Ему посчастливилось найти себе самую подходящую работу, для которой не нужно было выходить из дома – веб‑программирование. Нейтан мог спокойно принимать и отсылать все заказы исключительно по интернету, не выходя из дома. Да и заработка от такой работы ему более чем хватало.
Казалось бы, куда уж может быть хуже жизнь, но пару месяцев назад Нейтан позвонил в больницу с жалобами на боли в глазах и голове. Доктор провел осмотр у него дома, но этого оказалось недостаточно. Ему пришлось убеждать Новика поехать в больницу для более полного обследования. В больнице худшие опасения подтвердились – анализ МРТ обнаружил у Нейтана аневризму сосудов головного мозга и помочь ему уже было невозможно. Кровоизлияние в мозг могло убить его в любое момент.
Печальная история, особенно если знать ее финал. Но во всей этой истории я не понимал именно финала. Ведь по жизни Нейтан Новик был невероятно пугливым человеком, он буквально всего боялся. Ему потребовалось много времени, чтобы сдружиться с соседями по этажу, с которыми, к слову, ему повезло, так как это были очень хорошие и добрые люди. Я уже не говорю о его паническом страхе при виде открытого пространства. Все это совершенно не вписывалось в то, с чем мы имели дело сегодня днем.
Загадкой было то, как он заставил себя выйти не просто на открытое пространство улицы, а на крышу небоскреба, где это пространство в купе с высотой может пугать даже людей без расстройств психики. Человек, убедивший его пойти на такое, должен был обладать либо неким очень веским аргументом, либо хорошей способностью внушения. Иначе, я не представляю, как можно было заставить такого человека как Нейтан Новик добровольно спрыгнуть с огромной высоты.
Что ему такого сказали? Запугал ли его кто‑то мучительной смертью? Знал ли этот кто‑то о каких‑то еще уязвимых местах Новика? И самый главный вопрос: если это все‑таки был наш серийный убийца, то зачем ему вообще было устраивать весь этот спектакль? Почему он не стал убивать его таким же способом, как и всех предыдущих жертв?
Ведь, судя по всему, как и с остальными жертвами, тут тоже все было продумано от начала до конца. У Новика нашли на шее следы от электрошокера, а значит убийца, следуя своему сценарию, в первую очередь вырубил Нейтана. Затем он каким‑то образом затащил его прямо на кровать и связал, предположительно, полиэтиленовой пленкой. И, конечно же, сумка с заранее приготовленной пищей предусмотрительно находилась рядом с кроватью. Но почему, когда все уже было готово и оставался лишь последний штрих, серийный убийца прервал счет своих убийств на Нейтане Новике?
Что изменилось в этот раз? Неужели, есть шанс, что Новик каким‑то образом сумел рассказать свою историю жизни? И если это так, то могла ли эта история каким‑то образом повлиять на суждения убийцы? Этого я не знал. Положительным моментом во всей этой неразберихе было только одно:
– Он допустил ошибку, – задумчиво произнес я, сидя у себя в кабинете за столом, уставившись в никуда.
– Сжалился над своей жертвой? – Райан сделал очередной глоток кофе, поставил чашку обратно на стеклянный стол и откинулся в кожаном кресле напротив меня.
– Сжалился или нет, но не стал убивать его лично. И посмотри, к чему это привело. У нас наконец‑то появились хоть какие‑то крупицы улик.
– Значит, он не такой профессионал как ты думал.
– Он профессионал. Он досконально знает, что нужно делать, чтобы не быть обнаруженным. Просто в этот раз будто что‑то задело его чувства. Его разум помутнел на какое‑то мгновение и забыл об осторожности.
– Да ничего он не забыл. Все равно вычистил все, что могло бы указывать на него. Эти крошки и три куска пленки погоды нам не сделают.
– Нет, не сделают, но раньше он такого не допускал, – я устало подпер рукой голову над столом.
– Что, мозги закипают от количества мыслей? – риторически спросил Райан.
– Да, – я поднял взгляд на Райана и мне показалось, что он выглядит еще более утомленным, нежели я. У него было отрешенное каменное выражение лица, не выражающее ничего. Второй раз за день я заметил его пустой взгляд. В такие моменты казалось, будто он вообще ничего не чувствует и мыслями находится где‑то в своем укромном мире.
– Что ты ему сказал?
– Кому?
