Бренвен вышла и извинилась.
– Извини.
– Это ты меня извини. – Уилл уверенно обнял ее за плечи и повел назад в комнату. – Я не собирался довести тебя до этого. Я просто хотел предупредить, проинформировать, чтобы ты знала…
Бренвен подняла глаза на Уилла и попыталась улыбнуться.
– Не принимай так близко к сердцу. Это никоим образом не связано ни с тобой, ни с тем, что ты рассказывал. Беременных женщин иногда тошнит, вот и все. Ты закончил?
Уилл кивнул.
– Хорошо. – Она внимательно посмотрела ему в лицо и увидела там только глубокое беспокойство и заботу. – Я уверена, что ты рассказал мне все это только потому, что беспокоишься обо мне. А сейчас ты должен поверить мне: Джейсон эгоцентричен, да, и ему нравится подчинять себе людей и события. Но он никому, насколько я знаю, не причинил вреда. И мне тоже. Если бы ты мог видеть изменения, которые я вижу в нем сейчас, когда он вернулся и узнал о ребенке… Этот ребенок изменит нашу жизнь, Уилл. Он уже это сделал. Мы станем настоящей семьей. И если эта таинственная группа действительно существует и заставляет Джейсона идти неправильным путем… – Бренвен внезапно почувствовала, что по спине у нее пробежал холодок. Она вспомнила свое видение, существа, выбирающиеся из тьмы, идущие за Джейсоном. Она подняла на Уилла умоляющий взгляд. – Разве ты не понимаешь, что я ему нужна? Если то, что ты говоришь, правда, то это значит, что Джейсон находится в опасности, его душа находится в опасности, и я и этот ребенок нужны ему больше чем когда‑либо!
Уилл бессильно опустился в свое кресло и устало провел ладонью по лицу и своему высокому лбу. Он не ожидал от нее другой реакции, но тем не менее чувствовал себя побежденным. И еще он ощущал глубокую печаль. Лично он думал, что душа Фарадея уже давным‑давно проклята. Он снова посмотрел на Бренвен, которая сидела такая напряженная, бледная и честная. Он прошептал:
– Твой муж – разрушитель, Бренвен. Не дай ему разрушить тебя.
– Не дам. – Ее подбородок слегка вздернулся.
Уилл встал, наклонился и нежно поцеловал ее в щеку.
– Не вставай. Я знаю, как найти выход, и по пути я скажу Эллен, что ухожу. Я не буду преследовать тебя, Бренвен, и искать встреч с тобой, но я хочу, чтобы ты запомнила: я люблю тебя, и я всегда буду любить тебя. Если я когда‑нибудь тебе понадоблюсь, независимо от того, в какой точке земного шара я буду находиться, я приду к тебе. Я буду поддерживать переписку с Эллен, и, если ты захочешь со мной связаться, она сможет сказать тебе, где можно меня найти. До свидания.
– Подожди, Уилл! – Бренвен вскочила с кресла и схватила Уилла за руки. Со слезами на глазах она искала последнего объятия. Оба их тела сначала были негнущимися от напряжения, но потом оно растаяло, и они приникли друг к другу. Она подняла к нему свое лицо, и Уилл поцеловал ее с нежностью, от которой ее сердце готово было разорваться на части.
– Не забудь, – прошептал он, – если я понадоблюсь тебе, приду.
– Я не забуду, – прошептала она в ответ. – До свидания, Уилл. Да хранит тебя Бог.
Глава 8
Было очень, очень важно не проснуться. Почему это было настолько важно, Бренвен не помнила, это было просто очень важно. Поэтому она не открывала глаза, не прислушивалась ни к одному из странных звуков, окружавших ее, не шевелилась. Это тоже было очень важно – не двигаться. Теплая тяжесть могла исчезнуть, если она шевельнется, и поэтому она оставалась неподвижной. Тело неподвижно, ум неподвижен. Спать. Спать.
