Они разошлись в холле. Воронов пошел допрашивать с пристрастием прислугу, а он – искать Нику. Сначала покричал на первом этаже – никого.
– Она поднялась наверх, – сказал выглянувший на его крик из каминного зала Зигмунд. И вздрогнул, поймав взгляд появившегося хозяина. – Я прибираюсь, Дмитрий Александрович. Вы говорили, что перед отъездом гости у нас отобедают…
– Идем, – строго сказал тот. – Нам надо поговорить.
– Как скажете, – засуетился Зигмунд. – Если я чем‑нибудь не угодил…
– Сейчас ты все узнаешь. Идем, – повторил Воронов, и они с сомелье пошли в сторону кухни.
– Ника! – крикнул Михаил и взлетел по ступенькам на второй этаж.
Здесь было тихо. «Куда она могла пойти? За завтраком у Ники случилась истерика. Причиной этому Таранов. Его смерть. А на смотровой башне никого нет. Или есть? Хозяин сейчас внизу, беседует с прислугой. Вот удобный момент! Он, кажется, поверил в мою версию и раскалывает Зигмунда. Все разрешилось. Осада снята. А если?..»
Он оглянулся: никого. Елизавета Петровна и Сивко заперлись в своих спальнях. Затаились. Молчат. Ждут. А если Ника опять пошла к нему в комнату, искать утешения? Лежит на кровати, плачет и ждет его. А он в это время слушал исповедь Дмитрия Александровича. Что тоже полезно.
– Ника, – позвал он, приоткрыв дверь своей комнаты.
В ответ – молчание. Рыжей девушки здесь не было. Он подошел к шкафу, открыл его и нашел в кармане пальто мобильный телефон. Проверил на всякий случай: сети нет. В замке стоит мощная «глушилка». Интернет, видимо, подключен через модем, по телефонному кабелю. Воронов же выходит в Интеренет, связывается с советом директоров, с банком, с биржей. Или отошел от дел? Наверняка связывается. Но мобильную связь отсекает. По причине не вполне понятной. Связь же в доме есть, ее не может не быть. Только где он, персональный компьютер? В какой из комнат? И на каком этаже?
Он сунул мобильник в карман джинсов, вышел в коридор и еще раз оглянулся: никого! Замок словно вымер. Михаил направился к лестнице. Поднялся на третий этаж. Здесь тоже было тихо. На третьем этаже он еще не был. То есть был вчера вечером у лестницы, подслушивая разговор Таранова с Зигмундом. И ночью с Никой. Но Воронов его перехватил. Захотелось узнать, как и чем живет этот странный человек? Здесь где‑то должна быть его спальня. Та, которую Воронов готовил для себя и жены. Интересно было бы взглянуть. Вещи порою бывают гораздо красноречивей слов, если молчит Дмитрий Александрович, так, может, они расскажут о своем хозяине что‑нибудь?
Он медленно пошел по коридору, открывая двери и заглядывая в комнаты. В них царило запустение, большинство из них были нежилые и даже мебелью не заставлены. В них давно никто не убирался, на полу лежал толстый слой пыли. Но масштаб впечатлял! Интересно, зачем Дмитрию Александровичу столько комнат? Приемы он здесь, что ли, планировал устраивать? Охоту на лис? Скачки на приз Марии Вороновой? Хотел превратить этот медвежий угол в место, где кипит жизнь, куда съезжаются богачи и знаменитости, откуда ведутся репортажи для светской хроники? И в один момент все рухнуло. Выстрел из самопального пистолета гастарбайтера превратил этот замок в остров одиночества и отчаяния. Несправедливо. Вместо бурлящей жизни – запустение. Вместо счастливой семьи – убитый горем человек, который ни во что уже не верит и мучает людей из какой‑то своей прихоти. Воронов, конечно, не ангел. Но его жена зла никому не делала. Говорят, она была женщиной доброй, охотно помогала людям, занималась благотворительностью. Несправедливо. Хотя у каждого своя правда. Тот гастарбайтер не от хорошей жизни в чужую квартиру полез. Тот же Воронов не раз кидал наемных рабочих, денег не доплачивал, а то и вовсе ничего не платил. Круг замкнулся. Зло порождает зло, так, что ли?
«Справедливости нет, – сказал Иван Таранов. И добавил: – Ни на земле, ни выше». Но есть закон сохранения энергии. Не надо кричать в отчаянии: «За что мне все это?!!» Надо просто вспомнить. Вспомнить…
Он толкнул следующую дверь и присвистнул. Комната оказалась жилая. Похожая на часовню, только вместо алтаря – портрет женщины. Он ее сразу узнал: Мария Воронова. Поясной портрет, но не тот, что он видел в кабинете хозяина на втором этаже. Здесь Мария была моложе, улыбающаяся, в венке из ромашек, рыжеватые волосы распущены по плечам. Снимок, видимо, сделан в окрестностях замка. Не в тот ли год, когда ее муж скупил здесь землю? Она была счастлива, что болезнь его прошла, жизнь налаживается, бизнес идет в гору.