– Новику. Он же сначала не особо горел желанием летать. От чего он резко передумал?
– Без понятия. Просто спросил, почему убийца его вдруг отпустил… он на меня сразу посмотрел такими глазами, будто я ему отдал приказ: «прыгай!».
– Наверно уже был на пределе.
– Наверно.
Я сделал глоток кофе из своей чашки и вспомнил наш с Райаном разговор в машине по пути к 425‑му зданию:
– Ты вроде там хотел поделиться какой‑то информацией, какую мы не знаем.
Он поднял на меня недоуменный взгляд:
– Это я‑то хотел чем‑то с тобой поделиться?
– У тебя определенно было что рассказать…
Сегодняшний день до такой степени нас вымотал как морально, так и физически, что со стороны наш разговор наверно был похож на общение двух обдолбанных наркоманов. Мы что‑то обсуждали, задавали друг другу вопросы, но при этом у нас были до невозможности безразличные монотонные интонации голосов, а наши стеклянные глаза безрадостно смотрели в пустоту.
– Да… кое‑что есть, – он закрыл глаза и угрюмо повесил нос, мне показалось, что он уснул, но через пару секунд он добавил, – но я не знаю…
– Что ты не знаешь?
– Не знаю, стоит ли об этом распространяться.
– Хватит уже ломаться, что у тебя?
Он замешкался на какое‑то мгновение, а потом как‑то совсем уж отчаянно опустил голову и неохотно произнес:
– У меня есть кандидат.
– Кандидат?
– На пост нашего серийного убийцы.
– И кто же это?
– Виктор Хауэр – специальный агент контртеррористического отдела ФБР в Лос‑Анджелесе.
Я поморгал глазами, чтобы окончательно отделить наступающий на мое сознание сон от неожиданно нагрянувшей реальности и вопросительно уставился на Райана.
– Я не говорю, что это он выпотрошил четырех толстяков, а потом посыпал их едой…
– Но…?
– Но у меня есть основания так полагать, – он подумал немного и хмуро продолжил. – Я не такой дурак, как ты думаешь. Я тоже понимаю, что убийца, совершивший такое и не оставивший никаких улик – профессионал высшей степени. Этот человек знаком с криминалисткой не понаслышке, он просто обязан быть как‑то связан с этой сферой. Никто бы не смог так хорошо заметать за собой следы, тут нужны особые знания.
– Золотые слова.
– Понимаешь… убийца… он из Лос‑Анджелеса родом. Он там жил, прежде чем переехать в Нью‑Йорк. Пусть он находится сейчас здесь, в Нью‑Йорке, но искать его необходимо в Лос‑Анджелесе. Еще когда я был в Лос‑Анджелесе, я хорошо осознал всю серьезность ситуации. У нас было два жестоко изуродованных трупа и не было никаких улик, вообще никаких улик. Именно это меня насторожило и я решил проявить… некоторую инициативу. В какой‑то момент я просто отчаялся в этом расследовании и решил начать все с нуля. Только в этот раз я решил начать с нашего управления и стал тайно собирать информацию на всех наших сотрудников. Причем решился я на это уже на второй день после обнаружения тела Алана Ричардсона. Первым делом я проверил наш отдел криминальных расследований и не нашел ничего необычного, затем я переключился на нашу элиту – на «террористов». Вроде бы все были обычными людьми, ничего особенного, но я обратил внимание на тот факт, что один из сотрудников контртеррористического отдела в ущерб своей зарплате довольно часто берет отпуск.
– Виктор Хауэр?
– Да… по бумагам он в данный момент уже как третью неделю находится в отпуске по состоянию здоровья, причем это уже у него шестой отпуск за последний год. Что именно у него там со здоровьем – не разглашается. Эту информацию он зачем‑то засекретил и, я так полагаю, что только Мартинез должен знать в чем дело. Но идти с такими догадками к Мартинезу и требовать от него личной информации сотрудника другого отдела я не решился.
– Что ж так, – ухмыльнулся я, – неужто у тебя с ним отношения испортились?
Райан недовольно посмотрел на меня сонным взглядом.
– Да, испортились, тебе спасибо, – язвительно ответил он.
– Ну и? Отдыхает он часто, что с того?