Джейсону Фарадею пришлось оставить дела незаконченными – он этого не любил. Ему пришлось пройти через все утомительные сложности перерегистрации билета на более ранний рейс, и это ему тоже не понравилось. Затем пришлось проталкиваться в час пик сквозь запруженные машинами улицы, а кондиционер в его «кадиллаке» сломался от перенапряжения, и он сразу почувствовал, что на улице стоит душная летняя жара. По десятибалльной шкале его гнев находился где‑то на уровне девяти, когда он вышел из лифта и пошел по коридору. Головы поворачивались в его сторону, и люди уступали ему дорогу, когда он проходил мимо. С трудом подавляемое стремление к насилию окружало его тело в энергетическом поле, которое, казалось, расчищало дорогу перед ним.
Одетая в белый халат медсестра не могла удержаться, чтобы не отпрянуть назад, когда он, навалившись на стойку регистратуры, объявил:
– Я – Джейсон Фарадей. Доктор Натан позвонил мне и настоял, чтобы я срочно приехал сюда.
Медсестра кивнула и потянулась к своему телефону, а Джейсон продолжал швырять в нее слова.
– Где моя жена? Она не могла еще родить, это должно было случиться только через месяц!
Медсестра то смотрела своими обеспокоенными глазами в потемневшее лицо Джейсона, то отводила их, что‑то тихо говоря в телефонную трубку. Он потянулся через прилавок и выхватил трубку у нее из рук, когда она уже собиралась положить ее на рычаг.
– Вы разговариваете с Натаном? Дайте мне его! В чем дело, Натан? Я уже здесь, а какого черта вы сюда не идете?
Но на том конце трубку уже повесили. Джейсон метал разъяренные взгляды в медсестру.
Она спокойно взяла у него из рук трубку, хотя чувствовала себя крайне неуютно. Она привыкла справляться с обезумевшими от горя мужьями, но эта ярость испугала ее.
– Я только вызвала доктора Натана, мистер Фарадей, я не разговаривала с ним самим. Если вы присядете там и подождете несколько минут, он скоро появится и все вам объяснит.
Джейсон нахмурился, сжал и разжал кулаки и перенес свой вес с одной ноги на другую. У него не было никакого настроения ждать.
– Где моя жена? – требовательно спросил он.
– Пожалуйста, подождите доктора Натана, – сказала сестра, поднимаясь. – Он хочет сначала поговорить с вами, мистер Фарадей… – Обеспокоенная тем, что Джейсон резко развернулся на пятках и направился вглубь по коридору, медсестра выбежала из‑за стойки и побежала за ним, а ее туфли на резиновой подошве поскрипывали на натертом полу. – Мистер Фарадей, вы не сможете увидеть ее, пока не поговорите с доктором!
– К черту, смогу! – пророкотал он.
Интерн, услыхав шум в коридоре, оставил карточки, которые заполнял, и вышел, чтобы вмешаться. Он был высоким молодым человеком с фигурой футболиста, и медсестра бросила на него благодарный взгляд, когда он догнал их и, обойдя Джейсона, встал у него прямо на пути. Он улыбнулся и протянул руку:
– Меня зовут Роджерс. Какие‑то проблемы?
– Было бы лучше, если бы их не было, – прорычал Джейсон. Он откровенно проигнорировал руку, которую молодой врач протянул ему, и сунул свои руки глубоко в карманы.
– Это мистер Фарадей, – вмешалась сестра. – Его жена – пациентка доктора Натана. Я вызвала доктора Натана, но мистер Фарадей не хочет подождать.
– Понятно, – сказал Роджерс, лихорадочно думая. Фарадей, пациентка Натана… О Господи! Сегодня у них был с ней тяжелый день. У него пока мало опыта в таких делах, но ему просто необходимо сейчас сделать что‑то, чтобы успокоить этого мужа, пока не придет главный врач гинекологического отделения. – Мистер Фарадей, давайте выйдем отсюда, из коридора. Не нужно беспокоить других пациенток.
