Новая повесть о преславном Российском царстве

ВСТУПЛЕНИЕ

«Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском» — агитационное патриотическое произведение, оформленное как грамота-воззвание, отклик писателя-патриота на события русской истории за декабрь 1610 — февраль 1611 г. Автор призывает современников к вооруженному сопротивлению против иностранных интервентов и предателей из правительства национальной измены — «Семибоярщины». «Новая повесть» появилась на волне начавшего формироваться в январе—марте 1611 г. первого народного ополчения, в канун стихийно вспыхнувшего в Москве восстания 19 марта 1611 г. (но не ранее начала февраля 1611 г.).

«Новая повесть» создавалась на фоне широко распространенных в стране агитационных патриотических грамот (обращенных ко всем сословиям населения), которыми обменивались между собой русские города и в распространении которых с января 1611 г. принимал участие П. П. Ляпунов, возглавивший первое народное ополчение (в состав которого, после разгрома Лжедмитрия II — Тушинского Вора», влились и казацкие «таборы» под предводительством Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого). Однако восстание 19 марта 1611 г. было подавлено, так как отряды П. П. Ляпунова, двинувшиеся 3 марта 1611 г. с «нарядом» и «гуляй-городом» из Коломны к Москве, не успели к его началу.

В «Новой повести» передано настроение поднимавшихся на освободительную борьбу патриотических сил столицы. Оценка событий связана с отношением автора к августовскому договору

1610 г., заключенному московским боярским правительством, «Семибоярщиной», пришедшей к власти после свержения с престола царя Василия Шуйского (17 июля 1610 г.). По этому договору Сигизмунд III должен был снять осаду Смоленска и дать королевича Владислава на царский престол (при условии принятия им православия). Для подписания текста договора в лагерь Сигизмунда под Смоленск было направлено «Великое посольство» во главе с князем В. В. Голицыным и митрополитом Филаретом, которое сразу же по прибытии фактически оказалось в плену у польского короля.

В ночь на 2 сентября 1610 г. правительство «Семибоярщины» под угрозой новой вспышки крестьянской войны «за царевича Димитрия» (отряды Лжедмитрия II стояли вблизи от Москвы, в Калуге) впустило в столицу стоявший под стенами города гарнизон гетмана С. Жолкевского и привело соотечественников к присяге королевичу Владиславу. Между тем в нарушение договорных условий уже 19 августа 1610 г. Сигизмунд направил в Москву первое тайное указание о приведении жителей Московского государства к новой присяге самому королю.

После оккупации Москвы жизнь столицы оказалась полностью во власти королевских наместников, начальников польского гарнизона. В конце января — начале февраля 1611 г. (при гетмане А. Гонсевском) начались постепенное выведение из города русских ратников и стягивание в Москву польских отрядов, участились случаи бесчинств оккупационных солдат, надругательств над святынями, притеснение московских жителей (вплоть до закрытия Кремлевских ворот) и проч. Обо всем этом и пишет автор «Новой повести». Гневно осуждая путь национального предательства, на который вступило московское боярское правительство (когда «земледержцы»-«правители» превратились в «землесъедцев» и «кривителей»), и раскрывая подлинную суть политического обмана польского короля Сигизмунда, автор призывает соотечественников к вооруженному сопротивлению иноземным оккупантам и предателям отечества из правительства.

Название «Новая повесть...» дано произведению одним из поздних переписчиков в 30—40-х гг. XVII в., который воспринимал ее уже как историко-публицистическое повествование «о новых» «страстотерпцах» и «новых изменниках» и «мучителях», «разорителях» и «губителях веры християнския». Своеобразие этого памятника древнерусской литературы в том, что в нем сочетаются черты историко-публицистического повествования с формой и стилем, присущими памятникам агитационной деловой письменности, тем патриотическим грамотам-воззваниям, которыми тайно обменивались русские города во время польско-шведской интервенции 1608—1612 гг. Неверно было бы отождествлять «Новую повесть» и с «подмётными письмами» («листами»), которые обычно подбрасывались для прочтения в людных местах. Повесть же предназначалась для тайной передачи только проверенным патриотам из рук в руки.

По своей идейно-тематической направленности, содержанию и стилистическим приемам она ближе всего к двум литературно обработанным «грамоткам» — воззваниям, написанным примерно тогда же или немного ранее, в январе — феврале 1611 г., и, вероятно, тем же московским книжником. Воззвания эти были восприняты современниками как подлинные грамоты из Москвы и Смоленска и были включены в состав февральской «отписки» из Нижнего Новгорода в Вологду 1611 г. вместе с грамотой П. П. Ляпунова из Рязани в Нижний Новгород.

