– Нет. – Она наклонила голову, и ее волосы, упав вперед, закрыли лицо, словно занавесом. Медленно и непреклонно она сжала руку в кулак и потянула к себе. Она была сделана не из стекла, а из закаленной стали.
Бренвен встала с постели. Медленно собрала одежду и, держа ее в руках, направилась в холл, чтобы найти ванную. Каждый шаг отдавался болью. Отчаяние. Она не могла больше разговаривать, не могла думать, она только знала, что ей нужно уехать домой. Как странно, что ее домом был Редмунд. Совсем недавно она чувствовала, что единственный ее настоящий дом – здесь, рядом с Уиллом. Он ждал ее, полностью одетый, наверху лестницы, когда она вышла из ванной.
– Я отвезу тебя к твоей машине, – сказал он.
Она кивнула. Пончо и ботинки остались на кухне, и она пошла за ними. Уилл пошел следом. Ей пришлось сесть, чтобы надеть ботинки, и она не могла помешать ему помочь ей. Он опустился перед ней на колени, и она попыталась спрятаться от него за волосами и ресницами.
– Эй, детка, – нежно сказал он, – это я – твой лучший друг. Я тебя знаю, ты помнишь об этом? Я знаю, как ты можешь уходить в себя, когда что‑то кажется тебе не по силам, но не надо это проделывать со мной. О’кей? Это слишком важно. Это мы. Посмотри на меня, Бренвен!
Она посмотрела на него и заставила себя сказать:
– О’кей.
Уилл вздохнул с облегчением, хотя боль, которую он увидел в ее сине‑зеленых глазах, резанула его по сердцу. Все еще стоя на коленях, он сунул руку в карман пиджака и вытащил серебряное с бирюзой индейское ожерелье.
– Ты забыла это. Наклонись.
Она наклонилась, и он надел ей на шею ожерелье, с трудом подавив в себе желание снова обнять ее.
– Поговори со мной, пожалуйста. Скажи что‑нибудь. Что‑нибудь.
|
|
– Я… – Ее горло пересохло. Она закрыла рот, сглотнула и начала снова. – Я не могу разговаривать. Я не могу думать о… о нас! – Слезы застили ей глаза, и она моргнула несколько раз, чтобы не заплакать. – Я должна ехать домой, действительно должна. Я знаю, Джейсон скоро позвонит, я чувствую это, и я должна быть там. Должна!
Ее охватила паника, и она попыталась вскочить со стула, но Уилл помешал ей. Продолжая стоять на коленях, он взял ее руки в свои и снова заставил посмотреть ему прямо в глаза.
– Ты боишься его. Почему?
– Он ужасно сердится, если меня не оказывается там, где он ожидает меня найти. Это не то, что ты думаешь, но я должна ехать! Пожалуйста!
Уилл убрал руки, и она тут же поднялась и выбежала из кухни. Он догнал ее уже в прихожей. Молодая женщина стояла, дрожа, как пойманный в капкан зверек, лихорадочно вертя головой из стороны в сторону.
– Я… я не знаю, где твой автомобиль!
Ее паника поразила Уилла. Он знал ее во многих настроениях, но никогда не видел ничего подобного. Ему не приходило в голову, что причиной был не страх перед мужем, а все те новые ощущения, которые ей довелось пережить в последние часы. Он заставил ее отбросить ту отстраненность, которая была единственной защитой против чувств, с которым она пыталась справиться. Уилл подавил в себе тревогу и твердо взял ее за руку.
– Машина позади дома. Ты немного поторопилась, вот и все. Нам нужно выйти через двери на кухне.
Они попали в час пик. Автомобиль еле полз; Бренвен застыла, напряженно выпрямившись, и только ремень безопасности мешал ей сесть на самый краешек сиденья. Внезапно она повернулась к нему:
|
|
– Я знаю теперь, где мы, и остальную часть пути быстрее пройду сама. Я выйду здесь. До свидания, Уилл.