Красавицей Марию Воронову и в самом деле назвать трудно, но она была очень мила. Мелкие черты лица, а глаза большие, распахнутые. И улыбка замечательная! Просто она не похожа на девушек модельной внешности, которых предпочитают брать в жены богачи. Не блондинка, не длиннонога и не худа. Маленькая, уютная, милая женщина, избегающая ярких обтягивающих нарядов, потому что они ей не шли. Не у нее ли Елизавета Петровна переманила портниху? А теперь и мужа хочет присвоить. Не могло у Елизаветы Петровны быть красивых подруг, Машу она выбрала не случайно. И – просчиталась. Та заполучила мужчину, которого будущая бизнесвумен хотела взять себе в мужья. Но Елизавета Петровна женщина умная. Что толку беситься и стенать? Надо понять причину. Почему так случилось? Почему подруге это удалось? Взять на вооружение достоинства Маши и, дождавшись удобного момента… В общем, дождавшись. Михаил невольно вздохнул.
Комната была просторная, но визуально суженная при помощи плотных портьер, обоев и обивки мебели темного цвета. Здесь был траур. Ему пришлось зажечь свет, чтобы как следует все рассмотреть. Кровать двуспальная, широкая. Окно огромное. Видимо, покойная жена Дмитрия Александровича любила свет. Много света. На некоем подобии алтаря перед ее портретом стояла бутылка вина. Ее он тоже сразу узнал. Аппликация, говорят, Матисс. Миллион евро. И вспомнил сцену за ужином в первый вечер.
«Ты это собираешься пить?» Елизавета Петровна спросила. Всем было не по себе. Всем, кроме… Бейлис! Силиконовой блондинке вообще было наплевать, что она пьет, какое именно вино. Но именно Бейлис и умерла той ночью. Матисс? Жаль, что он не разбирается в искусстве. И в вине не разбирается. Он подошел к «алтарю» и внимательно осмотрел бутылку, не дотрагиваясь до нее руками. Почему она здесь? Елизавета Петровна недавно назвала ее цену. Миллион евро! Но почему Воронову не следовало ее покупать?
Рядом с портретом стояла ваза с цветами. Цветы были свежие, казалось, на лепестках застыли капельки утренней росы. Стебли и листья упругие, бутоны плотные, но они почему‑то не пахли. Потрогал пальцем: да живые ли? Живые! Хоть что‑то здесь живое. Оранжерея в замке, что ли? Скорее всего, она в одной из пристроек.
Он попятился назад и осторожно прикрыл за собой дверь. Послышались шаги на лестнице. Кто‑то поднимался на второй этаж. Не стоит терять время. Он быстро пошел к узкой лестнице, по которой можно подняться на смотровую башню, прикидывая, как поступить? Вступить в переговоры с часовым, если он там есть, или же напасть на него? И чем закончится очередная драка за выход в эфир? Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Он невольно усмехнулся. Кажется, дело идет к развязке.
Прислушался: тихо. И вновь ощущение, что замок вымер. Очень уж тихо. Если бы на смотровой площадке был часовой, оттуда слышались бы хоть какие‑нибудь звуки. Не может же парень замереть на месте и молчать, как рыба?
Но по узкой крутой лестнице Михаил все же поднимался, соблюдая все меры предосторожности, стараясь не привлечь к себе внимания. И так же осторожно выглянул из‑за двери. На площадке и в самом деле никого не было. Он покачал головой: ну надо же! Воронов снял осаду? Выходит, конец?
Он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. Ему не скоро, но ответили.
– Але… – Зевок.
– Гарик, это я, Мишка. Узнал? У меня труп. То есть два трупа.
– Постой… Какие трупы? Ты ж от нас год как ушел!
– У меня мало времени, слушай, не перебивай. Я в загородном доме спятившего миллионера. Здесь бабу задушили, вот он и запер гостей у себя в замке, выясняя, кто из нас ее грохнул. А этой ночью грохнули еще и мужика. Я нашел возможность позвонить. Мог бы местным, по 02, но они подумают, что я сам спятил. Тот еще антураж! Замок, подвалы с вином, красавица блондинка с силиконовой грудью. Полный п…ц! Ты‑то меня знаешь давно. Все, что я говорю, чистая правда! Клянусь!
– Ты где?
Он торопливо назвал адрес.
– Блин! Это ж у черта на куличках! – присвистнул приятель.
– То‑то и оно. Я хочу, чтобы ты позвонил в полицию, местным. Все ж таки коллеги. Боюсь, здесь скоро будет заварушка.
– Какая заварушка?
– Стрельба. Пусть поднимаются по тревоге. Скажи им: замок Ворона, они поймут.
– Мишка, воскресенье же! Ну, кого я подниму?
– Роту спецназа, – зло сказал он. – Здесь парни серьезные, все – с «калашами». Будет горячо.
– Ты думаешь, я где? – зло спросил приятель. – У меня выходной! Ты понял? Если нет, говорю по буквам: Вера, Ыще одна Вера…
– У меня мало времени. Гарик, это уже не смешно.