Создавая Повесть, автор следовал и композиции, и стилю агитационных патриотических грамот-воззваний: «Новая повесть» начинается и кончается традиционными адресатами-обращениями к людям «всяких чинов» «преименитаго Великаго государства» и следует принятым в них приемам описаний бытовых народных сцен (например, в сцене у Кремлевских ворот), их темам и призывам. Однако, сохраняя эти жанровые признаки агитационной письменности, «Новая повесть» представляет собой пространное художественное произведение, выполненное искусным книжником-стилистом, который свободно владел как приемами высокого риторического стиля, таки стилем деловых документов, знанием традиционных метафор и образов, обличительных средств русской демократической сатиры, а также мастерством ритмической и рифмованной речи, и с помощью этих выразительных средств сумел создать яркие и контрастные образы патриотов и врагов, «явных» и «тайных» предателей. Героически обороняющийся Смоленск изображен им как «прехрабрый воин», удерживающий за узду взбешенного жеребца; сам король Сигизмунд III — в образе жениха-насильника, а Россия — в образе прекрасной богатой и благородной невесты. Раскрывая свои политические симпатии сторонника августовского договора 1610 г., автор восхваляет героизм двух «вящих самых» из «Великого посольства» (В. В. Голицына и Филарета) и создает идеализированный образ патриарха Гермогена как «доброго пастыря» и «учителя», «воина Христова», «крепкого адаманта» и одиноко, но непоколебимо стоящего опорного «столпа» всей «Великой полаты» — России. Уникален и автопортрет создателя «Новой повести», впервые в русской литературе раскрывающий сложную и противоречивую психологию тайного патриота, вынужденного жить двойной жизнью.

Текст «Новой повести» печатается по изданию: Дробленкова Н. Ф. «Новая повесть о преславном Российском царстве» и современная ей агитационная и патриотическая письменность. М.; Л., 1960. С. 189—209, с внесением изменений по правилам публикаций в БЛДР; выверен по единственному сохранившемуся списку: ГБЛ, собр. МДА, № 10 (175), в 4-ку, л. 369—388 об., находящемуся в составе сборника Троице-Сергиева монастыря. В книге Н. Ф. Дробленковой (в Приложении - с. 288-234) опубликованы также тексты двух московских подложных литературных «грамоток» — воззваний 1611г., написанных от имени москвичей и смольнян (с. 226—234), ближе всего стоящих к «Новой повести».

ОРИГИНАЛ

НОВАЯ ПОВѢСТЬ О ПРЕСЛАВНОМЪ РОСИЙСКОМЪ ЦАРСТВЕ И ВЕЛИКОМ ГОСУДАРСТВЕ МОСКОВСКОМЪ, И О СТРАДАНИИ НОВАГО СТРАСТОТЕРПЦА СВЯТѢЙШАГО КИР ЕРМОГЕНА,[1] ПАТРИЯРХА ВСЕА РУСИИ, И О ПОСЛАНЫХ НАШИХЪ, ПРЕСВЯЩЕННАГО ФИЛАРЕТА, МИТРОПОЛИТА РОСТОВСКАГО, И БОЛЯРИНА КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ ГОЛИЦЫНА С ТОВАРЫЩИ,[2] И О крѢпкомъ стоянии града смоленска,[3] И О НОВЫХ ИЗМѢНИКАХ,[4] И МУЧИТЕЛЕЙ, И ГОНИТЕЛЕЙ, И РАЗОРИТЕЛЕЙ, И ГУБИТЕЛЕЙ ВѢРЫХРИСТИЯНСКИЕ, ФЕДКИ ОНДРОНОВА С ТОВАРЫЩИ[5]

Преименитаго Великого государства матере градовом Росийскаго царства православным християномъ — всякихъ чиновъ людем, которые еще душь своихъ от Бога не отщетили, и от православные вѣры не отступили, и вѣрою прелести не последуютъ, и держатся благочестия, и к соперникомъ своимъ не прилепилися, и во отпадшую ихъ не уклонилися, и паки хотятъ за православную свою вѣру стояти до крове.

Бога ради, государи, моляще его, Всемилостиваго Бога, и Пречистую его Матерь, заступницу нашу, и молебницу, и помощницу всему роду нашему християньскому, и великих чюдотворцов, иже у нас в Троице[6] преименитых, и всехъ святыхъ, не нерадите о себѣ! Вооружимся на общих сопостат нашихъ и враговъ и постоимъ вкупѣ крѣпостнѣ за православную вѣру, и за святыя Божия церкви, и за свои души, и за свое отечество, и за достояние, еже намъ Господь далъ, и изберем славную смерть! Аще и будет намъ то, и по смерти обрящем Царство Небесное и вѣчное, нежели здѣ — безчестное, и позорное, и горкое житие под руками враг своихъ.

