– Ты права, этого больше не будет. – Гарри протянул к ней руку. – Я рад, что ты пришла ко мне, Бренвен. Ты придешь еще раз? Меня не оказалось рядом с тобой летом, когда я был тебе нужен, но я здесь сейчас для тебя. Возможно, как жене Джейсона, я нужен буду тебе еще сильнее, чем раньше. Позволь мне быть твоим другом.
Бренвен стояла, застегивая жакет одной рукой. Она прикоснулась ладонью другой руки к щеке Гарри.
– Ты заставил меня о многом задуматься. Я должна быть честной по отношению к Джейсону. Я сделала выбор, когда вышла за него замуж, и теперь я должна придерживаться условий соглашения.
Гарри проворчал:
– Вовсе не обязательно честно придерживаться условий соглашения с человеком, который даже не знает значения этого слова!
– Какого слова, – поддразнила его Бренвен, – «честно» или «соглашения»?
– Честно! – воскликнул Гарри и поднялся со столика, на котором он сидел, чтобы проводить ее. Он протянул руку, чтобы открыть дверь кабинета, и остановился, загораживая выход Бренвен.
– Ты прощаешь мне мое ужасное поведение за эти прошедшие шесть месяцев? – прошептал он. Это было совсем не то, что он хотел сказать, но это тоже подходило.
– Да. Не будь таким глупым!
Бренвен испытующе посмотрела в лицо Гарри. В этот момент он был меньше загадкой, а больше просто человеком, и очень обеспокоенным человеком. Она почувствовала, как от Гарри исходит глубокая, нежная забота, она ощущала его тепло, пронизывающее кожу. Это не было похоже на опаляющий жар страсти Джейсона, к которому она пристрастилась и которого жаждала, как наркоман жаждет очередной дозы. Бренвен протянула руки вверх и наклонила лицо Гарри, чтобы поцеловать его в щеку.
– Спасибо за заботу, – сказала она.
|
|
Гарри стоял в дверях и смотрел ей вслед до тех пор, пока ее шаги не исчезли вдалеке. Он был одновременно и рад, и опечален тем, что ошибался, – Бренвен отдала свое тело Джейсону, но душа ее осталась неприкосновенной. Бренвен, была ли ее фамилия Теннант или Фарадей, оставалась самой собой.
Он снова прошел в кабинет и выглянул из окна на самой вершине башни во двор внизу. Высокая черная тень широкими шагами пересекала мощеный двор. Гарри вспомнил, что она так и не сказала, зайдет ли к нему еще раз.
Машина была для Бренвен не только убежищем от январского ветра. Это было также место, где она могла остаться наедине со своими собственными мыслями, а после разговора с Гарри Рейвенскрофтом ей это было крайне необходимо. У нее был черный «мустанг» с сиденьями, обитыми светло‑коричневой кожей – Джейсон подарил его на Рождество. Когда он вручал ключи и документы, то подчеркнул, что «мустанг» – совершенно новая модель компании «Форд Мотор» и что она, Бренвен – один из немногих в стране первых обладателей этого автомобиля. Бренвен повернула ключ в зажигании, вдохнула чудесный запах нового автомобиля и почувствовала благодарность к мужу, который сделал ей такой подарок.
Тут же в ее сознании раздался голос Гарри:
– Джейсон купил тебя.
«У меня все мысли смешались, – подумала Бренвен. – Я не могу ехать домой в таком состоянии. Джейсон увидит, что я взволнована, и захочет узнать почему, а я не могу сказать ему, что была у Гарри». Она бросила взгляд на часы, одну из немногих вещей, которые она сохранила из дозамужней жизни. Они показывали почти шесть. Поздно. Джейсон скоро будет дома, если уже не пришел. В следующий раз, подумала Бренвен, направляя свой «мустанг» подальше от колледжа, подальше от своего дома, она встретится с Гарри в тот день, когда Джейсон уедет в Вашингтон. Она была уже на полдороге к шоссе, когда поняла, что одно решение возникло само собой: она снова встретится с Гарри.