– Ничего, вообще ничего с этого не было… до последнего времени. Когда мы вчера узнали об убийствах в Нью‑Йорке, а в особенности о смерти Горэма, я сразу вспомнил о Хауэре. Прежде чем лететь к вам, я накопал информацию о последних перемещениях Хауэра… и о, чудо! Весь месяц он был в Лос‑Анджелесе, а два дня назад прилетел прямым рейсом из Лос‑Анджелеса в Нью‑Йорк. Прямо перед убийством Горэма и Седжвик. Это все что мне удалось узнать о нем, вся остальная информац…
– Так, притормози, у меня уже голова идет кругом от такого количества фактов. Давай по порядку. Во‑первых, при необходимости всегда можно найти гораздо больше информации на любого сотрудника, было бы желание. Почему Виктора Хауэра держат в такой тайне?
– Да, черт, точно… я же забыл самое главное упомянуть, – Райан задумался на какой‑то момент, будто пытаясь логически выстроить все обилие информации. – Стивен Горэм так же как и Хауэр был приписан к контртеррористическом отделу, которым у нас руководит Крейг Кински. Вам сказали, что Горэм просто под прикрытием выслеживал торговцев нелегальным оружием, но когда я говорил с Кински, тот мне намекнул, что это не совсем так. Похоже, все было намного серьезнее и Горэм внедрялся в настоящую террористическую группировку, а не следил за какими‑то подзаборными шавками, которые не могут даже правильно оружие держать. Горэм и Хауэр, конечно же, были знакомы, но вряд ли работали в непосредственной близости. Чего‑то б о льшего узнать мне не удалось, да и не успевал уже я. Все указывает на то, что контртеррористический отдел работал или работает над чем‑то действительно серьезным и потому вся их работа засекречена. Я так подозреваю, что у них завелся крот, иначе бы они не стали скрывать информацию от всех остальных сотрудников управления.
– Ну и как они отреагировали на убийство Горэма?
– На лице Кински я видел только недоумение от этой всей ситуации. Он не раскрыл ни капли дела, которым занимался Горэм, но уверил меня, что его смерть во время их операции – это одна из самых нелогичных вещей, которые он видел в своей работе. Даже сравнение подходящее попытался привести, что‑то вроде «твой дом ограбили, а ты вместо того, чтобы звонить в полицию, побежал с претензиями к своему годовалому ребенку, потому что тот не навалял грабителям».
– Что за бред…
– Вот именно так для него выглядела вся эта ситуация. Я верю ему, он меня заверил, что если бы было хоть что‑то указывающее на убийцу Стивена Горэма, он бы поделился этой информацией, но у них не было вообще ничего. Я не знаю… в контексте их операции под прикрытием, убийство Горэма, это такая же несуразица, как если бы Клайд застрелил Бонни.
– Хватит сравнений, – я протестующе поднял руку, – я уже уловил суть. Но от этого не легче, все равно мы не знаем огромного куска жизни Горэма. Кто знает, что мы могли бы там обнаружить. Ну а что Хауэр‑то? Он, я так понял, вообще все это время был в отпуске и не имел отношения к операции под прикрытием?
– Да, это почти так. Он там что‑то вроде консультанта сейчас. И этот консультант прилетел в Нью‑Йорк аккурат перед убийством Горэма. Да и отпуск очередной у него начался тоже до убийства Асэль Лэндсбери… за неделю, кажется.
– Хорошо, ты конкретно хоть что‑то о Хауэре знаешь?
– Ему сорок четыре года, он служил в армии и неплохо владеет какими‑то там боевыми искусствами, да и внешность у него внушающая, скажу я тебе. С таким лучше не встречаться в подворотне. На своем счету имеет множество нейтрализованных преступников, преимущественно террористов. Под нейтрализованными я имею в виду застреленных пулей в голову или со свернутыми шеями. Вообще, по слухам, этот тип довольно хладнокровен в своей работе, да еще и некоторые о нем отзываются как о нечистом на руку. Хотя никаких доказательств его участия в грязных делишках – нет. Биографию его мне никто не даст. Я хотел еще завтра попробовать детально описать ситуацию со своими догадками и послать запрос Мартинезу, но даже если он и решит предоставить информацию на Хауэра, то на это уйдет неделя, если не больше.
– Отлично, – недовольно сказал я.