Поревнуемъ и подивимся великому оному нашему граду Смоленьску, его же стояние к Западу, како в немъ наша же братия, православныя християне, сидятъ, и великую всякую скорбь и тесноту трпятъ, и стаят крѣпцѣ за православную вѣру, и за святые Божия церкви, и за свои души, и за всѣхъ за нас, а общему нашему сопостату и врагу, королю, не покорятся и не здадутся. Сами вѣдаете, с коего времяни сидятъ и всякое великое утеснение терпятъ, и ни на которую мѣру не поползнутся и никакову ихъ вражию прелесть и на обѣщание не прельстятся, что имъ обѣщеваетъ и самъ нашь сопостат. И вси стоятъ единодушьно, и непреклонно, и неподвижно умомъ и душею на ихъ прелестное ложное обѣщание. И душь своих не потопят и во вѣки ими погибнути не хотят, а хотят славнѣ умрети, нежели безчестнѣ и горко жити. И каково мужество показали и какову славу и похвалу учинили во всѣ наше Росийское государьство! Да не токмо в нашу во всю пресловущую землю, но и во иншия орды, в Литовскую, и Польскую, и во иные многие; чаят, и до Рима, или будет и дале паки же, ту славу и хвалу пустили, якоже и у насъ. Да и самого того короля, лютаго врага, сопостата нашего, и его способниковъ (таких же безбожниковъ, яко же и онъ, которыя с нимъ тамо, подо онымъ градомъ стоятъ и градъ тый, аки злыя волки, похитити хотятъ, и которые у нас здѣ, в великом нашем граде,[7] живутъ, и на сердцах нашихъ стоятъ и, аки лютыя лвы, всегда поглатити насъ хотят), и Сотворителя нас всѣх еще удивили. И ужасали еще и до самого ихъ злокозненаго и злоестественаго сердца имъ досадили, понеже у нихъ многихъ доброхотных ихъ, а нашихъ враговъ, перерубили, и перегубили, и позорныя смерти многимъ давали, да и нынѣ Божиею помощию всегда ихъ, враговъ, губятъ и зелнѣ им грубятъ. Чаемъ, яко и малым дѣтемъ слышавше, дивитися той ихъ, гражанъ, храбрости, и крепости, и великодушию, и непреклонному уму.

Аще будет ихъ до конца Богъ тако укрѣпит, яко же нынѣ, и учинят таковое свое крѣпкое стояние и великое скорбное терпѣние за православную вѣру, и за святыя Божия церкви, и за себя, и за всѣхъ за насъ, и усидятъ, и тою своею крепостию все царство удержатъ от лютаго нашего сопостата, по коихъ местъ, самъ Господь вѣсть и, неизреченными своими судбами, невидимо великую свою милость подастъ всѣму нашему Великому государьству, и избавитъ нас всѣхъ от толиких неудобносимых бѣдъ, и изметъ нас из рукъ тех враговъ наших, аки агнецов изо устъ волчиихъ. Тогда кто готовъ будетъ изрещи ту ихъ доблесть и крепость?! Тогда и паки достоит дерзостно рещи, что такоже не в свою едину землю, но и во иныя многия орды: до Царяграда, и до Рима, и до Иерусалима, и к самому востоку же, и западу, к сѣверу и югу славе той проити: «Во оном царстве самъ той град спасеся, и иных спасе, и сопостата и врага-короля попра и прогна, и все свое Великое государство удержа». Аще бы таких крепкостоятелных и поборательныхъ по вере градовъ в Росийскомъ государстве хотя и немного было, не токмо что всѣ, никако же бы тѣмъ нашимъ врагомъ и злым волкомъ было в нашу землю входно, отнюдь, просто рещи, — и повадно.

Подобает же намъ ревновати и дивитися и посланным нашимъ от всея нашея Великия Росия: вначале — от подражателя и сопрестолника святых святѣйших вселеньских патриярхъ, от первенца и главы церковныя всея Русии, пастыря нашего и учителя, и отцемъ отца и святителя, неложнаго стоятеля, и крѣпкаго побарателя по вере християнстей; потомъ — от благородных и великихъ самѣхъ земледержцовъ наших и правителей, нынѣ же, близ рещи, и кривителей (и не о томъ днесь слово, иже впредь узрите); таже и — от всѣхъ людей всяких чиновъ, — под онный градъ Смоленескъ, к тому сопостату нашему и врагу-королю, на добрѣйшее дѣло, на мирное совѣщание и на лутшее уложение,[8] чтобы от того гнилаго и нетвердаго, горкаго и криваго корении древа, и в застени стоящего (на него же, мню, праведному солнцу мало сияти, и совершеннѣй благодати от него бывати, и аще будетъ по строю своему вмале на него и призираетъ, но искоренения его ожидаетъ), токмо за величества рода, хотящую нама вѣтъвь от него отвратити, и водою и Духомъ совершенно освятитися, и на высокомъ и преславномъ мѣсте посадити, иже всѣх мѣстъ превыше и славнее своимъ изрядством во всей поднебесней Вышняго волением. И рости бо той вѣтви и цвѣсти во свѣте благовѣрия, и своея бы ей горести отбыти, и претворитись бы в сладость, и всѣмъ людемъ подовати плодъ сладокъ, и злое бы корение и зелие ис того мѣста вонъ вывести (понеже много того корения злаго и зелия лютаго на томъ мѣсте вкоренилось!), и уже бы тому высокому и преславному мѣсту не колебатися, занеже, за некое неисправление пред Сотворшим вся, мѣсту тому колебатися, и живущимъ на нем смущатися, и главами своими глубитися, и велицѣй крови литися. И тое бы посаженую вѣтвь брещи со всякимъ опасениемъ, единодушна, а не двоедушно, сиречь рожденнаго бы от него у него испросити, и к намъ с нимъ приити, и нам бы его, по нашему закону, аки новородити, и от тмы невѣдения извести, и, аки слѣпу, свѣтъ дати, и на великий престолъ возвѣсти, и посадити, и скипетръ Росийскаго царства вручити.[9] И ему бы у насъ вся добрая творити, и закона бы нашего и устава ничемъ не разоряти, и своего бы ему злаго прирожения забыти. А намъ бы ему такоже неизмѣнно и непоползновенно служити. И тѣхъ бы враговъ нашихъ и губителей от нас, съ царствующаго града и изо всея нашея земли, вон выслати и выгнати, аки злых и гладных волковъ, в свою проклятую землю и вѣру. И уже бы к тому неповинней крови християнстей не литися, и волнению престати, и впредь тихо и безмятежно жити, аще всемилостивый Владыко по толико время праведный свой гнѣвъ утолитъ.