|
|
Бренвен подъехала к торговому центру на окраине Калпепера. Она купит что‑нибудь из деликатесов, что‑нибудь, что любит Джейсон, и скажет ему, что была в магазине и забыла посмотреть на часы. Другими словами, она обманет Джейсона. Она никогда не делала этого раньше. Ей не хотелось этого и сейчас. Стоила ли дружба с Гарри такой цены? Она быстро перебрала в мыслях возможные последствия уже принятого ею решения. В закрытом тесном кругу преподавателей Редмунда считалось неприемлемым для замужней женщины иметь друга‑мужчину, если он одновременно не являлся также другом мужа. Бренвен уже чувствовала себя каким‑то аномальным явлением, так как была и женой, и студенткой. Она не чувствовала себя комфортно ни в одной из этих ролей. Узкие рамки принятых в преподавательском коллективе правил душили ее, а выйти за их пределы у нее пока не получалось. Именно поэтому она в конце концов отыскала Гарри Рейвенскрофта. Он уже знал ее, и она на какое‑то время почувствовала себя самой собой, сидя рядом с ним. Да, дружба с Гарри стоит этой цены. После сегодняшней встречи она не сомневалась в том, что Гарри ей необходим.
На обратном пути из торгового центра ароматы ветчины и кислой капусты заглушили запах нового автомобиля. Все это предназначалось для бутербродов, которые ее научил делать Джейсон. Как многому ее научил Джейсон! Наконец Бренвен заставила себя подумать о муже. Невзирая на то, что сказал Гарри, она чувствовала, что знает достаточно много о том человеке, за которого вышла замуж. Она знала, что он был родом из маленького городка на юге Огайо; его родители переехали в Хьюстон в Техасе, и там они оба умерли, когда Джейсон уже учился в Гарварде. У него не было ни братьев, ни сестер, как он сам сказал родителям Бренвен. Единственный сын, который родился, когда его отец и мать были уже немолодыми. Он всегда интересовался политикой, выбрал политологию своей специальностью в университете, защитил диплом и зарабатывал себе на жизнь тем, что проводил исследования и писал речи для различных политиков‑кандидатов. Эта работа в конце концов привела его в Вашингтон, а оттуда – в Редмунд‑колледж, где он стал преподавать политологию, продолжая свою деятельность в Вашингтоне в качестве консультанта.
|
|
Консультанта в области чего? И для кого? В устах Гарри это прозвучало так… так зловеще. Бренвен никогда не задумывалась о деятельности Джейсона в качестве консультанта, по правде говоря, ее это совсем не интересовало. Единственное, что хотя бы отдаленно беспокоило – отношение Джейсона к преподаванию. Бренвен понадобилось меньше недели побыть студенткой, чтобы выяснить: среди студентов существовал буквально культ Джейсона. Это очень мешало, когда она пыталась подружиться с кем‑нибудь. Джейсон, казалось, принимал и даже поощрял это обожание. Во всяком случае, на людях. Но однажды дома вечером он презрительно высказался насчет «легковерия толпы» и назвал своих студентов отличным примером этого. Он похвалился ей, что, если бы захотел, смог бы превратить этих сыновей и дочерей из благополучных семей – вежливых, немного скучноватых и достаточно консервативных – в орущую толпу фашистов. Она была шокирована этим заявлением и тут же отнесла его на счет того, что они слишком поздно задержались на вечеринке, и он выпил больше обычного.
Сейчас, поворачивая с шоссе на обсаженную деревьями улицу, которая соединяла жилые кварталы Редмунда с кампусом, Бренвен вспомнила, что Джейсон как‑то в разговоре с ней высказал также презрение к своим коллегам‑преподавателям. У Джейсона не было степени доктора философии, и она очень удивилась, когда узнала об этом. И он не собирался добиваться ее получения, ибо, как он сам сказал, если она не была ему нужна, чтобы получить эту работу, то тем более не нужна, чтобы ее удерживать. Он не беспокоился также об упрочении своей научной репутации – почти ничего не публиковал, как это делали другие профессора. «Я не могу тратить время на все это, – говорил он, – во всяком случае, не ради великой чести прочесть один‑два курса за семестр».