Джейсону было наплевать на других пациенток, но молодой врач мешал ему пройти вперед и даже постепенно оттеснял его назад. Джейсон позволил себе отступить на несколько шагов.
– Как, вы сказали, вас зовут? – пролаял он.
– Доктор Роджерс.
– Хорошо, Роджерс, поскольку у врача моей жены, очевидно, не хватает ума спуститься сюда после того, как он настоял на том, чтобы я прервал важную деловую командировку, просто на случай какой‑то дурацкой перестраховки с его стороны…
– О, это не была перестраховка, – поторопился сказать интерн. – Я знаю, что доктор Натан планировал задержаться в больнице до тех пор, пока вы не приедете, так что он должен спуститься сюда не больше чем через пару минут. Я… э‑э… – он сунул руки в карманы своего халата и стоял, покачиваясь с пятки на носок, стараясь выглядеть более расслабленным, непринужденным, – …полагаю, вы знакомы с доктором Натаном.
– Нет, – сказал Джейсон. – Он был врачом моей жены, а не моим.
– О, конечно, но большинство мужей обычно приходят к врачу вместе со своими женами ближе к концу беременности. Знаете, чтобы знать, чего ожидать. – Тихий мелодичный звук возвестил о прибытии лифта. На лице молодого врача явно выразилось облегчение. – А вот и он.
Джейсон резко обернулся. Конечно, к этому времени он уже понял, что произошло что‑то серьезное. Его гнев не уменьшился. Если Бренвен сделала какую‑нибудь глупость, которая подвергла опасности его ребенка… Его мысли были убийственными. Держа руки в карманах, он постоянно сжимал и разжимал кулаки.
Доктор Чарльз Натан был мягким, приятным мужчиной среднего роста, лысым, если не считать полоски темных коротких волос, охватывавшей его голову сзади между висками, в очках в тонкой стальной оправе, худым, как гончая. Сестра перехватила его, как только он вышел из лифта, и быстро объяснила ситуацию.
Сочувствие, которое доктор Натан испытывал к этому мужу, тут же испарилось, как только он ощутил поток разъяренной энергии, исходившей от него. Тем не менее он улыбнулся и приветственно протянул руку.
– Джейсон Фарадей? Меня зовут доктор Натан.
Джейсон что‑то проворчал и снизошел до пожатия протянутой ему руки.
– Обычно я предпочитаю разговаривать в своем собственном кабинете, но, поскольку вы проявляете такое нетерпение, мы можем присесть и поговорить здесь, в холле для посетителей.
В холле для посетителей никого не было; дневные часы посещения закончились, а вечерние не начнутся до тех пор, пока пациентки не пообедают. Однако Бренвен Фарадей в этот день обедать не будет.
– Хорошо, – зловеще пробормотал Джейсон, – давайте приступим к делу. Если моя жена не родила ребенка преждевременно, то что, черт подери, могло казаться вам достаточно важным, чтобы оторвать меня от моих дел?
– Мистер Фарадей, я думаю, вам никто еще ничего не сообщил о ребенке. – Терпеливые, близорукие голубые глаза Натана прищурились за стеклами очков. – Но возможно, я ошибаюсь?
Джейсон покачал своей большой головой. Он чувствовал, как кровь начинает пульсировать у него в венах. Плохой знак.
– Эта сестра за стойкой – если бы моя жена родила ребенка, она сказала бы мне об этом сразу же. Продолжайте!
Доктор Чарльз Натан не мог понять, как ему себя вести с этим странным типом. Его собственное сердце переполнялось состраданием, когда он думал о том, что пришлось перенести Бренвен, но сможет ли Джейсон прочувствовать это?
