– И как он, по‑твоему, должен быть наказан?
– Меня вполне устроит пожизненное заключение.
– И после этого он говорит, что не сумасшедший! – рассмеялась Елизавета Петровна.
– Но Дмитрий Александрович прав, – тихо сказала Ника. – Раз убил – значит должен отвечать.
– Пока его самого это не коснулось, Воронова сей вопрос почему‑то не волновал, – хмуро сказал Сивко, глядя в тарелку. – Все пользовались, и он пользовался.
– Чем это я пользовался? – в упор посмотрел на него Воронов.
– Дырками в законе. А как жену любимую убили: караул! Правосудие продажное! Следователи купленные! Менты ленивые! Пора наводить порядок! Запру у себя в доме ни в чем не повинных людей и буду ставить над ними эксперимент. Виноват‑то один. А сколько пострадавших? Все правильно: лес рубят, щепки летят, – сердито сказал Сивко. – Идиотизмом ты занимаешь, Дмитрий.
– Чистосердечное признание еще никто не отменял, – сказал Воронов. – Пусть тот, кто убил, прямо сейчас нам об этом скажет, все тут же и закончится. Ну что, господа? Кому дать слово?
Ответом ему было молчание.
– Вот видите. И опять вы молчите. Один, тот, который виновен, является причиной страдания остальных. Убийца был уверен, что ему все сойдет с рук. Приедет полиция, следователь, который непременно что‑нибудь придумает. За деньги. Ведь их у вас всех в избытке. Ан, нет! Не получилось! – злорадно сказал Воронов.
– А если… Если это Таранов? – спросила Елизавета Петровна. – Если Иван задушил Бейлис?
– А потом что? Покончил с собой? Спрыгнул с башни? Чушь! Его ударили доской по голове и столкнули вниз. Он размозжил себе голову. Его гениальные мозги размазались по каменным плитам у подножия смотровой башни.
Ника вздрогнула. Потом встала из‑за стола, с коленей упала на пол салфетка.
– Извините… – Она всхлипнула и выбежала из комнаты.
– Вот видишь? – с усмешкой спросил Сивко хозяина замка. – Добился своего. Одну уже сделал несчастной. Ведь она его любила. Так же, как и ты свою жену. Если бы Ваня уехал вчера, ничего бы не было. Но тебе на это наплевать. Странное у тебя правосудие. Ты глаза‑то развяжи, Дмитрий Александрович, да посмотри вокруг‑то.
– Он все равно никогда бы на ней не женился, – хмуро сказал Воронов.
– Да откуда ты все знаешь? Кто ты такой? Господь Бог? И черт меня дернул сюда приехать! – в сердцах выругался Сивко. – Как чувствовал: не хотел. Думаю, человек год прожил взаперти, страдает, надо его поддержать. По‑дружески. А человек‑то из ума выжил. Нехорошо это, Дмитрий Александрович. Нехорошо.
– Да, Дима, – кивнула Елизавета Петровна. – Мы приехали тебя поддержать в трудную минуту…
– Попрошу без пафоса, – поморщился Воронов.
– Ну и черт с тобой!
С этими словами Федор Иванович встал, аккуратно положил на стол салфетку и вышел из комнаты.
– И я пойду, – вздохнула Елизавета Петровна. – Прилягу. Не выспалась, – пожаловалась она.
Они остались в комнате вдвоем.
– Ну, а что ты мне скажешь, Миша? – спросил Воронов.
– Федор Иванович прав. Мы‑то здесь при чем? Я лично ни в чем не виноват, однако вынужден сидеть здесь взаперти в ожидании очередного трупа. Или вы думаете, что убийство – это развлечение?
– Однако ты неплохо проводишь время, – усмехнулся Воронов.
– Это вы о чем?
– О рыжей девушке. Ночью вы были вдвоем, когда я вас встретил. Только не говори, что это случайность. Ты здесь затем, чтобы делать свою работу. Так же, как раньше. Только раньше над тобой было начальство, да время поджимало, да показатели портить не хотелось, а теперь этого нет. Я тебя от всех этих условностей освободил. А чем ты занимаешься?