– Боже мой! Как я могла быть такой глупой! – воскликнула Бренвен вслух.
Их дом из красного кирпича с белой отделкой, выделявшейся в свете уличного фонаря, находился уже в квартале от нее, и она замедлила ход автомобиля настолько, что он еле полз. Она только что поняла, что все время, с момента их первой встречи, думала о Джейсоне Фарадее как о профессоре колледжа. Но они не могли бы жить так, как они жили, если бы их единственным доходом было то, что Джейсон зарабатывал в качестве преподавателя, читая один‑два курса за семестр! Она слышала термин «личный доход» в разговорах жен на преподавательских вечеринках и узнала, что он означает деньги, унаследованные от семьи – у большинства преподавателей Редмунда был подобный личный доход. Но не у Джейсона. Он происходил не из того слоя общества, где что‑то передавалось по наследству. Значит, большинство своих денег Джейсон зарабатывал в Вашингтоне! Неожиданно слова Гарри о положении Джейсона в столице приобрели для нее новое значение.
Все ее мысли снова смешались. Она была склонна отбросить все, что Гарри, по его заверениям, узнал от своих вашингтонских друзей о деятельности Джейсона. Она знала, что Гарри склонен все излишне драматизировать; его идеи иногда завлекали его слишком далеко. Она не раз замечала это еще в Лланфарене. Ей было бы гораздо легче поверить, что Гарри просто от отчаяния слишком много нафантазировал по поводу финансирования, в котором ему было отказано по совершенно законным причинам, нежели в то, что Джейсон интриговал, строил заговоры и делал все то, о чем говорил Гарри. Но что, если Гарри был прав, что, если все эти его идеи – не просто измышления, а самая настоящая правда?
Джейсон был дома. Он оставил дверь гаража открытой для нее. Она аккуратно поставила свой «мустанг» рядом с серым «кадиллаком» своего мужа и еще немного посидела в машине, подготавливая как свою улыбку, так и свою историю. Как она ни пыталась, не могла заставить свое сознание проясниться. Что, если Гарри был прав? Снова спросила она себя. Она всем сердцем надеялась на то, что научится любить своего мужа. Что, если вместо этого она научится бояться его?
Джейсон Фарадей был разгневан. С ним это случалось часто. Он знал, что если когда‑нибудь потеряет контроль над собой и позволит своему гневу выплеснуться в неподходящем месте и в неподходящее время, то может очень сильно уронить себя в глазах окружающих, и поэтому он четко себя контролировал. В настоящий момент он был разгневан поведением Бренвен. Его чувства кипели где‑то на уровне четырех по десятибалльной шкале. Не так уж плохо. Но если она вскоре не появится дома…
Он свернул журнал «Тайм», который пытался читать, и с силой хлопнул им по журнальному столику. Еще раз: хлоп! Какого черта она где‑то пропадает? Хлоп! На этот раз еще сильнее. Резкий громкий звук был приятен для ушей, а руки приятно покалывало от силы удара. Еще будучи ребенком, Джейсон обнаружил, что внутренние мучения можно облегчить, если мучить другие, более беззащитные, чем он сам, живые существа. Очень долго он втайне от других мучил и в конце концов убивал маленьких животных: лягушек, черепах, собак, кошек. Особенно кошек: он впервые убил кошку, когда ему было семь лет, и после этого повторял снова и снова, пока это не стало слишком легким делом, и он не почувствовал, что больше не удовлетворяет ту ярость, которая кипела у него в груди. Потом наступили тяжелые годы: хоть он и получал огромное облегчение, избивая младших, более слабых детей, но уже понимал, что это может навлечь на него большие неприятности. Счастливый, как казалось ему, компромисс был найден, когда в