Бренвен улыбнулась: она не хотела обидеть его.
– Я согласна, что в своей пелерине ты похож на мудреца, а мудрецы вроде бы обладают мудростью.
– В таком случае… – Он смягчился.
Бренвен отвернулась. Она только что что‑то вспомнила. Эта память, казалось, пришла из каких‑то старых закоулков сознания, и перед ее глазами промелькнуло короткое видение: мудрецы, мудрец… мудрецы ослепляют, проделывая фокусы… клуб дыма, луч света, расплывчатые фигуры в стекле, отражения в зеркале… все это внешнее. Они могут не знать всего того, что, судя по их внешнему виду, знают. Они могут быть вовсе не такими мудрыми, какими кажутся…
Она встала из‑за стола, подошла к окну и повернулась спиной к Гарри. Было ли это воспоминанием из прежней жизни? Было ли это причиной того, что она не могла полностью доверять Гарри, несмотря на то, что чувствовала к нему сильную привязанность? Даже если бы и доверилась, он не смог бы ей помочь. Но он, вероятно, оставит ее в покое, если она поделится с ним, и поэтому она решительно произнесла:
– Если я расскажу тебе, Гарри, в чем дело, то, я уверена, ты поймешь, почему никто – даже ты – не может помочь мне в этом.
– Попробуй. – Гарри сфокусировал все свои чувства на Бренвен. Его серые глаза стали почти серебряными.
Она повернулась лицом к нему.
– Уилл Трейси говорит, что любит меня. – Ее подбородок слегка приподнялся, но лицо еще сильнее побледнело. – Я вынуждена признаться самой себе, что тоже люблю его. Но я замужем за Джейсоном. Более того, я чувствую себя… связанной с ним. Именно это ставит меня в тупик, и я должна справиться с этим собственными силами.
– Понимаю, – серьезно сказал Гарри. Он не стал давать никаких советов, потому что знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, какой глубокий внутренний конфликт могла вызвать у нее подобная ситуация. И все же он должен был сделать хоть что‑нибудь; невозможно просто сидеть и наблюдать за тем, как на ее лице ясно отражаются все ее страдания. Он поднял свою просторную пелерину, подошел к Бренвен, обнял молодую женщину за плечи и накинул пелерину на них обоих. Она благодарно прильнула к нему.
– Пойдем, – сказал он, – мы вместе посмотрим, как садится солнце. Свежий воздух придаст тебе сил. А после этого ты сможешь поехать домой.
Позднее, после того как она уехала, Гарри развел огонь в камине библиотеки и уселся в свое любимое кресло рядом с камином. Он думал о Бренвен и Джейсоне. Была ли между ними кармическая связь? Вполне вероятно. Существование такой связи объяснило бы многое, и самое главное – одержимость, которая возникла в Джейсоне, как только он увидел Бренвен. А также то, что Бренвен, проявлявшая во всех остальных случаях незаурядный здравый смысл, практически теряла его, когда дело касалось ее собственного мужа. Если рассуждать логически, то из этого следовало, что если существует кармическая связь между Бренвен и Джейсоном и (как он сам был уверен) между Бренвен и им самим, то значит, должна существовать и третья – связь между ним и Джейсоном…
Немногое могло заставить Гарри Рейвенскрофта вздрогнуть, но сейчас, несмотря на ревущий в камине огонь, это произошло. Сейчас его беспокоили только проблемы Бренвен. Он затерялся в пустоте, где не существовало времени, в пустоте, где он сражался со своими собственными ангелами или демонами, не зная, кто из них кто. Так было всегда, он никогда не мог отличить одного от другого. Его тело затряслось так сильно, что даже закачалось тяжелое кресло, в котором он сидел. Он весь покрылся потом и тяжело дышал.