– Мне тоже не смешно. Я не один, с девушкой.
– Здесь будет бойня, – резко сказал Михаил. – Интуиция меня редко подводит. Гарик, тут пахнет порохом.
– Да с чего ты…
И в этот момент Михаил услышал выстрел. И невольно вздрогнул.
– Ну вот! Началось! – зло сказал в трубку.
– Что там?
– Стреляли, – мрачно пошутил он. – Пока одиночным. Но все равно: поднимай ОМОН!
– Ну, если ты меня подставил… Твою мать!.. – выругался приятель.
– Все, я полетел. Жду.
Он отключился, сунул мобильник в карман и побежал вниз по лестнице. Одиночный выстрел, похоже, тот самый «ТТ». Ружье, которое висело на стене во время всего спектакля, должно было выстрелить и выстрелило. Но где? В одной из комнат? В которой? На втором этаже? Он несся вниз по лестнице.
– Что случилось?!
На площадке второго этажа он столкнулся с запыхавшимся Дмитрием Александровичем.
– Миша, кажется, стреляли?
– Кажется!
– Где? Кто?
– Что случилось? – выглянул из своей комнаты Федор Иванович. – Я не ошибаюсь, это был выстрел?
– Что случилось? – Из соседней комнаты выглянула… Ника. Так вот где она была! В спальне Таранова!
– Стреляли, – сказал Михаил. – Надо понять, где?
– Мне показалось, в соседнем крыле, – в раздумье пожевал губами Федор Иванович.
– А где Елизавета Петровна? – сообразил вдруг он. – Она бы тоже…
Он рванулся по коридору в другое крыло, в ее спальню. Остальные за ним. Топот ног, тяжелое дыхание за спиной, последней бежала Ника. Добежав, Михаил рванул на себя дверь и невольно отпрянул.
Она лежала на кровати навзничь, грудь окровавлена, остекленевший взгляд – в потолок. Лицо Елизаветы Петровны было спокойно, будто она получила, наконец, то, чего так страстно и долго желала. В правой руке – пистолет. Он сразу понял: мертва.
– Что… – послышалось за спиной прерывистое дыхание Сивко.
– Спокойно, – сказал он. – Все назад. Елизавета Петровна умерла.
– А‑а‑а! – тоненько закричала Ника.
– Дмитрий Александрович, уведите ее!
– Ника, идем вниз.
– Мне страшно…
– Ничего страшного, – попытался успокоить девушку Воронов. – Похоже, она застрелилась…
Застрелилась? Они с Сивко переглянулись.
– Что думаете, Федор Иванович?
– А что? – пожал тот плечами. – Похоже на самоубийство.
– А мотив?
Сивко оглянулся, чтобы убедиться: Воронов уводит Нику. И бросил:
– А ну, зайдем.
И слегка подтолкнул Михаила в спину. Они вошли в спальню Елизаветы Петровны, дверь осталась приоткрытой.
– Ну, что тут можно сказать? – Федор Иванович мельком оглядел комнату и усмехнулся. – Вроде бы все чисто. Следов борьбы нет. Мебель на месте, положение потерпевшей соответствует первоначальной версии о самоубийстве, выстрел сделан с близкого расстояния. В упор. Все признаки налицо. Я бы даже сказал… – Сивко подошел к кровати, на которой лежало тело, и принюхался. – Порохом пахнет. Его следы на одежде. Дуло приставили к груди. Она или… Будем считать, она сама. Похоже, умерла сразу. Выстрел в область сердца. Крови немного. Попала аккурат в точку. Будем считать, что она сама, – повторил он.
– По прежней работе не скучаете, Федор Иванович? – поинтересовался Михаил.
– Как ты сказал? – слегка растерялся Сивко. – По какой работе?
– Вы ведь следаком раньше были.
– А, похоже, мы с тобой коллеги, – усмехнулся Федор Иванович. – Были.
– Почти. Я по другой части.
– Узнаю опера. Но откуда ты…
– Я все гадал: где же я вас видел? Да на фотографии! На старой фотографии!
– На какой фотографии? – мрачно спросил Сивко.
– Вы работали следователем прокуратуры не в Москве, а в областном центре довольно‑таки далеко отсюда. Город, откуда родом и Бейлис. Или Людмила.
– А про Люську ты откуда… Врешь! – хрипло рассмеялся Сивко. – Блефуешь!
– Может быть.
Он перехватил взгляд Федора Ивановича, направленный на пистолет. К оружию они бросились одновременно.
– Отпечатки… – прохрипел он, когда рука Сивко потянулась к пистолету. – Нельзя…
– Нас…ть, – выругался тот и попытался завладеть оружием.
Этого Михаил не мог допустить, завязалась драка. Федор Иванович сопротивлялся отчаянно, но Михаил был моложе, физически сильнее и к схватке хорошо подготовлен. Провел бросок через бедро и, когда противник уже лежал на ковре, применил болевой прием. Сидя верхом на Сивко, заломил ему руку, потом надавил. Тот закричал от боли.
– Хватит? – спросил Михаил.