подростковом возрасте его гнев стал напрямую связан с его сексуальностью, и он сделал изумительное открытие, что существуют женщины, которые позволяют причинять им боль во время секса. Но лучше всего было то, что даже те женщины, которые не любили, чтобы им причиняли боль, потом никогда ничего не рассказывали. Став взрослым мужчиной, Джейсон научился контролировать свой внутренний гнев и жестокость, превратившись в опытного сексуального садиста – конечно же, тайно и с партнерами, которых он очень тщательно отбирал и которым очень хорошо платил. Он думал, что женитьба на Бренвен может изменить его, так как он был убежден, что действительно любит ее. Но сейчас…
Хлоп! Обложка журнала разорвалась пополам, пепельница и хрустальная сигаретница, стоящие на журнальном столике, подпрыгнули и звякнули, а «бурбон» чуть было не выплеснулся через край низкого стакана. С четырех уровень гнева поднялся где‑то до семи. Джейсон улыбнулся мрачной улыбкой, которую Бренвен никогда не видела – пока. Его дыхание стало тяжелым и прерывистым, и он почувствовал, как зверь в его груди принялся искать выход наружу.
– И‑и‑их! – Резкий и уродливый звук вырвался из груди Джейсона. Он швырнул свернутый журнал через всю комнату с такой силой, что страницы даже не успели развернуться, и журнал с глухим стуком ударился о противоположную стену, а затем упал на пол.
Тяжело дыша, Джейсон охватил руками большую голову, с силой сжимая виски ладонями. Он плотно зажмурил глаза и увидел красные, желтые и оранжевые вспышки; подождал, пока этот фейерверк гнева не растает и не сменится обычным черным фоном. Затем открыл глаза, взял стакан с «бурбоном» и осушил его. Так, еще спокойнее. Он прошел в столовую, чтобы снова наполнить стакан из графина, стоящего на буфете, останавливаясь на пути, чтобы поднять разорванный журнал и бросить его в мусорное ведро.
– Сука! – пробормотал он и снова выпил. Зверь, живущий у него в груди, затих, но Джейсон чувствовал, как кровь гулко бьется в жилах. Мрачное, опасное биение. «Я слишком надолго оставил это, – подумал он, – слишком долго не давал этому выхода». Женитьба, любовь к Бренвен не избавили его от потребности…
Джейсон ощутил какое‑то мазохистское удовлетворение при мысли о том, что брак не изменил его в той степени, в какой, как он сам думал, мог бы изменить. Его темным, мрачным страстям все еще требовался выход, он искал способа выпустить на свободу ярость, которая жила в нем, насколько он помнил, всю жизнь.
Существовали места, куда он мог бы пойти, вещи, которые он мог бы сделать. Он улегся на диван, сорвал галстук и начал строить в уме планы. Он не обращал внимания на эрекцию, которая возникла тут же, как только он пустился в свои мрачные размышления. Он не знал, что его глаза заблестели, а лицо раскраснелось, и он не слышал, как Бренвен завела свою машину в гараж.
Металлический звук резко открываемых дверей прервал его мысли. В прихожей послышались шаги и раздался ясный, слегка запыхавшийся голос Бренвен.
– Джейсон! Джейсон, извини меня! Я поехала за покупками в Калпепер и совсем забыла о времени.
Джейсон бросил взгляд на жену, которая стояла в дверях гостиной.
– Я совсем не хотела, чтобы ты возвращался в пустой дом, – сказала она.
Он хищно улыбнулся. Жар, который он уже чувствовал между ногами, усилился, когда он принялся пожирать взглядом лицо Бренвен, которое имело форму сердца и казалось таким бледным на фоне темного мехового воротника.
– Черного, черного цвета волосы у моей любимой, – сказал он. Ему было абсолютно наплевать на то, что он слегка пьян.
– Что? – Бренвен прижала к груди пакет с продуктами и неуверенно улыбнулась.