– Я работаю, – пробормотал он.
– Ну и каковы результаты?
– Я же сказал: мне нужна консультация.
– Ну, хорошо. – Воронов поднялся. – Спустимся в винный погреб. Но времени у тебя немного. Я дал слово, что задержу их до вечера, не дольше.
– Да вы еще хуже начальства! И как мне разговорить этих людей? Ну, не хотят они откровенничать! И признаваться не хотят! Вы же сами все видите!
– Идем.
И опять они шли по коридору. Михаил вспомнил Бейлис. У той ведь и в мыслях не было, что ее могут убить. Не первый раз она напилась и не впервые болтала что в голову взбредет. И не первый раз в этой компании. Они знали друг друга много лет, раньше ей все сходило с рук, а на сей раз почему‑то не сошло. Что она такого сказала? А ведь сказала!
– Прошу. – Хозяин открыл перед ним железную дверь.
Спустились в подвал.
– Ну, и зачем это надо? – сердито спросил Воронов. – Наверху нельзя было поговорить?
– Мне нужна консультация, касающаяся винной этикетки.
– Как‑как?
– Просветите меня, Дмитрий Александрович! – взмолился Михаил. – Я уже понял: истина – в вине.
– Как‑как? – повторил Воронов. Кажется, он был сильно удивлен.
– Истина – в вине. А я в этом ни черта не понимаю!
– Ты ж читал, – с усмешкой сказал Дмитрий Александрович.
– Я готовился. Но в голове все перемешалось. Столько всего написано! Вот и объясните мне, бестолковому, то, чего я не понял. – Он протянул руку и вытащил из шкафа темную пыльную бутылку: – Разрешите?
– Осторожнее! – закричал Воронов. – Разве можно так обращаться с вином тридцатилетней выдержки!
– А где это написано?
– Дай сюда, – сердито сказал хозяин замка и осторожно взял из его рук бутылку, бережно опустив ее на стол.
Михаил бросил взгляд на винную бочку: интересно, пистолет на месте? Как бы его заполучить?
– Что ты хочешь узнать? – спросил Воронов.
– Я хочу знать, что здесь написано, – он ткнул пальцем в этикетку. – Это по‑французски, да? А если я ни слова не знаю по‑французски? Просветите меня.
– Хорошо. Сядь.
Он поспешно сел. Воронов тоже присел напротив на деревянную скамью и нежно провел ладонью по бутылке, снимая слой пыли.
– Все просто, – сказал Дмитрий Александрович. – На этикетке – обязательный набор сведений. Во‑первых, производитель. Не только страна, но и где, в каком именно хозяйстве вино сделано и разлито по бутылкам. Указывается тип: столовое, десертное или игристое, содержание алкоголя и емкость. Это понятно?
– Да, – кивнул Михаил.
– Большое значение имеет сорт винограда и урожай того года, когда изготовлено вино. Или еще говорят миллезим. Если же года урожая нет, то это обычное столовое вино, на котором я тебя и купил, – злорадно сказал Воронов. – Помнишь «Шато Петрюс»? В европейских странах год урожая запрещено ставить на столовых винах, к тому же их разливают в бутылки с плоским дном. У бутылок с качественным вином на донышке всегда имеется углубление.
Михаил осторожно взял бутылку и поставил ее на ладонь:
– С углублением!
– Еще бы! Это отличное вино тридцатилетней выдержки. Не тряси его, поставь на место, – велел Воронов.
Михаил послушался.
– Дальше, – взмахнул рукой Дмитрий Александрович. – Категория. Лучшие европейские вина подпадают под категорию QWPSR. Что означает: «Качественные вина, изготовленные в определенном районе». Но у каждой страны классификация своя. Это вино французское. Видишь буквы «АС»? Что означает «контролируемое по происхождению». Это вина лучшего качества. «Appelation Contrфlйй». Похуже, но тоже достойные трапезы АС VDQS. В Италии DOC. В Испании то же самое. И на лучших португальских винах те же три буквы для обозначения лучших вин. «Наименование, контролируемое по происхождению», вот что они означают. Или гарантированное качество. Вообще информативные этикетки содержат до четырнадцати сведений о вине.
