Из другой половины сада появился мужчина с секатором в руках, возле его ног с тявканьем прыгал маленький пес.
– Вивьен, ты не хотела бы собрать ветки? Корзина стоит там, – сказал он и успокаивающе тронул жену за плечо.
Женщина вырвалась и перегнулась через изгородь, для того чтобы ближе придвинуться к Ивонн, и фамильярно прошептала ей:
– Глядите, чтобы, чего доброго, глаза на лоб не выкатились! Я знаю, что фиолетовый дом выглядит безобразно, но это такой цвет… – От нее сильно пахнуло алкоголем.
– Это темно‑лиловый цвет, – заметил мужчина и посмотрел на Ивонн извиняющимся взглядом.
– Мы решили, чтобы дом был особенным, – продолжила женщина, – таким, какого нет ни у кого. И мы выкрасили его в цвет, который называется темно‑лиловым. Прекрасный цвет. Темно‑голубой, отчасти напоминающий фиолетовый. Отчасти.
– Отчасти, – автоматически повторил мужчина и сжал руку жены, словно наездник, пытающийся успокоить испуганную лошадь и при этом сам дрожащий от страха.
– Как бархат, – шепнула Вивьен, вполне отчетливо шевельнув губами. Она так близко придвинулась к Ивонн, что было видно, как дрожат маленькие, словно гниды, частички пудры, лежавшие на пушке ее подбородка.
– Бархат, – вторил ей мужчина.
Ивонн смущенно кивнула.
– На цветной картинке он выглядел именно так. Очень красивый, но как только мы начали красить… – женщина собралась с духом и отчетливо произнесла каждое слово в отдельности, – он оказался совершенно другим! Но было уже поздно.
– Нет, совсем не поздно, – грустно заметил мужчина. – Мы вполне могли остановиться.
– Но ведь нам необходимо было посмотреть, как он будет смотреться на большей площади, получить общее впечатление, – пробормотала Вивьен, которая уже была не в состоянии членораздельно говорить. – И тогда Хассе сказал, что теперь мы уже ничего не можем исправить, ведь уже так много покрашено. Мы арендовали леса только на одну неделю. А мастера берут за работу чертовски дорого. Было поздно.
|
|
– Совсем нет. Если бы мы вовремя сказали бы им об этом, Вивьен, – монотонно возразил мужчина, словно от чего‑то отрекаясь.
– А откуда нам знать, что значит вовремя, а что – уже поздно! – выкрикнула Вивьен, и слезы покатились у нее по щекам.
– Ко всему привыкаешь, – заметил мужчина. Он натянуто улыбнулся Ивонн и мягко, но весьма уверенно потянул к себе жену.
– Мы перекрасим дом, но пока у нас нет на это денег, – прохрипела женщина из усмиряющих объятий мужа, а карликовый спаниель ревниво прыгал у ее ног.
– Ко всему привыкаешь, – повторил мужчина и провел рукой по ее спине. – Придется привыкать к своим ошибкам.
– Дом не так уж и плохо выглядит, – осторожно заметила Ивонн. – Немного фиолетового очень оживляет здешнюю идиллию.
– Это – не фиолетовый! – завопила Вивьен.
– Это – темно‑лиловый, – быстро добавил мужчина. – Темно‑лиловый.
Ивонн кивнула и стремительно зашагала прочь.
Да, и как узнаешь, где она, эта грань, когда еще можно остановиться, а когда уже – совсем поздно? – думала она. Какова должна быть площадь этой поверхности, чтобы суметь увидеть ее целиком?
Вполне очевидно, что для Вивьен и Хассе было уже поздно. Им перевалило за шестьдесят, и остаток жизни так и придется провести в этом ядовито – фиолетовом доме, внушая себе, что это – темно‑лиловый, что Вивьен прекратит пить и что все отнюдь не так уж плохо.
|
|
А для нее и Йоргена? Если для них уже поздно, то с каких пор?
Они поверили в то, что будет лучше, если они заведут ребенка, что от этого их отношения станут крепче. Потом они полагали, что было бы хорошо, чтобы Симон подрос и у них оставалось бы больше времени друг для друга. А еще было бы здорово, если бы у них оказалось достаточно денег и больше не пришлось бы много работать. А что теперь? Чего теперь они ждут?