– Пусти‑и‑и…
Федор Иванович застонал, захват и болевой прием были проведены профессионально. Он потянулся к пистолету, лежащему на кровати. И только когда оружие было уже у него в руках, отпустил Сивко и встал.
– Ну и что делать будешь? – спросил тот, сплевывая розовую слюну на персидский ковер. В драке Федору Ивановичу разбили губу.
– Так спокойнее, – сказал он.
– Значит, она нас всех перехитрила, – усмехнулся Сивко, поднимаясь. – Приехала с телохранителем. Ловко!
– Назад! – велел Михаил и поднял пистолет.
– Неужто ты меня застрелишь?
– Первый выстрел будет предупредительным, как и положено по инструкции. Второй – в ногу.
– Все, все! Я понял. Форму потерял, – пожаловался Сивко. – Старею. Да и не мое это, кулаками махать. Может, поговорим?
– Поговорим. О чем?
– Нервы сдали. Этот «ТТ» ни тебе, ни мне не нужен, – вздохнул Сивко, садясь в кресло. Михаил опустил пистолет.
– Тогда зачем ты к нему кинулся?
– Я ж говорю: нервы сдали. Ты ведь черт знает что подумал. Ну, было. Так когда это было?
– Я знаю, что тебя из органов поперли. И знаю, за что.
– Ну, ну. Успокойся. Сам‑то почему ушел?
– Откуда ты знаешь, что ушел?
– Был бы ты ментом, она бы к тебе никогда не обратилась. Потому что ментов Лиза боялась хуже смерти. Чуяла кошка, чье мясо съела.
– Я вижу, тебя труп не пугает, – кивнул он на Елизавету Петровну.
– Да уж… Насмотрелся, – скривился Сивко. – А хорошая компания подобралась! Бывший следователь, бывший мент… Эксперта только не хватает. А то бы мы и протокольчик сляпали, и…
– Вот именно: сляпали.
– Послушай, Миша…
Сивко не успел договорить, в коридоре послышались шаги. Вскоре в дверь заглянул Воронов.
– Ника внизу. А что у вас тут… – и осекся, увидев в руке Михаила пистолет. – Ого! Сообразительный молодой человек!
– Предупреждаю: я буду стрелять на поражение.
– Если?
– В случае необходимости.
– Ну, стреляй, – скривился Воронов и пошел прямо на пистолет.
Михаил растерялся:
– Дмитрий Александрович…
– Стреляй!
Сивко встал и тоже шагнул к нему. Кулаки сжаты, взгляд недобрый. Выбора не было. Он нажал на курок. Раздался сухой щелчок, Воронов рассмеялся.
– Что за черт? – Михаил с недоумением смотрел на пистолет у себя в руке.
– Хе‑хе, – проскрипел Сивко. – А патронов‑то в магазине больше нет!
– Успокоился? – с усмешкой спросил Воронов.
Михаил выругался и отшвырнул пистолет.
– Купили тебя, – хмыкнул Сивко. – Что, сыщик? А хорошо ты потоптался на месте преступления и как грамотно обошелся с орудием убийства! Пять баллов!
– Вы знали, что в обойме больше нет патронов? – Он в упор посмотрел на Воронова.
– Откуда, Миша? – ласково улыбнулся тот.
– Это же ваш пистолет!
– У меня была полная обойма. А вот куда дела патроны Лиза, когда стащила его из моей спальни, и почему оставила только один, для себя, это следствие пусть выясняет.
– И ты знал, что пистолет не заряжен? – спросил Михаил у Сивко.
Тот хмыкнул и потрогал разбитую губу.
– Мальчишка, – нежно сказал Воронов.
– Супермен, – ухмыльнулся Сивко.
– Да‑а‑а… – покачал Михаил головой. – Челы вы, конечно, крутые, но доказать ее самоубийство будет непросто.
– А мы попробуем, – усмехнулся Федор Иванович.
– Я не верю, что вы в сговоре!
– Миша, о чем ты? Какой сговор? У Елизаветы Петровны сдали нервы, вот она и застрелилась, – вздохнул Дмитрий Александрович.
– А зачем ей было стреляться?
– Потому что она убила Бейлис, – весомо сказал Сивко.
– Но почему?
– Поскольку она умерла, я могу выдать ее тайну. Все равно эта история всплывет. Но не хотелось бы здесь. – Федор Иванович посмотрел на труп и поморщился. – Может, в другом месте?
– Давай выкладывай подробности, – кивнул Воронов. – Я, например, не в курсе.
– А я все знаю со слов Люськи, – сказал Сивко. – Может, в кабинет пройдем?
– Миша, ты не возражаешь? – с улыбкой спросил Дмитрий Александрович.
– Не возражаю! – А что ему оставалось?
– Тогда идем?
Михаил в последний раз оглядел место происшествия. Ну и как теперь это объяснить полиции, когда она прибудет? Кровать, на которой лежит труп, сдвинута, положение тела тоже изменилось, на рукояти «ТТ» и на курке его отпечатки пальцев, сам пистолет валяется черт знает где. В комнате бардак, следы драки, на ковре кровавое пятно: Сивко сплевывал слюну из разбитого рта. В общем, полный провал. Его свидетельские показания против показаний Сивко. Да еще и Воронов примет сторону приятеля. Наверняка. Если тот докажет, что у Елизаветы Петровны был мотив. А вид у Сивко решительный.