Злонравный же злый онъ, сопостат-король, никакоже ничего того не хотя и не мысля в умѣ своемъ, тако тому быти, якоже нам годѣ,[10] — понеже от давныхъ летъ мыслят на наше Великое государство всѣ они, окаянники и безбожники, иже и преже того были, ево же братия, в той же ихъ проклятой землѣ и вѣре, како бы имъ Великое государьство наше похитити, и вера христианьская искоренити, и своя богомерзкая учинити. Но не у бѣ имъ было время, дондеже прииде до того нынѣшняго нашего сопостата-врага, короля. Но зѣло зѣль возрадовася во злокозненомъ сердцы своемъ, и воскипѣ всѣми уды своими, якобы нѣкто, не изгубя, велико богатество хощетъ обрѣсти, и вельми рад бысть въ сердцы своемъ, и, нѣкоея ради вины, еще не до конца его видитъ в рукахъ своихъ. Такоже и онъ, окаянный король. Ни ему искони дано от Бога и паки — ни его достояние, ни отечество, а хощетъ сие Великое наше государство и в немъ безчисленное богатество взяти, и владѣти, и радуется, и кипитъ злымъ своимъ сердцемъ; чаяти, яко и на мѣсте мало сидитъ, или такоже мало и спитъ, от великия тоя своея радости, и непокорением и удержаниемъ того крѣпкаго нашего града[11] еще не до конца все наше Росийское великое государьство у себя в рукахъ видитъ. Или нѣкий же злый и силный безбожник, яко же онъ: не по своему достоянию и данию ему от Сотворителя всѣхъ, хощетъ пояти за ся невѣсту, красну и благородну, богату же и славну, и всячески изрядну, паче же и благовѣрну. И нехотѣния ради невѣстня и ея сродниковъ и доброхотовъ (кромѣ ея злодѣевъ) не можаше ю вскорѣ взятит и за ся пояти, дондеже сродников и доброхотовъ невестнихъ силою и некоимъ ухищрением ихъ побѣдитъ и под ся покарит, тогда и невесту за ся и со всѣмъ ея богатествомъ получитъ. Такоже и онъ, окаянный, нехътѣния ради к нему царствующаго великаго нашего града и оного крѣпкаго нашего же заступника и поборника,[12] иже онъ, окаянный, под нимъ стоитъ, и иных и всѣхъ градовъ наших, не хотящихъ за него (кроме его доброхотовъ, а нашихъ злодѣевъ, которыя от него нынѣ прелщены и тлѣнною, и мимотекущею, и погибающею славою и богатествомъ ослепляны, — о них же намъ впреди вмалѣ будет слово), еще не до конца Великое наше государство в рукахъ своихъ держитъ.

И паки надѣяся на то, окаянный, что Божиимъ изволениемъ царский корень у насъ изведеся,[13] вмѣсто тлѣннаго и мимотекущаго, царство небесное и вѣчно восприяша, и земли нашей без нихъ, государей, овдовѣвши и, за великия грѣхи наша, в великия скорби достигши. И горши всего, — раздѣление в нѣй на ся учинися: и гордости ради и ненависти не восхотѣша многи от християньска рода царя изобрати и ему служити, но изволиша от иновѣрных и от безбожныхъ царя изыскати и ему служити.[14] И тѣ, прежеречернныя его доброхоты, а наши злодѣи, — о именех же их нѣсть здѣ слова, — растлилися умы своими, и восхотѣша прелести мира сего работати, и в велицѣй славѣ быти, и инии, несый человецы, — не по своему достоиньству саны честны достигнути. И сего ради от Бога отпали, и от православныя вѣры отстали, и к нему, сопостату нашему, королю, вседушно пристали, и окаянными своими душами пали, и пропали, и хотят ево, злодѣя нашево, на наше Великое государство посадити, и ему служити.[15] И по се время мало не до конца Росийское царство ему, врагу, предали! Аще бы имъ мощно, то единем бы часомъ привлекли его, врага, сюдѣ и во всем бы с ними над нами волю свою сотворили. Но всемилостивый Владыко еще на нас, грѣшныхъ, своею милостию призирает, и мысль их и совѣтъ разаетъ, и тѣмъ крепкимъ нашимъ градомъ, иже он, злодѣй, под нимъ стоитъ,[16] его утвержеваетъ, и к намъ итти воспрещает. Аще за великия грѣхи наша, его же Божиимъ прогнѣваниемъ и его, злодѣя нашего, злымъ умышлениемъ, которою мѣрою возмет тотъ нашь крѣпкостоятелный град, тогда и царствующаго града доидеть;[17] и всѣхъ достигнет, и насъ себѣ покоритъ. И паки тѣ ево доброхоты, а наши злодѣи, вси об немъ радятъ, и во всемъ ему добра хотят, и великое Росийское царство до конца хотят ему отдати для своея мимотекущия славы и величества. И того ради онъ, окаянный, не хощет такъ сотворити, яко же намъ годе. И уже, конечно, во умѣ своемъ мыслить, что Великое наше государство обовладелъ, а бѣсовъскаго своего воиньства всю нашу землю наполнилъ и конечно надеженъ сталъ быти.