Ивонн могла вполне определенно сказать, когда возникла ее любовь к Йоргену, но она не заметила, когда эта любовь прошла. Это не было связано с каким‑то определенным происшествием, не было ничего особенного, что бы сказал или сделал ее муж… Любовь была, а потом ее не стало. Она прошла совсем незаметно, как проходит время года. Вдруг наступает осознание того, что лето кончилось. Но если хорошенько вдуматься, то это не произошло внезапно. Ты понимаешь, что лето уходит уже давно, хотя не обращал на это внимания.
Благодаря встрече с Вивьен и Хассе Ивонн получила о предместье дополнительную информацию. И ей бы радоваться этому обстоятельству, но вдруг это стало ей совершенно безразлично.
Ивонн почувствовала, что предместье понемногу ей наскучивает. И как такое могло случиться? Пригород продолжал оставаться таким, каким был в разные моменты ее жизни. Он воодушевлял ее, когда она чувствовала усталость и внутреннее опустошение. Успокаивал, когда она была раздражена или подавлена. Когда садилась в машину после очередной прогулки и уезжала прочь, она всегда ощущала прилив сил. Именно так – прилив сил, прохладный душ для ее души.
|
|
Но теперь все стало по‑другому. Ивонн обнаружила, что из раза в раз все с незначительными отклонениями повторяется. Ей приелся даже тот мужчина с Ливневой улицы, его нагота и пунктуальность больше не впечатляли ее.
Возможно, все это было поиском, но поиск уже завершился и пришло время сконцентрироваться на чем‑то одном, переходя от общего к частному? Регулярные, один‑два раза в неделю, посещения улицы Орхидей, заметно расширили ее перспективы. Ей ничего не стоило не пойти утром в свое агентство. К тому же она не имела ничего против уборки. А если эти походы перестанут приносить ей удовлетворение, она может прекратить их. Ведь для этого достаточно бросить ключ в почтовый ящик и уйти прочь.
Ох уж это предместье! Маленькие проблески сладострастия, возникавшие при этой мысли, сразу же фиксировались ее крайне чувствительной системой тревожной сигнализации.
«Неужели этот пригород и есть мой способ избегать скуки?» – думала Ивонн. Точно так же, как Вивьен благодаря алкоголю избегает своей, а Йорген с помощью измен и физических тренировок – своей? Но что это, небольшая отсрочка, свободное пространство, защищающее от длинных когтей пресыщения?..
Но ведь скука коварна, как вирус. В один прекрасный день можно почувствовать ее даже в этом свободном пространстве и больше не получить наслаждения. Потребуется увеличить дозу или принять более сильный препарат. А за этим последуют крайности, извращения.
Ивонн помнила, как чувствовала себя, когда, стоя на кухне господина Экберга, мыла посуду. Она прекрасно помнила свою приправленную эйфорией уверенность в том, что это самое лучшее место на всем белом свете. Точно такое же чувство охватило ее тогда, когда она впервые очутилась в предместье, где только что зазеленели груши, а ежик обнюхивал ее ноги. С тех пор она охотилась за этими ощущениями, но так никогда больше и не испытала их в полной мере. Вплоть до прошлого понедельника.
Ну и что? Когда же произошло это пресловутое привыкание и увеличение дозы? Она выполняла вполне благопристойную работу, отмывая посуду и вычищая пылесосом комнаты, с открытыми и абсолютно чистыми намерениями, которые в сравнении с наркотиками и сексуальным рабством казались совершенно безобидным.
И тогда она приняла решение: пора положить конец этим прогулкам по улице Флоксов и переулку Гортензий, пора прекратить заглядывать в окна домов, разгадывая секреты их обитателей. Она вполне уже была к этому готова. Остается только заострить свое орудие и направить его в одно‑единственное место этого пригорода, пробиваясь сквозь кирпич и штукатурку его стен.
Часть вторая
Сахарный мужчина
Глава 12
Сады в это время были очень чувственными. Они выглядели уже несколько потрепанно, но вместе с тем роскошно. Все, что отцвело, высохло и опало, вкупе с яркими красками приняло некие разбухшие формы. В саду Счастливого семейства облетели лепестки ярких роз, а зыбкие, как пена для ванны, шапки гортензий грозил, того и гляди, развеять ветер.