Мы помолчали немного, переваривая всю информацию. Я взглянул на часы, они показывали 20:27. Глаза уже закрывались сами по себе, от недосыпа у меня стали появляться легкие галлюцинации вроде спонтанных вспышек света, а все тело будто наливалось свинцом. Тяжелой рукой я потянулся к чашке, допил свой кофе и прервал тишину:
– Ну а ты‑то сам что думаешь о нем?
– Я… я не знаю. Вроде бы все это выглядит подозрительно, но у нас очень мало данных на Хауэра, я не могу ничего утверждать… но в психологический портрет он вписывается идеально.
– Не ты рисовал? – ухмыльнулся я. – Видели вчера всем отделом на брифинге.
– Не я. У нас есть свой отличный психолог – Роуз… отлично рисует и разбирается в психологии. Когда нашли труп Ричардсона я сразу пошел к ней, попросил представить образ человека, который мог совершить такое.
– И ты веришь, что эта картинка может иметь хоть какую‑то связь с действительностью?
– Ну… в прошлом Роуз уже составляла психологические портреты убийц. Бывали случаи, что портрет точь‑в‑точь совпадал с убийцей, бывало и наоборот. Тут пятьдесят на пятьдесят.
– Надо и нам такого психолога нанять, – вполголоса озвучил я свои мысли. – Хорошо, тогда нам надо найти этого Виктора Хауэра и потолковать с ним… нам все равно больше некого искать. Вот с него и начнем. Ты сможешь вычислить его точное местоположение?
– Возможно. У меня есть идея, но для этого потребуется помощь вашего замдиректора.
– Я думаю, это можно будет устроить, – довольно улыбнулся я и посмотрел на наручные часы. – Только сейчас его нет в здании, завтра будет.
– Значит, завтра и сообщу подробности, – он сделал последний глоток кофе и поднялся из кресла. – Так. Все. Хватит. Не могу больше ни о чем говорить. Всего хорошего…
Райан дошел до двери, открыл ее и, находясь одной ногой в коридоре, остановился. Повернувшись ко мне в пол‑оборота, он спросил:
– Почему «Роберт»?
– Мм…? – непонимающе уставился я него.
– Там на крыше сегодня, ты представился Новику Робертом, зачем?
– Ну знаешь ли… он был в таком состоянии, что назовись я его именем, он мог бы подумать, что я над ним издеваюсь и сразу бы бросился вниз.
– А… понятно. Ну и что, помогло?
– Иди к черту уже.
– Ага.
Райан окончательно удалился из моего кабинета и захлопнул за собой дверь.
Глава 5
Добравшись до своей квартиры, я буквально вполз внутрь и сразу же направился к дивану. Осторожно присев на него, я включил тихую музыку, достал из чемодана свою любимую книгу и попытался прочитать пару страниц. Осознав, что текст перед глазами расплывается и я не могу вспомнить ни слова из только что прочитанного предложения, я бросил эту затею. Поднявшись с дивана, я немного походил по комнате, пытаясь прогнать проступающий сон, но в конечном итоге сдался.
Я взял свою сновиденческую книгу и положил ее открытой на одно из отделений своей большой многоуровневой книжной полки. В следующий миг я прильнул к дивану и развалился на нем во всю длину. Глаза закрывались сами по себе, в мое сознание постепенно просачивались причудливые гипнагогические образы, я то видел яркие вспышки, то слышал чьи‑то голоса и наконец‑то я… вскочил с дивана от громкого стука в дверь.
– Твою мать! – отчаянно выругался я.
Ну кого там еще принесло? Я уже и так забыл когда последний раз нормально спал!
В дверь вновь громко постучали.
Я поднялся, в образе зомби дополз до двери, открыл ее… и то, что предстало перед моими глазами, моментально прогнало решительно наступающий на мое сознание сон – сознание в один миг прояснилось, будто для защиты от неизвестной внешней угрозы. Во всяком случае, это была моя первая реакция на сверкающую в дверях длинноволосую блондинку в обтягивающем синем платье, на невысоких каблуках и с перепуганным взглядом. Она ошарашено посмотрела на меня и быстро протараторила:
– Нейтан! Мне срочно нужна помощь!
– Кристен, что случилось? – обеспокоенно спросил я, прогоняя остатки сна, и машинально попытался вспомнить месторасположение своего пистолета.
– У меня жуткая проблема! – все это время она держала правую руку за спиной и теперь резко вытянула ее вместе с бутылкой вина. – У меня есть бутылка Калифорнийского Рейнского вина, но нет ни бокалов, ни человека, с которым я бы могла его попробовать! Я в отчаянии и не знаю, что делать!