Уилл в душе простонал. Как раз сейчас он собирался облечь свои мысли в убедительную речь о том, что им действительно нужно поговорить, и «нет» в качестве ответа его не устроит. Но она отстегнула ремень и вышла из машины так быстро, что он только и успел сказать:
– Я позвоню!
В этот момент дверца машины захлопнулась, и он вовсе не был уверен, что она услышала его.
Глава 4
Темнота опустилась внезапно, как будто бы кто‑то набросил на землю черное покрывало. Бренвен проехала через Арлингтон, затем к Манассасу и дальше. Она вся дрожала, ее буквально трясло, и позади уже осталось много миль, прежде чем она успокоилась достаточно, чтобы понять, что эта дрожь была не только внешней, но и внутренней. Ей было зябко. Воздух в машине был очень холодным. Она включила обогреватель и тут же почувствовала себя лучше.
Бренвен была цельной натурой, и сама – пусть неосознанно – придавала этому огромное значение. Разрушение этой целостности было для нее равносильно катастрофе. Поэтому она не могла наслаждаться своим коротким, неожиданным счастьем с Уиллом. Точно так же, как земля вокруг была укрыта темнотой, Бренвен восстанавливала собственное покрывало внутреннего молчания. Ради Уилла она отбросила его, когда он попросил об этом, и это чуть было не привело к ужасным последствиям. Сейчас она снова пыталась окружить себя тишиной. Даже если бы эта тишина была могильным саваном, она все равно поступила бы точно так же, потому что это была самая сильная защита ее внутреннего «я».
|
|
Окруженная молчанием внутри и тишиной снаружи, она вела свой «мустанг», очень сильно превышая скорость. В ее уме билась единственная мысль: Джейсон позвонит, и я должна быть там. В том состоянии подавленного смятения, в котором она находилась, ее нежелание столкнуться с гневом Джейсона уже не являлось основной мотивацией ее поступков. Скорее это объяснялось тем, что Джейсон, представ однажды в качестве Освободителя, с тех пор стал олицетворять собой стабильность в жизни Бренвен. Джейсон=Стабильность, это уравнение в настоящее время было недействительным и иррациональным. Но так как она верила в это на подсознательном уровне, оно действовало как аксиома.
Остановившись у светофора в Манассасе, Бренвен на какое‑то время вынырнула из охватившего ее состояния онемения, чтобы заметить, насколько стемнело за окном. Зажегся зеленый свет, и она снова рванулась вперед. Света от приборного щитка было недостаточно, чтобы разглядеть, который час, а на той скорости, на которой двигалась машина, она не могла себе позволить отвлечься, чтобы включить верхний свет в салоне. Ее внутреннее чувство времени обычно действовало безукоризненно, но сейчас оно ее просто покинуло. Она даже не представляла себе, который сейчас мог бы быть час.
– Джейсон обязательно позвонит, – пробормотала она. Она стучала кулаком по рулю, как если бы автомобиль был лошадью, и она могла таким образом заставить его двигаться быстрее. Затем, охваченная крайней необходимостью установить этот иррациональный, дающий ей чувство защищенности контакт с Джейсоном, она сделала то, чего не делала ни разу с тех пор, как покинула Лланфарен: она попыталась мысленно получить ответ. Она раскрыла свое сознание и устремила в неизвестность свою мольбу: я должна быть дома, когда он позвонит! Скажите мне, успею ли я?
Успокоение пришло немедленно. Она приедет вовремя, она не пропустит звонок. Бренвен перевела взгляд на спидометр, и немедленно ее нога отпустила педаль газа. Она даже не представляла себе, что ведет машину с такой опасной скоростью!
Бренвен остановила машину на подъездной дорожке и не стала тратить время на то, чтобы открыть гараж. Открыв переднюю дверь, вошла в темный тихий дом. И как раз в этот момент зазвонил телефон.