Но интересовало ли все это ее, Нору Брик? Привычной дорогой она шла на работу по этому кварталу с увядающими садами. Уверенно шагала вперед в удобных туфлях, называемых мокасинами, в свободных холщовых брюках, теплом свитере и чудесном пальто. Ее ненакрашенные глаза слезились на ветру, поэтому она придерживала воротник пальто левой рукой без обручального кольца. Как она оказалась здесь? Нет, нет, почти новая белая «мазда», припаркованная на Боярышниковой улице, принадлежала не ей. Разве она, обычная домработница, может позволить себе нечто подобное? Она приехала на автобусе; ей пришлось долго добираться, сделав три пересадки, пока она не преодолела длинный путь от своей маленькой однокомнатной квартирки до одного из удаленных городских пригородов.
Ивонн доверили ключ, но она нерешительно позвонила в дверь, терпеливо дожидаясь момента, когда смогла бы, наконец, перешагнуть порог дома. Ее работодатель очень часто работал дома, и ей не хотелось застать его врасплох.
Но сейчас хозяин отсутствовал, и Ивонн оказалась совсем одна.
На этот раз на кухне не было никакой грязной посуды. Все аккуратно прибрано. Ивонн не нашла также никакой записки, только конверт с напечатанным на нем ее именем. Внутри находился ее гонорар: не так много, как в прошлый раз, но все равно довольно щедро. Ивонн сунула конверт в карман пальто, с тем чтобы снова не забыть про него. Она и не думала о том, чтобы оставить его здесь, как чуть не случилось в прошлый раз. Ивонн работала в этом доме и конечно же предполагала получать за это свое заслуженное вознаграждение. Фартук висел на крючке на кухонной двери. Ивонн надела его, достала из шкафа пылесос и принялась разыскивать насадку со щеткой. Она не собиралась ходить по квартире, вытирая пыль тряпкой, когда имелся такой эффективный прибор для уборки. На одной из самых дальних полок она обнаружила и щетку, а кроме того, еще и насадку для чистки тканей. Ивонн сунула их обе в карман фартука. Теперь ей оставалось только проверить состояние пылесборника. Как она и предполагала, тот был уже почти полон, однако, не найдя нового на смену, она была вынуждена снова сунуть насадки обратно в шкаф до следующего раза. Наконец Ивонн принялась за дело.
Она наслаждалась своей игрой. Уборка доставляла ей гораздо больше удовольствия, когда она осталась в доме одна. Наводя порядок, она развлекала себя тем, что пыталась воссоздать для себя картину жизни Бернхарда Экберга. Окинув беглым взглядом лежавшие на столе бумаги, она сделала вывод, что мужчина работал на один из крупных банков. (Какое счастье, что это был не ее собственный банк! Было бы очень некстати в один прекрасный день столкнуться с ним там нос к носу.)
Совсем не просто оказалось проникнуть в тайны личной жизни хозяина дома. Ивонн раздражало то, что она почти ничего о нем не знает, хотя ей и удалось попасть в дом и преспокойно его осмотреть. Она до тонкостей узнала значение всех мельчайших внешних символов предместья и уже заблаговременно могла считывать по ним информацию о разводах, любовных интригах, смертях или беременностях его жителей. Однако сейчас она была просто не в состоянии постичь, жил ли в этом доме одинокий мужчина или все‑таки супружеская чета.
Ивонн не позволяла себе выдвигать ящики стола и рыскать среди документов – это не входило в ее обязанности домработницы. Но именно благодаря уборке она имела доступ во многие укромные уголки дома и внимательно изучала их содержимое. При этом почти всюду господствовал одинаково педантичный, как и в подвале, порядок.
Когда Ивонн закончила с первым этажом, она поднялась с пылесосом на второй и первым делом приступила к уборке маленьких комнат. Совершенно очевидно, что одна из них первоначально задумывалась как кабинет Бернхарда. Здесь имелся письменный стол, а также полки с папками для бумаг. Почему‑то он, однако, перебрался вниз, на первый этаж, чтобы работать за обеденным столом.
Вторая маленькая комната представляла собой некую комбинацию из комнаты для просмотра телевизора и швейной мастерской. Здесь стояли зачехленная швейная машина современной модели, диван, два протертых кожаных кресла перед телевизором, которому перевалило за десяток лет.
Ивонн прошла дальше, в спальню, как верного пса таща за собой пылесос. Выбивая подушки, лежавшие на софе в эркере, она обратила внимание на то, что из этого окна виднелась та часть сада, которую нельзя было разглядеть с улицы.