Мне нужно выпить, подумал Гарри, который пил очень редко, да и то по чуть‑чуть. Ноги отказывали ему. Первая попытка встать ничем не кончилась. Он попытался снова, вцепившись для поддержки сначала в ручки кресла, затем в его спинку. Первую порцию бренди он вылил себе прямо в горло, даже не почувствовав ее. Вторую выпил уже медленнее, но все еще стоя у буфета с графином в руке. Третью порцию он взял с собой и со стаканом в руке без сил рухнул в любимое кресло. Он ждал, когда к нему придет понимание, которое, как он предполагал из своего опыта, обязательно должно в таких случаях прийти.
Во Тьме происходило какое‑то движение, это Гарри знал. Он его почувствовал – как будто бы во мраке ворочался огромный, неуклюжий, тупой зверь.
– Ерунда! – сказал он вслух.
Не то чтобы он выбросил из головы стихотворение, величественная образность которого привлекала его еще в студенческие годы и, очевидно, до сих пор оказывала на него воздействие. Он скорее отрицал ту концепцию, которая содержалась в заглавии стихотворения, «Второе пришествие».
– Антихрист, вот уж действительно! – фыркнул Гарри. Он не признавал ни Бога, ни Дьявола в том смысле, в котором их трактовали современные религии, а следовательно, не признавал ни Добра, ни Зла. Нет, Гарри верил только в невидимую Энергию, которая питала «чудеса», Энергию, которой, как он был убежден, когда‑то владел и он сам и теперь твердо решил овладеть снова. Он знал также, что Энергия была облачена в архетипические символы Света и Тьмы. Никогда Гарри не делал различий между силами Света и силами Тьмы – его всегда интересовало только проявление силы как таковой. Его не интересовали оценки.
Гарри хлебнул бренди из бокала и уставился в пламя. Оттуда, из Тьмы, он чувствовал приближение огромного источника энергии. Он попал в это пространство. Его фактически втолкнуло. Да, существует треугольник, образованный им самим, Бренвен и Джейсоном. Что бы ни произошло, это коснется их всех. Огромное колесо судьбы начало свое движение в то утро несколько лет назад, когда он и Джейсон впервые увидели, как Бренвен подметает пандус, ведущий к замку Лланфарен. Она должна на каком‑то уровне чувствовать это, и Джейсон тоже. Какая волнующая ситуация!
Тогда почему же он испытывал такой страх?
– Ерунда! – выплюнул он прямо в огонь, но страх не оставил его. «Я боюсь, – подумал он, – потому что именно во Тьме шевелится, пробуждается к жизни ищущая, растущая сила. И все же до сих пор я никогда не боялся Тьмы. Нам всем троим, вместе или по отдельности, предстоят тяжелые времена». Он проглотил оставшееся в стакане бренди.
Когда Гарри, не думая ни о чем, сидел, прикованный взглядом к гаснущему огню в камине, на ум ему пришли другие строки из стихотворения Йейтса. Он продекламировал их, чувствуя, как слова, падающие с его губ, растворяются в сумрачных углах комнаты.
Глава 5
– Месяц – это достаточно долгое время, чтобы держать меня – чтобы держать нас обоих – в ожидании, Бренвен, – сказал Уилл. Они сидели в гостиной в его доме, потому что он настаивал на том, что они смогут поговорить, если только будут совершенно изолированы от окружающих. Ему пришлось поспорить, что он просто ненавидел, чтобы заставить ее согласиться прийти в его дом, но в конце концов она уступила. Его любимая была здесь, одетая в строгий серый костюм с белой блузкой и черные туфли. Ее волосы были разделены на прямой пробор и туго стянуты в узел на затылке. Это был тоже строгий стиль, но он нравился ему, потому что напоминал о той прическе, которая была у нее в тот вечер, когда они познакомились. Его сердце болело, когда он смотрел на нее, но болело гораздо меньше, чем в те недели, которые они провели раздельно, не встречаясь друг с другом.
– Извини, – сказала она. Ей было тяжело смотреть на него, но она заставила себя. – Я не думала, что для меня будет безопасно, если я увижу тебя раньше.