– Это американская народная песня. – Джейсон поднялся с дивана. Если несколько минут назад он был разъярен поведением жены, то сейчас он весь горел желанием и с вожделением смотрел на нее. Он не пел, а говорил своим прекрасным голосом, играя на нем, как на инструменте. – Народная песня, которая как будто была написана о тебе: «Черного, черного цвета волосы у моей любимой. Губы ее – удивительной красоты…» – Он поцеловал, слегка покусывая, ее губы. – Удивительной красоты, – низким голосом повторил он.
– Джейсон! – Его голос гипнотизировал. Его руки гладили ее по плечам и спине. Пакет с продуктами куда‑то исчез, жакет расстегнулся, и она почувствовала его горячие губы у себя на шее. – Я думала, ты будешь сердиться на меня за то, что я опоздала. – Это были последние слова, которые она смогла произнести.
Джейсон, руки и губы которого стали более настойчивыми, продолжал:
– Самые ясные глаза… и самые храбрые руки… Насколько храбрые у тебя руки, Бренвен? – Он снял с нее перчатки, расстегнул молнию на брюках и направил обе ее руки вниз, в то время как сам с голодной настойчивостью продолжал целовать ее губы.
– О! Боже мой! – выдохнула Бренвен, подчиняясь, загораясь от огня, которым пылал ее муж. Она ощущала его в своих руках – огромным, слегка скользким; сама же чувствовала себя так, будто ее кости растворились, воля куда‑то улетучилась, и ее место заняло ощущение полнейшей беспомощности, она не знала, где или как он овладеет ею, ей было абсолютно все равно – лишь бы он сделал это поскорее!
Сила! Контроль! Контроль, контроль, снова и снова повторял про себя Джейсон. Он гордился своим самоконтролем. Он мог поддерживать эрекцию в течение долгого, очень долгого времени, заставляя женщин умолять его. Сейчас! – кричали они. – О, пожалуйста, сейчас! Даже Бренвен, невинная Бренвен, он научил ее всему… но ему не пришлось учить ее умолять.
Бренвен сделала резкий вдох. Контроль, подумал Джейсон и заставил свои зубы оторваться от ее набухшего соска. Он никогда не причинит ей боль, он никогда не причинит боль ей, своей жене. Никогда. Контроль!
Джейсон услышал собственный стон. Он научил Бренвен всему, что она знала, это так, но она оказалась превосходным учеником – превосходным! Он чувствовал у основания позвоночника ее сильные изящные пальцы, они, как мотыльки, летали в расщелине между его ягодицами. Он снова застонал и раздвинул ноги, когда она направила свои пальцы еще ниже. Контроль! Контроль, контроль, подумал Джейсон, когда Бренвен нашла кончиком языка его пупок, продолжая своими пальцами возбуждать его. Возможно, огонь ее страсти был более чистым, но он был таким же жарким, как и его собственный.
Он больше не мог ожидать. Пол в прихожей был усеян их одеждой. Обняв руками хрупкую грудную клетку Бренвен, прижавшись ртом к губам, он притиснул ее спиной к стене у подножия ступенек. Ее кости были изящными и тонкими, но она была почти того же роста, что и он – отличное соотношение. И она знала, чего он хочет. Высоко подняв свою левую ногу, обвила ее вокруг его талии. Она была готова, открыта для него.
Бренвен затерялась в мире, где ничто не имело значения, ничто, кроме изысканного момента ожидания, когда Джейсон войдет в нее. Она, задыхаясь, трепетала, из нее капало, она стонала, пяткой подталкивала его в талию, заставляя приблизиться к ней.
Он дразнил ее. Налившейся кровью головкой своего пениса он прикоснулся к ней и тут же отстранился.
– Хочешь ли ты меня? – сказал он низким, охрипшим от крови и огня голосом.
У нее перехватило дыхание, и она смогла выдавить из себя только:
– Да, о да!