– Ну же, дорогая, – уговаривал ее Гарри Рейвенскрофт, – ты можешь рассказать все своему дядюшке Гарри. Что случилось, почему твои глаза больше не блестят, а румянец исчез со щек?
Улыбка, которую послала ему в ответ Бренвен, была слабой и неуверенной. В последнее время она потеряла в весе, а у нее почти не было лишнего веса, который можно было потерять. Она стала делать очень строгую прическу: гладко зачесывала волосы назад и стягивала их в тугой узел на затылке. Эта прическа еще больше подчеркивала огромные глаза – грустные и печальные.
– Ты был и, я надеюсь, еще будешь очень многим для меня, Гарри. Но дядюшкой… Нет, эта роль совершенно не подходит. А сейчас, если ты хочешь, чтобы я перевела этот таинственный фрагмент с древневаллийского – который, кстати, ближе к галльскому, и я вовсе не уверена, что смогу с ним справиться – так вот, если ты этого хочешь, то я предлагаю оставить меня в покое. Пойди в библиотеку и почитай какую‑нибудь книгу. Или выйди на улицу и поинтересуйся у своих богов, выпадет ли снег до Дня Благодарения.
– В Вирджинии никогда не выпадет снег до Дня Благодарения.
– Все когда‑то происходит впервые.
– Не надо говорить банальностей, Бренвен. Это недостойно тебя, – проворчал Гарри.
Было совершенно ясно, что она не собирается доверяться ему. Она может отключиться от кого угодно или от чего угодно, когда она этого хочет. Эта ее способность полностью изолировать себя заинтересовала его еще тогда, в Лланфарене. Сейчас же она буквально довела ее до совершенства, борясь в течение последних трех недель с тем, что беспокоило ее. Когда он попытался мысленно дотянуться до ее сознания, то столкнулся со стеной, которая его собственным психическим ощущениям показалась стеклянной толщей, твердой, холодной и обманчиво прозрачной. Она склонилась над своей работой не дальше чем в двух футах от него, но была абсолютно недосягаема. Это сводило его с ума!
Гарри ничего не оставалось делать, как подняться и выйти из кабинета. Может быть, ему действительно стоит пойти проветриться. В вестибюле, через который кухонное крыло соединялось с домом, висела старая темно‑серая пелерина. Он отправился за ней. Бренвен была права. Погода необычно холодная для ноября. Казалось, вот‑вот пойдет снег, в воздухе пахло снегом, несмотря на то, что было обещано в прогнозе погоды по восьмому каналу.
Когда он потянулся за своей пелериной, из кухни выглянула сухая, маленькая миссис Бичер.
– Вы и мисс Бренвен будете пить чай позже? – спросила она.
– Да, думаю, что да. Накройте в библиотеке. Да, миссис Бичер, у нас осталось еще немного того песочного печенья, которое вы пекли на этой неделе?
Она кивнула.
– Хорошо. Принесите его тоже. Где‑нибудь через час. Я собираюсь прогуляться.
– День‑то не очень хорош для прогулок, – заметила она, глядя своими зоркими птичьими глазами на Гарри в то время, как он натягивал пелерину через голову. – Но все равно, я думаю, что в этой штуке вам будет достаточно тепло.
– Да, я тоже думаю, что не замерзну, – ответил Гарри, ухмыльнувшись. Он знал, что его экономка не любит эту пелерину, и не любит именно по той причине, по которой она так нравилась ему самому. Миссис Бичер считала, что в этой пелерине он выглядит как колдун. Он же предпочитал думать, что похож в ней на мудреца, что было вовсе не одно и то же, если придерживаться четкой терминологии; но в понимании миссис Бичер два этих понятия настолько близки, что между ними практически не было никакой разницы.