Не похоже, что они в сговоре. Они не могут быть в сговоре. Это случайность. И неужели она и в самом деле застрелилась? Поди теперь докажи обратное!
– Ты идешь, Михаил?
Он нехотя вышел из комнаты, и Дмитрий Александрович аккуратно прикрыл за ним дверь. Интересно, почему еще не приехала полиция? И о чем думает Гарик, черт его возьми?!!
Ликер
– Мне надо выпить, – хрипло сказал Сивко, усаживаясь в кресло. Вид у него был помятый, из разбитой губы все еще сочилась кровь.
– Что так, Федя? Трубы горят? – с иронией спросил Воронов.
– Нервы ни к черту.
– У всех нервы.
– Жалко тебе, что ли? Вели водки принести.
– Кому велеть? – в упор посмотрел на него Дмитрий Александрович.
– Где этот твой… Фриц? – поморщился Сивко.
– Зигмунд? Я его запер в кладовке. А ключ при мне. – Дмитрий Александрович похлопал по карману брюк.
– Запер? Почему запер? – оторопел Сивко.
– У Михаила спроси.
– Я подумал, что Зигмунд столкнул Таранова с башни, – поспешил пояснить тот.
– Зачем?
– Они довольно‑таки напряженно выясняли отношения за два часа до его падения. И договорились встретиться у лестницы, ведущей на смотровую башню. Таранов переспал с Никой, а потом ее бросил. Отец, понятное дело, на него разозлился.
– Ах, вот оно что… – протянул Сивко. – Я правильно понял: ты телохранитель бизнесвумен, которая только что застрелилась?
– Частный сыщик. Елизавета Петровна попросила меня об одолжении: сопроводить ее на вечеринку, прикинувшись одним из гостей.
– Ах, вот оно что… – повторил Сивко. – Ну и почему она вдруг решила приехать сюда с охраной?
– Она говорила о каком‑то преступлении. О том, что боится ошибки.
– Ошибки, какой ошибки?
– Выходит, Федя, и ты не в курсе? – усмехнулся Воронов.
– В курсе чего? – продолжал недоумевать Сивко.
– Ее тайны? О каком преступлении она говорила? Чего боялась?
– Боялась она только одного: Люськи. Или Бейлис, как вы ее все называли. Огласки боялась. Люська не дура была выпить, а под мухой выбалтывала чужие секреты. Пока она была женой, Лев Абрамович держал ее на коротком поводке, по гостям не водил, а если уж такое случалось, то пить не давал. Но как только Люська стала вдовой, она позволила себе расслабиться. А обид у нее накопилось много.
– Ты‑то откуда знаешь? – подозрительно спросил Воронов.
– Да уж знаю, – усмехнулся Федор Иванович. – Это ведь я их познакомил. Льва Абрамовича с Люськой. Видел, что старик заскучал. Жалеет об упущенных возможностях. Тридцать с лишком лет в законном браке, трое детей, внуки, в будни работа с утра до ночи, все праздники с семьей. Ни в чем таком не замечен, не привлекался, не состоял. И вот жена умерла от рака, а Лев Абрамович начал присматриваться: что и как? Как живут его собратья по трудам праведным, простые русские миллионеры? Оказалось, весело живут! Старик решил, так сказать, приобщиться. Вкусы его я знал. Ему нравились блондинки с большой грудью, модельной внешности. И я подсунул ему Люську, знал, что девчонка – огонь, ему понравится. Я, правда, не подозревал, что он вздумает на ней жениться. Это был сюрприз так сюрприз! – хрипло рассмеялся Сивко. – И для меня, и для всех. Так что Людмила обязана мне своим «счастьем». И время от времени позванивала. То совета спрашивала, то на жизнь жаловалась.
– Паспорт не ты ей сообразил? – в упор спросил Михаил.
– Паспорт? Какой паспорт? – насторожился Сивко.
– Пять лет скостили.
– Это же мелочь! Решил угодить старику. Ему непременно хотелось жениться на девятнадцатилетней.
– А не себе ли ты хотел угодить? Чтобы никто и не подумал, что вы с Людмилой – давние знакомые. В одном городе родились.
– Вот как? – удивился Воронов.
– Это к делу не относится, – резко сказал Сивко. – Не о том сейчас речь. О Елизавете Петровне.
– Ну и что между ними произошло? – спросил Дмитрий Александрович. – Между ней и Бейлис? Или Люськой, как ты говоришь?
– О ее многочисленных браках знают все, – сказал Сивко. – Я имею в виду Лизу. А вот о ребенке…
– Все знают, что у нее восьмилетняя дочь, – заявил Воронов.
– А откуда она взялась?
– Как откуда? Лиза родила дочку в законном браке, – медленно произнес Воронов.
