— По молодости лет, — с грустью вздохнул помощник. — Весна, комсомол и любовь. Все мы в те годы норовили девок портить.
— С водителями забияк встречался?
— Непременно. Михаил Трошин — водитель Калача, как водится, на стороне своего шефа. Сообщил, что Слипчук первым затеял драку, поцарапал майору лицо и нос и тот вынужден был обороняться. Поведение водителя Слипчука мне показалось странным.
— В чем именно?
— Буром попер против Александра Петровича. Заявил о том, что тот выпил в ресторане «Старая крепость» более двухсот граммов коньяка и при встрече с Калачом первым полез в драку, поцарапал майору лицо и нос. В общем, слово в слово, будто под копирку, повторил показания Трошина. Я уверен, что Калач, обладая опытом оперативной работы, успел их проинструктировать. Скорее всего, склонил Цыгейку на свою сторону, посулив должность, блага или, напротив, шантажировал, угрожал и тот сдался.
— На лице Калача есть следы насилия?
— Нет, успели сойти.
Макарец, напустив на лицо суровость, спросил:
— Против кого будем заводить персональное дело?
Пристально поглядел на Льва Ароновича. Тот медлил с ответом и после паузы произнес:
— Зачем?
— Как это зачем? Мы обязаны жестко реагировать на инцидент другим коммунистам в назидание. А то ведь одни возомнят себя Казанова, а другие — Отелло или Робином Гудом. Иначе не удастся пресечь мордобои, поножовщину.
— Виктор Сергеевич, скандал надо замять, спустить на тормозах, пока не получил широкий резонанс, — посоветовал помощник. — Если информация дойдет до ЦК партии, до генсека, то Леонид Ильич поручит Суслову и Пельше разобраться. Эти аксакалы раздуют кадило, что нам не поздоровится. Вороньем слетятся журналисты из Москвы, в том числе из «Правды» в погоне за сенсацией, жареными фактами, пострадает ваша репутация. Зачем нам эти осложнения и дурная слава?
— Резонанс, репутация? — Макарец призадумался. — Дурная слава нам не нужна.
— Будь у нас рядовая область, как та же Житомирская, Херсонская, Тернопольская, а ведь Крым— всесоюзная здравница, летняя резиденция генсека и членов Политбюро. Едва в мае-июне прогреется море, весь политический бомонд, как перелетные птицы, слетаются на южный берег в Ялту, Алушту, Симеиз, Алупку…Это повелось еще с вояжа императрицы Екатерины Второй и других самодержцев, в том числе последнего царя из династии Романовых Николая Второго, облюбовавшего Ливадийский дворец, откуда совершл прогулки по царской тропе…
— Лева, ты осторожнее с такими сравнениями, аллегориями. Могут возникнуть неприятности. Получается, что генеральный секретарь ЦК КПСС и члены Политбюро мало, чем отличаются от царствующих персон, —предостерег Макарец. — А насчет инцидента, Пожалуй, ты прав, надо взвесить все «за» и «против», чтобы не ударило бумерангом. Злопыхатели, сексоты могут «наверх» настучать по линии КГБ или комиссии партийного контроля. Как тогда будем выглядеть, какую нам дадут оценку? И на кофейной гуще гадать не надо, пропесочат по полной программе за укрывательство негативных фактов.
— Вполне вероятно, но риск — благородное дело, — напомнил Гнедой. — В случае утечки информации объясним свою позицию, мол, решили разобраться на месте, чтобы не отвлекать ЦК от важных дел. Покаемся, а повинную голову меч не сечет.
—Лев Аронович, тебе бы дипломатом работать, чтобы нашим идейным врагам мозги пудрить, — польстил первый секретарь.
—Не откажусь, походатайствуйте перед главой МИДа Громыко, вы ведь с ним часто пересекаетесь в ЦК.
—Твои мудрые советы мне самому нужны. За усердие в выполнении деликатных поручений летом вместе с семьей отдохнешь в санатории ЦК КПСС «Россия», что вблизи Ливадии.