Ветер был холодным; края пелерины хлестали его по ногам, а уже отросшие седые волосы ветер сдувал назад. Со своим высоким ростом и аскетическим лицом Гарри представлял собой весьма впечатляющую фигуру. Спустившись наискосок по холму, он прошел под террасой и повернулся, чтобы посмотреть на Рейвен‑Хилл. Из труб поднимались струйки дыма, и весь дом олицетворял собой комфорт и уют существования этого старого колониального сквайра. Низко висевшие свинцовые тучи становились все тоньше, и на западе уже появилась полоска прозрачного сияющего неба. Он отвернулся от дома и посмотрел прямо вверх, туда, где ветер закручивал спиралью низко висящие тяжелые облака. На мгновение он сам растворился в этом величественном медленном водовороте движения. По правде говоря, он хотел бы превратиться в ворона. Или лучше в какую‑нибудь еще более крупную птицу, например филина. Да. Большой, мудрый, седой филин с огромным размахом крыльев. Он оседлал бы облака и даже сам ветер. Ах!
Гарри поднял воротник пелерины и снова зашагал. Он ощущал беспокойство, которое росло с каждым днем. Он не хотел сидеть здесь, он хотел быть в Англии. Или скорее даже в Шотландии, в ее северной части, там, где одни голые скалы, ледяное море и холодный ветер. О, как было бы замечательно провести зиму на священном острове Иона!
У подножия холма он повернулся и решил обойти холм вокруг. Он вернется к дому спереди. Бичер был на лугу на садовом тракторе – глупый старик все еще подстригал траву в это время года. Гарри помахал ему рукой, но Бичер его не заметил. Гарри пошел дальше, потирая нос. Сейчас он двигался прямо против ветра. Он обжигал ему ноздри и выдавливал из глаз слезы.
Да, было бы прекрасно провести зиму на Ионе. Последние пару лет он никуда не ездил, и его резервный капитал заметно округлился. Он мог себе это позволить. Да, он мог бы себе позволить потратить деньги, но не время. Что‑то произошло с Бренвен. Возможно, и с Джейсоном также, но происходящее с Джейсоном не имело никакого значения, если не считать того, что оно влияло на Бренвен. Она явно была в стрессе, это очевидно, и как раз в то время, когда Гарри нащупал пути, с помощью которых он мог бы повлиять на ее нежелание использовать свои психические возможности. Он сжал пальцы в кулак и почувствовал в них покалывание при воспоминании о том, что произошло в Пятой башне замка Лланфарен, когда его и Бренвен силы объединились – при выходе из башни он даже смог развернуть поворотный камень одной только силой мысли! Ни до ни после этого он не мог самостоятельно проделать ничего подобного, во всяком случае не в этой жизни. И потом, после такого опыта, она просто закрылась, отстранилась от всего, как будто бы закрыла водопроводный кран!
Что ж, не стоит отчаиваться. Все еще будет, и, может быть, очень скоро. Он долго и тщательно подготавливал ее к этому, никогда не используя слово «видение», так как по каким‑то причинам это отпугивало ее. Он помнил, по крайней мере, в большинстве случаев, что нужно говорить «интуитивный» вместо «психический», когда разговариваешь с ней о подобных вещах. Интуиция, развитая до такой степени, как у Бренвен, была все равно тем же самым, что и психическая сила… Просто слово «интуиция» большинство людей считали более приемлемым.
Мне нужно больше гулять на воздухе, подумал Гарри.
Сейчас он находился у самого подножия холма, но крутой склон мешал ему видеть дом. Он решил подняться наверх по легкому пути – по мощеной подъездной дороге. Да, ему определенно нужно больше гулять, иначе, когда он снова окажется в Англии или Шотландии, он будет в такой ужасной форме, что не сможет ходить там столько, сколько необходимо.