– Безопасно? Нет такого места, где ты была бы в большей безопасности, чем со мной, Бренвен! И ты, конечно же, это знаешь.
– Я… мне так не кажется. Извини.
– Если ты еще раз вздумаешь извиняться, я… я дерну тебя за волосы, – легко, как бы поддразнивая ее, сказал Уилл, хотя он совсем не чувствовал себя легкомысленно: биение его сердца отдавалось в ушах с такой силой, что он едва слышал собственные слова. По одному ее виду – по одежде, которую она одела, по позе, в которой сидела, по выражению глаз, даже по оттенку кожи – он знал, что она собирается сказать. Его задачей было изменить ее мнение.
Бренвен не обратила внимания на его слова, направляясь прямо к сути того, ради чего пришла на это свидание:
– Ты и я, мы были так близки, Уилл. Мы зашли слишком далеко. Я думаю, ты знаешь это и понимаешь, что я имела в виду, говоря раньше о безопасности.
Уилл не мог спокойно сидеть и выслушивать это. Он встал и заговорил, одновременно расхаживая по комнате:
– Да, я понимаю, что ты имела в виду, но употребила не то слово. Ты можешь чувствовать себя со мной в полной безопасности. Это твой брак подвергается опасности, а не ты.
Бренвен смотрела на него. Он был таким высоким, но ни в малейшей степени не выглядел внушительным. Она любила каждый дюйм этого худого долговязого тела.
Кончики ее пальцев, губы и язык, даже кожа помнили все слишком хорошо. Во рту у нее пересохло; ей пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы увлажнить губы и язык прежде, чем она снова смогла заговорить.
– Я пришла сюда сегодня в надежде на то, что, если я объясню тебе, почему я вышла замуж за Джейсона, ты поймешь, что я не могу разрушить этот брак. Но сейчас мне стало ясно, что на самом деле ты никогда не сможешь этого понять. Нет никакого смысла в объяснениях. Ты не знаешь, как отличается жизнь в Уэльсе от здешней. Как мало там возможностей. Там все еще случаются браки по договору, и с этой точки зрения мое замужество так же хорошо или даже лучше, чем большинство других. Там, откуда я приехала, люди вступают в брак и остаются в нем на всю жизнь. – Она встала и повернулась лицом к нему, расправив плечи. – Уилл, я вышла замуж за Джейсона по своей воле. Я сделала выбор, и я намереваюсь продолжать выполнять свои обязательства.
– Я не верю, что ты сделала этот выбор по своей собственной воле. – Уилл редко сердился, но сейчас он был на грани срыва. У него начал дергаться уголок рта, в то время как он старался говорить так, чтобы не было слышно гнева в его голосе. – Этот человек – хорошо известный манипулятор. Он наверняка манипулировал тобой, воспользовался тобой каким‑то образом!
– Я не собираюсь спорить с тобой. Ты должен просто принять тот факт, что мы не можем больше видеться друг с другом. Если ты не можешь принять это, то… что ж… – Она взяла свою сумочку с кушетки, на которой перед этим сидела. – Я сама возьму пальто и выйду.
– Подожди! – закричал он. Затем обратился к ней уже спокойнее: – Пожалуйста, подожди. Я выслушал тебя, теперь ты выслушай меня.
Бренвен остановилась в дверях, хотя силы, которые она собрала, чтобы пройти через эту встречу, уже почти покинули ее.
– Присядь, – прошептал Уилл. Он видел, как она измучена, и мягко заставил ее опуститься в ближайшее кресло. Он опустился перед ней на одно колено. Его гнев исчез так же быстро, как и появился. – Бренвен, мы были друзьями, не так ли?
Она кивнула и наклонила голову, не в силах поднять глаза.
– Тогда давай продолжим нашу дружбу. Я люблю тебя, но никогда не буду пытаться снова заняться с тобой любовью.