– Мистер Фарадей, ваша жена Бренвен находится в данный момент под наркозом, и ее жизненные показатели постоянно контролируются. Мы перелили ей восемь единиц крови. С ней будет все в порядке, но по количеству крови, которое нам пришлось ей перелить, вы можете понять, что какое‑то время мы думали, что нам не удастся ее спасти. Именно поэтому я попросил вас приехать.
Кровь? Собственная кровь Джейсона протискивалась сквозь сосуды в его мозгу со скрежетом, похожим на звук тормозов тяжело груженного поезда. Именно так: его гнев зашкалил за десятибалльную отметку. Он больше не контролировал себя. Он схватил доктора Натана за отвороты его белого халата.
– Мой ребенок? Что случилось с моим сыном?
– Ребенок родился мертвым.
Доктор моргнул, когда багровое от гнева лицо Джейсона приблизилось к его лицу. Его сочувствие растаяло и быстро сменилось страхом. Глаза этого человека были глазами безумца. Доктор Натан боялся, что с ним случится припадок, но он продолжал. Он построил всю свою практику на том, что всегда находил общий язык с пациентами, и эту привычку оказалось невозможным изменить.
– Вы правы, родился мальчик, приблизительно тридцатитрехнедельного возраста. После изъятия плаценты осложнения…
– Нет! – проревел Джейсон. – Нет! – Он вытащил доктора из кресла и затряс его, держа за отвороты халата.
– Пожалуйста, мистер Фарадей!
– Где он? Где мой сын? Я хочу видеть своего сына!
– Мистер Фарадей, пожалуйста, поверьте мне, вы вовсе не хотите увидеть своего сына. Ребенок родился мертвым.
– Где он?
Джейсон отпустил доктора так резко, что тот едва не упал. Джейсон выглядел так, как будто был готов разметать по камню всю больницу в поисках сына, в смерть которого не верил. Он сделал несколько шагов и затоптался на месте, смешавшись, не зная, откуда ему начать свои поиски. Он снова повернулся к доктору и проревел:
– Ты, сволочь, скажи мне, где я могу найти своего сына!
Доктор Натан мужественно пытался обращаться с Джейсоном Фарадеем так же, как со всеми убитыми горем родителями. Его тихий голос звучал разительным контрастом реву Джейсона.
– Сейчас мы не должны говорить об этом. Вы и ваша жена сможете вместе принять решение о том, что делать с телом ребенка через пару дней, когда ей станет лучше, и она сможет справиться с этим. Сейчас вы должны думать о ней. Вы не дали мне рассказать все до конца. Нам пришлось удалить ей матку, мистер Фарадей. Это был единственный способ остановить кровотечение, спасти ей жизнь. Она еще не знает, что больше не сможет рожать детей. Я скажу ей об этом, когда она очнется от наркоза, или, если вы предпочитаете, вы… можете… рассказать… – Слова доктора Натана застряли у него в горле, когда он увидел странный свет в глазах Джейсона.
Две медсестры, сидевшие за стойкой регистратуры, посмотрели вверх, ощутив повисшее в воздухе напряжение. Интерн, который втайне прислушивался к разговору, почувствовал, что его тело среагировало на возможную угрозу применения насилия прежде, чем сознание отметило его. Он придвинулся ближе к главврачу.
Голос Джейсона был низким, угрожающим. Он шаг за шагом приближался к доктору Натану.
– Вбейте себе это в голову, доктор. Она не играет роли. Только ребенок имеет для меня значение. И я не собираюсь повторять свой вопрос еще раз. Где мой сын?
Натан конвульсивно сглотнул.
– Тело ребенка находится в больничном морге.
Что‑то внутри у Джейсона хрустнуло, что‑то в его сознании и в его душе. Он уступил этому ощущению и услышал нечто похожее на удар наверху или внизу, а затем – рев в своем мозгу. Морг, мертвым… Он наконец осознал подлинное значение этих слов. Его ярость была беспредельна. Несмотря на свою представительность, он с быстротой молнии бросился к доктору Натану и сжал руками его горло.