— Премного благодарен, но я предпочел бы санаторий «Южный».
— Высоко замахнулся. Даже мне не просто получить туда путевку, — признался Виктор Сергеевич. — Этот санаторий предназначен для членов Политбюро и руководителей коммунистических и рабочих партий стран социалистического лагеря и «третьего мира». Мы еще не доросли до их статуса. Будем довольствовать тем, что положено по рангу.
Лоснящееся жиром лицо Гнедого расплылось в лукавой улыбке.
— Назавтра к семнадцати часам вызови ко мне на ковер Калача, Слипчука и генерала Добрича, — велел Макарец.
— Слипчук нетранспортабелен.
—Тогда Добрича и Калача, снимем с них стружку, — строго произнес первый секретарь обкома. — О нашем компромиссном решении ни слова. Подержим их в напряжении, чтобы глубоко прочувствовали и осознали драматизм ситуации и негативные последствия.
Размолвка и отчуждение
— Вячеслав, Слава, по поселку ползут слухи о том, что ты жестоко избил Слипчука? — вечером после ужина, вроде между прочим, толи спросила, толи сообщила Лариса Юрьевна. — Мне скоро с расспросами о подробностях проходу не дадут. Это правда или очередная клевета, чтобы опорочить твое и мое имена, запятнать репутацию?
— Так уж и слухи? А может он тебе сам поплакался в жилетку, чтобы пожалела, утешила и обогрела? — резко отозвался Калач.
— Вячеслав, я тебе уже не один раз говорила, что у меня с Александром Петровичем сугубо деловые отношения. И лишь потому, что я заведую не свинофермой или птичником, а отделом культуры исполкома, то есть той сферой, которую он курирует. Это же ясно, как божий день. Без этого общения невозможно провести сколь-нибудь общественно значимое культурное мероприятие. Необходимы согласование, одобрение и поддержка отдела пропаганды и агитации, художественного совета. У нас, кто рулевой в стране? Партия. Вот я и держу на нее равнение.
— Лучше бы ты занималась свиньями и курами, чтобы этот пижон-карьерист не ошивался возле тебя, как кот возле сметаны или оса возле меда, — хмуро произнес супруг. — Ты поднаторела в риторике и казуистике, умеешь выйти сухой из воды. Говоришь, что у вас сугубо деловые отношения. Но он тебе уделяет больше внимания, чем другим женщинам. Постоянно выделяет среди других и не скупится на поощрения и подарки? А тебе это льстит, возвеличивает на фоне коллег. Не за красивые же глаза оказывает знаки чрезмерно повышенного внимания?
— Я не страдаю звездной болезнью и тщеславием, а просто добросовестно выполняю свою работу, — ответила Лариса. — То, что меня поощряют и награждают, то не от меня зависит. Не могу же я запретить, да и глупо отказываться от сувениров и других презентов. В жизни не так уж много маленьких радостей, сплошная монотонность и серость.
— Что же прикажешь тебя постоянно развлекать? Ты же понимаешь, какая у меня напряженная работа, что на личную семейную жизнь не остается времени.
— Хотя бы иногда вспоминал, что у тебя, кроме милиции, есть жена.
— Вот я и вспомнил. И насчет слухов, как говорится, нет дыма без огня. Получил твой ухажер по заслугам, чтобы не лип к тебе, как банный лист, — продолжил он. — Можешь навестить своего Ромео в больнице. Это для него будет подобно бальзаму, элексиру молодости. Быстрее выздоровеет, а то ведь есть риск остаться калекой и остаток дней провести в инвалидной коляске.
— Не злорадствуй. Горе, беда имеют, словно бумеранг, свойства возвращаться к тому, кто их совершил по отношению к другому человеку.
— Мистика, суеверие, бабушкины сказки.