Да чтоб тебя… в отчаянии она, – осознав всю «опасность» ситуации, я нервно выдохнул и сразу успокоился. Затем меня пробило на какой‑то нервный легкий смешок, который как я ни пытался, но сдержать так и не смог. Она тоже мило засмеялась в ответ. Я жестом галантно пригласил ее внутрь и закрыл дверь.
– Присаживайся, чувствуй себя как… – начал было я, но обнаружил, что она уже хозяйственно плюхнулась на мой диван, стоящий вместе с двумя большими креслами перед телевизором, – как дома…
Я направился к кухонному уголку в надежде отыскать там бокалы и по пути издал пронзительное «апчхи».
– Делаешь вид что заболел? – закинув ногу на ногу, она повернула голову в мою сторону.
– Немного, – и тут меня осенило. – Ты что, новости не смотришь?
– Сегодня точно не смотрю. А что там?
– Вон пульт рядом с тобой на столике, включ… – она снова опередила мои мысли и экран телевизора уже загорался.
– И что там будет?
– Сейчас, – я, наконец, отыскал два самых лучших своих бокала, вернулся к Кристен и поставил их на стеклянный столик перед диваном, усаживаясь в кресло рядом.
Я отцепил от бутылки миниатюрный штопор и обратил внимание на телевизор, где крутили какое‑то еженедельное кулинарное реалити‑шоу.
– Хм, а когда в кино кто‑то включает телевизор, так там сразу самые важные новости показывают, – флегматично отозвался я. – Ладно, выключай.
– Я что‑то пропустила сегодня? – она выключила телевизор и заинтересованно посмотрела на меня, вкручивающего штопор в бутылку.
– Мм… да нет, ничего особенного, – улыбнулся я, вытягивая пробку с характерным звуком, – просто промок сегодня на работе. Не бери в голову.
Пока я наполнял бокалы и предвкушал дегустирование далеко не самого мною любимого, но все же отменного красного полусладкого Калифорнийского вина десятилетней выдержки, Кристен с интересом навострила уши и начала вслушиваться в приглушенно играющую в комнате музыку. У меня дома всегда что‑то играло фоном – это помогало мне расслабиться после тяжелого рабочего дня и заглушить звон в ушах.
Нью‑Йорк – город довольно шумный, да и в управлении ФБР тоже не соскучишься – постоянно кто‑то разговаривает, где‑то звонит телефон, Дэвид изредка покрикивает на своих подчиненных. Получается, что целый день мои уши находятся под воздействием непрекращающегося шума, и когда я наконец добираюсь до дома, когда попадаю в тишину, вместо нее я слышу только громкий гул в ушах. Каждый вечер у меня создается впечатление, что весь день мои уши присутствовали на эпическом рок‑концерте мощностью более сотни децибел.
В мелодичной тихой музыке я находил спасение. Для меня это было чем‑то вроде антидота против ядовитого злободневного шума. Действовал этот антидот в каком‑то смысле парадоксально: музыка играла достаточно тихо, чтобы не раздражать меня и одновременно звучала достаточно громко, чтобы перебивать звон в ушах.
– Что это у тебя играет? – одобряюще спросила она.
– Брайан Ферри.
Она начала подпевать:
Life is tough – no matter how I try
Tell me that I'm dreaming
Tell me it's a lie
(Как бы я не старался, жизнь все равно трудна
Скажи мне, что я сплю
Скажи мне, что это ложь)
Bryan Ferry – Me Oh My
– Ты же не знала кто это?! – удивленно спросил я, осторожно протягивая ей бокал с вином.
– Почему ты так решил? – нагло улыбнулась она.
– Ясно, – я осознал, как только что попался. – Так за что пьем? За твой переезд в Нью‑Йорк? Удачный, надеюсь?
– За переезд в Нью‑Йорк! – согласно улыбнулась она. – Более чем удачный.
Мы сделали по глотку вина и впервые за вечер я почувствовал, что согрелся после холодного дневного дождя. Вся тяжесть у меня на душе, оставленная печальной судьбой Нейтана Новика, стала постепенно сходить на нет. Я наконец‑то расслабился и почувствовал легкое умиротворение.