– Ты сделал это, ты убил моего ребенка! – Он сжал руки. – Своей некомпетентностью. И она сделала это. – Он сжал руки еще сильнее. – Она убила моего ребенка в своем чреве! Именно поэтому ее постоянно тошнило, она хотела, чтобы он умер!
– Отпустите его! – закричал молодой Роджерс. Он не мог поверить в то, что происходило прямо у него на глазах. – Вы душите его! Вы же убьете его, ради Христа! – Он вцепился в запястья и руки Джейсона, но безрезультатно.
– Вы… не… сможете… сделать… это… со… мной. – Джейсон выдавливал слова сквозь плотно сжатые зубы и сжимал ладони все сильнее и сильнее.
Медсестра, которая наконец‑то поняла, что происходящее выходит за рамки обычного, очень осторожно подняла телефонную трубку и вызвала службу безопасности.
– О’кей, парень, ты сам напросился, – сказал Роджерс, когда Джейсон не стал разжимать пальцы. На голову выше его и имея более длинные руки, он зашел Джейсону за спину, борцовским приемом схватил его за голову и прижал пальцами его височные артерии.
Внезапная боль в голове ошеломила Джейсона и частично снова привела в чувство. Его ладони рефлекторно разжались, и доктор Натан, закашлявшись, отшатнулся от него и в изнеможении упал на кушетку. Только после этого Роджерс отпустил Джейсона. Обратившись к доктору Натану, он сказал:
– Вы хотите выдвинуть обвинение против этого человека, доктор?
Доктор Натан не мог ничего выговорить. Он потер горло и покачал головой.
Джейсон продолжал стоять на месте, сжимая и разжимая кулаки, тяжело дыша, и его глаза все еще светились странным светом.
Двое охранников из больничной службы безопасности, одетые в темно‑синие пиджаки и серые брюки, вышли энергичной походкой из лифта. Роджерс сказал им:
– Выпроводите мистера Фарадея из больницы и скажите, чтобы он не приходил сюда в ближайшее время!
Бренвен пошевелилась в своей больничной постели. Она начала качать из стороны в сторону головой, лежащей на подушке. Ей снился сон. Плохой сон. Она услышала голос Джейсона, и он был разъярен. Так тяжело, так тяжело было сопротивляться его гневу, вести себя так, будто бы она не боялась, делать вид, что ей все равно… Так тяжело. Но голос растаял, и сон растаял. Было очень важно спать. Она спала.
Доктор Чарльз Натан, разговаривая хриплым шепотом, проводил короткое совещание с интерном и дежурной медсестрой.
– Я хочу, чтобы сегодня ночью на этом этаже дежурил охранник. Если этот человек придет снова, его не следует даже выпускать из лифта. Я не хочу, чтобы он оказался поблизости от своей жены, прежде чем она совершенно выздоровеет.
Две головы торжественно кивнули в знак согласия.
– Боже мой, – прохрипел доктор Натан, – морг! Вы ведь не думаете, что он отправился туда, правда? Доктор Роджерс, проследите за этим. Спуститесь вниз и убедитесь в том, что он не попытался вынести оттуда тело этого несчастного младенца. Расскажите им о том, что произошло.
Интерн вскочил на ноги. Прежде чем отправиться выполнять данное ему поручение, он сказал:
– Доктор Натан, я не знаю, что мы сможем с этим сделать, но не думаю, что мистер Фарадей внезапно обезумел от горя. Я считаю, что этот человек – сумасшедший!
Старший из двух дежурных охранников был отставным полицейским. Он уже видел взгляд, подобный тому, что заметил в глазах этого человека, чувствовал подобную едва сдерживаемую жажду насилия раньше – в людях, которые совершали убийство, а затем заявляли о временной потере рассудка. Если бы он был сейчас участковым полицейским, он бы арестовал этого человека хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что он проведет эту ночь под замком. Лучшее, что он мог сделать в данный момент – это слегка нарушить правила и не просто вывести этого человека за двери, но и проводить до самого автомобиля. Его младший партнер выглядел очень удивленным, но протестовать не стал. Они вдвоем усадили Джейсона Фарадея в «кадиллак», захлопнули за ним дверцу и смотрели вслед, пока автомобиль не скрылся из глаз.