— Что же ты наделал? — Лариса в отчаянии обхватила голову руками. Тебя за нанесение телесных повреждений, тем более должностному лицу такого ранга, могут арестовать, уволить из органов и осудить к лишению свободы на длительный срок.
— Ты не меня, а его сейчас пожалела. Я это почувствовал кожей. Может дело у вас слишком далеко зашло и он успел обрюхатить?
—Не смей меня порочить, — с обидой возразила супруга. — У нас с Александром Петровичем не было и никогда не будет близких отношений. Он не в моем вкусе.
— А как же любовные письма с признаниями: «дорогая, милая, нежная Лариса…»?
— Они остались безответными, как в стихотворении Есенина «Сукин сын», хотя в отличие от героини, я их прочла. Обычный флирт и не более, желание понравиться и покорить. Он со многими женщинами себя так ведет. Ты ведь тоже неравнодушен к молодым и стройным красоткам. Но я к твоим страстям, капризам и прихотям терпима. Не впадаю в истерику, не закатываю скандалы, потому, что понимаю, что мужчина по своей природе — самец, охотник.
— Лариса, во-первых, на баб у меня нет времени, а во-вторых, если я кому-то и симпатизирую, то не перехожу границы приличия, — возразил он. — Твой Слипчук возомнил себя боссом, большой шишкой, для которого не существует запретов. Вот я его и опустил с небес на грешную землю. И то, что посадка для него оказалась слишком жесткой, сам и виноват.
— Слава, ты неисправимый ревнивец и эгоист. Вместо того, чтобы испытывать гордость за то, что твоя жена нравится другим, а не распускать руки. Что же теперь будет? Тебя уволят, исключат из партии? Это крах.
— Не паникуй. Исход конфликта зависит от того, подаст ли бабник заявление в прокуратуру или решит не обострять ситуацию?
— Лучше наведайся к Александру Петровичу в больницу, покайся, скажи, что погорячился, мол, поверил клевете. Я уверена, что он не кровожадный и простит, — взмолилась супруга.
— Ты в своем уме? Ни в коем разе. Он это расценит, как мою слабость, и, даже трусость, признание вины и страх за последствия. Нет, нет и нет! — твердо произнес он.
— В таком случае, ради спасения нашей семьи, а сама с ним встречусь и попрошу проявить к тебе снисходительность, — столь же твердо сообщила она.
— Запрещаю! Он же обязательно потребует от тебя плату. Сама понимаешь, какую. Этот инцидент не стоит такой жертвы. Лариса, не суетись. Были в жизни ситуации и сложнее. Переживем и эту. Здоровьем, умом и силой я не обижен, голова на месте, руки-ноги целы, а работа всегда найдется. К счастью, в стране нет безработицы, бродяг, попрошаек и тунеядцев устраиваем без проблем или по статье 214 УК отправляем на «химию» и другие стройки народного хозяйства. Подамся в адвокатуру. Опытные защитники на гонорарах зарабатывают больше начальника милиции и никто им голову не морочит за криминогенную обстановку. Зато теперь никто из сексуально озабоченных мужланов-бабников не сунется к тебе с непристойными предложениями.
— Ты ведешь себя, как собственник, хозяин гарема. Я ведь не прислуга, не кухарка, а личность с характером и женскими слабостями. Ведь женщине, как и кошке, доброе слово приятно Вспомни, когда ты мне дарил духи?
— На день рождения и 8 Марта.
— Вот именно. Но это всего лишь два дня из 365 в году.
— Виноват, но ты же знаешь, какая у меня служба, рабочий день не нормирован. Совершенно нет времени бегать по цветочным рынкам и магазинам.
— Вспомни, когда мы с тобой были на концерте или в театре?
— 10 ноября в День советской милиции на концертах солистов Крымской госфилармонии Софии Ротару и Юрия Богатикова.
— У тебя совершенно нет времени на жену и детей. При живом муже я чувствую себя соломенной вдовой. А вот Александр Петрович, даже при его ответственной партийной работе, выкраивает время на театры, музеи, концерты и другие культурные мероприятия.