Вот, оказывается, чего мне не хватало больше всего, чтобы прийти в себя. И я про вино, если что. Даже, несмотря на нелюбимый мною сладкий вкус, вино мне понравилось, по крайней мере, первые два глотка – дальше пришлось себя заставлять.
Я спокойно откинулся в кресле и у меня возник вопрос:
– Как ты нашла мою квартиру?
– Так ты же тут местная знаменитость, – она немного застенчиво поправила свободной рукой прядь своих длинных волос, – стоило мне спросить у первого попавшегося жильца, не знает ли она где тут живет агент ФБР, так мне сразу назвали этаж, номер квартиры, лучшее время для посещения и описали какой ты молодец и как всем помогаешь.
– М‑да, никакой приватности. И кто тебе выдал мое убежище?
– Не знаю, женщина какая‑то лет пятидесяти. Она сегодня днем на первом этаже проверяла почту, я и спросила. У нее еще такая интересная прическа была, кучерявая.
– А… миссис Мориссон. Хорошая женщина, но черта c два я стану ей еще раз помогать когда‑нибудь.
– Чего ж так? – она удивленно‑умиленно уставилась на меня.
– Да однажды на ее дочь какие‑то хулиганы напали тут внизу. Ну я мимо проходил и вмешался, разогнал их. Иногда мне кажется, что лучше бы я этого не делал. Миссис Мориссон потом целый год каждый день наведывалась ко мне с различными выпечками и бесконечными словами благодарности, а уж когда она попыталась поближе меня познакомить со своей дочерью…
Кристен не выдержала и громко засмеялась:
– Готова, поспорить ты и кошек с деревьев снимаешь.
– У нас тут ни деревьев, ни кошек, к счастью нет – одни каменные глыбы, – я сделал еще глоток вина.
Мы проговорили «о том о сем» больше часа. Кристен много рассказывала о своей работе преподавателя испанского языка. Я с интересом слушал и даже попросил ее научить меня паре фраз на испанском, которые я был бы не прочь применять в работе, имея дело с иммигрантами. Когда она спросила, что же я хочу уметь говорить по‑испански, я честно ответил: «Руки вверх» и «Стоять на месте, это ФБР». Услышав это, она сразу же залилась продолжительным хохотом. Я тоже рассмеялся и подумал, что тут явно виновны два бокала выпитого вина. Сквозь смех она все же смогла произнести: «Руки вверх – „Manos arriba“, Стоять на месте, это ФБР – „FBI, no te mueves!“». Я попытался это повторить, но очевидно, сделал это с жутким акцентом и новая волна хохота окончательно похоронила идею обучения испанскому языку.
Далее она начала мне рассказывать, насколько Нью‑Йоркские студенты наглее тех, с кем она имела дело в Чикагском университете и что это главный минус работы в Нью‑Йорке – тут каждый считает себя пупом Земли. Но она не расстраивалась по этому поводу и считала чем‑то вроде вызова своей профессиональной деятельности. Кристен так же рассказала, что за последний год полюбила психологию и нашла ей применение в работе со студентами. Я только одобрительно кивал.
Когда дошла очередь до меня, я сразу стал отшучиваться, что моя работа не повод для обсуждения. Она отнеслась к этому с пониманием и вспомнила о своем отце‑ФБРовце на пенсии, который сейчас проживает в Чикаго и в скором времени под ее влиянием тоже должен был переехать в Нью‑Йорк. Я попробовал привести в пример своей ситуации ее отца, уповая на то, что хоть он и отец ей, но наверняка никогда особо не распространялся о деталях своей работы. Она согласилась с этим, но сказала, что все равно, как только выдавалась возможность, отец любил рассказывать истории о своей работе, о том, как он в молодости ловил преступников, к каким хитростям прибегал – он только никогда не называл имен и места действия.
Не сказать, что Кристен с особым интересом слушала о бравых похождениях своего отца, она, скорее, делала вид, что ей интересно. На самом деле единственное, что ей было интересно, так это проводить время со своим отцом, который ввиду своей деятельности не часто видел семью. Я так же узнал, что ее отец ушел на пенсию, когда уже занимал пост руководящего специального агента Чикагского управления ФБР. Я подумал, что забавная у нас вышла ситуация. Ведь наши отцы занимали практически один и тот же высокий пост, но мы с ней были людьми совсем из разных слоев общества. Тем не менее, я не стал ей рассказывать, что мой отец – Роберт – в данный момент является заместителем директора Нью‑Йоркского управления ФБР.