– Ха! Родила! – хмыкнул Сивко. – Да она боялась отойти от дел хуже смерти! Выпасть из обоймы. Восемь лет назад, если вы помните, страна еще расхлебывала последствия дефолта, и положение фирмы Елизаветы Петровны на рынке было ох каким непростым! Какая уж тут беременность! Какие роды! Ей ведь было под сорок.
– Тридцать семь, – уточнил Воронов.
– Во‑во. Врачи сразу сказали: беременность будет протекать тяжело. Первые роды в таком возрасте, серьезные проблемы со здоровьем. Сердечко у нее пошаливало, да и с почками были нелады. Елизавета Петровна быстренько подсчитала, во что ей обойдется материнство, и решила здоровьем не рисковать. Поручить это другой женщине. В общем, найти суррогатную мать. А где?
– Неужто она обратилась к Бейлис? То есть к Людмиле? – спросил Воронов.
– А к кому? Надо было найти девочку чистую, без особых запросов, послушную, сговорчивую. А такую можно найти только в провинции. Ехать самой? Еще нарвешься на алкоголичку или наркоманку. Или кинут. Тут надо действовать через знакомых. В дом Льва Абрамовича Лиза была вхожа и с его молодой женой поначалу ладила. Делить им было нечего, и они даже стали, хе‑хе, подружками. Разоткровенничались. Елизавета Петровна все говорила: «Понимаю, надо детей. Хотя бы одного ребенка. В молодости не успела, некогда было. Все карьеру делала. А теперь боязно. Возраст, здоровье не то, от дел отойти надолго не хочется. Привычный уклад жизни менять не хочу. Что делать?» Призналась она «подружке», что дважды была беременна, но токсикоз измучил, рвало, извиняюсь, через каждый пять минут, и было так тяжело, что дважды же она сделала аборт. На самом деле эта железная женщина боялась боли и крови. Не чужой, это ее не трогало, а своей. Так бывает. Посмотришь, не человек – кремень. А у него на самом деле куча комплексов, вот он и пыжится, делает вид, что ему все нипочем. Такой была и наша Елизавета Петровна. Денег у нее было много, и свои проблемы она решала просто: если мне это надо, нужно купить. За меня готовят, стирают и убирают, пусть за меня и рожают. Из детдома брать ребенка она не хотела. Мало ли что подсунут! Надо свое. Кровиночку. Как чужое‑то любить? Брезговала. От себя надо, от любимой. Тут целая философия. Есть категория обеспеченных женщин, которые до последнего тянут с родами и чем дальше, тем больше боятся этого. Тут уже по уму, не по чувствам, а умный человек просчитывает все риски. И чем больше просчитывает, тем больше боится. Елизавета Петровна решила купить ребенка! В общем, Люська сосватала ей свою двоюродную сестру. Насчет суррогатного материнства есть закон. Можно прибегнуть к услугам суррогатной матери, если женщина забеременеть и родить сама не может. Насчет Елизаветы Петровны врачи такого заключения дать не могли. Могла она и забеременеть и родить. Да, на сохранении почти весь срок пришлось бы лежать. Терпеть. Люди ради детей и не на такое идут.
– Лиза на жертву не пошла бы, – покачал головой Воронов. – Своим здоровьем она бы не рискнула.
– Мне Люська звонила, рассказывала, – вздохнул Сивко. – Елизавета Петровна, мол, все никак не может принять решение. Колеблется. Хотела она рожать, но… Боли испугалась. Кровотечения. Болезней, которыми ее врачи напугали. Им ведь надо подстраховаться. «Вы хорошо подумали? Подумайте еще!» Люська над ней смеялась. «В тюрьму за махинации с банковскими счетами сесть не боится, а рожать боится! Как и не баба вовсе!» В общем, состряпали липовую справку, оформили договор. Елизавета Петровна объявила мужу, что беременна, и подала на развод. Их быстренько развели. Нашли донора, Лиза лично его «отсмотрела», сделали все необходимые процедуры. Правда, операцию пришлось повторить трижды, пока суррогатная мать не забеременела. Эмбрион все не приживался. Ох, как она бесилась! Елизавета Петровна! Утекали денежки. Каждый «подход» не менее тридцати тысяч зеленых, плюс лекарства. А еще и в тайне все надо было сохранить. И за это приплачивать. Суррогатной матери опять же заплатить гонорар. И за хлопоты. Операция ведь!
– А ведь прогорела она? – рассмеялся вдруг Воронов. – Дорого же ей встало материнство!
– Кто знает? – ухмыльнулся Сивко. – Она изображала беременность, продолжая ходить на работу. Пахала день и ночь, перла, как танк, и ее фирма выстояла. Все только удивлялись ее лошадиному здоровью. Ни тебе токсикоза, ни обмороков, ни слабости. Пожалуется на тошноту, а с работы не уходит. Диван себе поставила в кабинете, на нем иной раз и спала. Не баба – лошадь! Суррогатную мамашу поместила у себя в особняке, кормила, поила, ни в чем не отказывала, но выходить за ворота запрещала. Когда пришло время рожать, они уехали за границу, в частную клинику. А оттуда приехали уже с ребеночком. Обе. Так в доме у Елизаветы появилась няня.