– Четырнадцать не надо! – взмолился Михаил. – Я все не запомню!
– Есть еще слово «Superior», что означает высшее качество. Однако к качеству вина это не имеет никакого отношения, означает лишь, что в нем содержится больше алкоголя, чем в винах того же типа, но без этого слова на этикетке. «Vin de Pays» – местное вино. Так же как «Vin de Table». Простое столовое. Низшего качества. На него идет последний отжим или весь без разбору виноград. После того как из лучшего путем первого отжима получили материал для вина высшей категории. На итальянских пишут «Vino da Tavola», в Германии столовое вино обозначается словом «Ta‑felwein». Но это все тебе знать не надо. Здесь этого нет. Разве что на будущее… – насмешливо протянул Воронов. – Имей в виду, что Ника в этом разбирается. Не вздумай поить ее столовым вином. Или ординарным. Это вино с выдержкой около года, очень уж простое. Она этого не оценит.
– А каким надо?
– Выбирая вино, предпочтение следует отдавать тому, которому более трех лет. Лучшим красным винам требуется не менее восьми, чтобы созреть и достичь пика формы. Все зависит от года урожая. И сорта винограда. Разговор надо вести по каждому в отдельности. Это разговор долгий, не на один день и даже месяц. Вот Зигмунд все это знает. Есть еще слово «Riserva», тоже встречается часто. Означает «выдержанное». Это значит, что до поступления в продажу вино было выдержано в винодельческом хозяйстве, стало лучше качеством и обладает потенциалом старения. На французских винах, кстати, встречается редко, французы чтят кодекс. Уж если написали, это должно быть подтверждено качеством вина. Если же не подтверждается, то перед тобою, скорее всего, фальшивка. Сейчас этим грешат, если продают вино не в специализированных магазинах. Поэтому, если на бутылке французского вина из никому не известной деревушки видишь слово «Riserva», осторожнее с ним. Возможна подделка. По вкусу это можно определить мгновенно. Известных же на весь мир шато пять. Винодельческие хозяйства первой категории, Premier Cry, гарантированное качество. Шато Марго, Шато Лафит, Шато Латур, Шато О’Брион и Шато Мутон‑Ротшильд. Это надо выучить. Лично я всем винам предпочитаю «Бордо». Лучшие винодельческие хозяйства расположены в районе Медок. Так и написано, видишь? «Mлdoc». Там за качество борются и отвечают за продукт. Зато американцы любят вписывать «выдержанное». Или «Speсial Reserve Vine». Или же «Selection». Мол, лучшее, отборное, выдержанное. Расчет на психологию потребителя.
– Вот почему вы их так не любите!
– Да, не люблю, – согласился Дмитрий Александрович. – Для них это бизнес, а для французов – искусство. Понятно, что в споре между ними проигрывает искусство. Мощная пиар‑поддержка, денежные вливания, красивые этикетки, и вот вам, пожалуйста, они – короли рынка! Разбираться во всем этом утомительно, а потреблять упоительно. Нам ведь легко внушить, что делать и когда делать. И как делать. Спросом пользуется то, что особенно не напрягает. Зачем думать, когда за нас уже все придумали?
– Значит, дно у бутылки, год урожая и выдержка не менее трех лет, – подвел итог Михаил.
– Ну, в общих чертах, – вздохнул Воронов. – Одно дело, когда пьешь вино ради вина, другое – когда выбираешь его к трапезе. Бывает, что вино не нравится, слишком уж сладкое или кислое. А в сочетании с определенным блюдом или сыром меняет вкус и становится божественным. Надо также обращать внимание на дату розлива вина по бутылкам, если хочешь насладиться только им, а не пищей, которую запиваешь. Созревание в бочках улучшает вкус и продлевает срок хранения вина. Тогда оно полное, сильного тела, пропитанное древесным духом и хорошо само по себе. А вообще, это тоже долгий разговор, что с чем употреблять. Ориентироваться надо на вкус блюда. Вина легкого тела – для легких кушаний, плотного – для тяжелых. «Травяные» к травяным, «фруктовые» к фруктовым. Белое вино пьют перед красным, молодое после старого. То, что знают все: белое сухое вино подают к рыбе, красное к мясу, сладкое к десерту. Хотя есть и другой подход: на контрасте. То есть выбирается вино того вкуса, которого нет в кушанье. К примеру, к гарниру из картофеля с грибами вино с фруктовым вкусом. Но об этом тебе Ника расскажет. За полчаса я сделал из тебя потребителя, более или менее грамотного, но не эстета. На это нужно время.