Кровь гулко билась в мозгу у Джейсона, но его ум был сверхъестественно четким и ясным, а руки дрожали от желания закончить начатое.
«Я должен убить его, – думал Джейсон, – я мог бы убить его, если бы мы были в каком‑нибудь другом месте, если бы мы были одни!» Иногда Джейсон нанимал для других наемных убийц, самых лучших. Они получали за свою работу огромные суммы и никогда не попадались. Это, конечно же, было самое главное – не попасться. Убить доктора прямо там, в больнице, было бы глупостью даже по одной этой причине.
Джейсон помнил все, что сказал доктор Чарльз Натан – каждое слово, каждый жест, каждый оттенок. Он все еще придерживался этого иррационального мнения: доктор из‑за своей некомпетентности дал его драгоценному ребенку умереть. Может быть, если бы доктор дал умереть также и Бренвен, то его можно было бы оставить в живых. Но он спас ее. Он следил за Бренвен в течение всей ее беременности, и после этого он спас ее вместо того, чтобы бороться за ребенка. Это было неправильно, совершенно неправильно. Этот ребенок стал бы началом династии! И Джейсон стал бы Богом для него; мальчик обожал бы своего папочку. Джейсон считал себя достойным обожания, и сейчас еще больше, чем раньше. Сейчас, когда он работал на международную группу людей, которые действовали на уровне столь могущественном, что все они были подобны богам… Не так, как его собственный отец, который был пустым местом, ничем, огромным разочарованием. Джейсон воспитал бы мальчика по своему собственному образу и подобию, оставил бы своего ребенка, своего наследника, как знак величия его отца на земле. Но сейчас всему этому не суждено было свершиться, и все из‑за Бренвен и доктора Чарльза Натана. Они дали его ребенку умереть, поэтому теперь им тоже придется умереть. Это была высшая справедливость. Законы существовали для других людей, а не для Джейсона Фарадея.
Джейсон бесцельно час за часом ездил на машине, и в конце концов его гнев остыл, и он поехал в направлении дома. Он понял, что проголодался, и остановился в придорожном кафе, чтобы прихватить с собой порцию жареной курицы. Да, если бы он убил доктора Чарльза Натана сам, то, возможно, его бы поймали. С этой идеей надо расстаться, это не его сфера. Для этого есть другие, и всегда можно что‑нибудь устроить. А что касается Бренвен… ей было бы лучше умереть там, в больнице. Может, она еще и умрет. Это для нее лучший выход.
Глубокой ночью Джейсон Фарадей проснулся весь в поту, дрожа от одного из своих ночных кошмаров. Он потянулся к жене, но ее не было рядом с ним, и на какое‑то мгновение он смешался, не понимая, где находится. Но затем вспомнил все. Его ярость снова вернулась к нему. Он проревел:
– Мой сын!