Огород был значительно больше, чем Ивонн могла предположить, и выглядел совершенно заросшим и таким же неухоженным, каким был на самом деле. Увядший бурьян да неизвестный сорт капусты занимали всю площадь огорода. Дорожка, выложенная из закругленных каменных плит неодинаковой формы, ручейком извивалась среди некошеной травы вплоть до поросших мхом камней на опушке леса. Здесь же неподалеку рос бамбук и другая высокая декоративная трава, между которой то тут, то там мелькали светлые участки. Неужели пруд?
Как только вся работа была сделана, Ивонн надела пальто и, захлопнув за собой входную дверь, направилась в сад. Подойдя ближе, она увидела, что волнообразная зеркальная водная гладь, которую разглядела из окон дома, таковой не являлась. Земля между камнями была усыпана белой галькой и вспахана в виде волн таким образом, что при взгляде на нее издалека возникала иллюзия покрытой рябью водной глади. И над этой светлой поверхностью возвышались три камня: два узких, лежащих горизонтально, и один поменьше. Окаменевший пруд.
У Ивонн возникло ощущение, что, произнеси она сейчас магическое заклинание, и все оживет. Вероятно, хватило бы всего‑навсего одного слова, чтобы превратить эти серовато‑белые возвышения в подгоняемые ветром волны. Она чувствовала, что знала это слово, но каким‑то глупейшим образом забыла его, совершенно простое, заурядное слово, и нисколько не сомневалась в том, что оно непременно однажды придет на ум.
Неужели водоем – это живое существо? Да, увидев однажды окаменевший пруд, понимаешь, что настоящая вода – живая.
Валун, лежащий на поверхности сухого пруда и возвышающийся над ним в виде почти горизонтальной поросшей мхом стены, обозначал границу участка. Позади него начинался лиственный лес.
Ветерок коснулся веток, и только в это мгновение Ивонн заметила зазвеневшую вертушку, подвешенную на одном из деревьев у лесной опушки. Отсюда можно было разглядеть только крышу дома, возвышавшуюся над шелковистыми колосками декоративной, в рост человека травы.
Казалось, это чудесное и спокойное место не имеет никакого отношения к предместью!
– Нора, на сегодня все?
Внезапно раздавшийся голос возник словно из небытия. Ивонн вздрогнула, качнулась в сторону и замахала руками, чтобы удержать равновесие. Бернхард Экберг поддержал ее за плечи, не давая упасть.
– Еще чуть – чуть – ивы свалились быв пруд, – заметил он улыбаясь.
Ивонн поняла, что выглядела очень глупо. Она едва не шагнула на гальку, которую инстинктивно приняла за настоящий пруд. Ее сердце еще сильнее забилось от смущения.
– Я не услышала ваших шагов, – ответила она. – Задумалась: это такое прекрасное место!
– Такие окаменевшие пруды есть в японских садах Цэн. Это была идея Хелены. Она интересовалась Японией: все очень чисто, просто и аккуратно.
Бернхард вздохнул и опустился на скамеечку, стоявшую возле валуна. Ивонн села рядом.
– Раньше здесь был настоящий водоем, маленькое болото у камня, прямо вот на этом месте, где мы сидим. Вода постоянно сочилась через край, и поэтому эта часть сада всегда была затопленной. И каждый год повторялась одна и та же жалкая картина. Мы прорыли канаву, чтобы отвести воду в лес, и засыпали болото. И тогда у Хелены возникла эта идея, позаимствованная в одной из книг о японских каменных садах. По крайней мере, этот пруд больше не выходит из берегов и не разрастается, как остальная часть сада. – Бернхард покачал головой – Я никогда не ухаживал за ним и разве что мог пройтись здесь граблями или подергать бурьян.
– Высокая трава – это так прекрасно, – заметила Ивонн, указав рукой на заросли декоративной травы.
– Мискантус. Это Хелена сказала мне о том, как он называется. Она прекрасно разбирается в травах. У нее был превосходный огород. Я обязательно покажу вам его фотографии. Однако теперь все уже пришло в упадок. – И, словно желая отделаться от печальных мыслей, он обратился к Ивонн, заметив в несколько шутливом тоне: – Значит, вы уже убрались в доме? На этот раз все выглядело не так уж и скверно, не так ли? Я имею в виду кухню, конечно.
– Да, все в порядке. А вы? Ваш рабочий день уже закончился?
Бернхард только пожал плечами.
– Вы, наверно, очень хороший специалист, если работаете всего один час в день?