На полпути вверх ему пришлось остановиться и отдохнуть. Что бы ни происходило сейчас с Бренвен, возможно, это к лучшему. Стресс, который она сейчас испытывала, заставлял ее в большей степени использовать свои психические способности – Гарри это чувствовал, и он был уверен, что она делает это неосознанно. Если бы, например, он мог деликатно указать ей на то, что она уже делает, поймать ее, так сказать, в процессе… Отдыхая, он снова стал спиной к ветру, и волосы лезли ему прямо в лицо, закрывая глаза. Он нетерпеливо отбросил их назад; в юности он завидовал мужчинам с жесткими, густыми волосами, которые не мог сдуть никакой ветер.
По правде говоря, он и сейчас завидовал. Такие волосы были у Джейсона.
Джейсон! Гарри снова зашагал. Джейсон что‑то задумал. Гарри хотелось бы знать – что? В последнее время он редко удостаивал своим посещением собрания преподавателей и разные общественные мероприятия. Иногда он требовал, чтобы Бренвен шла одна, представляя их обоих; в таких случаях она брала с собой Гарри в качестве сопровождающего. Джейсон разъярился бы, если б узнал об этом, но откуда ему знать? Своими долгими и частыми отлучками он отдалился от всех и даже от студентов, которые жаловались, что очень много лекций читается не им, а преподавателем‑ассистентом. Этот негодяй уже потерял бы место, если бы не был так осторожен. Джейсон в свое время поступил хитро, не оговорив срок пребывания в должности. Вероятно, он останется в колледже столько, сколько захочет, несмотря на нарушения, которые другим просто так не прошли бы. Когда‑нибудь, подумал Гарри, он узнает, кто приложил руку к появлению Джейсона Фарадея среди преподавателей Редмундского колледжа.
Гарри поднялся по ступенькам от арки к дому и остановился. Он повернулся спиной к Рейвен‑Хиллу, как если бы ему хотелось обозреть свою землю с этого великолепного места, выбранного еще его предками. Но он не смотрел, а размышлял о сложности своих взаимоотношений с Бренвен. Значит, она не стала бы называть его дядюшкой! Он печально улыбнулся. По возрасту он мог бы быть ее отцом – но многие мужчины любят и женятся на женщинах, которые намного моложе их. Его беспокоил не ее возраст, а его собственный. Он чувствовал себя слишком старым и в то же время был уверен, что если бы был моложе, то непременно захотел бы увести Бренвен от Джейсона и самому жениться на ней. Он мало‑помалу влюблялся в нее в течение тех месяцев, которые она работала у него в доме. Ему нравилось, когда она находилась у него. Самым удивительным было то, что это также нравилось и миссис Бичер. Старушка положительно была без ума от Бренвен.
Гарри в последний раз взглянул на небо. Он войдет в дом прямо в этой пелерине, которая делает его так похожим на мудреца и волшебника, и скажет Бренвен, что он прочел заклинание, чтобы изменилась погода. Какими бы ни были его мальчишеские мечты о ней, он будет придерживаться роли друга и ментора. Он был уверен, что время, когда он сможет подтолкнуть ее к использованию ее «интуитивных» способностей, уже приближается. В теперешнем состоянии, независимо от причин, которыми оно было вызвано, ее психические силы могли бы помочь ей, и сегодня он скажет ей это. Он должен заставить ее открыться ему.
Бренвен и миссис Бичер сидели в библиотеке, ожидая его. Круглый столик, покрытый вязанной крючком скатертью, был накрыт к чаю. Он вошел в комнату, поднял руки так, чтобы распахнувшиеся края пелерины стали похожи на огромные крылья, и величественно сказал:
– Снега не будет. Я прочел заклинание и разогнал облака!
– Ерунда! – сказала миссис Бичер.
Бренвен рассмеялась.
– Где ты раздобыл эту пелерину?
– В Тран‑силь‑ва‑нии, – сказал Гарри голосом Белы Люгоши. Он снял пелерину, бросил ее на кресло и добавил уже обычным голосом:
– Правда. В дни моей бесшабашной юности.