Он глубоко ощущал свою утрату, чувствовал себя так, будто ему причинили непоправимое зло. Охваченный паникой, Джейсон включил свет. Пустое место Бренвен на кровати смеялось над ним. Он сорвал с ее постели простыни, схватил подушку и бил ею о спинку кровати до тех пор, пока из нее не полетели перья. Его глаза невыносимо жгло, а звук собственного тяжелого дыхания болезненным шумом отзывался в голове. Он почти ощущал торжество и ликование, его несло на гребне неистового гнева, и почти обезумевшая память переключилась на одно из недавних воспоминаний. Туда, где его окружала сила, которая была даже больше, чем этот его всепоглощающий гнев. Дыхание Джейсона замедлилось, глаза уставились в одну точку, как в трансе, и он начал вспоминать: большая комната, потолок и углы которой находились в тени, а в центре комнаты, на стульях, похожих на троны, сидят кружком люди в странных костюмах – длинные, серые, с металлическим отблеском балахоны с капюшонами, под которыми спрятаны их лица. И он сам в центре, чувствующий себя неприятно уязвимым, потому что был обнаженным под гораздо более простым балахоном и у него не было капюшона, под которым он мог бы спрятаться. Сначала он подумал, что каким‑то образом совершил глупую ошибку, что эта группа – ради которой он три месяца выворачивался наизнанку – была не более чем какой‑то смешной культ. Он поехал в Европу и организовал «исчезновение» торговца бриллиантами в процессе разорения слишком либерального управляющего одной из южноафриканских алмазных шахт. И эта шайка клоунов была его вознаграждением? Предполагалось, что он будет взволнован этим? И не только взволнован, но и должен будет поклясться в своей преданности?
Он хотел рассмеяться в их невидимые лица, но не смог; хотел развернуться и уйти, но тоже не смог; хотел вежливо поблагодарить, но слова не подчинялись ему. Вместо этого Джейсон почувствовал, что какая‑то невидимая сила притягивает его в центр этого круга, хотя никто из них не шевельнул даже пальцем, и услышал, как он автоматически, не задумываясь, отвечает на их вопросы, как будто бы они обладали возможностью извлекать слова прямо из его сознания. Скоро, очень скоро Джейсон решил, что они вовсе не являются кучкой шутов, и он был рад тому, что они подчинили себе его ноги и контролировали его язык, потому что они на самом деле польстили ему!
Да, они похвалили его работу и затем продемонстрировали свою силу. Когда они собирали свою силу или генерировали ее – или что они там с ней делали – Джейсон почувствовал, что она похожа на поднимающуюся волну знакомого ему гнева. Только в тысячу, тысячу раз сильнее. Они обладали властью над жизнью и смертью: слуга ввел в комнату небольшую белую лошадку, изящное животное с грациозным изгибом шеи и блестящими глазами, и привязал ее к железному кольцу, которое служило ручкой двери. От людей, сидевших вокруг Джейсона, немо стоявшего в центре, потому что ему было некуда идти, доносился глухой стук создаваемой ими энергии. В комнате стало одновременно теплее и темнее; лошадь начала бить копытом и метаться, а затем стала пятиться назад. Сидевшие в кругу одновременно поднялись на ноги, и их вибрирующая мощь, как черное дрожащее облако, поднялась вместе с ними. Волосы Джейсона потрескивали, как от статического электричества; короткие волоски на руках и ногах стояли дыбом, а голова почти нестерпимо болела. До сегодняшнего дня он так и не понял, услышал ли он на самом деле или просто почувствовал сознанием единственное слово: умри.
Оно было брошено из круга, и вместе с ним устремилась вся сила их ужасной власти; Джейсону показалось, что его голова просто отрывается от шеи, когда темная сила обрушилась на обреченное животное. Лошадь издала ужасный, режущий слух вопль, поднялась на задних ногах и забила передними копытами по воздуху, а затем ее ноги резко подогнулись. Она упала на колени, голова свесилась вниз. Последний вздох вырвался из ее груди со звуком, похожим на тот, с которым воздух выходит из сжатых мехов. Белое тело медленно‑медленно повалилась набок. Лошадь была мертва. И они добились этого, даже не шевельнув пальцем – их руки, спрятанные в длинных рукавах их странных балахонов, были сложены на груди. И Джейсон вовсе не был испуган их демонстрацией собственной силы, он скорее был воодушевлен. Он ощущал родственную связь между их силой и тем внутренним гневом, который горел в нем на протяжении всей его жизни. Он охотно поклялся им в своей преданности и узнал название группы, название, которое он никогда не должен был произносить вслух: «Когносченти».