И тѣхъ посланных нашихъ держит, и всякою нужею, гладомъ и жаждою конечно моритъ, и плѣномъ претитъ. И пошли от насъ со многими людьми в велицѣмъ числѣ, а нынѣ-де и в малѣ дружинѣ осталися вящихъ самых два.[18] А то-де и всѣ, для великие скорби и тѣсноты, не мога терпѣти, тому сопостату-врагу, королю, поклонилися и на ево волю вѣрилися. Того не вѣмъ, всѣ ли от желаннаго сердца к нему приклонилися, или будет втайнѣ искренное к намъ и нынѣ-де жжаты, с нами же за вѣру стояти хотятъ, токмо разошлися и разъѣхалися овии к намъ, а овии — инудѣ по своимъ мѣстомъ.[19]

И тѣ-де наши оставшии, сами вящи, стоятъ крепцѣ и непреклонно умомъ своимъ, яко же онѣ, гражанѣ, за святую непорочную християньскую вѣру и за свою правду, на чемъ был здѣ с подручникомъ его, з Желтовъскимъ (с таким же безбожникомъ, якоже онъ, сопостатъ нашь) совѣтъ положилъ с нашими земледержьцы (нынѣ же, по своему уму, достигли имя что землесъѣдцы).[20]

Подобает же имъ велми дивитися и хвалити их. Что есть того похвалнѣе, и дивнѣе, и безстрастнѣе?! В рукахъ будучи у своего злаго сопостата и врага, и у смерти стоячи, и всякую нужу терпячи, и лицъ своихъ противу его, сопостата, не стыдятъ и в очи ему говорятъ, что отнюдь ево воли не бывати и самому ему у нас не живати, да не токмо ему, но и рожденному от него, аще не освятится тако, якоже мы, Божиею благодатию.

Паче же подивимся и удивимся пастырю нашему и учителю, и великому отцемъ отцу, и святителю! (Имя же его всѣмъ вѣдомо.) Како, яко столпъ, непоколебимо стоитъ посреди нашея великия земли, сирѣчь посреди нашего Великаго государства, и по православной вѣре побараетъ и всѣхъ тѣхъ душепагубных нашихъ волков и губителей увѣщеваетъ. И стоит единъ противу всѣхъ ихъ, аки исполинъ-муже, безо оружия и безо ополчения воинъскаго, токмо учение, яко палицу, в руку свою держа протива великихъ агарянских полковъ[21] и побивая всѣхъ. Такоже и онъ, государь, вмѣсто оружия токмо словомъ Божиимъ всѣмъ соперникомъ нашимъ загражая уста, и посрамляя лица, и бездѣлны отсылая от себя. И нас всѣхъ укрепляетъ и поучаетъ, чтобы страха ихъ и прещения не боятися, и душами своими от Бога не отщетитися, и стояти бы крѣпцѣ и единодушно за преданную намъ от Христа вѣру и за свои души, яко же онѣ, граждане, во ономъ граде, и послании наши под тем же градомъ.

О великое Божие милосердие! Еще не до конца прогнѣвася на християньский род. О чюдо и дивъство! И воистинну великимъ слезамъ достойно, како мати градовомъ в Росийскомъ государстве всѣми стенами и многими главами и душами врагомъ и губителемъ покорилася, и предалася, и в волю их далася, кромѣ того нашего великого, крѣпкаго и непоколебимаго столпа, разумнаго и твердаго адаманта, и с нимъ еще многихъ православных християнъ, которыя хотят стояти за православную вѣру и умерети!

И оный, прежереченный, воистинну великий град, по своему дѣйству противу тѣхъ же сопостат нашихъ и враговъ, паче же рещи, противу самого того лютаго сопостата нашего, злаго короля, хотящаго погубити святую нашу и непорочную вѣру, — крѣпко вооружился, и укрепился, и не покорился, и не здался. Да и нынѣ стоит и крепится, близ рещи, что все великое наше Росийское государство держитъ и всѣхъ тѣх врагов нашихъ, тамошних и здѣшнихъ, и того самого общаго нашего сопостата-короля страшить. И, аки прехрабрый воин, лютаго, и свирѣпаго, и неукротимаго жребца, ревущаго на мску, браздами челюсти его удержеваетъ, и все тѣло его к себѣ обращаетъ, и воли ему не подастъ, аще ли подастъ, то и самъ от него погибнетъ, занесенъ будет в неисходный ровъ и сокрушится. Такоже и оный великий град, по своим дѣламъ и паки великий, тому сопостату нашему и похитителю вѣры нашея православныя, ревущему на Великое наше государство и на всѣхъ насъ, во умѣ ему запрещаетъ и к намъ итти возбраняетъ. Аще бы не оный град по се время ему претил и держалъ, без всякаго бы сомнѣния, давно сопостат нашь у нас здѣ былъ. И аще бы ему Богъ попустилъ за великия грѣхи наша, вконецъ бы всѣми нами обовладѣлъ и во всем бы над нами волю свою сотворилъ. Горше бы всего, святую и непорочную нашу вѣру такоже вконецъ искоренилъ, развѣ по Бозѣ великий и непоколебымый нашь столпъ удержалъ бы (или нѣтъ?) до конца, не смѣю дерзнути рещи. А нынѣ его, сопостата нашего, злаго короля, той нашь град ни за главу, ни за руцѣ, ни за нозѣ, но за самое злонравное и жестокое сердце держитъ и к намъ итти претитъ. И посланники наши такоже крѣпцѣ и вседушно по православнѣй вѣре побараютъ, и противу того супостата нашего ни в чем лицъ своих не стыдят, и в правдѣ противу его стоят. Аще и не во оградѣ со гражаны сидятъ и усты своими с ними совѣту не чинят, и Божиимъ промысломъ сердцы своими вкупѣ со гражаны по благочестии горятъ.

