Мы помолчали какое‑то время. Кристен принялась смотреть по сторонам и изучать мою квартиру.
У меня было довольно просторно. Б о льшую часть квартиры занимал огромный зал, где мы сидели, с примыкающим к нему кухонным уголком. В самом центре зала располагался большой коричневый диван и два мягких кресла по бокам такого же дизайна. Перед диваном стоял небольшой стеклянный столик с полупустой бутылкой вина и двумя пустыми бокалами, а на стене, чуть дальше, висел огромный 54‑дюймовый телевизор. Справа от телевизора с диваном находились плотные массивные окна, прикрытые строгими темно‑коричневыми жалюзи, а сверху все это пространство освещала большая плоская восьмиугольная люстра, выполненная в особом минималистическом стиле.
Кристен любопытно посмотрела на большую, если не сказать огромную многоуровневую книжную полку слева от нас и, поднявшись с дивана, подошла к ней поближе. Она стала рассматривать всю мою литературу и, конечно же, ее взгляд остановился на лежащей открытой книге. Будь на ее месте кто‑то другой, я бы уже начал беспокоиться о том, что меня ждет в ближайшие минуты, но не в случае с ней. Я стал с интересом наблюдать за ее поведением. Она осторожно взяла книгу, чтобы не закрыть ее и не потерять открытую страницу. Затем, держа палец на открытом месте, она немного полистала ее и через несколько секунд я заметил ее недоуменное выражение лица.
– Что это? – спросила она.
– Ну так там же написано на обложке, – кивнул я.
– Да я вижу, «Исследование мира осознанных сновидений», но… что это такое?
Обычно в такой ситуации я бы отмахнулся, но сейчас я решил дать ей шанс:
– Это… некое явление… неразвитая способность каждого человека. В этой книге описывается, как можно достичь такого состояния, когда ты спишь, видишь сон и понимаешь, что все окружающее тебя является сном. Собственно, осознаешь, что спишь.
Она заинтересованно подняла левую бровь и еще немного полистала книгу.
– Как это? Хочешь сказать, своим сном можно управлять?
– Еще как. И управлять, и менять, и лично создавать.
– Никогда не слышала ни о чем подобном, – не выпуская книги из рук, она вернулась на свое место на диване.
– Ну… это немудрено, у современного человечества головы другим забиты. Всем нужны деньги, развлечения, власть… мало кто хочет заглянуть в себя, как‑то познать себя… все думают, что они все в этой жизни понимают.
– И ты этим занимаешься? – она кивнула на книгу.
– Осознанными сновидениями? Да, в каком‑то смысле. На уровне любителя, скажем так. На большее, к сожалению, у меня не хватает времени. А я рад бы…
– И тебе это чем‑то помогло?
– Да, безусловно. Я конечно, ввиду своего графика работы, не способен достигнуть того состояния, которое мне необходимо… но в любом случае я рад, что испытал состояние осознанного сновидения. Это… незабываемая вещь, после такого начинаешь иначе смотреть на окружающий тебя мир. Ты вроде как начинаешь понимать многие вещи, о которых раньше даже не думал. Может кто‑то скажет «зачем оно надо забивать себе голову всякой чепухой», но… никогда не узнаешь, пока на себе испытаешь.
Все это время она слушала, развесив уши, и не сводила с меня глаза.
– Да ты будто смысл жизнь познал, – настороженно произнесла она.
– Ну до этого пока еще далеко, да и не с моей работой.
– Еще раз, это все позволяет как‑то контролировать свои сны? Менять их?
– Да, это вполне возможно.
– И если этому научиться, то можно избавляться от нежелательных снов?
– Ну как тебе сказать, скорее, научившись этому, у тебя больше не будет причин хотеть избавляться от каких‑то снов. Ты сможешь смириться с тем, что тебя беспокоит. И нежелательные сны либо вообще перестанут у тебя появляться, либо ты станешь относиться к ним значительно проще. В любом случае, тебя это уже не будет беспокоить.
– Ну и как… как научиться этому?
Этот вопрос и вообще такая настойчивость меня по‑настоящему поразили, так как никогда прежде я не встречал людей, которые узнав о явлении осознанных сновидений, проявляли бы к ним сколь‑нибудь значимый интерес. Кристен же так и вовсе узнала об этом пару минут назад и уже рвалась в бой.