– А как вы к этому пришли?
– О! Это длинная история!
– Но вы обещали мне ее рассказать.
– Рассказать… – Дмитрий Александрович тяжело вздохнул. – Рассказать…
– Вы ведь не родились знатоком и любителем коллекционного вина. Или… Родители, да? Они вас приобщили?
– Нет, что ты! – грустно рассмеялся Воронов. – Родители мои были людьми обеспеченными, но, скажем прямо, не интеллигенты. Голубой крови во мне нет ни капли. Торгаши, – пожал плечами Дмитрий Александрович. – Отец – директор универмага, мать заведовала продуктовым складом в дорогом ресторане. Дом у нас был – полная чаша, но все как‑то без эстетства. Золото, камни – да. Холодильник забит дефицитом. Но по‑простому. Пироги, студень, водка да сервелат с икрой. Обильные застолья, много гостей. Все – люди нужные. Отец мой пил много, поэтому и я, собственно… – Он осекся.
– Вы что, пили?
– Было время – пил. И крепко пил. Ребенком я был избалованным до крайности. В институт меня тоже «поступили». – Он усмехнулся. – Хотя учился я всегда хорошо. У меня от природы отличная память, хорошо развита интуиция. Но для элитного вуза одних знаний и памяти мало. И я был с ленцой. Помогли. Папа хотел сделать из меня юриста. Ему очень нужен был свой адвокат. – Дмитрий Александрович улыбнулся. – На спиртное я крепко подсел еще в школе. В старших классах. В доме его было – залейся! Да и отец всегда приглашал: иди, Димка, к столу, посиди с нами. Наливали. Вино отец не признавал, только водку. И пиво.
– Водка без пива – деньги на ветер!
– Вот‑вот. Есть у меня друг – француз. У себя на родине большой человек, владелец сети магазинов. Так вот, это была первая фраза, которую он выучил по‑русски. Я его встретил в аэропорту, поселил в лучшую гостиницу, организовал экскурсию по городу. На следующий день приходит ко мне в гости и с порога говорит на ломаном русском: «Водка без пива – деньги на ветер!» Я ему изысканную трапезу готовил с лучшими французскими винами, а он закатился ночью в ресторан, подцепил там девочку, мигом обзавелся «друганами» и наутро уже был в доску русский. А лучше сказать, в стельку. Иностранцы моментально проникаются русским духом, не они нас, а мы их в свою веру перекрещиваем. У них культ работы, у нас культ отдыха. А отдыхать всегда приятнее.
– А вы‑то почему на вино перешли?
– А сколько можно пить? – сердито спросил Воронов. – Чувствую: пропадаю. Еда, машины, женщины – ничто не доставляет удовольствия, если не полито обильно водкой. В турпоездке – из бара в бар. Достопримечательности неинтересны. Музеи, картинные галереи… Отдых – это когда тебе не мешают пить, когда утром не надо на работу. Вот как мы понимаем отдых. Во время экскурсии в Каир я чуть с ума не сошел, было такое. Не подумал, что Египет страна мусульманская, не подготовился. Все мысли – о возвращении в отель, где все включено, в том числе и спиртное в неограниченном количестве. На Машу наорал, на экскурсовода, на водителя. Раздобыл пива, но что мне пиво? – Он усмехнулся. – Правда, давно это было. Очень давно. Маша, конечно, страдала. Никто не понимал, почему я на ней женился. Ведь столько было женщин!
– Елизавета Петровна рассказывала.