— Да, у него свободного времени, хоть отбавляй, — вспылил Калач. — Языком болтать – не землю пахать, а демагогию разводить – не бандитов ловить, постоянно рискуя здоровьем и жизнью.
— У тебя для задержания преступников есть подчиненные, личный состав, работники угрозыска, следователи, кинолог с овчаркой…
— Что же мне, по-твоему, отсиживаться в окопах и кустах, когда другие рискуют жизнью?
— Но и лезть на рожон не следует. Надо думать обо мне и детях. Кто о нас позаботиться в случае трагедии?
«Если бы у нее был роман со Слипчуком, то она бы так не тревожилась о будущем, о моей безопасности и здоровье, ведь недаром подмечено: «какая грустная жена не мечтает стать веселой вдовой», — подумал майор, окинув взглядом ее стройную, изящную фигуру. Лариса Юрьевна стояла у освещенного заходящим солнцем окна. «Все-таки замечательная у меня жена. А то, что мужики провожают ее взглядами, так созерцать красоту никому не запретишь. Главное, чтобы их симпатии и вожделения не преступали границы дозволенного. Любовные письма Слипчука, если они остаются безответными, еще не факт их интимной близости. Как говорится, не пойман – не вор, — продолжил он размышления. — Возможно, я действительно, поторопился, наломал дров со столь грубым выяснением отношений. Все-таки он не рядовой гражданин, которого в отместку за домогательства к супруге, можно было бы для профилактики поместить в ИВС или медвытрезвитель. В масштабах района второй секретарь – большая шишка и сумеет отомстить по полной программе. Проступок, если конечно инкриминируют, как злостное хулиганство по статье 206 часть 3 УК, будет стоить мне увольнения из органов МВД, исключения из КПСС и осуждения на пять-шесть лет в ИТК строгого режима без отсрочки исполнения приговора. Это – катастрофа».
— Слава, у меня тревожно на сердце, ноет и щемит, — призналась женщина, будто проникнув в сонм его мыслей. — Очень плохое предчувствие. Тебя могут арестовать?
— Вполне. Но не будем загадывать, утро вечера мудренее, — попытался ее утешить. — Уже поздно, погас закат, пошли отдыхать. Может это наша последняя ночь перед долгой разлукой. Подари мне свою нежность.
—Прости, но я не настроена, на сердце кошки скребут. Дай Бог, чтобы беды и неприятности прошли мимо.
— Ты все-таки жалеешь бабника.
—Глупо, дико после такого случая предаваться утехам. В тебе опять закипает лютая ревность, — с обидой промолвила Лариса. — Как ты не можешь понять, что Александр Петрович многим очаровательным, в том числе замужним, женщинам оказывает знаки внимания. Такой он любвеобильный человек. Другие мужчины относятся к его хобби терпимо, не конфликтуют, как ты.
— Он, что же, всем красоткам, как и тебе дарит французские духи «Шанель№5», «Опиум», «Дюна» и косметику? Это сколько же надо получать денег. Только матерый коррупционер, взяточник способен на такие затраты. Я поручу начальнику ОБХСС заняться этой персоной.
— Не знаю, дарит или нет? — ответила она. — Повремени со своим ОБХСС, не усугубляй ситуацию. Мы еще с одной проблемой не разобрались.
— Согласен. Но имей в виду, что принимая от него дорогие подарки, ты обрекаешь себя на зависимость и ответную благодарность. Сама знаешь, какой самый желанный подарок для мужчины, чего он от нее добивается. Знойного тела, интима. Это лишь глупцы считают, что «в СССР секса нет», откуда тогда младенцы берутся. Стоит, хотя бы один раз проявить слабость и ты окажешься его любовницей, по сути, наложницей и заложницей своей доверчивости и легкомыслия. В случае отказа, он станет угрожать и шантажировать. Не упоминай в моем присутствии его имени, и все, что подарил, золотой перстень, серьги, духи, косметику, немедленно возврати, чтобы в нашей квартире от него духу не было.