– Хочешь этому научиться? – решил уточнить я.
– Ну… я не знаю. Я же только что узнала об этом. Ты ведь зачем‑то этим занимаешься. И, судя по всему, тебе это принесло пользу. Я бы не прочь избавиться от кое‑каких снов, – неуверенно произнесла она.
– Хм, ну хорошо, – я выдержал задумчивую паузу, – чтобы научиться осознавать свои сны, в первую очередь нужно осознать для себя чем является сон. Проникнуться этим, так сказать. Ты… часто видишь сны?
– Ну, бывает время от времени, как и у всех наверно.
– Неправильный ответ. Точнее сказать, некорректный. Каждый человек видит сны каждую ночь без исключений… ну, конечно, если он спит хотя бы больше одного часа. Просто в нас заложено природой забывать наши сны, для нашей же безопасности.
– Помнить сны может быть опасно?
– Нет, для взрослого человека в этом нет никакой опасности. Но погоди настолько углубляться в этот вопрос. Для начала нужно понять сущность сна, – я задумался на мгновение и сообразил, как лучше всего помочь новичку понять сущность сновидений.
Я поднялся из кресла, прошел к рабочему столу с компьютером, располагавшемуся у окна, и стал осматривать все отделения стола.
– И как же мне осознать эту сущность? – она пристально наблюдала за тем, как я роюсь во всех ящиках стола.
– Сейчас, секунду… ага, вот, нашел. Держи, – я вручил ей один из своих планшетных компьютеров, – книга, которую ты взяла с полки, скажем так, для более осведомленных в этой области. Тебе стоит почитать первую книгу – «Осознанное сновидение», там как раз все начинается с понимания сущности этого явления. Я бы конечно мог тебе и сам все это рассказать, но тут суть в том, что каждый человек должен самостоятельно понять для себя, что такое сон, а не принимать на веру чье‑то мнение. У меня эта книга только в электронном варианте на планшете.
– Ты дашь мне свой планшет?
– Это один из рабочих, у нас их последнее время валом, – честно ответил я, – бери читай, если будет интересно… а может еще где в хозяйстве пригодится.
– Спасибо. Я думаю, мне это будет интересно, – задумчиво произнесла она. – Ты сказал, что это рабочий планшет, не боишься, что я найду в нем какие‑то секретные данные?
– Не боюсь, – улыбнулся я, – он пустой, там только книга.
– Предусмотрительно.
– Тебя что‑то мучает? Просто… я никогда прежде не видел, чтобы кто‑то вот так сразу, узнав о таком явлении, принимался этому обучаться. Все скептически к этому относятся, некоторые не брезгуют смотреть на меня как на идиота, – ухмыльнулся я.
– Ну значит, и на меня будут так же смотреть, – улыбнулась она, – если скептически настроены, значит оно им не надо. А мне… если верить твоим словам, осознанные сны мне возможно и помогут.
– У тебя кошмары?
– Ну… не совсем. Я не просыпаюсь в ужасе и холодном поту от своих снов, просто иногда после них очень грустно и мне тяжело начинать день после такого, – она печально опустила свои глаза и посмотрела на подаренный планшет.
– Это из‑за матери?
– Да… она мне снится часто, здоровой и живой.
– Тебе просто нужно смириться с произошедшим. На это потребуется какое‑то время. Твоей же вины нет в ее смерти.
– Наверно нет, – задумчиво произнесла она, – но я все равно не каждую ночь нормально сплю. Она же все‑таки была моей родной матерью. Все дети привязываются к матерям с рождения и на всю жизнь. Для любого человека потеря своих родителей хоть в возрасте десяти лет, хоть пятидесяти лет… тяжело это.
– Не для любого… – еле слышно пробормотал я себе под нос.
– Что?
– Ничего, кажется, мои мысли смешались с проступающим сном, – отмахнулся я.
– Ой, а сколько уже времени? – она посмотрела на свои наручные часы. – Почти одиннадцать часов?! Прости, что‑то я тут гружу тебя своими проблемами, а тебе завтра город спасать от маньяка.
– Ну да, кому же, как не мне, – грустно ухмыльнулся я. – Не извиняйся, я только рад был пообщаться.