Он посмотрел на Ивонн так, словно хотел понять, не насмехается ли она над ним.
– Сказать по‑честному, дела у меня не важные, – серьезно ответил он. – Иногда у меня не все получается.
– И вы уже были у врача? – спросила Ивонн.
– Да, да. Я прошел всевозможные виды обследований, и у меня все в полном порядке. Это что‑то с психикой. Я ходил к психологу.
– Помогло?
– В общем, нет. Я был у самого лучшего специалиста. Его оплачивал мой работодатель. Но по‑моему, это впустую потраченное время. Некоторые заболевания, вероятно, нельзя вылечить.
Они оба замолчали. Ветер вновь оживился, столбики вертушки быстро застучали друг о друга, и их стук сопровождался тонким позвякиванием, словно между льдин струилась вода.
– Ваша жена… Хелена, так, кажется, ее зовут, больше не живет вместе с вами? – осторожно спросила Ивонн.
Бернхард повернулся и внимательно посмотрел на нее, прищурив глаза.
– Нора, а вы вполне могли бы быть психологом. Вы абсолютно правы. Мое теперешнее состояние напрямую связано с женой. Нет, она здесь не живет. Она уехала. И для меня… это не простая ситуация. Мне очень трудно.
Бернхард встал и, обогнув бамбуковые заросли, направился по каменной дорожке к дому. Ивонн последовала за ним. Они оба остановились возле ступенек.
– Вы взяли конверт?
– Да.
– И вы согласны? Я имею в виду – с оплатой.
– Все в порядке.
– Тогда до следующего понедельника?
Ивонн кивнула.
Глава 13
– Это просто возмутительно! – воскликнула Цилла. – Ни в коем случае нельзя позволять писать что‑то подобное.
Лотта беспомощно развела руками:
– Они как хотят, так и пишут. Никакого недоразумения быть не может.
Женщины сидели в кабинете Циллы, перед ними стоял обед в виде гратена из фенхеля, который Лотта принесла из одного вегетарианского ресторана. Они втроем образовывали внутри агентства «Твое время» узкий круг избранных: Ивонн и Лотта – как владелицы фирмы, а Цилла – как лицо независимое, работавшее с ними обеими. К ним отчасти примыкали еще и Петра, принимавшая заказы и отвечавшая за бухгалтерию и управление персоналом, а также Малин и Луиза, наводившие порядок на письменных столах клиентов. Помимо этого круга были еще советники, люди, читавшие лекции и руководившие различными курсами. С некоторыми из них сотрудничество было долгосрочным и регулярным, к услугам других представители агентства прибегали лишь единожды. Кроме того, было еще множество клиентов, предпринимателей и государственных организаций. Но и среди них были как постоянные партнеры, так и те, связи с которыми носили либо случайный, либо краткосрочный характер.
Эта троица в лице Ивонн, Лотты и Циллы представляла собой костяк агентства. Они регулярно встречались за такими обедами, и в большинстве случаев встречи происходили в кабинете Циллы, поскольку именно у нее имелся большой стол. Они собирались здесь не для обсуждения насущных проблем, а прежде всего для того, чтобы пообедать, ну а потом просто немного болтать.
Цилла разложила перед собой одну из воскресных газет, поскольку в выходные у нее не было времени ее прочесть.
– «Ищу тебя, женщина из Таиланда или Восточной Европы, которая снова сделает мою жизнь ярче». – Цилла продолжала: – «Ищу мужчину, преимущественно черного».
– Я полагаю, что, если ты влюбился в человека, тут ничего не поделаешь: он может быть и африканцем, или тайцем, или еще кем угодно. Но сразу обращать внимание на расу! Это же настоящий расизм, и ни в коей мере нельзя разрешать печатать нечто подобное в шведских газетах.
– Не слишком ли ты морализаторствуешь? – спросила ее Лотта, разламывая морковный хлебец на маленькие кусочки. – А если женщину привлекают только черные парни? Или какой‑нибудь несчастный человек боится независимых шведских женщин и ему нужна нежная, покорная таиландка, чтобы почувствовать себя мужчиной? Какое нам до этого дело?
– А я так не думаю. Это настоящее искусство – правильно формулировать объявления. Сегодня не нужно выражаться этническими понятиями. Это несовременно и безнравственно. Только представь себе, как какой‑нибудь работодатель дает следующее объявление: «Требуется посудомойка, предпочтительно из Турции или из Сомали» или «Требуется официант североевропейского происхождения». Ну это же просто невозможно.