Она на это категоричное требование ничего не ответила, а супруг продолжил:
—Ты говоришь, что другие мужчины проявляют терпимость к тому, что он пристает к их женам. Проявляют лишь потому, что боятся его высокой должности и мести. Но тебя он теперь будет обходить десятой дорогой. А, если пропишут костыли или инвалидную коляску, то станет к бабам равнодушным, а значит неопасным.
— Только не будь циником. Любой человек, оказавшийся в беде, заслуживает помощи и сострадания. Это же в твоих интересах, чтобы Александр Петрович…
— Я просил не называть его имя, — прервал он.
…чтобы он быстрее выздоровел и встал на ноги, — закончила она предложение. — Лишь тогда удастся замять скандал, избежать наказание. Чем бы не завершилось эта история, нам придется отсюда уехать. Злопыхатели и завистники не дадут нам житья. Я не смогу свободно пройти по улице, не услышав проклятий и оскорблений.
— О перемене нашего места жительства позаботиться начальство. В их интересах, чтобы я и этот бабник находились подальше друг от друга. Либо его или же меня переведут в другой город или райцентр.
—Соглашайся на переезд, начнем жизнь с чистого листа, — попросила жена.
— От меня выбор уже не зависит, я человек подневольный, живу по приказам.
Несмотря на внешнее примирение, они все-таки ощутили отчужденности, словно между ними пробежала черная кошка. Брачное ложе осталось неразделенным, холодным, а ночь бессонной, обуреваемой тревожными ожиданиями.
Утром из райкома партии поступила телефонограмма о срочном вызове товарища В.Г. Калача к первому секретарю обкома партии товарищу В.С. Макарцу к 15.00.
Персоны в обкоме
Просторный, без учета комнаты отдыха и санузла кабинет первого секретаря обкома партии, площадью не менее 30 квадратных метров, был расположен на втором этаже пятиэтажного здания, почти в центральной части Симферополя. Впоследствии, когда на улице Карла Маркса, 18, было возведено шестиэтажное здание в архитектурной форме шестигранника, метко названное «пентагоном», обком (реском) партии справил новоселье, а старое, еще сталинской постройки здание, отдали под краеведческий музей. Ныне в «пентагоне» обитает парламент — Государственный Совет Республики Крым.
Итак, окна в кабинете секретаря обкома были защищены от яркого солнечного света новинкой того времени — серебристо-белого цвета жалюзи. Через них проникал ровный и мягкий свет, создающий благоприятные условия для работы и размышлений над задачами и проблемами строительства развитого социализма, а затем и коммунизма. У тыльной стороны, примыкающей к комнате отдыха, стоял массивный письменный стол с прибором, настольной лампой и материалами для текущих дел. Посредине помещения длинный полированный стол и по его сторонам ряды мягких стульев, предназначенных для заседаний и совещаний. У правой, противоположной от окон, книжные шкафы с томами полного собрания сочинений В. И. Ленина, трудами К. Маркса, Ф. Энгельса, несколькими книгами «Ленинским курсом» и брошюрами «Малая земля», «Возрождение», «Целина» Л. Брежнева, М. Суслова, В. Щербицкого, других членов Политбюро, материалы съездов КПСС, КПУ, партийных конференций и пленумов, другие издания общественно-политической литературы.
Под потолком в центре лепного орнамента бронзовая люстра со светильниками, на паркетном полу мягкий ворсистый палас умиротворяющего зеленого цвета. На приставном столе гирлянда разноцветных телефонных аппаратов. А над кожаным креслом портреты Ленина и Брежнева в маршальском мундире с четырьмя золотыми звездами героя.