– Я тоже люблю тебя, – сказала она прерывистым шепотом. Она подняла голову. Ее темные, влажные глаза казались огромными на бледном лице. – И именно поэтому ничего хорошего из этого не выйдет. Если мы продолжим наши встречи, это будет просто рвать нас на части. Как бы я хотела, чтобы мы никогда не встретились! Я просто не понимаю, если нам не суждено быть вместе, то почему все это должно было случиться!
– О, Бренвен! – Уилл притянул ее к себе и положил ее голову себе на плечо. Казалось, она вот‑вот потеряет сознание. Он считал, что ему самому очень плохо, но, по правде говоря, ей было гораздо хуже. Все это прежнее самообладание и ледяное спокойствие были всего лишь позой. Он покачался, как бы убаюкивая ее. – Я расскажу тебе, что моя мать обычно говорила в таких случаях. Ну, почти таких, как этот. Помнишь, я рассказывал тебе, что все считали ее легкомысленной, но она не была такой на самом деле? Когда мы все были расстроены и плакали, и думали, что наступает конец света, она говорила: «Ты – дитя вселенной, такое же, как деревья и звезды, и у тебя не меньше, чем у них, прав находиться здесь. И хотя тебе, может быть, это и не ясно, вселенная разворачивается так, как и должна». Я думал, что она сама это придумала, но это было не так. В оригинале фраза гораздо длиннее. Ее написал тот знаменитый Неизвестный автор.
Бренвен отстранилась от него, и ее губы задрожали, когда она попыталась улыбнуться.
– Это чудесно. Я запомню это… это действительно заставляет почувствовать себя лучше. Я думаю, что глубоко внутри ты должен быть очень похож на свою мать.
– Могло бы случиться и гораздо худшее! – Уилл встал на ноги и помог Бренвен подняться с кресла. – Ты взволнована. Останься ненадолго. Я сделаю кофе, приготовлю что‑нибудь поесть. Ты почувствуешь себя лучше. А потом я отвезу тебя домой в твоей машине. Я всегда смогу вернуться назад на попутной или доехать на автобусе или еще как‑нибудь.
– Нет. Мне действительно пора уходить. Я не выдержу, если останусь у тебя еще на какое‑то время. Я остановлюсь где‑нибудь по дороге и выпью кофе. Со мной будет все в порядке.
Она попятилась от него, огромные глаза блестели от слез, которым она не давала пролиться, их зеленоватая синева потемнела изнутри точно так же, как темнеет море при приближении штормовых облаков.
– Мы остаемся друзьями, – настойчиво повторил Уилл, надевая на нее пальто. – Ничто и никогда не сможет изменить этого.
Бренвен посмотрела на него через плечо с немой мольбой. Штормовые облака почти полностью затянули морскую синеву глаз. Медленно, не говоря ни слова, она просто покачала головой: Нет.
Уилл открыл дверь и в беззвучной агонии наблюдал, как она шла по ступенькам, а затем по дорожке к своей машине. За все то время, что знал ее, он никогда не видел, чтобы она ходила так медленно, как будто бы каждый шаг доставлял ей мучительную боль.
«Это не закончится, пока это все не закончится, – подумал Уилл, – а я сдамся очень, очень нескоро!»
Это был один из тех редких случаев, когда Джейсон находился дома уже две недели, и он оказался достаточно наблюдательным, чтобы заметить, что его жена была непохожа сама на себя. Она сказала, что хорошо себя чувствует, хотя несомненно выглядела нездоровой. Его всегда волновало, когда ее хрупкие кости прижимались к его твердому телу, когда он сжимал их в руках, и это продолжало и сейчас возбуждать его, но на этот раз он ощутил какое‑то отличие. Изгибы ее тела уже не были такими, как раньше. Он заметил это вчера вечером, когда, как обычно, занялся с ней любовью сразу же после возвращения домой. А за завтраком, сидя напротив него за столом, она выглядела больной, черт побери, даже если и отрицала это.