– Хм, – сказала миссис Бичер. – Подозреваю, что в дни вашей бесшабашной юности вы могли передвигаться побыстрее, чем сейчас, даже если ваш вкус в одежде и не был тогда лучше. Пойду приготовлю еще один чайник чаю, на случай если этот совсем уже заледенел.
– Я никогда не устаю слушать, как она разговаривает, – сказала Бренвен, когда старушка вышла из комнаты.
– Она проявляет к тебе особенную благосклонность, – сказал Гарри. – По правде говоря, миссис Б. не очень‑то разговорчива. Иногда она молчит целыми днями. Я предполагаю, что она разговаривает со своим мужем, но я не удивился бы, если бы узнал, что нет.
– Вот, пожалуйста, – сказала миссис Бичер, возвращаясь в комнату, – чудесный горячий чай. Если вам понравится печенье, мисс Бренвен, я дам вам немного с собой.
– Что ж, посмотрим, – улыбнулась Бренвен.
– Ну что же, – нетерпеливо сказал Гарри, – садись, садись. Больше ничего не надо, миссис Бичер, спасибо.
– Я так и думала, – фыркнула она и вышла из библиотеки.
Гарри хмыкнул. Бренвен разлила чай, и какое‑то время они молча пили.
– Если ты не съешь как минимум двух кусочков печенья, миссис Бичер будет просто уничтожена, – начал Гарри.
Бренвен кивнула и послушно откусила кусочек хрупкого золотистого квадратика.
– Почему ты худеешь? – прямо спросил ее Гарри.
В ее глазах появилось настороженное выражение.
– Я… ну, еда в последнее время кажется мне какой‑то невкусной.
– Ты не больна? Мне бы не хотелось, чтобы ты приезжала сюда, если ты должна лежать в постели.
– Нет, Гарри. Я не больна.
– Что ж, я рад, если это так.
Молчание. Она продолжала есть маленькими кусочками печенье и отпивать небольшими глотками чай.
«Так, – подумал Гарри, – я ничего не добьюсь подобным образом». Он попробовал найти другой подход. Он откинулся на спинку стула и позволил своему телу небрежно расслабиться, но в то же время его сознание необычайно обострилось. Снова и снова он обращался к ней мысленно: Поговори со мной! Той стеклянной стены, которая обычно окружала ее, сейчас не было – он был уверен в том, что достиг ее сознания.
Когда она заговорила, первые же произнесенные слова удивили его.
– Гарри, ты веришь в перевоплощение?
– Да, конечно. Правда, не совсем в то, во что верят индусы – переселение душ в животных и тому подобное. Я верю в то, во что верили твои далекие предки, Бренвен.
– Ты имеешь в виду дохристианских кельтов? – Это заставило ее слегка улыбнуться. Так многое в их дружбе было связано с дохристианской кельтской культурой. Гарри кивнул, и она сказала:
– Расскажи об этом. Расскажи мне, как это бывает в жизни.
– Бренвен, но ты же это знаешь. Рассказывать об этом тебе? Почему ты меня спрашиваешь?
Она провела изящным, слегка дрожащим пальцем по вывязанному на скатерти узору. Затем прикусила нижнюю губу и прерывисто вздохнула. Гарри продолжал сидеть молча. Он продолжал мысленно обращаться к ней: Поговори со мной!
Не поднимая взгляда от стола, Бренвен сердито сказала:
– Не делай этого!
– Не делать чего?
– Не вкладывай свои слова мне в голову, как ты только что делал, мне это не нравится!
Гарри моргнул. Это уже можно было считать прогрессом.
– Но это же предлагается только для твоего же собственного блага.
– Ты помог бы мне гораздо больше, если бы просто рассказал мне о своих взглядах на перевоплощение.