– Все равно я отняла у тебя много времени. Я просто никого не знаю в Нью‑Йорке, – она поднялась и собралась уже уходить.
– Теперь знаешь. Да еще и умудрилась раскрутить меня на такую информацию, какую я никому не рассказываю, – я тоже поднялся и провел ее до двери.
– Ну, может, из меня получится твой единомышленник.
– Не стану скрывать, что буду только рад этому. Обращайся, если будут какие вопросы по этой теме.
– Обязательно. Только не допей до завтрашнего вечера оставшееся вино, – она кивнула в сторону полупустой бутылки с вином на столике, которую мы не осилили до конца.
– Хм, даже не притронусь к ней в одиночестве, – улыбнулся я стоящей на пороге Кристен и обратил внимание на планшет в ее руках. – Постой секунду.
Я вернулся к своему рабочему столу и, обыскав пару ящиков, достал зарядное устройство для планшета. Вернувшись к Кристен, я вручил ей кабель:
– Держи, а то много ты на одном заряде не прочитаешь.
– Оу, точно, – она взяла кабель, – спасибо.
– Ну, спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Она сделала два шага от моей двери, но вдруг остановилась и вопросительно на меня посмотрела, будто пытаясь что‑то спросить:
– Слушай, а как… хотя нет, ничего, – она внезапно передумала и в обнимку с планшетом пошла дальше.
Я только недоумевающе посмотрел ей вслед, улыбнулся себе под нос и закрыл дверь. Усевшись на диван, я уставился на два пустых бокала перед собой, затем перевел взгляд на полупустую бутылку вина.
Сладкое вино… не люблю сладкое.
Я надеялся, что на протяжении всего нашего общения, мне удавалось сдерживать довольную маску на лице и не выдавать своего легкого отвращения к вину в процессе его поглощения. Но оно того стоило. Сложно было этого не признать, но благодаря ей, мой вечер был спасен. Давно я уже не имел возможности с кем‑нибудь просто так поговорить «ни о чем», постепенно переходящим в более конкретное «кое о чем». И, честно говоря, я даже не знаю, в чем заключалась моя проблема.
На работе в Бюро если я и мог с кем поговорить, то только с Дэвидом, но вот как раз поговорить мне было с ним особо не о чем. Любой, даже самый непринужденный разговор он мог мастерски перевести на обвинение всех и вся в бездарности и неспособности правильно выполнять свои обязанности, а затем, будто желая добить меня, еще и углублялся в обсуждение испорченности современного общества. Короче, бурчал да и только.
Когда же я пытался установить дружеские отношения с кем‑либо из своих подчиненных, то они сразу начинали с подозрением смотреть на меня и, судя по их реакции, начинали думать, будто я им таким образом проверку компетентности устраиваю. По крайней мере, в этом была вина Дэвида. Он хоть официально и не был начальником отдела криминальных расследований, но установленные им правила поведения действовали до сих пор и самые давние сотрудники запомнили его именно в должности руководителя, а новички сразу же сгибались пополам перед его авторитетом и устрашающей харизмой.
Но в душе Дэвид был тот еще добряк, в этом можно было не сомневаться. Он, конечно, мог кого угодно морально приставить к стенке, а потом расколотить в пух и прах, но ведь в душе‑то он был добряк. Да и я был не против дисциплины в нашем отделе, проповедуемой Дэвидом. Я решал, чем мы и когда занимаемся, какие ресурсы для этого используем, с кем сотрудничаем и тому подобные вопросы, а Дэвид же никогда не ставил под сомнение мои приказы и пристально следил за их исполнением. Словом, поддерживал порядок в работе команды. Вот так вот и получалось, что сработались мы с ним идеально, а поговорить о чем‑то просто так нам удавалось только в очень редкие моменты. А более я никого достаточно хорошо и не знал. Да и не было у меня времени заводить знакомства с работой семь дней в неделю. Наверно все же в этом была причина – в работе.