Была суббота, и день был холодным даже для декабря. Джейсону нужно было идти в свой офис, но у него не было к этому никакого интереса. Может быть, скоро ему больше уже не нужно будет прикрытие в виде преподавательской работы. Редмунд‑колледж вызывал у него скуку; даже Вашингтон вызывал у него скуку после новых горизонтов, открывшихся перед ним. Его будущее приближалось, оно было уже совсем рядом! Он только что вернулся с Багамских островов, а после этого отправится в Европу – он еще не знал, куда конкретно, поскольку они не скажут ему этого до того момента, пока он не сядет в самолет. Эти новые люди были еще даже более таинственными, чем он сам. Он мог и не знать, куда направляется, но он прекрасно представлял себе, что должно произойти. Это будет именно то, чего он ожидал: крупное задание, которое должно будет решить его будущее. Они проверяли его, он знал и был абсолютно уверен в том, что это задание поднимет его на должный уровень в их глазах. Никто не сможет одолеть Джейсона Фарадея! Даже притом, что эти ребята были настолько могущественны, что по сравнению с ними администрация США выглядела как группа детского сада!
Джейсон был тем более уверен в том, что он получит решающее задание еще и потому, что встреча была назначена на рождественскую неделю, а они всегда назначали важные задания на выходные и праздничные дни. И кроме того, они предупредили его, чтобы он планировал свое отсутствие приблизительно на три месяца. Ему придется что‑то придумать в колледже, например, договориться с врачом, чтобы тот дал ему медицинскую справку о необходимости длительного отдыха после болезни. Проблем здесь не будет. Он еще не сказал об этом Бренвен и не собирался говорить как можно дольше. Она сама проведет Рождество. Но все же было неплохо, что он смог остаться дома хотя бы пару дней на День Благодарения.
Выглядела ли Бренвен на День Благодарения так же, как и сейчас? Должно быть да, ведь это было совсем недавно, но он тогда постоянно приезжал и уезжал и не заметил этого. Джейсон неожиданно ощутил в груди прилив нежности, и та крохотная частичка совести, которая еще оставалась в нем, беспокоила его. Офис мог и подождать – ему пора уделить немного времени своей жене. Она как раз занималась в той жуткой крохотной комнате для завтрака. Джейсон пересек столовую и вошел в маленькое помещение.
Бренвен услыхала, как вошел Джейсон, но не подняла головы; она подумала, что ему просто понадобилось пройти на кухню и вздрогнула от удивления, когда он втиснул свое мощное тело на скамейку рядом с ней.
– Джейсон!
– Привет.
Ее длинные тяжелые волосы были распущены так, как любил он, и он приподнял их с ближайшей к нему стороны, чтобы ткнуться носом в шею и куснуть за мочку уха.
Бренвен приподняла плечо, почувствовав, как против ее воли вдоль позвоночника пробежала дрожь. Она улыбнулась.
– Я думала, тебе надо идти в офис.
– Надо, но сейчас это важнее, – сказал Джейсон.
На Бренвен были обтягивающие трикотажные брюки и один из его старых кашемировых свитеров, который был слишком велик ей. Он сунул руку под свитер. Как он и ожидал, лифчика на ней не было. Он взял в руку одну ее грудь, взвесил ее на ладони и, поскольку он все равно уже держал грудь в руке, провел большим пальцем по соску, чтобы почувствовать, как он набухает и твердеет. По мере того как затвердевал сосок, то же самое происходило и с ним… каждый раз. Эта женщина была лучше, чем любое возбуждающее средство!
– Что тебе действительно необходимо, Джейсон Фарадей, так это хобби, как всем остальным мужчинам. Почему бы тебе не заняться гольфом? Сейчас почти полдень, и мне нужно готовиться к экзамену!
Джейсон, не обращая на нее внимания, сказал:
– Это именно то, что я и думал.
– Что? – спросила Бренвен, окончательно сбитая с толку.