А здѣ, у насъ, прежереченный непоколебимый столпъ самъ крѣпко и непоколебимо во умѣ своем стоитъ, и не стѣны едины великаго нашего града держит, но и живущих в нихъ всѣхъ крѣпитъ, и учитъ, и умными ихъ в погибельный ровъ впасти не велитъ. И паки великое сие безводное море словесы своими утишивает и украчает. Сами вси видите! Аще бы не он, государь, здѣ держалъ, кто бы таковъ инъ восталъ и противу тѣхъ нашихъ враговъ и губителей крѣпко сталъ?! Давно бы страха ради прещения от Бога отступили, душами своими пали и прапали.

Аще будет Божиимъ волением, и поможениемъ, и всѣхъ нас грѣховъ непомяновениемъ, от дву сихъ крѣпких стоятелей и поборателей по вѣре нашей християньстей все Великое наше государьство спасется, и от тѣхъ враговъ избавится, и отстоится, по коих мѣстъ которая добра мѣра от вас учинится, и промыслъ вашь над тѣми враги явится (глаголю же, тамо — от града, а здѣ — от того крѣпкаго нашего и непоколебимаго столпа), никако же такова повесть велия и притча во многихъ землях утаится, но повсюду пронесется и прославится, яко таковыми мѣрами оно царство спасеся и от враговъ своих избавися. Паки реку: «О велико Божие милосердие и щедроты на всѣх насъ!» Тамо град стоитъ, и супостата держитъ, и во умѣ ему прѣтитъ, и всѣмъ намъ по Бозѣ и по православной вѣре побарати ревность даетъ, чтобы мы всѣ, видѣвъ его крѣпкое и непреклонное стояние, такоже крѣпко вооружилися и стали противу сопостатъ своихъ. А здѣ, у нас, нашь крѣпкий и непоколебимый столпъ стоитъ, и всѣхъ насъ крѣпитъ, и учитъ, и тому же граду ревновати велитъ.

Приидите, приидите, православнии! Приидите, приидите, христолюбивии! Мужайтеся, и вооружайтеся, и тщитеся на враги своя, како бы их побѣдити и царство свободити! Не выдайте по Бозѣ спасителей нашихъ и крѣпкостоятелей: тамо — града и посланых под него, а здѣ — общаго же нашего пастыря и учителя, и отцемъ отца, и святителя!

Скажу вамъ истинну, а не лжу, что однолично сопостаты наши, которыя у нас, нынѣ с нашими измѣнники-единовѣрники, и с новыми богоотступники, и кровопролители, и разорители вѣры християнския, с первенцы сатанины, со июдиными предателя Христова братиею, с началники, и со иными их подручники, и угодники, и единомысленники, иже недостойны по своим злымъ дѣломъ прямым своимъ званиемъ именоватися (рещи достоит ихъ — душапагубныя волки), хотят насъ конечно погубити, и под меч подклонити, и подружия наша и отроды в работу и в холопи поработити, и прижитие наше пограбити, горше же всего и жалостнѣе, — святую нашу непорочную вѣру вконецъ искоренити, и свою, отпадшую, учинити, и сами в нашемъ достоянии жити. Сами видите, что они нынѣ над нами чинятъ: всегда во очех нашихъ всѣмъ намъ смерть показуютъ, и поругаются, и насилуют намъ, и посекают насъ, и домы наша у нас отнимаютъ, и поносят намъ в лѣпоту. Яко волцы, зубы своими скрегчютъ, и грозятъ намъ, и претятъ смертию. Да не токмо намъ ругаются и смеются, но и самому Создателеву образу и Рождьшей его. И руками дерзаютъ и в вид существа Божия и Пречистыя его Матере стреляютъ, якоже нынѣ свидетельствуютъ злодѣйственнѣи руце, пригвожденнѣи к стене под образомъ Матери Божии[22] и всѣмъ им, окаяннымъ, в страхъ и в трепет. И хотятъ вси вооружены и изоострелены быти, на сущих злодеевъ изготовляны. Вѣдятъ, окаяннии, что не в свое достояние пришли и не свою мѣру хотятъ достигнути, аще имъ Богъ до конца попуститъ.