Однако ему было обидно, что «Когносченти» сделали его всего лишь своим агентом, а не одним из них. Они убили лошадь, чтобы показать, что они могут сотворить с ним, если захотят. Снова он стал всего лишь наемником, предназначенным для выполнения грязной работы. Тем не менее он поклялся яростью, которая постоянно горела в его груди, что однажды он овладеет силой и тайнами «Когносченти». Он не останется до конца своей жизни всего лишь наемником, о нет! Он ударил кулаком по колену и очнулся, вышел из транса и тут же почувствовал, что весь покрылся потом, дрожит и ужасно хочет пить.
Остаток ночи Джейсон провел, бродя из комнаты в комнату, поглощая виски, то ощущая тоску по Бренвен, то чувствуя ненависть к ней. Когда к нему приходило болезненное ощущение потерянности при мысли о жизни без Бренвен, он тут же топил его в виски. К утру он уже убедил себя в том, что его любовь к Бренвен так же мертва, как и их несчастный ребенок. Ей тоже придется умереть, но ее смерть будет особой, она потребует самого тонкого планирования…
Эллен Кэрью стояла рядом с доктором Натаном в больничной палате Бренвен. Доктор Натан, зная об их дружбе, вызвал ее. Она прошептала:
– Она в коме?
– Нет, – ответил врач, – она спит. Мы прекратили давать ей снотворное тридцать шесть часов назад, но она продолжает спать. Все ее жизненные проявления являются нормальными и стабильными, поэтому мы убрали мониторы. Она просто не хочет просыпаться! Медсестры в недоумении. Я тоже. Она реагирует на болезненные стимулы – знаете, вроде укола – соответствующими рефлексами, но, вместо того чтобы проснуться, засыпает еще глубже.
– Может быть, она еще просто не готова столкнуться лицом к лицу с тем, с чем ей придется столкнуться, когда она проснется? Я хочу сказать, – предположила Эллен, – что она знает о том, что ребенок родился мертвым, и, должно быть, помнит хотя бы часть того, что произошло позднее.
Врач торопливо поднес палец к губам и покачал головой.
– Это только предположение. По правде говоря, я сам более или менее придерживаюсь мысли, что этот сон, возможно, каким‑то образом исцеляет ее сознание так же, как покой и антибиотики исцеляют тело. С другой стороны, слишком длительный сон может быть признаком депрессии. В данном случае сон слишком затянулся. Ей необходимо нормальное, а не внутривенное питание и немного физических упражнений. Я не хочу будить ее насильно. Я предпочел бы, чтобы она проснулась по своей собственной воле. Именно поэтому я и вызвал вас, миссис Кэрью. Посидите рядом с ней, поговорите, подержите ее за руку. Возможно, она проснется.
– Конечно, я попробую, – усиленно закивала головой Эллен.
Через час доктор Натан вернулся. Кудрявая блондинка сидела на краю больничной постели, жизнерадостно болтая; она была настолько маленькой, что ее ноги не доставали до пола, и она качала ими взад‑вперед, словно ребенок. Но ее глаза, когда она увидала его в дверях и замолчала, были печальными. Она покачала головой.
Бренвен Фарадей глубоко спала.
Эллен присоединилась к доктору Натану в коридоре.
– Она шевельнула головой, и где‑то около минуты она действительно крепко держала меня за руку, но и только. Знаете, мне кажется, что я просто не знаю ее достаточно хорошо, чтобы догадаться, какие ключевые слова ей сказать. Мы с Бренвен стали хорошими друзьями, но познакомились всего несколько месяцев назад. Доктор Натан, хоть я и не люблю этого человека всей душой, но это кажется мне очевидным решением. Как насчет ее мужа, Джейсона Фарадея? Почему он не здесь, не с ней?
Рука Чарльза Натана невольно потянулась к горлу. Он поймал себя на этом и сунул руку в карман своего халата.
– Э‑э, это довольно неприятная история. Он… э‑э… несколько обезумел здесь, и мы не можем позволить ему входить в больницу.