– Лиза? Я всегда знал: она далеко пойдет, – усмехнулся Воронов. – Умница, круглая отличница, сила воли огромная. И – предприимчивая. Только парни ее не любили. Так она однажды сказала: «А мне на это наплевать! Заработаю кучу денег и куплю любого!» Ох, как она меня добивалась! Напоить пыталась…
– Да ну?
– Пыталась… Нрав у меня был буйный, я знал, что с Лизой мы не уживемся. Хотя маме она нравилась. Но это невозможно. Даже если бы она осталась единственной женщиной на земле, я бы к ней не подошел. Она ж не баба – полководец. Вечно на войне, вечно чего‑то добивается. Рядом с ней не будет покоя, придется либо встать под ее знамена, либо сбежать. А Маша была доброй женщиной. И очень умной. Лиза тоже умна, но она эгоистка. Это ум другого свойства. Такие люди всего добиваются, они правят миром, но они одиноки. Рядом с ними холодно. А у меня всегда была развита интуиция. Две сильные личности – это не семья, даже если они состоят в законном браке. Лизе надо искать человека мягкого, покладистого, который согласен стать номером два. И мне тоже. Я понял, что сильнее, чем Маша, меня любить никто не будет, и женился на ней. И оказался прав. Только она знала мою тайну. Знала, что я пью. Плохо мне стало, когда бизнесом занялся. Я не знал другого способа расслабляться, только водка. А нервы трепали. И здорово. Один визит в налоговую чего стоил. А уголовное дело, которое на меня завели? Я ведь чуть в тюрьму не сел. И все нервы, нервы. И – водка. Выпить, забыться. В конце концов сердце не выдержало. Инфаркт. Маша жила у меня в палате, выхаживала. Скольким я ей обязан, Господи‑и‑и! И вот ее нет. У меня такое ощущение, что я долг свой так и не вернул. Не успел.
– Я видел у вас в кабинете ее фотографию, – тихо сказал Михаил. – Красивая женщина.
– Не надо врать, – устало вздохнул Дмитрий Александрович. – Красавицей ее не назовешь. Обычная. Но у нее был свой стиль, отличный вкус, и ее все любили. Ее доброта притягивала. Она была похожа на ангела. Ангел Терпения. И Прощения. Честно сказать, я ей поначалу изменял. И даже хотел развестись, загуляв. Вокруг ведь столько девушек хорошеньких, а я был парень красивый, из обеспеченной семьи. С квартирой, на машине. В общем, закрутило. Но она быстро забеременела и родила мне сына. Мать меня уговаривала: Дима, подожди. Пусть мальчик подрастет. Остался. А потом… Потом я понял, как мне повезло. В каком бы виде я ни приходил домой, меня любили, мне все прощали, меня всегда выслушивали.
– А вы кодироваться не пробовали?
– Кодироваться? – Дмитрий Александрович усмехнулся. – Во‑первых, стыдно. А во‑вторых, не помогает. Алкоголизм – это болезнь, и люди нечестные стремятся на ней нажиться. Большинство из предлагаемых ими способов полный бред, выкачивание денег. Вылечиться может только человек с огромной силой воли, здесь не таблетки нужны, а желание и самовнушение. Даже если и удается бросить пить, после периода воздержания наступает депрессия, а потом срыв. И хочется наверстать упущенное. А здоровье, оно не железное. И вот когда я вышел из больницы, Маша придумала, что со мной делать. Без спиртного я жить не мог, это она знала прекрасно. Врачи посоветовали меня чем‑то отвлечь. И увлечь. И разрешили пить красное вино. Но – больше ничего. И она придумала Коллекцию. Сама, кстати, кроме вина, не пила ничего, да и то очень умеренно. Не больше двух бокалов. Настоящая леди. У нее и в самом деле были дворянские корни. О вине она знала много, покупала книги, справочники, отслеживала информацию о винных аукционах в Интернете, ездила на выставки‑продажи, на дегустации. Ее это действительно интересовало. А рассказывать она умела. Я же в то время почувствовал пустоту в своей жизни. И прекрасно понимал: еще немного, и сорвусь. Лучше уж умереть молодым, вкусив все радости жизни, чем страдать до старости от скуки. В общем, я был на грани срыва и тогда уж точно не выкарабкался бы. Она это понимала. И повезла меня во Францию, показала, как делают вино, показала погреба, где оно хранится, старинные замки. Много рассказывала. Я ни на секунду не оставался один. И, знаешь, мне вдруг стало интересно! И потом: мне это было можно, врачи не возражали. Бокал‑два красного вина за завтраком, столько же во время ужина. Маша превратила процесс выбора вина к трапезе в священнодействие. Я же говорю: она была очень умной женщиной. И где еще лечиться вином, как не во Франции? В общем, увлекла меня. Мы путешествовали месяца три. Денег я к тому времени заработал достаточно и взял отпуск по болезни. Бордо, Бургундия, Шампань…
– Управляющие вас не разорили?