А нынѣ послали во всѣ городы, по которымъ стоятъ такия же губители и кровопролители неповинныхъ новоизраительскихъ[23] кровей, а велѣли имъ быти сюда, к намъ. А нашихъ людей же в воиньскомъ чину, которыя живут у нас здѣ, тѣхъ всѣхъ ссылаютъ доловъ,[24] а умышляючи то, чтобы их, враговъ, было много, а нас было мало, чтобы намъ отнюдь противу ихъ стати не мочно, и вконецъ бы имъ нами обовладѣти и себѣ покорити. На то не смотрите, православнии християне, и не имите тому вѣры, что они нынѣ пред вами лицемѣръство чинятъ: сами своихъ людей казнят. А все намъ блазнятъ, уверяючи и прелщаючи вас тѣмъ, тако творятъ и сказываютъ, что не отцу быти у нас, но сыну.

А и самъ тот злодѣецъ нашь, сыновень отецъ, тоже льститъ и блазнитъ, аки сатана, мечты творитъ и, аки бѣсовъ, с вестьми присылает, что хощетъ сына своего намъ дати,[25] по здѣшнимъ его, злодѣя, злодѣевъ нашихъ, а его доброхотовъ, по прежереченныхъ онѣх измѣнников, всему нашему Великому государству крестопреступниковъ и вѣры отступниковъ, и умышлению и добра хотѣни ему, злодею. Видя здѣ, в мирѣ, колебание и за вѣру стояние, для того нам лстят и блазнятъ, чтобы насъ всѣхъ тѣмъ областити, и укротити, и великим бы нашим моремъ не взмутити, и имъ бы самѣм, врагомъ, в нем не потонути, и главами своими не наложити. А се умышляючи то, докуды с своими способники, с такими же безбожники, соберутся в число много и докуды самъ той супостатъ нашь и сущий врагъ всѣхъ насъ коею злою мѣрою, и Божиимъ попущениемъ, и всѣхъ насъ великимъ грѣхомъ, и неисправлениемъ пред нимъ, Господемъ, возметъ тот нашь крѣпкий поборник, сопротивный ему, злодѣю, град. Тогда, аки змий, возлетитъ к нам со всѣмъ своимъ бѣсовскимъ воинъствомъ, и которые нынѣ здѣ, у нас, всѣ на насъ востанутъ, аки змии и скорпии, или, яко волки лютыя, и обладаетъ нами. И тогда намъ будетъ от нихъ конечная погибель, аще Господь Богъ за великия грѣхи наша разгнѣвается на нас и конечно захочетъ насъ предати имъ, аки псомъ, на снѣдение.

Отнюдъ ничему тому не бывати, православнии, что сыну здѣ, у насъ, живати! Сами видите, что все блазный оман и прелесть. Или с нимъ не увѣритеся, видѣвъ над собою явное умышление?! Чаю, яко и малым отрочатем, слышавше, разумѣти мощно, не токмо сверстнымъ и в разумѣ совершеннымъ человекомъ. Коли отецъ лиха хощетъ сыну?! И нам сына дати, а самому, аки злому волку, под городомъ Смоленьскомъ стояти, и тѣмъ врагомъ воля дати землю нашу разоряти, и неповинную кровъ христьяньскую разливати, и на достолныхъ безмѣрныя и неподъятныя кормы имати, и до смерти же мучити, и тамо посланныхъ наших насмерть морити, и у насъ, здѣ, в великомъ градѣ, великое утеснение чинити?! Такъ ли сыну прочити, что все на конецъ губити?! А онъ, окаянный, тѣмъ дѣломъ не токмо сыну прочить, но и самъ здѣ жити не хощет. Токмо бы ему своя воля сотворити и великая бы слава учинити, что всѣми бы нами обовладѣли, и намъ бы под рукою его быти и его слыти. И ему бы своихъ подручниковъ, таких же безбожниковъ, в Великомъ государстве нашемъ посадити, и все б симъ царство, что еще вживе останется, предате правити и вѣдати, и дани-обраки всякия тяжкия имати, и к нему бы, ко врагу, аки бесомъ к сатанѣ, жертва приносити. Сему слову болше вѣрте, христолюбцы, что сыну — не бывати!