Сегодняшний вечер был, без шуток, глотком свежего воздуха для меня. С Кристен оказалось настолько легко общаться, что мне иногда приходилось сдерживаться, чтобы не ляпнуть чего‑нибудь совсем уж неуместного, чего не говорят людям на второй день знакомства – дискомфорта я не ощущал вовсе. Думаю, на это были вполне очевидные причины. Одна из причин, конечно же, заключалась в схожести наших отцов. Мне выпал уникальный шанс встретить человека, чей отец до выхода на пенсию занимал практически такой же уникальный пост, как и мой отец, занимающий этот пост сейчас. Такое совпадение, без сомнения, давало массу общих тем для обсуждения и накладывало одинаковый отпечаток на наше с Кристен воспитание. Я, как и она, тоже не часто видел в детстве своего отца, а в последнее время даже начинал чувствовать, что сам постепенно становлюсь таким же, как он. Только, к счастью, у меня дома не было семьи, которая ждала бы меня.
Ну да, «к счастью».
Другая причина заключалась в переезде и похожей утрате. Кристен только что переехала в новый малознакомый ей мегаполис и перебралась она сюда явно не от хорошей жизни. Весь вечер она непринужденно смеялась и сверкала глазами, но это было больше похоже на защитную реакцию от долго копившейся внутри нее негативной энергии, чем на обычную жизнерадостность человека.
Она ведь пережила утрату. Каждый раз, вспоминая о своей матери, она будто превращалась в совершенно иного человека. В один момент это чуть ли не радостный беззаботный ребенок, а в другой – убитый горем старый человек. В каком‑то смысле я понимал ее чувства, я тоже пережил утрату. Только у меня все было не так прозрачно и явно как у нее. Пять лет назад у меня на глазах убили родную мать, но для меня это было все равно что потерять в бою малознакомого мне солдата из своего отряда. Проще говоря, теплых чувств к своей матери я не питал и когда осознал, что ее уже нет в живых, то лишь подумал: «Ну да, теперь у меня нет матери». И ладно бы она была плохой матерью, мое отношение к ней тогда можно было бы как‑то оправдать, но ведь это было не так, она была замечательной матерью и с самого детства заботилась обо мне как могла, пока отец пропадал на нескончаемых полевых операциях. Тем не менее, б о льшую часть своей сознательной жизни я к ней ничего не чувствовал, вообще ничего… впрочем, на это у меня тоже были веские причины и я не знал кого винить за это, себя или ее.
Что меня по‑настоящему раздирало на части, так это то, что я в день смерти матери сделал с маленькой Альмой. Я много думал над той ситуацией и пришел к выводу, что при любом раскладе, все кончилось бы плохо, как бы я не поступил. Какое‑никакое самооправдание для моего поступка, но я все равно чувствовал свою вину за произошедшее. Мне казалось, что я никогда не смогу освободиться от этого бремени и мне придется жить с этим до самого конца. Мне очень хотелось верить, что это не так.
Сидя на диване и размышляя, я услышал, как в плейлисте музыкального центра начала играть хорошо знакомая мне песня.
– Да, Тони, ты прав, наверно мне придется забрать это бремя с собой на тот свет, – грустно пробормотал я свои мысли вслух.
Ну что, мой кошмар? Увидимся с тобой на той стороне, Альма.
I heard your voice through a photograph
I thought it up it brought up the past
Once you know you can never go back
I've got to take it on the otherside
(Я услышал твой голос через фотографию
Я лишь подумал и прошлое сразу вернулось
Однажды осознав, ты никогда не вернешься назад
Мне придется забрать это бремя с собой на тот свет)
Red Hot Chili Peppers – Otherside
Часть 3
Культурный шок
Воскресенье, 14 октября
Глава 1
Это был старый деревянный одноэтажный дом, расположенный на самом севере штата Миннесота на берегу реки Миссисипи. Его построил мой дед по материнской линии еще в конце шестидесятых годов своими руками, совершенно не прибегая к помощи каких‑либо сложных технологий. Только руки и стандартные рабочие инструменты вроде молотка, пилы, отверток, лопаты и собственных мозгов.
Он собственноручно выпилил, отшлифовал и покрасил каждую доску этого дома, он сам спроектировал каждый укромный уголок этой лесной хижины. Прошло уже столько лет с момента постройки дома, а в нем все так же было минимум технологических изобретений и электричество использовалось только для самых необходимых нужд, например на электрическое отопление. И по сей день внутри этого деревянного рукотворного чуда вместо электрических ламп для освещения использовались свечи и керосиновые лампы, а большой камин служил основным источником тепла в сезон только начинающихся холодов.