В какой‑то момент она спросила меня о причине моего поступления в академию ФБР (благодаря отцу, она знала, что в ФБР люди попадают в основном через специальную академию при ФБР). Находясь под воздействием двух бокалов вина, я чуть не ляпнул истинную причину «почему», но вовремя одумался. Я сразу вспомнил о своей работе в спецназе, о своей матери, об Альме… о том, как отец, не выносивший моего унылого депрессивного состояния, в обход академии пристроил меня в отдел криминальных расследований к Дэвиду Аркетту четыре года назад. Это была слишком личная история, чтобы рассказывать ее человеку, которого видишь второй раз в жизни… может быть как‑нибудь потом… Поэтому я ответил уклончиво, мол, были свои причины, долго рассказывать и все такое. Очевидно, услышав вопрос Кристен, мне не удалось полностью скрыть свое нерадостное выражение лица, и, заметив это, она не стала допытывать меня.
Я вспомнил, как вчера Кристен упомянула о смерти своей матери и попробовал осторожно спросить ее об этом. Как и я, услышав ее вопрос о причине работы в ФБР, она сразу поменялась в лице, но все же немного рассказала о своей матери в общих чертах. Я понял, что она сильно любила свою мать и подумал, что в этом мы с ней кардинально различаемся. Она не стала вдаваться в подробности болезни своей матери, но по рассказу о том, как много ей приходилось ухаживать за матерью в последние месяцы ее жизни, я был практически уверен, что она умерла от рака. Или от чего‑то другого, это уже было не существенно – я ей искренне сочувствовал. Кристен было очень тяжело вспоминать о последних днях своей матери и я сразу перевел разговор в другое русло.
На часах уже было 22:08 и мне показалось, что Кристен понемногу начинает уставать. Она окинула меня любопытным взглядом и заинтересовано спросила:
– Так что я должна была в новостях увидеть? Ты свою рубашку видел? – она кивнула на мой воротник.
Я посмотрел на воротник и заметил, что он слегка оторван. Очевидно, это была работа Райана сегодня днем. Я все еще был одет в ту же рубашку, в которой купался днем под дождем и так и не успел переодеть ее.
– О… а я и не заметил. Да, издержки профессии, – я поставил пустой бокал с вином на стол. – Слышала про недавно объявившегося маньяка у нас в городе?
– Тот, что убивает людей с большим весом, что ли? – хмуро спросила она.
– Да, он самый. И он их не просто убивает, если ты видела, что об этом в интернете пишут…
– Да, видела одну фотографию… ужас какой‑то… как такое можно… – до нее неожиданно дошел смысл моего вопроса. – Постой, ты что ли им занимаешься?
– Да, мой отдел, – кивнул я, – ну вот сегодня ты могла мельком видеть меня с напарником в новостях. Напарник свисал с небоскреба на пятой авеню, а я пытался его удержать. А еще в этот момент нас заливало дождем. Это мы так пытались отговорить одного большого самоубийцу не прыгать.
– О боже, Нейтан, прости, я не знала. Все в порядке? – мне показалось, что она немного протрезвела.
– Да все в порядке, наши живы. Правда, самоубийцу, стоявшего на краю того небоскреба, нам спасти не удалось. Он спрыгнул.
Она сочувствующе на меня посмотрела:
– Мне жаль… это все было как‑то связано с маньяком?
– Да… но я не могу, ты же поним…
– Да‑да, конечно, я понимаю, что ты не можешь делиться со мной такой информацией, – она выдавила из себя понимающую улыбку.
– Отец тебя хорошо обучил, – улыбнулся я.
– Ой, не смейся надо мной. У него все было засекречено, но меня это вполне устраивало, – она сделала последний глоток вина и поставила пустой бокал на стол рядом с моим. – Ну хоть какие‑то успехи с этим делом есть?
– Ну, – я покрутил кистью руки, изображая жест «так себе», – во всяком случае, тебе точно ничего не грозит.
– Ты имеешь в виду, что таких худых как я он не трогает? – мне показалось, что она окинула меня одобряющим взглядом.
– Да, – я согласно кивнул.
– Это какой‑то особый комплимент?
– Считай, что да.
– Спасибо, – она сверкнула глазами.