– Не успели, – рассмеялся Воронов. – Через три месяца я решил собрать винотеку и научиться разбираться в винах. Меня увлекла дегустация, процесс вкушения и сравнения. Я впервые осматривал местные достопримечательности не через туманную дымку, а трезвым, все подмечающим взглядом. И мне это понравилось! Головные боли прошли, здоровье поправилось. Я стал бегать по утрам, делать гимнастику. В Россию вернулся нормальным человеком и стал тем, кто я сейчас. Водку я не пью вообще, да и вином не увлекаюсь. Мне этого больше не хочется. Я теперь его собираю. Десять лет назад я придумал этот замок и эту жизнь. И Коллекцию. Я хотел всего лишь тишины и покоя. И долгих лет жизни. Для себя и, прежде всего, для нее. Она это заслужила. Но – не получилось. Как только я своего добился, все и закончилось.
– Но ведь жизнь на этом не закончилась, – осторожно сказал Михаил.
– И что ты предлагаешь? Жениться? И на ком? На Лизе?
– По‑моему, она вас любит.
– Любить она не умеет, – резко сказал Воронов. – Она так называет странное чувство, которое к любви отношения не имеет. Потому что ни одной жертвы ради нее принести не готова. Елизавета Петровна хочет объединить усилия. Хотя куда ей больше денег? И уж конечно, это ущемленное самолюбие. Она же сказала, что купит любого. А тут незадача! Я тоже заработал много денег, следовательно, не продаюсь. И надо искать другой способ. Она, безусловно, женщина изобретательная, но…
– Но Елизавета Петровна почему‑то уверена, что у нее получится. Мы только что с ней беседовали.
– О чем?
– О вашей покойной жене.
При слове «покойной» Воронов помрачнел. Михаил поспешно сказал:
– Извините, сорвалось с языка. Елизавета Петровна сожалела о том, что невольно стала причиной ее смерти.
– Причиной? Лиза? – откровенно удивился Дмитрий Александрович. – Она‑то здесь при чем?
– Это ведь она звонила вашей жене утром в тот роковой день рождения. Да вы ведь знаете.
– Ну да. Знаю, – кивнул Воронов вяло.
– Елизавета Петровна везла ей в подарок бутылку «Сотерна», когда у нее машина сломалась. Она позвонила и попросила подругу подобрать ее на шоссе. Вместе с подарком. Это вино так и не выпито до сих пор. Как и то, что вы показывали позавчера за ужином. А Елизавета Петровна при слове «Сотерн» всегда вздрагивает.
– Ну, Миша, к делу, – резко сказал вдруг Дмитрий Александрович. – Лирическое отступление закончилось, поговорим об убийстве, которое ты должен раскрыть. Об убийствах, – быстро поправился Воронов. – Какие у тебя мысли?
– Мысли мои простые, – бодро отрапортовал он. – Я думаю, что Бейлис задушил Таранов.
– А его кто с башни столкнул?
– Зигмунд.
– Зигмунд?!
– Таранов хотел подняться ночью на смотровую башню и позвонить в свою службу безопасности. Вызвать охрану. Он предлагал мне взять на себя часового. Напасть на него, пока он будет звонить.
– И что ты?