За столом, на котором лежали папки с оперативной информацией и несколько свежих номеров газет «Правда», «Известия», «Труд», «Крымская правда» и журнал «Коммунист», восседал хозяин кабинета — Макарец. Лет пятидесяти от роду, выше среднего роста, плотного телосложения, с благородными, можно сказать, аристократическими чертами лица с высоким лбом.
— Виктор Сергеевич, в приемной товарищи Добрич и Калач. Вы назначили им встречу на 15.00, — сообщила секретарь-машинистка.
— Пригласите, — велел он. Спустя несколько секунд дверь отворилась, в кабинет вошли среднего роста, коренастый генерал-майор и высокий, статный, косая сажень в плечах, майор. Коваль взглянул на хозяина кабинета. Тот в темно-синем костюме-тройке, белой сорочке с галстуком и золотым зажимом с алой капелькой рубина, набычившись, сидел в кожаном кресле. Его мрачный вид не предвещал ничего хорошего.
— Здравия желаю, Виктор Сергеевич! — приветствовал Добрич.
— И вы, будьте здоровы! — сухо ответил Макарец и жестом пригласил. — Проходите поближе. Товарищ генерал, присядьте, а вы…
Первый секретарь метнул суровый взгляд в сторону офицера и промолвил:
— Язык не поворачивается назвать вас товарищем. Хоть и говорят, что в ногах правды нет, но постойте. Невелика шишка, еще успеете вволю насидеться…
Не ожидавший такой встречи Вячеслав Георгиевич опешил. А слова о том, что еще успеет насидеться, давали понять, что от сумы и от тюрьмы не следует зарекаться, что дело намного серьезнее и драматичнее, чем он предполагал. «Теперь от Макарца зависит, будет ли возбуждено уголовное дело по факту избиения Слипчука, суд и наказание за злостное хулиганство или умышленное причинение тяжких телесных повреждений, — с горечью подумал он.— Независимо от того, по какой их этих статей будут квалифицированы его действия. Наказания с лишением свободы не избежать». Майор с побледневшим лицом замер у торца длинного стола, а Добрич, смутившись, присел на стул
—Что же вы, Вячеслав Георгиевич, позорите высокое звание коммуниста и офицера советской милиции. Средь бела дня, как разбойник с большой дороги, устроили разборку? И с кем? С ответственным работником райкома партии, идеологом, почитай, вашим начальником по партийной линии? В здравом рассудке ли вы? На кого подняли руку и не просто руку, с жезлом? Это равнозначно нанесению удара ножом в спину или выстрелу из обреза. Стоило бы сорвать погоны, но велика честь. Не хочу мараться. Это сделают твои начальники, их у тебя много, начиная с министра МВД…
— Виктор Сергеевич, я все объясню, — вклинился он в шквал этих порицающих вопросов. — Я намеревался мирно без истерики поговорить со Слипчуком, но он проявил гонор, полез в драку, поцарапал мне щеку и разодрал нос. Хлынула кровь, я чуть не захлебнулся, — Калач указал на нос со следами ранения. — Конечно, у меня взыграла кровь. Не мог я струсить и дать деру. Какой бы я после этого был бы начальник милиции, ведь это происходило на глазах двоих водителей. Мой шофер Михаил Трошин готов подтвердить тот факт, что Александр Петрович первым перешел в рукопашный поединок…
— Не лги, у Слипчука не было причин для агрессии, — осадил майора Макарец.
— Александр Петрович пребывал под градусом, слабо контролировал свои действия, —возразил офицер. — Наверное. ему моча в голову ударила, решил покачать права, показать, кто в районе хозяин. Не на того напоролся.
— Это тебе, ревнивцу, моча в голову ударила! — повысил голос Виктор Сергеевич. Калач посчитал благоразумным изменить тактику и покаялся:
— Признаю свою вину, что не сдержался, эмоции, гнев меня захлестнули. Но тому есть веская причина. Александр Петрович, вместо того, чтобы заниматься идеологией, соблюдать моральный кодекс строителя коммунизма, создавать условия для укрепления семьи –ячейки общества, настойчиво приставал к моей жене Ларисе Юрьевне, склонял ее к интимной близости. Несмотря на предупреждения, продолжал ее преследовать любовными посланиями, соблазнял дорогими подарками…
— Он, что же разрушил ячейку или от вас ушла жена?