Он еще раз сжал ее грудь и убрал руку.
– Твоя грудь стала меньше, чем была. Заметно меньше. Ты очень похудела, Бренвен. Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Она вздрогнула, услышав произнесенные им слова. Вряд ли она могла отрицать то, что с ней далеко не все в порядке, и на мгновение растерялась и не знала, что ответить, лишь, как обычно, опустила свои ресницы и после нескольких секунд напряженного молчания произнесла:
– Клянусь тебе, я не больна. Мне просто… просто не хочется есть. Это бывает.
Джейсон размышлял. Он уперся своим квадратным подбородком в кулак, поставив локти на стол. Где‑то в глубинах его сознания мелькала мысль, связанная с тем, как она сформулировала только что высказанную ею мысль… Наконец он поймал ее! Его глаза сузились, и он пристально посмотрел на свою жену. Она втиснулась в угол скамьи, поджала колени и обняла их руками. Ее ноги были босыми. Она была очень бледна, ее кожа утратила свою матовость, и она казалась такой ранимой. Он почувствовал тупую боль в груди, то странное ощущение в области сердца, которое убедило его в том, что он любит ее. Джейсон глубоко вдохнул и задал вопрос:
– Бренвен, ты что, беременна?
Она была так изумлена, что не могла выдавить из себя ни звука. Ее глаза расширились, она еще крепче охватила свои колени и уставилась на своего мужа. На его лице было написано самое невероятное выражение!
– Ты ждешь ребенка? – настаивал он.
Она не была беременна; на прошлой неделе у нее прошли месячные. Она была в смятении.
– Т‑ты бы был против, если бы это было так, Джейсон?
– Черт побери! – взорвался он, вскинув свою большую голову. В лучах солнца, падающих в окно, его рыжевато‑каштановые волосы вспыхнули красными искрами. – Я не знаю! – Он положил ладони на стол и, оттолкнувшись ими, поднялся на ноги.
Он пошевелил плечами, потер шею и снова посмотрел на свою жену. Как ей удавалось так свернуться в таком ограниченном пространстве? Она была… так прекрасна.
– Нет, – медленно сказал он и понял, что этот ответ стал для него самого открытием, – я бы не был против. Наверное, мне понравилось бы быть отцом. Основать династию. Так ты поэтому плохо себя чувствуешь, Бренвен? Я слышал, что беременность вызывает тошноту, и некоторые женщины поначалу сильно теряют в весе. Конечно, они потом набирают гораздо больше!
Он подмигнул ей; он действительно подмигнул! И впервые за последние несколько месяцев он посмотрел на нее с неподдельным интересом. Бренвен осторожно сказала:
– Я еще не уверена. Еще слишком рано, чтобы можно было что‑то сказать. Я обещаю, что как только я точно узнаю, что у нас будет ребенок, я сразу же скажу тебе, Джейсон. Я так рада, что ты не будешь сердиться!
– Сердиться? Конечно, нет. Как может рассердить меня малыш, растущий внутри у моей прекрасной Бренвен? – Он наклонился и нежно поцеловал ее. – А сейчас, хотя мне ужасно этого и не хочется, мне все же придется ненадолго уйти в офис.
– Я знаю. А мне нужно заниматься.
Она помахала ему рукой на прощание, и он вышел из комнаты, но тут же снова вернулся и поцеловал ее еще раз. Она не могла поверить такой его нежности и заботливости.
Дверь за Джейсоном закрылась, и на этот раз Бренвен услыхала его шаги в прихожей, звук открываемой, а затем закрываемой двери и шум отъезжающего автомобиля. В ее мозгу проносились новые мысли. Почему бы не родить ребенка? Похоже, это сделает Джейсона счастливым, а это уже само по себе укрепит их брак.
Ее мысли пошли дальше: если у меня будет ребенок, то я больше не буду чувствовать себя так одиноко в этом доме, который так и не стал моим. Ребенок заполнит эту болезненную пустоту внутри.
