой военной формы и яловые сапоги и перешагнул порог своего нового жилища, ему показалось, что он попал в сказку. Домик был одноэтажный, на четыре комнаты, с большой от-крытой террасой, откуда открывался вид на тихую реку, над которой нависали купы плакучих ив. Комнаты были одинако-вые, в каждой стояли четыре панцирные кровати, четыре же прикроватные тумбочки и один платяной шкаф. Умывальники находились во дворе, под раскидистой липой. Восемь «мойдо-дыров» над жестяными раковинами, при каждом – брусок хо-зяйственного мыла и кусок пемзы.