Дом не был особо большим и не задумывался таковым, в нем было всего четыре комнаты: большая гостиная, кухня и две спальни. Гостиная была увешана картинами, изображающими зимний и осенний пейзажи, посреди комнаты, возле камина, стоял большой диван и деревянный столик, постоянно заваленный любимыми книгами моего деда. Для освещения на стенах гостиной были закреплены четыре керосиновые лампы.
Слева от камина находилась, выстроганная из дерева и собранная с особой любовью, огромнейших размеров книжная полка. Она простиралась от самого пола до потолка и в ней мой дед выразил всю свою любовь и бережное отношение к художественной литературе. Это были не просто голые доски, на которых можно было разместить десятки книг. Под каждое литературное произведение была выстрогана специальная выемка, куда можно было легко поставить книгу, не опасаясь, что она завалится на бок. Сама книжная полка состояла из двадцати отделений‑уровней, каждое из которых могло вмещать до семидесяти книг, а это значит, что дед лично вырезал более тысячи отверстий для каждого произведения.
Помимо этого, он умудрился соорудить некий механизм, который позволял опускать верхние отделения вниз в случае отсутствия книг на самых нижних полках. Впрочем, этот чудо‑механизм так, наверно, ни разу и не был использован, потому что количество литературы в библиотеке моего деда превышало все мыслимые пределы и тут не оставалось ни единого свободного места. Среди всего обилия произведений знаменитых и не очень писателей, почетное место, в самом центре на девятой от пола полке, конечно же, занимала подборка книг его любимого автора Эрнеста Хемингуэя.
Эта уникальная книжная полка поразила меня в детстве, когда я впервые увидел ее, и потому я заказал себе в квартиру нечто похожее для содержания своей скромной библиотеки, насчитывавшей книг раз в десять меньше, чем у моего деда. Тем не менее, большая книжная полка в моей современной квартире вызывала у меня самые теплые воспоминания детства.
Не обделил вниманием мой дед и две спальни в доме. Для каждой из комнат он соорудил большие двухместные кровати, которые на самом деле могли уместить не двух, а всех четырех человек. Спальные комнаты были маленькими и уютными, а б о льшую часть пространства занимали кровати. Как и в гостиной, в спальнях дед выражал свою вторую любовь – тягу к картинам и красивым пейзажам. В каждой спальне над кроватью висело по одной картине с лесными пейзажами, а рядом на стене, будто для их подсветки, был прикреплен единственный источник света в комнате – керосиновая лампа. На мой вопрос деду «почему тут только одна тусклая лампа, ведь тут темно ночью», дед отвечал, что спальня для того чтобы спать и яркий свет в ней ни к чему.
Конечно, с течением времени в доме пришлось заменить много чего. Сюда завезли пусть и стилизованную под старинную, но все же новую современную мебель. Поменялись и обе кровати на более современные и рассчитанные уже в точности на двух человек. Однако в доме все еще оставалась старая мебель. В гостиной возле камина все так же неподвижно стояли два застывшие во времени кресла‑качалки, созданные руками моего покойного деда. В детстве, когда я приезжал с матерью в этот дом во время зимних каникул, я жутко любил качаться в одном из кресел, а напротив, у камина, всегда сидел мой дед и хитро улыбался, покуривая трубку.
Мать привозила с собой неотъемлемую часть себя – свой микроскоп и вместо того, чтобы наслаждаться тихим уютом, все время сидела у себя в спальне за столом под тусклым светом, пытаясь изучать каких‑то микробов. Даже не представляю, что она там могла по ночам разглядеть. Отец же мой, как всегда, где‑то ловил преступников. Его я не видел месяцами, но меня это не сильно волновало. Я часами сидел и качался в кресле перед камином, слушая байки деда, и напрочь забывал обо всем остальном. Слушая рассказы деда, я будто погружался в некий сказочный мир, хотя ничего сверхъестественного в его рассказах никогда не было – все истории он брал из жизни. Вот только жизнь у него была насыщенная.