– А разве твоя домработница родом не из Хорватии? – спросила ее Лотта.
– Из Боснии. Но я не требовала для себя какую‑то определенную национальность.
– Да, да, но меня не это беспокоит, – продолжала Лотта. – Меня раздражает больше вот что: «Мужчина, 47 лет, с приличной внешностью, с регулярным доходом, обаятельный, со вкусом и чувством юмора». Ну что ты на это скажешь?
– Ну, с юмором у него определенно дела неважные, в противном случае он просто лопнул бы со смеху над своим собственным объявлением, – заметила Ивонн.
– Ну а что такого? – возразила Цилла. – Наверняка он действительно неплохо выглядит, и с деньгами у него полный порядок, и вкус у него есть, и чувство юмора. Вы не можете предположить такого?
– Ну, если он отличный парень, почему же один? – спросила Ивонн.
– Именно потому, что такой отличный. Но главное, у него отличный вкус. Вот что я скажу вам: не так‑то просто найти себе партнера, когда у тебя самого есть определенные предпочтения, – добавила Цилла.
Ивонн знала, что Цилла говорит об этом исходя из собственного опыта. У нее было два высших образования (первая специальность – психология, а вторая – управление персоналом), хороший доход, фантастическая внешность и тело как у фотомодели, так что, несмотря на свои пятьдесят два года, она все еще могла позволить себе носить короткие юбки и черные кожаные брюки. Цилла каждую неделю ходила к дорогому стилисту, который подстригал ее короткие рыжие волосы, и эта прическа облегала ее ухоженную голову, как купальная шапочка.
Цилла искала свою половину и в кабинетах директоров, и среди объявлений, и на гольф‑полях, и в Интернете, но так и не смогла найти никого под стать себе. Долгое время она была членом Club First Class[1]– общества незамужних женщин, у которых были те же проблемы, что и у нее самой. Один раз в месяц эти красивые, умные и богатые дамы встречались в ресторане гольф‑клуба, с тем чтобы за бокалом сухого белого вина рассказать друг другу о доходах, образовании и состязаниях по гольфу. Однако из этой затеи ничего не вышло.
– Так, может, как раз тебе и стоит ответить, – предложила Лотта.
Цилла разочарованно фыркнула и сложила газету.
– Хорошо, – сказала Лотта, – тогда за работу. – Она полистала свой блокнот: – Очередной день на курсах по повышению квалификации. Я уже переговорила с клиентами, они на все согласны. Я прикинула, что Ивонн прочтет для начала свой доклад «Время принадлежит тебе». Потом ты, Цилла, продолжишь про взаимоотношения на рабочем месте, но не слишком подробно: различные типы и тому подобное, в общем, сама понимаешь. Потом еще что – нибудь не слишком длинное, пока не знаю что, вероятно, какой‑нибудь тренинг, ну, для того, чтобы занять их какой‑нибудь активной деятельностью. Цилла, ты сможешь взять это на себя? После обеда появится массажистка и расскажет про массаж для снятия стресса. Такое занятие будет весьма кстати для пищеварения. Это просто удивительная женщина, я познакомилась с ней в одном из санаториев. Потом немного усложним задачу, чтобы как‑то встряхнуть их и чтобы они почувствовали, что, ко всему прочему, чему‑то еще и учатся. Но об этом нам предстоит подумать. А потом, когда все устанут и захотят посмеяться, выступит комик. Или нам следует закончить день на серьезной ноте? А может, ты, Ивонн, хочешь выступить в заключение?
– Нет, мне бы хотелось только начать, а потом я уйду.
– Уйдешь? Куда?
– Но ведь это понедельник. Или нет? А в понедельник мой график всегда чуть плотнее. И мне бы хотелось уйти.
– И как ты собираешься это сделать?
– Как? Я просто подойду к двери и выйду, – огрызнулась Ивонн.
– Надеюсь, ты умеешь плавать, – заметила Лотта. – Для проведения курсов я забронировала теплоход, разве я не сказала тебе об этом?
В этот день Ивонн пришлось позвонить Бернхарду Экбергу и сказать, что она сможет прийти к нему только во вторник, так как должна заменить в агентстве заболевшую уборщицу. Мужчина не возражал. Узнав про больную уборщицу, заговорил с некоторой тревогой в голосе, словно опасался потерять Ивонн, но, как только она предложила прийти на следующий день, почувствовал полное облегчение, едва ли не счастье.