Он снова скользнул внутрь ее и снова отстранился. Бренвен перестала дышать – она чувствовала себя так, будто все ее существование сейчас находилось на кончике фаллоса Джейсона. Он снова вошел и снова отстранился. Наконец он ликующе воскликнул: «Ха!» – и глубоко вонзился в нее.
Она снова ожила, прерывисто дыша, вцепилась ногтями в плечи Джейсона, в то время как он, пронзая ее своими толчками, приковывал ее к стене. Он проникал все глубже и глубже, и каждый толчок доставлял ей удовольствие, настолько глубокое, что оно почти переходило в боль.
Джейсон ощущал одновременно и экстаз, и ярость. Он потерял контроль над собой. На этот раз он не сможет долго удерживать Бренвен на грани оргазма, не сможет полюбоваться этим ни с чем несравнимым выражением желания, играющем на ее охваченном страстью лице. Им руководил лишь инстинкт, и он со стоном и толчками стремился лишь к собственному удовлетворению.
Бренвен испытала оргазм раньше, чем Джейсон. Она практически всегда приходила к этому первой, но она не знала, что все происходило по задуманному Джейсоном плану – его способность контролировать степень наслаждения, которую она ощущала, казалась ему подтверждением его власти над ней. Бренвен знала лишь острое, пронизывающее облегчение, которое она испытывала в этот момент и которое прохладными, концентрическими кругами распространялось изнутри по всему ее телу. Бренвен глубоко вздохнула и открыла глаза.
Сегодня Джейсон был не таким, как обычно. Он не остановился, чтобы понаблюдать за ней, как он всегда делал, а продолжал продвигаться вперед, издавая при этом какие‑то животные звуки. Бренвен сильнее вцепилась в его плечи и стала ожидать взрыва внутри. Ее сознание стало на мгновение слишком острым, слишком ясным. «Есть что‑то… не совсем правильное во всем этом», – подумала она. Но потом она почувствовала себя предателем. Она закрыла глаза, приникла к Джейсону и напрягла мышцы своего влагалища, чтобы доставить ему еще больше удовольствия.
– Ты уверена, что была в магазине? – спросил Джейсон.
– Прости. – Бренвен подняла глаза. Она полулежала одна в их огромной постели и читала толстую хрестоматию, устроив ее на коленях. – Что ты сказал?
Джейсон прислонился к косяку дверей, ведущих в ванную. Его мокрые рыжевато‑каштановые волосы казались темными, а на густых волосах, покрывавших грудь, висели капельки воды. Единственной одеждой было полотенце, обернутое вокруг бедер.
– Я сказал, ты уверена, что ходила за покупками? Тебя не было очень долго, и ты вернулась домой ни с чем, если не считать тех немногих продуктов, из которых был приготовлен наш скромный ужин.
– Я уже говорила тебе, Джейсон, я забыла о времени. Извини меня, это больше не повторится.
Пока она говорила, Джейсон сорвал с себя полотенце и начал вытирать им волосы. Бренвен подавила дрожь и сосредоточила все свое внимание на книге. Почему Джейсон, подумала она, так похож сегодня на зверя? Он всегда напоминал льва, и ей это нравилось. Но сегодня… Лев – царь зверей, подумала Бренвен, но сейчас в Джейсоне не было ничего царственного; он был более… более грубым. И все же, когда он закончил яростно тереть свою голову и сел на край кровати, выпустив из рук мокрое полотенце, его лицо, окруженное косматыми рыжевато‑каштановыми волосами, снова приобрело львиный вид. Глядя на Джейсона сквозь опущенные ресницы, Бренвен подумала: мне действительно пора прекратить критиканствовать. Она поймала взгляд Джейсона и улыбнулась.
– Хорошо, – сказал Джейсон, – каждый человек может ошибиться. Но что же ты так хотела купить, что забыла о времени? Очевидно, ты не нашла этого, не так ли?
– Платье, – сказала Бренвен, снова глядя в книгу и переворачивая страницу. Она ненавидела ложь и тем не менее продолжила: – И ты прав. Я не смогла найти того, чего мне хотелось.