Когда на улице начинало смеркаться и дом погружался в темноту, дед зажигал несколько керосиновых ламп в гостиной и весь дом для меня мгновенно превращался в нечто поистине необыкновенное. Сразу становилось так уютно и так хорошо, что я мог, вдоволь накатавшись в любимом кресле, подбежать к окну, усесться поудобнее на подоконнике и часами завороженно смотреть на падающий снег. Если мне вдруг надоедало и это занятие, то я бежал к личной библиотеке деда и наугад вытаскивал оттуда любую книгу, до которой только мог дотянуться, после чего принимался ее с интересом изучать. Иногда после беглого осмотра книги, ее обложки и поиска хоть каких‑то картинок, я внезапно будто просыпался и обнаруживал, что на самом деле уже прочитал страниц пятьдесят. Что‑то мне подсказывало, что мой дед каким‑то хитрым способом вот так привил мне любовь к чтению. До моего первого визита в этот дом, книги я терпеть не мог.
Я немного походил по дому, посмотрел по сторонам, попытался выглянуть в темное окно, а потом уселся в свое любимое кресло‑качалку. Время словно замедлилось и я ощутил, как кресло неестественно плавно качнулось назад. Я посмотрел на деревянный столик возле камина и заметил на нем книгу с названием «Все думающие люди – атеисты» за авторством Хемингуэя. Я задумался на секунду, вспоминая, писал ли Хемингуэй в действительности книгу с таким названием, но так как не был его большим поклонником, то решил, что в данном случае я вряд ли это узнаю.
Покачиваясь в кресле, я вновь осмотрелся по сторонам. Со времени моего последнего визита здесь и правда мало что изменилось. Как и в мои любимые моменты в детстве, сейчас тоже была ночь, во всем доме было темно и только старый камин пылал передо мной ярким фиолетовым пламенем.
Я вспомнил, каким беззаботным был в детстве, как мне тогда было хорошо, как мне не нужно было ни о чем волноваться. Все делали за меня и для меня, а окружающий мир казался бесконечным радостным приключением. Сейчас у меня от этих чувств не осталось и следа. Я вдруг сильно затосковал по своему покойному деду, по его неисчислимым историям о походах вглубь густых лесов, об охоте на диких зверей, о незабываемом путешествии на самый север Аляски. Мне так захотелось увидеть его живым еще хоть раз.
– Как ты, Нейтан? Что‑то ты неважно выглядишь, – он плюхнулся в свое кресло‑качалку напротив меня, зажег спичку, раскурил трубку и задумчиво уставился на фиолетовое пламя.
Я поднял на него свой опечаленный взгляд и сразу ощутил спокойствие. Несмотря на возраст, у него были все такие же густые седые волосы и белая борода. Фиолетовый свет от пламени едва заметно отражался на его лице. Одной рукой он как аристократ держал трубку, а другой почесывал бороду. Он отвел свой взгляд от пламени и хитро улыбаясь, посмотрел на меня.
– Плохо, дед… очень плохо.
– Ну ты не раскисай. Все еще наладится, вот увидишь!
– Не знаю, деда… вряд ли.
– Так, Нейтан, – он скорчил недовольную гримасу, будто я его оскорбил и вытянул трубку изо рта, – я тебя хоть раз обманывал, когда говорил, что все будет хорошо?
– Нет…
– Значит, все будет хорошо.
Я кивнул. Мы сидели так некоторое время и смотрели на яркое фиолетовое пламя камина. Дед взял какое‑то письмо со стола и осторожно закинул в камин. Письмо вспыхнуло ярко‑красным пламенем.
– Деда?
– А?
– А почему огонь фиолетового цвета?
– Ну, Нейтан, ты же уже не маленький ребенок. Сам подумай, – усмехнулся он.
Я отвел свой взгляд от деда и всмотрелся в неестественный цвет пламени.
– Хм… ну это странно как‑то, такое может быть разве что во сне, – я запнулся и увидел, как все вокруг меня сверкнуло на миг, затем вопросительно посмотрел на деда – он все так же хитро улыбаясь, смотрел на меня.
Я стал интенсивно размышлять, что‑то мне казалось неправильным, я чувствовал некий подвох в происходящем, но не мог понять, что же на самом деле не так.
Почему пламя фиолетовое? Ведь такое возможно только во сне? Но я‑то не во сне сейчас, что за дурацкие мысли? Или все‑таки во сне? Ну что за чушь, все вокруг выглядит так реально, это не может быть сном. Вот именно. Все выглядит очень реально. Так может это сон? Правда? Получается, что я сплю? Я сплю? Я точно сплю? Я сплю? Да я же сплю!