– Сказал, что подумаю. Но пока я думал, он нашел другого союзника. Я случайно подслушал его разговор с Зигмундом. Оказывается, Таранов переспал с Никой, подцепив ее в ресторане. Девушка надеялась на продолжение, но тут же была забыта. Тогда Зигмунд решил ему напомнить об этом и пристыдить. Но Таранов над ним только посмеялся, правда, сунул денег, чем сделал еще хуже. У Зигмунда и его жены есть чувство собственного достоинства.
– Да, они люди гордые, – кивнул Воронов.
– Вчера ночью Таранов с Зигмундом объяснились. Иван вспомнил Нику и всю эту историю и круто поговорил с ее отцом. Отстаньте, мол, от меня, все равно ничего не добьетесь. Но предложил сомелье взятку, если тот договорится с охранником. Или выключит его каким‑нибудь способом. Помните, мы встретились на лестнице? Вы с Никой вышли отсюда, из погреба, после дегустации.
– Мы встретились на лестнице? Разве?
– С Зигмундом. А я спрятался за статуей. У вас удобные ниши в стенах, Дмитрий Александрович, и, что еще лучше, полным‑полно скульптур!
– Я покупал их не за тем, чтобы за ними прятались сыщики, – усмехнулся Воронов.
– Так ведь и убийства в замке не планировались.
– Да, это так. Продолжай.
– Зигмунд пошел к дочери, чтобы увести ее вниз, к себе. И передать разговор с Тарановым. А тот сказал вслед: «Я жду тебя у лестницы на смотровую башню».
– Кому сказал? Зигмунду?
– Ну да! Тот подсыпал снотворное в виски, как и обещал. А когда Таранов достал из кармана мобильный, ударил его доской по голове, после чего столкнул с башни. Вы не в курсе, при нем не было мобильного телефона, когда его нашли?
– Я не обратил на это внимания, – пробормотал Дмитрий Александрович. – Миша! А ведь это мотив!
– Еще бы! Это сделал либо Зигмунд, либо… Эстер Жановна.
– Женщина столкнула Таранова с башни?!
– Да вы на нее посмотрите! Высокого роста, сильная, решительная. Как она обошлась с трупом Бейлис, когда надо было спрятать Нику? Ради дочери Эстер Жановна на все способна.
– Что ж… Но как заставить их признаться?
– А скажите в лоб: все знаю, мол.
– Думаешь, это подействует? – задумчиво спросил Дмитрий Александрович.
– Ну, не знаю. Это же ваша прислуга.
– Вот потому что моя… – Он тяжело вздохнул.
– Таранов сам виноват. Поаккуратнее надо с девушками.
– Хорошо. Я подумаю, как это сделать, – кивнул Дмитрий Александрович. – Я сейчас пойду на кухню, а ты отвлеки Нику, пока я беседую с ее родителями. Она‑то уж точно никого не убивала, – усмехнулся Воронов.
– Да, это так, – кивнул Михаил. – Мы с ней были вместе, у меня в спальне. И вчера, и… в ту ночь, когда задушили Бейлис. Так получилось.
– Ловко у тебя получилось! Ты, смотри, обеспечил себе алиби! Ладно, идем. – Дмитрий Александрович поднялся. – А пистолета здесь нет, не напрягайся.
– Да с чего вы взяли…
– Ты все время косишься на бочку. Я вчера забрал пистолет и отнес в свою спальню. Кстати, как ты хотел его заполучить? Напасть на меня? Может, ты собрался меня застрелить?
– Я пока не сошел с ума. В тюрьму мне что‑то не охота.
– Тогда как?
– Да не нужен мне ваш пистолет! У вашей охраны «калаши», что против них «ТТ»?
– И это заметил? Молодец!
– Я все‑таки сыщик. Вы уж совсем меня не опускайте.
– Сыщик, – усмехнулся Воронов. – Идем. Дела у нас, Миша.
«Значит, он забрал пистолет вчера, когда спускался сюда с Елизаветой Петровной. Они поднялись в его спальню и там… Что‑то не похожи они на любовников. И на жениха с невестой. Черт его знает! Все врут, и они врут. А истина – в вине».