– Ты поехала в Калпепер, чтобы купить платье? Я привозил тебе одежду из лучших магазинов Вашингтона! Она что, недостаточно хороша для тебя?
– Та одежда, которую ты купил для меня – просто замечательная. Ты очень добр, Джейсон, – успокаивающим тоном сказала Бренвен. – А если ты сейчас не наденешь пижаму – простудишься.
Обладая сверхъестественным чутьем превосходного лжеца, Джейсон тут же заподозрил, что его жена говорит неправду. Гнев, казалось, улегшийся в результате их неистового секса, снова угрожал вернуться, Джейсон чувствовал, что начинает закипать где‑то около второй отметки. Он бросил на нее яростный взгляд. Бренвен выглядела такой невинной в своей белой ночной сорочке со стоячим плиссированным воротничком и волосами, заплетенными в косу, которая свисала с ее плеча. Она снова погрузилась в книгу, не обращая на него никакого внимания.
– Ха! – фыркнул он, выражая этим звуком отвращение. Он сердито направился в ванную и надел пижаму, но не потому, что боялся простудиться, а чтобы дать себе время подумать.
Хотел ли он затеять ссору с Бренвен? Да, он действительно этого хотел. А если его гнев разбушуется слишком сильно, так что же, она – его жена, и это его собственный дом. Может быть, она действительно была в магазине! Он мог бы еще раз нажать на нее, добиться ответов и посмотреть, расскажет ли она ему снова то же самое. Как бы то ни было, его уже тошнило от ее постоянного спокойствия и уравновешенности. Конечно, кроме тех моментов, когда он прикасался к ней. Прикоснись к ней, и она уже горит, и она так же хороша в сексе, как любая из тех высокооплачиваемых шлюх, которые у него были. А что, если другой мужчина прикоснется к ней подобным образом? Или, что еще хуже, мальчишка, студент ее возраста? В этом возрасте они готовы заниматься любовью даже с кучей грязи. Будет ли она отвечать другому точно так же, как отвечает ему?
Эта мысль поразила Джейсона с такой силой, что его едва не стошнило. Он быстро наклонился над раковиной и был очень рад, когда все это закончилось ничем. В этот момент он понял, что получил хоть и слабое, но весьма наглядное представление о том, что будет чувствовать, если Бренвен когда‑нибудь оставит его ради другого мужчины. Это было ужасно; его затопила волна гнева, за которой тут же последовало чувство глубокого отчаяния. Он никогда не сможет выдержать этого.
«Нет! – яростно воскликнул он про себя. – Я не собираюсь выносить зло, я просто не стану терпеть! – Он поднял голову и увидел себя в зеркале. Волосы были всклокочены, а глаза дико блестели. – Нет, клянусь богом, я не стану терпеть этого!» – поклялся он перед своим отражением в зеркале. Причесался, почистил зубы и направился обратно в спальню. Он лег со своей стороны постели, взбил подушки повыше и прислонился к ним спиной. Бренвен продолжала читать, не обращая на него никакого внимания. Что ж, посмотрим, что будет дальше!
Джейсон проворчал угрожающе:
– Какое платье?
Бренвен вздохнула и, повернув голову, посмотрела на него:
– Это что, действительно так важно? Уже поздно, я устала, а мне еще нужно сделать к завтрашнему занятию это задание. Проза восемнадцатого века – это не самое легкое из того, что мне приходилось когда‑либо читать!
– Да, это важно! Не забывай, что если бы не я, то у тебя не было бы никаких занятий, к которым ты должна была бы готовиться, и этой одежды, которая на тебе надета, и этого автомобиля, на котором ты разъезжаешь в темноте по всей Виргинии! Когда я задаю тебе вопрос, то ожидаю, что ты ответишь на него!