– Я сплю! – чуть ли не закричал я на весь дом.
В тот самый миг, когда я осознал, где нахожусь, весь дом наполнился ярчайшими красками. Тут была все та же темная уютная вечерняя обстановка, но все вдруг в один момент стало нежно сиять и выглядеть реальнее реального. В доме ничего не добавилось и не убавилось из предметов, но у меня возникло ощущение, будто дом теперь светился праздничными новогодними гирляндами. Картины с пейзажами оживали на глазах и сияли каким‑то одним цветом, вокруг керосиновых ламп образовалось яркое желтое свечение, а камин все так же пылал фиолетовым огнем.
Мое сердце сильно забилось от переизбытка эмоций и я постарался вернуться в «реальность». Я собрался с мыслями, вспомнил, что на самом деле сейчас лежу на диване у себя в квартире, что мои физические глаза закрыты и тело неподвижно. Я понимал, что с моими недоспособностями у меня в распоряжении есть максимум минута, прежде чем я проснусь, и потому я стал быстро думать, чего бы мне такого сделать в своем осознанном сне. Ответ сидел прямо передо мной.
Мой дед. Он умер более десяти лет назад, а сейчас сидел передо мной, выглядел живее всех живых и курил трубку. Я поднялся из кресла‑качалки, вплотную подошел к нему и начал его тщательно рассматривать. То, что я видел – было невероятно. Поразительная детализация каждой волосинки его бороды, идеальная копия его лица, точно такая же его любимая трубка с какими‑то размытыми узорами, все тот же его любимый толстый зеленый свитер.
Ни одна фотография, ни одна старая видеозапись не способны настолько реалистично воскресить воспоминания о людях, давно покинувших нас. Я по‑настоящему тосковал по своему деду и вот, наконец, моя тоска вознаградилась. Он был будто живой. Нет… он был живой. Живой в моем сознании. Он никогда и не умирал в моих мыслях.
Я почувствовал, как на моем ментальном лице во сне растянулась улыбка и задумался, улыбаюсь ли я сейчас в физическом мире. Наверно улыбаюсь, потому что во сне я мог чувствовать напряжение своих лицевых мышц в реальности.
Я постоял так несколько секунд, рассматривая деда, и решил провести небольшой эксперимент.
– Дед? – окликнул я его.
– Мм? – он посмотрел на меня.
– Ты знаешь, где ты?
– Да, у себя дома. Что за вопросы, Нейтан…
Я улыбнулся. Это называется «поговорил сам с собой во сне». Конечно, спрашивая нарисованный моим сознанием образ моего деда о чем‑либо, я не мог получить тот ответ, который в действительности дал бы мне дед при жизни, но такая цель и не входила в мои планы. В этот раз во сне я ощущал, что мое сознание было совершенно чистым и понимал, что на самом деле разговариваю сам с собой, я лишь играл две разные роли – свою и моего деда.
Что я в действительности хотел получить, разговаривая со своим дедом во сне, так это его голос. Последний раз я слышал его голос более десяти лет назад и мой мозг все еще хранил эти воспоминания. Услышав речь деда во сне, я сразу же узнал его мягкий добрый голос и ту непринужденную интонацию, с которой он рассказывал мне свои истории в этом доме. По крайней мере это уже было похоже на маленькое чудо. Я будто вживую, а не на какой‑то видеозаписи слышал голос человека, которого уже давным‑давно не было на этом свете.
По моим ощущениям я потратил на эти размышления и любование дедом около пятнадцати секунд. У меня еще должно было оставаться немного времени. Я отошел от деда, слегка покачивающегося в своем кресле‑качалке, и решил осмотреть квартиру. Это уже был далеко не первый мой осознанный сон, но меня по‑прежнему поражала реальность окружающего. Я понимал, что сплю, но кроме «живого» деда и фиолетового пламени в камине ничего более не выдавало нереальность ситуации. Все предметы в доме: мебель, деревянные стены, керосиновые лампы, картины, книжная полка, книги, большой ковер на полу – все это выглядело более чем реально и естественно. И конкретно эти чувства реалистичности сновидения я могу помочь понять любому человеку.