Этот день курсов на теплоходе прошел успешно. Его участники – а это были работники сферы соцобеспечения – оказались очень благодарной публикой и с радостью восприняли идею поменять тяжелый рабочий день в офисе на морскую прогулку в солнечный осенний день. Они оказались людьми непривередливыми. Сосредоточенно морща лбы, заносили в свои блокноты мудрые замечания Ивонн, смеялись, узнавая себя в лекции Циллы о типажах на рабочем месте, попивали напитки в баре в промежутках между занятиями, заходили в торговые палатки и просто наслаждались солнцем и морским ветром на палубе.
Ивонн и ее коллегам выпало счастье ухватить этот последний день в череде солнечных осенних деньков бабьего лета. Уже на следующее утро погода изменилась, и, когда Ивонн шла по улице Флоксов, тяжелые серые тучи пролились дождиком, а от сильных порывов ветра с ветвей фруктовых деревьев посыпались на землю плоды.
Неожиданно для себя она обнаружила, что у пальто Норы Брик был еще и капюшон, которым до этого никогда не пользовалась, поскольку поначалу приняла просто за широкий ворот. Накинув капюшон на голову, Ивонн сумела так застегнуть его, что голова оказалась полностью защищена вплоть до самого кончика носа. В прошлый понедельник она помимо всего прочего обнаружила еще и превосходный внутренний карман. У пальто было множество разных приспособлений, которые попадаются на глаза только тому, кто был бы не прочь ими сейчас воспользоваться. В какой‑нибудь по‑настоящему сложной житейской ситуации она наверняка нашла бы в одном из потайных отделений еще и пакетик с сухофруктами, а может быть, даже зашитый где – нибудь в подкладке маленький дамский пистолет.
В доме Бернхарда Экберга она смогла спокойно поработать около часа. Затем зазвонил телефон. Отжав тряпку, Ивонн призадумалась. Она не знала, что ей делать, поскольку не получала никаких указаний насчет телефонных звонков. А может, ей следует взять трубку? В конце концов, вдруг это звонит сам Бернхард, который решил дать ей еще какие‑нибудь указания.
– Квартира Экбергов, – ответила Ивонн безразличным голосом прислуги.
– Хелена, это ты? – взволнованно спросил женский голос.
– Хелены нет дома. Она уехала.
Женщина на другом конце провода вздохнула.
– А вы не знаете, когда она вернется?
– К сожалению, нет.
– Послушайте, – продолжила женщина, немного повысив голос. – Я звонила три месяца назад, и ее муж ответил мне то же самое. С тех пор я звонила неоднократно, и всегда одно и то же: она уехала. А они с Бернхардом, случайно, не развелись?
– Мне ничего об этом не известно.
– Вы его новая жена?
– Нет, нет. Я домработница, – ответила Ивонн с приятным чувством удовлетворения, возникшим при произнесении этих слов. На своей работе ей постоянно приходилось отвечать на весьма непростые, а порой даже очень каверзные вопросы. И ей некому было переадресовать их. И как же все‑таки здорово давать такой ответ, что она всего‑навсего лишь домработница.
В трубке послышался неприятный женский смех.
– Домработница? Ну, уж теперь я точно знаю, что Хелена там больше не живет. Она скорее умерла бы, чем пригласила домработницу. А вы не могли бы дать мне ее новый адрес и номер телефона?
– К сожалению, нет.
– Скажите, прошу вас. Я прежде работала вместе с Хеленой.
– Я действительно ничего не знаю. Я спрошу об этом ее мужа, и тогда, если вы снова позвоните, я смогу дать вам еще какую‑нибудь информацию. Весьма сожалею.
Женщина снова тяжело вздохнула.
– Ну да, конечно. А если вы случайно ее встретите, передайте ей привет от Марии Луизы.
На следующий день Ивонн позвонила Бернхарду Экбергу из своего офиса. Она извинилась за то, что отрывает его от дел, но попросила ответить на один вопрос: как ей следует поступать, когда звонит телефон? Следует ли поднимать трубку? И если да, то что отвечать в таких случаях?
– Я не думаю, что такое повторится. Сюда редко кто звонит. Разве тот, кто хочет что‑либо продать.
– И тем не менее вчера такое случилось. Я подумала, что, возможно, вы хотите что‑то сказать мне, поэтому подняла трубку.