Бренвен вся сжалась под этим потоком слов, как будто ее ударили. У нее перехватило горло. Когда она подвергалась словесным атакам, всегда старалась замкнуться в себе, отгородиться от окружающего мира, так в свое время она отгораживалась от Люси Керр. Она уже начала окружать себя плотным слоем тишины, сквозь которую не мог бы проникнуть гнев Джейсона: что ж, она дочитает текст и будет сегодня спать в комнате для гостей, заперев дверь. И все же она колебалась. Брак представлял собой совершенно другую ситуацию. Брак должен был быть чем‑то вроде партнерства. В конце концов, она не рабыня Джейсона. И вряд ли молчанием можно чего‑нибудь добиться.
Бренвен отложила книгу, выпрямилась и посмотрела прямо в лицо своему мужу.
– Тебе не следует так разговаривать со мной. Я не рабыня. Я – твоя жена, и мне не так‑то легко привыкать к чужой стране, столь отличной от той, в которой я жила. Я делаю все, что могу, и, по правде говоря, думаю, у тебя нет причин жаловаться. И уж конечно, нет никаких причин, чтобы так нападать на меня! Когда ты просил меня выйти за тебя замуж, ты прекрасно знал, что я приду к тебе с пустыми руками.
– Это к делу не относится!
– Нет, относится. – Внутри ее всю трясло, но она только выше вздернула подбородок. – Если ты собираешься высказывать мне это каждый раз, когда ты будешь чем‑то недоволен, то наш брак долго не продлится. Я пришла к тебе с пустыми руками, и с радостью уйду от тебя с пустыми руками, если ты этого хочешь.
– Черт возьми! – Джейсон сердито посмотрел на нее – разговор оборачивался совсем не так, как он предполагал. – Я не хочу, чтобы ты уходила. Я всего лишь хочу узнать, что именно задержало тебя настолько, что я должен был вернуться в пустой дом.
– Я хотела купить одежду для себя. Вещи, которые ты мне подарил, очень хороши для тех случаев, когда я общаюсь с женами преподавателей или когда идем куда‑нибудь на вечеринку, но мне нужно что‑нибудь попроще, чтобы носить на занятия. – Это была правда. Она думала об этом уже несколько недель, собираясь с силами, чтобы воспользоваться для этого кредитной карточкой, которую он дал ей. – И у меня всего одни джинсы, а мне нужно еще. Походы по магазинам занимают у меня много времени, потому что мне нужно внимательно все рассмотреть прежде, чем что‑нибудь купить. Теперь ты понимаешь?
Джейсон неохотно позволил своему гневу растаять. Для их первой настоящей ссоры этого было достаточно. По крайней мере, это вывело ее из обычного равновесия. Заставило ее щеки порозоветь, а глаза заблестеть. Она действительно была очень хороша. Медленно, думая о том, что его гнев разрушил жизнь многих женщин, которые были и старше, и опытнее Бренвен, Джейсон позволил себе улыбнуться.
– Да. Я понимаю. Ты можешь покупать любую одежду, которую ты хочешь. Но для этого есть места получше, чем то, куда ты ездила сегодня. Я расскажу тебе, как их найти.
– Хорошо. Спасибо, я буду очень рада. – Бренвен с облегчением улыбнулась ему в ответ. – Ладно, я пойду закончу это задание в гостиной. Боюсь, оно займет у меня полночи.
Несколькими минутами позже Бренвен уже устроилась на диване, укутавшись в пушистый шерстяной плед, и вгрызлась в скучнейшее эссе о неоклассицизме. Вошел Джейсон и сел рядом с ней.
– Я забыл тебе кое‑что сказать, – сказал он.
– Да?
– Я должен на несколько дней уехать в Вашингтон. Я буду очень занят, мне придется работать допоздна, и поэтому я буду ночевать в своей вашингтонской квартире.
– Я не знала, что у тебя есть квартира в Вашингтоне. – Ей тут же вспомнилось, что говорил Гарри, и она поняла, что работа, которую Джейсон делает в правительстве, гораздо серьезнее, чем он пытается ей это представить.