— Не ушла, но могла уйти, если бы я решительно не пресек его домогательства. Это же типичная аморалка, которая не красит облик и поведение коммуниста, тем более идеолога, обязанного служит нравственным примером для других.
— Вячеслав Георгиевич, это не вам судить, аморалка или знаки внимания, проявленные к вашей жене в рамках приличия, — одернул его Макарец.
— Слипчук грубо преступил эти рамки.
— А вы преступили закон. Полагаю, что знакомы с творчеством Шекспира, его гениальными трагедиями?
— Знаком, интересуюсь классической литературой и искусством, — отозвался майор, догадываясь, куда тот клонит и не ошибся
— Прочитайте еще раз трагедию о ревнивце Отелло и Дездемоне. Очень поучительное произведение.
«Они со Слипчуком, будто сговорились», — подумал Калач, а Макарец продолжил:
— Чрезмерная ревность— страшное чувство, оно ослепляет человека, лишает здравого разума. Вот и вас попутал этот бес.
— Александр Петрович меня спровоцировал. Посчитал, что коль он секретарь, то все позволено. Он и к другим красивым и молодым женщинам неравнодушен…
— А кто к ним равнодушен? — спросил секретарь обкома и сам же ответил — Разве, что импотент. Конечно, отношения должны строиться на взаимном уважении, любви, симпатиях и согласии. Если Слипчук был неприятен вашей супруге, навязчив, то почему она сама или вы, не сообщили в обком партии или областную партийную комиссию? Мы бы объективно во всем разобрались и конфликт не перерос бы в жестокое избиение.
— Поймите, я не желал никого вмешивать в свои семейные дела, чтобы кому не лень не полоскали постельное белье, — признался начальник милиции. — Поэтому и провел воспитательную акцию.
— Лариса Юрьевна об этом вас попросила? Может у них настоящая любовь? Мы не вправе вторгаться в их личную жизнь?
— У него и без нее хватает любовниц. Лариса — гордая, предпочитает самостоятельно решать возникшие проблемы.
—В таком случае, не было острой необходимости для «разбора полетов» со Слипчуком. После вашей «воспитательной акции» Александр Петрович, находится в столь тяжелом состоянии, что не смог приехать на эту встречу. А хотелось бы от него услышать оценку ваших действий. Но он, пока что нетранспортабельный. Если не будет улучшения, то вертолетом доставим в Симферополь или Киев. Неизвестно, к каким тяжелым последствиям приведут увечья. Тем не менее, моему помощнику Льву Ароновичу Гнедому, посетившему Слипчука в стационаре районной поликлиники, удалось взять у него объяснение. Пострадавший считает, что не было серьезных причин, лишь косвенные, для такого дикого выяснения отношений. По законам военного времени вам бы светил трибунал с вынесением высшей меры.
«Такие аналогии не сулят снисхождения, — подумал Калач. — Похоже, малой кровью отделаться не удастся. Хотя это и коробит, но придется покаяться, ведь повинную голову меч не сечет».
— Виктор Сергеевич, я полностью осознал свою вину, — опустив голову, произнес он. — Обещаю, что сделаю для себя выводы, исправлюсь. Готов понести наказание, но прошу оставить меня на службе в органах МВД, на любой должности.
— Поздно ты осознал. Сколько раз мне приходится слышать «виноват- исправлюсь», — посетовал он. — Это идентично поговорке о том, что зарекался кувшин по воду ходить. Ревность — чувство врожденное и только человек волевой с твердым характером способен его контролировать, иначе оставаться закоренелым холостяком.