Чем больше она думала об этом, тем лучше себя чувствовала. Вскоре ребенок стал для нее не просто мыслью, но всепоглощающей мечтой, жгучим желанием.
Надежда на рождение ребенка повлияла также и на Джейсона. Возможность отцовства умерила его похоть и снова сделала умелым и заботливым любовником, каким он был в самом начале их совместной жизни с Бренвен. Он мог бы и вовсе воздержаться от секса, если бы она попросила его, но она не сделала этого; напротив, почти трогательно искала его внимания. Джейсону, конечно, не нужно было знать о том, как часто образ Уилла Трейси вставал перед ее закрытыми глазами, когда Джейсон вонзался в нее, или как Уилл преследовал ее в снах. Бренвен была убеждена в том, что забеременеет, и она также убедила себя в том, что в своей беременности сможет забыть Уилла. Наконец она сможет почувствовать настоящую любовь к своему мужу, как только он станет отцом ребенка, которого она будет носить внутри. Она наслаждалась заботливостью Джейсона. В эти две недели они были счастливее, чем за все время, прошедшее после их медового месяца.
– Когда ты узнаешь наверняка? – спросил Джейсон. Он с удовлетворением заметил, что здоровье Бренвен в последнее время улучшилось, и поздравил себя с тем, что стал причиной этого. Он посмотрел, как она лежала в постели рядом с ним, а ее черные волосы разметались, как веер, по подушке, и почти ощутил желание не покидать ее. Почти.
Бренвен открыла глаза.
– Когда я узнаю наверняка насчет ребенка?
– Угу. – Джейсон накрыл ее простыней и одеялом, заботясь о ней и о своем семени внутри нее.
– Это требует времени, Джейсон. Доктор считает, что сначала нужно пропустить два периода месячных, а столько времени еще не прошло.
– А, – он был разочарован, – но ты уверена. Я имею в виду, что ты ведь знаешь, как ты себя чувствуешь. Женщина может сама почувствовать это, не так ли?
– Думаю, что да, – сказала Бренвен. Это была правда; она подсчитала дни и следила за тем, чтобы они как минимум раз в день занимались любовью в «период плодовитости». И все же она продумала, что говорить в том случае, если, несмотря ни на что, все же не окажется беременной.
– Ты очень хочешь ребенка, правда?
– Да, – признался Джейсон. На его угловатом лице было написано что‑то, похожее на жадное желание.
– Тогда не волнуйся, – улыбнулась она. – Сейчас, после того как я узнала, что ты хочешь ребенка так же сильно, как и я, все стало совсем по‑другому. Если выяснится, что это ложная тревога, мы просто будем пытаться и дальше.
– Да, конечно.
Джесон откатился от нее и устремился взглядом в потолок. Сейчас наступил момент, чтобы сказать ей. Он надеялся, что узнает о ребенке до отъезда, но если нет, то нет. Он уже полностью устроил свои дела здесь, включая и фальшивую медицинскую справку. Внезапно он испугался того, что ему придется оставить Бренвен одну. Может быть, взять ее с собой, чтобы он мог наблюдать за ней, следить, чтобы она заботилась о себе и о его ребенке? Но конечно же, он не мог сделать этого. Он обратился к потолку, потому что просто не мог в этот момент смотреть на нее:
– Бренвен, мне снова надо уехать. Я уезжаю послезавтра, и меня не будет три месяца.
Смысл этого заявления не дошел до нее сразу, поскольку она уже привыкла к его постоянным отъездам и приездам.
– О, ну что ж, ты, конечно, приедешь на Рождество.
– Нет, не приеду. – Он оперся на локоть и украдкой посмотрел на нее. – То, что я должен сделать, требует моего полного отсутствия в течение трех месяцев. Никаких разъездов взад‑вперед.