– Хорошо. Я верю в то, что люди являются всего лишь духами, покрытыми телесной оболочкой. Наши тела растут, стареют и умирают. Дух же живет вечно. Перед рождением и после смерти духи живут в другом измерении, недоступном для большинства людей. Некоторые люди, – Гарри испытывал большой соблазн сказать «такие, как мы с тобой», но он все же удержался, – сохраняют память о своих прежних жизнях и способность к ограниченному контакту с другим измерением, даже существуя в телесной форме. Такие люди, независимо от своего хронологического возраста, являются старыми душами. Они обладают мудростью или как минимум опытом, приобретенным в ходе многих прожитых раньше жизней.
– Пожалуйста, продолжай.
Гарри с любопытством посмотрел на Бренвен. Как много нужно ей рассказать? И зачем? К чему это все? Но она не отрывала глаз от его лица, и в этих огромных печальных глазах была жизнь.
– Я, в общем, скептически отношусь к людям, которые утверждают, что помнят, как в прежней своей жизни были кем‑то из знаменитых людей. Я сомневаюсь в том, что для большинства из нас, даже для самых одаренных, воспоминания могут быть настолько четкими. Может быть, только под гипнозом. Я уверен только, что у нас может возникнуть ощущение того, кем мы были, где жили – что‑то в этом роде. И самое главное – мы часто сохраняем знания, которые никоим образом не могли бы приобрести в ходе нашей настоящей жизни. Я рассказываю тебе что‑нибудь новое, Бренвен?
– И да и нет. А что ты думаешь насчет судьбы, кармы?
– Существует тенденция к постоянному возникновению в наших жизнях одних и тех же ситуаций, проблем и даже одних и тех же людей. Это происходит потому, что существует нечто, чему мы должны научиться в данной ситуации, при решении данной проблемы или у данного человека, и мы еще не сделали этого. В других своих жизнях мы не справились с ситуацией, или не решили проблему, или неправильно построили взаимоотношения с данным человеком. Это карма. Судьба – это только другое слово для обозначения того же самого. А наши самые выразительные личные качества присущи душам, но не телам. Человек, который является упорным в одной жизни, почти наверняка будет таким же и в следующей, например. Это тоже карма.
– А! – сказала Бренвен. – Те же самые люди! А как узнать, знали ли мы их раньше?
– Обычно это можно почувствовать. Даже человек, который никогда не слышал о перевоплощении и не поверил бы в него, если бы ему все объяснили, иногда чувствует при первой встрече с определенными людьми, что уже встречался с ними раньше. И кроме того, похоже на правду, что мы снова и снова завязываем близкие отношения с одними и теми же людьми, потому что нас естественно притягивает к тем, которых мы знали в других наших жизнях. Мы гораздо легче достигаем близости с ними.
По отвлеченному выражению ее лица, а также по отрывистым словам Гарри понял, что Бренвен мысленно перенесла его объяснения на свой собственный жизненный опыт. Он насторожился, когда она сказала:
– Существуют связи, соединяющие нас с другими людьми по причинам, которых мы до конца не понимаем. Я хочу сказать, что мы чувствуем себя… полностью запутавшимися в этом. Сбитыми с толку. В гораздо большей степени, чем это можно было бы объяснить существующей реальностью. Такое ощущение… правда, такое ощущение, что это уже происходило раньше, и случилось снова независимо от того, хотим мы этого или нет.
Гарри молился очень редко, ибо он никогда не был уверен в том, кому или чему ему следует молиться. Но сейчас он сделал это. Он начинал понимать. Он молился, чтобы ему довелось угадать, сказать правду, и чтобы эта правда была именно тем, что ей так нужно было услышать.