Добрич, соблюдая субординацию, не вмешивался в диалог. Понимал, что скоро и самому предстоит держать ответ и поэтому обдумывал наиболее оптимальную тактику
После затянувшейся паузы, Макарец велел Калачу:
— Выйди-ка, подожди в приемной. Я поговорю с твоим доблестным генералом.
Вячеслав Георгиевич понял, что произнесенные с иронией, «доблестный генерал», лишь подчеркнули, что разговор будет нелицеприятным. «Перепадет из-за меня и генералу, — с огорчением подумал он. — Заварил кашу с этим любвеобильным бабником. Ни себе, ни другим нет покоя». Когда за майором закрылась тяжелая дубовая дверь, пристально глядя на Добрича, упрекнул:
— Алексей Павлович, почему о ЧП я узнаю не от тебя, а от генерала комитета госбезопасности? Решил не выносить сор из избы, чтобы не запятнать честь мундира?
— Виктор Сергеевич, я мне самому об этом инциденте доложили за полчаса до вашего вызова. Проверял достоверность информации и замешкался. Впредь обещаю оперативно информировать о резонансных происшествиях.
— Что будем делать с этим Отелло?
— Очень неприятный инцидент. Погорячился он и дал волю рукам. Не исключаю, что Слипчук по неосторожности или специально чем-то оскорбительно-обидным и унизительным его спровоцировал. Ну, и как говорится, сила есть ума не надо, потерял контроль. А ведь Калач перспективный работник. Жаль, если судьба и карьера пойдут под откос…
— Защищаешь свое ведомство, честь мундира? Логично. Я бы на твоем месте также бы поступил, — усмехнулся первый секретарь обкома.
— В защиту бездельника и неуча я бы слова не сказал, а у Калача настоящая милицейская хватка. Одни из лучших показателей в оперативно-розыскной и следственной деятельности, высокий процент раскрываемости преступлений, — привел аргументы Добрич в расчете на снисходительность Макарца, от решения которого теперь многое зависело в судьбе его подчиненного.
— Личность человека измеряешь цифрами, показателями, процентами. Наверное, позабыл, что партия осуществляет подбор кадров на руководящие должности, в том числе и в органы МВД, по политическим, деловым и моральным качествам, — напомнил Виктор Сергеевич. — А мораль, нравственность человека я ставлю во главу угла. Люди оценивают коммунистов, а тем более руководителей, по их поведению и поступкам. И тот факт, что твой «перспективный работник» на долгое время вывел из строя моего ответственного партработника, бойца идеологического фронта, тебя, наверное, не тревожит?
— Конечно, тревожит. Виктор Сергеевич, я, конечно, и сам от его проступка не в восторге. Думаю, что причиной является усталость, нервные перегрузки, вот и сорвал злость на Слипчуке, — с досадой произнес генерал-майор. — Категоричность, резкость и грубость обусловлены тем, что Калач непосредственно сам занимается оперативно-розыскными мероприятиями, участвует в рейдах по охране общественного порядка, то есть служит по принципу: делай, как я. Это исключительно важно для воспитания и укрепления дисциплины личного состава. Между нами говоря, вашему ответственному работнику еще повезло, что коваль не шарахнул его по голове, иначе бы умом тронулся.
—Так уж и повезло? Он может до конца жизни остаться инвалидом,
— Виктор Сергеевич, в США и западных странах полисмен в случае угрозы его жизни вправе без предупреждения стрелять на поражение. А у нас следует сначала выстрелить в воздух, а преступник тем временем может всадить пулю в лоб или нож в спину. Многим сотрудникам подобная ситуация стоила жизни. Такая вот нелепая гуманность.
— Ты что же мечтаешь о временах, когда костоломы из НКВД и ГПУ были выше партии и многих товарищей сгноили в застенках или в лагерях ГУЛАГа?
— Виктор Сергеевич, не утрируйте. Вы же отлично понимаете, что прошлое безвозвратно, время не зависит от воли и желаний человека, оно беспристрастно и необратимо, — напомнил генерал