– Постой… – Воронов наморщил лоб. – Так я ж ее видел! Тихая такая блондиночка, Анечка от нее не отходит. Дочка Елизаветы Петровны. Я еще подумал: повезло Лизе с няней.
– Еще бы! И хотя биологически нянька ей не мать, но в Анечке души не чает. Считает ее своей дочерью, девка простая, ей всех этих тонкостей не понять. Выносила, родила – значит мое, кровное. Жили они душа в душу, каждый думал то, что хотел, и все были счастливы. Разумеется, Елизавете Петровне не хотелось, чтобы всплыла вся эта история. Подделанная справка, мнимая беременность. Отцом ребенка официально числился тот самый парень, за которым она была замужем в момент «зачатия». Он регулярно девочку навещает, считает ее своей дочерью. В общем, серьезный оказался парень. Кто бы мог подумать? Пока был «замужем», интересовался только дорогими машинами и гольфом. После развода устроился на работу, женился, и теперь у Анечки есть «братик». В общем, семья. И суррогатная мать при них. Все счастливы, все довольны. Люська, в общем‑то, была баба добрая, хотя и скандальная. Чужому счастью не завидовала. И не афишировала, что двоюродная сестра работает у богачки прислугой. Вроде как член семьи. А тут ее как сдернуло. Я имею в виду Людмилу. Посвященных‑то было немного. Врачи в частной клинике будут молчать как рыбы, на этом держится их бизнес. Предашь историю огласке – все клиенты разбегутся. Да и справки липовые рисовать – подсудное дело. Суррогатная мать всем довольна, ей скандалить не резон. Да и Анечку она любит безумно, как свою дочь. За границей, где рожала, и подавно будут молчать. У них с этим строго, с врачебной тайной. Остается Людмила, посредница. Самое слабое звено.
– Так вот почему Лиза так ее ненавидела! – покачал головой Воронов. – Теперь понятно!
Михаил бросил на Дмитрия Александровича внимательный взгляд. Ай, Америку открыл Сивко! Да, похоже, Воронов все это знал! Вспомнить хотя бы его разговор с Елизаветой Петровной в кабинете! Перед тем, как та буквально‑таки вынудила его спуститься в погреб. «А говорят, что Бейлис тебя шантажировала…» – «Какая чушь!» Так зачем притворяться?
– Я думаю, она Люську и задушила, – энергично взмахнул рукой Федор Иванович. – Кому нужен скандал? Если бы Людмила и в самом деле написала книжку, или за нее бы написали, это была бы бомба! Представляете заголовки газет? «Семейные тайны миллионеров!», «Чего боятся нувориши?», «За них рожают детей суррогатные матери!» То‑то желтая пресса порезвилась бы! А девочке каково? Ее дочке Анечке? Елизавета Петровна задергалась. А тут – искушение! Она вошла ночью в спальню, может, поговорить хотела. Урезонить. Молчи, мол, хотя бы ради сестры. Деньгами‑то ее было не взять, с завещанием Льва Абрамовича все чисто, что бы ни говорили. Вошла, увидела Люську спящей и не удержалась. Задушила подушкой.
– А Таранов? – спросил Михаил.
– И Таранова с башни она столкнула! Могла Люська ему проболтаться? Запросто! Они ведь были любовниками. Ляпнула сгоряча, надо знать Ваню. Вытянул из любовницы все, что той известно. Подпоил и вытянул.
– Но зачем ему это?
– Как зачем? – сердито спросил Сивко. – Лев‑то Абрамович умер! А как империю делить? Вдовствующая королева дура дурой, это всем известно. Только жениться на ней Ване ох, как не хотелось! Троица была тесно связана: Лев Абрамович, Таранов и Елизавета Петровна. Последние его гнезда птенцы. И хотя они давно уже разделились, общие интересы остались. Ясно было, что если Люська докажет свои права в суде, а так и будет, она примется распродавать имущество. Я имею в виду акции. Все ее мечты были только об отдыхе от трудов праведных. Хе‑хе, – проскрипел Сивко. – Наверстать упущенное. Она понятия не имела об истинной стоимости активов покойного мужа. А Таранов в уши лил, что надвигается кризис, надо, мол, все распродавать, переводить деньги на счета за границей, да и самой туда уезжать. Спешно. Делать ничего не придется, живи, развлекайся, наслаждайся благами. Он все хотел прибрать к рукам. А Лиза ему мешала, потому что сама хотела того же. Вот Ваня и добыл на нее компромат. Видать, они там, на башне, круто поговорили. И что ей оставалось? Убить и его. Самой воцариться. Она была баба с та‑а‑кими амбициями! – развел руками Сивко.
– Версия стройная, – высказался Михаил. – Но, во‑первых, не понятно, почему же она тогда застрелилась. Не надо только говорить, что ее совесть замучила. Ни в жизнь не поверю! И, во‑вторых, у Елизаветы Петровны алиби.
– Это какое же? – удивился Сивко.