– Бренвен, единственной причиной наших следующих одна за другой жизней является то, что мы должны расти от одной жизни к другой. Иногда нам случается делать в жизни неправильный выбор – выбор, который не помогает нашей сущности, нашему духу расти. В наших отношениях с другими людьми иногда бывает, что связь, которую мы ощущаем в течение наших многих жизней, является позитивной, и в подобном случае мы ценим эту связь и не пытаемся выяснить ее природу или бороться с ней. Но иногда все бывает совсем наоборот, и создается связь, которая мешает нам расти. Иногда необходимо разрушить связь, которая стала вредной… и это очень, очень трудно сделать.
Гарри внезапно ощутил, что он вспотел, хотя в комнате было прохладно. Когда‑то ему пришлось разрушить подобную связь, и он слишком хорошо помнил, как это происходило. До сих пор в редких и кошмарных снах ему казалось, что эта женщина – или иногда это был мужчина, один и тот же дух в мужском либо женском теле – снова вернулся к нему, и ему снова нужно разрушить эту связь. Это были действительно кошмарные сны!
– А иногда, – пробормотала Бренвен, как бы обращаясь к самой себе, – мы встречаемся с человеком, с душой, которая является совершенно новой для нас. Где же он был все эти многие‑многие годы? Как это возможно?..
Она очнулась от своих раздумий и снова обратилась к Гарри:
– Я никогда не задумывалась по‑настоящему о религии, Гарри, ни о древней, ни о современной. Но теория перевоплощения – это единственное, что хоть как‑то объясняет все происходящее в моей жизни. У меня ужасная проблема, и я чувствую, что я просто завязла в ней. Я возвращаюсь к ней снова и снова.
Гарри кивнул. Это он понимал прекрасно.
Она продолжала.
– И вот пару ночей назад, когда я уже почти заснула, мне пришла в голову мысль: я уже чувствовала нечто подобное раньше. Не на прошлой неделе или в прошлом году. Раньше. Я все еще думала об этом, когда проснулась на следующее утро.
– Именно поэтому ты и спросила о перевоплощении.
– Да. Это… пришло мне в голову само по себе. Мне кажется, что я верю… Мне кажется, это объясняет тот факт, что я знаю некоторые вещи и не знаю при этом, откуда или почему знаю их. Карма? – Она улыбнулась и покачала головой. – Я не уверена, что мне нравится само слово. Оно выглядит подозрительно иностранным. Оккультным. Но если это действует именно так, как ты объяснил, то здесь объяснение, почему я чувствую себя такой увязшей в этой проблеме.
Гарри не верил своим ушам. Ему всегда казалось, что вера в перевоплощение так естественна для Бренвен.
– Ты хочешь сказать, что ты не всегда разделяла это убеждение наших предков?
– Нет. Я никогда не задумывалась над этим вплоть до настоящего времени. Мне кажется, ты забыл то, что я тебе говорила несколько лет назад, Гарри: моя мама водила меня в церковь, так же как и всех нас, а все остальное считала суеверием. Я так и не получила того, что ты мог бы назвать духовным образованием. Мама категорически запретила моей бабушке обучать меня каким‑либо старинным обычаям, особенно после того, как та сказала, что у меня есть способность Видеть. Я уверена, что рассказывала тебе.
Гарри кивнул; он действительно забыл. Какая досада, что мать не дала бабушке свободы действий! Но с другой стороны, если бы она сделала это, он бы теперь не чувствовал себя так уверенно в роли ментора и учителя.
В то время как он раздумывал о своем, Бренвен начала собирать чашки после чая. Звон посуды привлек его внимание, и он сказал:
– Оставь все это для миссис Бичер и послушай меня. Я беспокоюсь о тебе, Бренвен, и ты только что призналась в том, что у тебя есть проблема. Ты не расскажешь мне, в чем дело? Давай я помогу тебе.
Она покачала головой.
– Ты не можешь помочь мне, Гарри. Я думаю, что никто не может, а особенно ты.
– Я не понимаю почему! – Гарри выглядел обиженным. – Тебе не приходит в голову, что твой друг Гарри Рейвенскрофт не лишен некоторого опыта и мудрости?