Преже сихъ дней было, всѣ вы слышели самое его, отцово, злокозненое сердце и тайна вся. Нѣкто, тое же душепагубныя бѣсовъския сонмицы, от нашего, Христа тезоименитаго, рода злуначальный губитель Божияго жребия (именем по всему его злому дѣлу не достоитъ его во имя мысленнаго или святого назвати, но достоитъ его нарещи «злый, человекъядный волкъ»), тому же нашему великому столпу, и отцемъ отцу, и святителю (имя же его всѣмъ вам вѣдомо) тот душепагубный волкъ яд свой изблевалъ, и тайную свою общую явѣ открылъ, и помыслилъ во злохитромъ своемъ умѣ того непоколебимаго нашего столпа покачати и на свою отпадщую от Бога страну кочнути. Аки змий, изъ своих устъ изрекъ, что он, великий столпъ и тверды адамантъ, въ ихъ в суеумышленную и человекоубиенную мысль и волю самъ бы поколебался, здался въ ихъ вражие хотение, и всему бы множесвенному народу безплотнымъ своимъ в погибелный ровъ во вѣки пасти понудил, и, всего бы мира спасение, злодѣйцу-отцу усты касатися повелѣлъ.[26] Великий же и непоколебимый столпъ Богомъ крѣпко водружан, не на песцѣ основанъ, но на земли сердечнѣй твердѣ: самъ никакоже не поколебался и не покачнулся нимало на ихъ отпадшую от Бога страну и великую полату широтою и долготою и округ, иже об немъ стоит и держится, и в ней многочисленнаго народа живуща такоже на зло не поустилъ, и умных ихъ во-вѣки не пленил, но и паче укрѣпилъ. Видѣв же той прежереченный многодушьный губитель и злый разоритель Великаго государства крѣпкое и непреклонное того столпа стояние за святую и непорочную вѣру и за все православное християньство, отверзлъ свои человекоубиенныя уста, и начатъ, аки безумный песъ, на аеръ зря, лаяти, и нелѣпыми славами, аки сущий буй камениемъ, на лице святителю метати, и великоимянитое святительство безчестити, и до рождьшия его неискуснымъ и болезненым словомъ доходити. Он же, государь, твердый адамантъ, никако тому речению внятъ и того его буесловия не убоялся, ни устрашился, наипаче же посмеялъся тому его безумному словесному дерзновению, но и зело ему вспретилъ и велие ему зло провозвестилъ; изъ пречестных своихъ устъ ему изрекъ, мню, яко острымъ оружиемъ, своимъ святительскимъ словомъ тѣло и злохитрую душу его посѣклъ: «Да будеши проклятъ со всѣмъ своимъ соньмомъ[27] в сем вѣцѣ и в будущемъ, но и с темъ, его же желаеши, и, всего мира спасение, ему всѣм усты касатися поущаеши!»[28] И еще прирек: «Не токмо намъ онъ годѣ, но и тако его отрасль, аще не приидетъ в наше хотѣние».[29] Он же, окаяный, стули лице свое, отиде со всѣмъ своимъ сонмомъ посрамленъ и изумленъ, паче же зло возъяренъ на великаго пастыря и учителя и в правдѣ крѣпкаго стоятеля, аки змий дыша или аки лѣвъ рыкая.

Послѣди же, окаянный, обшедся умомъ своимъ, и позна свою вину, и видѣ свою злую совесть, и раскаяся в себѣ о прадерзке словеснѣй, что не у бе ему было время тако говарити и явѣ и нагло великому господину тайну свою открыти. И побояся множестеннаго християньскаго народа: такое слово к нимъ пронесется что о недостойномъ и злом дѣлѣ и нехотящемъ ими, и паки — не в правдѣ на того высочайшаго верха и непоколебимаго столпа приходилъ и, не яко святѣйшаго, но яко простѣйшаго, в лѣпоту, яко пес, лаялъ и бранилъ. И в томъ своемъ слове запрѣние учинил, яко нѣсть говорилъ, и, аки в темнѣ храминѣ, в скверномъ своемъ теле лукавую свою душу затворил.

И потомъ же, злодѣй, еще лицѣмѣръство учинилъ; яко шуменъ былъ, и без памяти говорил; и у великаго святителя и у незлобиваго учителя прощение испросилъ. Обаче же аще и прощение испросилъ, а еще злого своего нрава-обычая и впредь умышления на злое дѣло от себя не отщетилъ. И нынѣ дышитъ и сипитъ, аки скоропия, и не престая крамолы воздвизаетъ, и всю свою плотную бѣсовъскую сонмицу возмущает, и всяко ему, государю, стужаетъ.

И теснятъ — сами вси видите — и еще конечно мыслятъ со всѣми своими пособники, како бы его, государя, погубити, что без него все свое желание совершити и всѣхъ насъ, аки змиямъ, поглотити. Якоже и преже рѣхъ, что нѣкому иному будетъ без него имъ, врагомъ, возбранити и стати накрепко, якоже онъ, государь.

Великий же онъ столпъ, и твердый адамантъ, и крѣпкий воинъ Христовъ, не имѣя ни тула, ни меча,[30] ни шлема, ни копия, ни воинъ вооруженныхъ (понеже ему не дано то, ни повелено от Сотворшаго вся того держати), к тому же ни стѣнъ, крѣпко огражденных, и словом Божиимъ, аки нѣкимъ изряднымъ оружием препоясався, или, яко изящными воины, ополчився, или нѣкими крѣпкими стѣнами оградився. «Не бойтеся, — рече, — от убивающих тѣла: души же коснутися не могут!» И молитвеныя своя словеса от желаннаго своего сердца къ Богу и Пречистѣй его Матери, аки благовонный фимиянъ, всегда возсылая о себѣ и о всѣхъ насъ, паче же о святѣй и непорочнѣй християньстей нашей вѣре, чтобы православныя християньская наша вѣра от тѣхъ враговъ наших и губителей не погибла; и слезы от очию своею, аки рѣчныя быстрины, испущая пред образомъ Господа нашего Исуса Христа, и пред Пречистою его Материю, и великихъ чюдотворцов, иже в Руской землѣ просиявшихъ, и всѣхъ святыхъ, и надѣяся тѣми своими силными слезами и молитвеными словесами, аки острыми стрелами, от себя и от всѣхъ нас тѣхъ общих нашихъ видимыхъ враговъ отгоняти, и погубити, и все Великое государство от них свободити.