– В тот момент, когда убили Таранова, она была в… – Он посмотрел на Воронова.
– Что такое? – поднял брови тот.
– Откуда она вышла? Мы ведь столкнулись на третьем этаже. Мне показалось, что она вышла из вашей спальни.
– Это мое личное дело! – резко сказал Дмитрий Александрович.
– Хе‑хе, – проскрипел Сивко.
– Я был с Никой, она может это подтвердить. А вас никого в своих комнатах не было, – продолжал настаивать Михаил. – Я толкнулся во все. Таранов находился на башне, а остальные? Елизавета Петровна была с вами, Дмитрий Александрович?
– Ну, допустим, – сквозь зубы сказал тот. – Она же выкрала у меня пистолет.
– Хе‑хе, – повторил Сивко.
– А где ты был, Федя? – в упор посмотрел на него хозяин замка.
– Я спал.
– Врешь! Тебя не было в комнате! – разозлился Михаил.
– Я спал, – повторил Сивко. И выразительно посмотрел на Воронова. – Если Елизавета Петровна была в спальне у Дмитрия, то я спал.
Тот скрипнул зубами и промолчал.
«Что такое? Что за намеки?» – Михаил смотрел то на Воронова, то на Сивко. Оба молчали. И долго. Молчание нарушил Сивко:
– Ну, так что? Моя версия принимается? Дмитрий, у тебя больше нет вопросов?
– В общем‑то… – замялся тот.
Федор Иванович бросил взгляд на часы.
– А почему, Федя, ты все время смотришь на часы? – не выдержал Воронов.
– Да так.
– Ты кого‑то ждешь?
– Вечера. Вечера я жду. Ты же дал слово, что вечером я уеду. Вот я и жду…
Федор Иванович выразительно посмотрел на хозяина замка.
«Что происходит?» – обеспокоился Михаил.
– И все‑таки мне надо выпить, – со вздохом поднялся Сивко. – Раз ты запер лакея, пойду налью себе сам. А, кстати, где его жена? Эта, как ее… – Федор Иванович поморщился и щелкнул пальцами.
– Эстер Жановна, – подсказал Михаил.
– Во‑во. Та еще заковыка. Она где?
– Внизу, с дочерью.
– Их ты тоже запер, Дмитрий?
– Нет. Попросил наверх не подниматься. Здесь труп.
– Три трупа, – поправил Сивко. – В замке уже три трупа. А здесь, наверху, два. Во всем нужна точность. Калькуляция.
– Бейлис тоже спустили в ледник, – хмуро сказал Воронов. – Здесь только Лиза.
– Когда спустили?
– Рано утром.
– Хорошо, я не буду прислугу трогать. Так где я могу взять водки?
– На кухне, в холодильнике.
– Ты не будешь возражать, если я туда пойду?
– Нет.
– Я скоро вернусь, – пообещал Сивко. – Мне и в самом деле надо выпить.
И он вышел из кабинета. Как только за ним закрылась дверь, Воронов нетерпеливо спросил:
– Ну? Ты ведь хотел со мной поговорить?
– Да. Хотел, – кивнул Михаил. – Насчет Сивко. Ловко он все придумал. И мотив.
– Не думаю, что Федя его придумал.
– А вам неинтересно, откуда он так хорошо знает Люську‑Бейлис? И почему она ему то и дело «позванивала»?
– А какое это имеет отношение к делу?
– Имеет! Сивко – бывший следак!
– Ого! – прищурился Воронов. – Хорошая компания подобралась! Профессионалы!
– Я же вам говорил, что где‑то его уже видел. И вспомнил! Я видел его на фотографии. На старой фотографии. У меня в органах был наставник, майор милиции. Не москвич, перевелся к нам в Управление из того самого города, откуда родом Сивко и Бейлис. Я попал к нему сразу после юрфака на стажировку. Умный мужик, он меня всему и научил. Так вот: я захаживал к нему домой. Опыт перенимал.
– Опыт? – прищурился Воронов.
– Ну, дочка у него была. Впрочем, и сейчас есть.
– Хорошенькая?
– Симпатичная. Но не суть. Сами понимаете, дело семейное. Пока ее ждешь, с мамой‑папой парой слов перекинешься, те, само собой, достают из шкафа толстенные семейные альбомы. А она у себя в спальне марафет наводит! Полчаса платье выбирает, еще с полчаса штукатурится. «Ой, я только что из ванной! Погоди!» Это «погоди» иной раз так растянется… – Михаил тяжело вздохнул. – А в это время: «Наша Сонечка в три годика», «А это в детском садике в костюме ромашки», «А это я в молодости, правда, Сонечка на меня похожа?»
– Влюбился? – улыбнулся Воронов.
– Было немного. Чуть не женился, каюсь. Рассорились из‑за пустяка. Но зато как пригодилось! – с чувством сказал он. – Начальник, рассказывая о былом, частенько вспоминал родной город. Однажды увидел фотографию и помрачнел. Сказал: «А это Федька, оборотень в погонах». Я из вежливости спросил: что, мол, случилось? И услы<