– Джейсон! – Внезапно она поняла, что он сказал, и села на постели, подперев спину подушкой. – Ты раньше никогда не уезжал так надолго! И Рождество, его ведь надо проводить с семьей. Мы должны быть вместе!
– Извини, – мрачно сказал Джейсон.
Бренвен нахмурилась. Она не понимала, что происходит. Джейсон никогда, насколько она могла припомнить, не произносил этого слова раньше. Он никогда ни перед кем, включая и ее, не извинялся. Это был его принцип, как он сам однажды сформулировал: никогда не извиняйся, никогда не объясняй.
Какая‑то часть Джейсона действительно просила прощения, и эта часть также хотела объяснить что‑то. Он сам не понимал этого. Он взвешивал в уме, о чем и сколько можно было бы безболезненно ей рассказать.
– Бренвен, мне предстоит самая важная работа из всех, какие мне когда‑либо приходилось выполнять. Я понимаю, что ты не знаешь многого о моей работе…
– Джейсон, – сухо сказала она, – это невероятное преуменьшение! Я не знаю ничего о твоей работе. И ты сказал мне, что я никогда ничего не узнаю!
– Но ты задумывалась над тем, чем я занимаюсь? – Соблазн рассказать ей больше, чем он мог себе позволить, был сильным, очень сильным.
– Конечно, задумывалась. Я уже давно решила, что ты, должно быть, работаешь на ФБР или ЦРУ, или что‑нибудь в этом роде. – Она взяла висевший в ногах постели халат и надела его. У нее было такое ощущение, что этот разговор может затянуться.
– Ну, из этих трех возможностей ближе всего к истине та, что ты обозначила словами «что‑то в этом роде». Я заключаю сделки для разных людей, Бренвен. Для людей, которые по тем или иным причинам не могут сделать это самостоятельно.
– Людей из Вашингтона. – Она ожидала, что Джейсон кивнет своей большой головой в подтверждение. Так и произошло. – Людей, которые находятся слишком высоко или на слишком заметных местах, чтобы делать кое‑что самим, и поэтому они платят тебе за то, чтобы ты сделал это.
Джейсон снова кивнул, удивленный тем, что она самостоятельно додумалась до столь многого. Как обычно, он недооценил ее ум. Нужно немного приоткрыть карты, но очень осторожно.
– Когда я впервые приехал в Вашингтон много лет назад, я работал на одного человека, который занимал высокое положение в правительстве. Затем администрация сменилась, и он оказался среди тех, кто покинул Вашингтон. Он пристроил меня сюда, в Редмунд‑колледж, и я продолжал работать на него, в его интересах. Постепенно круг расширился. Даже если держать в тайне то, чем занимаешься, некоторые люди все же слышат об этом, и затем они обращаются к тебе – тоже втайне.
– Действительно ли необходима вся эта таинственность?
Карие глаза Джейсона вспыхнули. Все нелегальное и запрещенное чрезвычайно волновало его. Именно это, в сочетании с его безжалостным манипулятивным умом, было ключом к его успеху.
– Ты можешь быть в этом уверена. Сейчас, Бренвен, в результате этой трехмесячной поездки у меня может появиться возможность вырваться из Вашингтона. Если я успешно выполню задание, которое мне дали, а я уверен в этом, моим кругом станет весь мир!
– Весь мир! – воскликнула Бренвен. Когда Джейсон смотрел на нее таким взглядом, как сейчас, и его лицо светилось необыкновенным харизматическим обаянием, она могла поверить в то, что весь мир действительно мог бы стать его игровой площадкой. – Но как? На кого ты будешь работать? На ООН?
– ООН? – Джейсон фыркнул. – ООН – это шутка, Бренвен. Кучка идеалистов, которые только и делают, что болтают и работают за жалованье, которое подтверждает, что разговоры ценятся дешево. – Он наклонился над ней, пожирая ее взглядом. – Ты ведь не думаешь на самом деле, что Организация Объединенных Наций принимает решения, влияющие на судьбы всего мира, правда?