Глава 1
– Бренвен, дорогая, – сказала Эллен, ставя перед ней стакан охлажденного чая с мятой на мраморную столешницу стола в центре кухни, – ты знаешь, кто такой гофер?[7]
Бренвен под зорким наблюдением Эллен нарезала соломкой морковь, сельдерей и зеленый перец для жюльена. Когда у ее повара был выходной день, Эллен любила испытывать новые рецепты, и Бренвен часто помогала ей в этом. Она сказала:
– Конечно, знаю! Надеюсь, ты не собираешься приготовить парочку? Они слишком маленькие и слишком симпатичные, чтобы их убить. И кроме того, их трудно поймать, и я уверена, что они слишком жесткие, чтобы их есть.
Эллен состроила забавную гримасу.
– Очень смешно. Как бы то ни было, ты не права. Я не имела в виду гоферов‑животных, я говорила о гоферах‑людях.
Бренвен перестала нарезать овощи и отхлебнула свой чай.
– О’кей, я сдаюсь. Я даже никогда не слыхала о гоферах‑людях.
– Гофер – это человек, занимающий на работе самую нижнюю ступеньку в служебной иерархии, а называют его так потому, что абсолютно все, работающие рядом с ним, занимают более высокое положение и постоянно посылают этого бедного человека сходить то за тем, то за этим.
– Понятно, – улыбнулась Бренвен. – Такое может быть только в Америке!
– Конечно, оплата совсем невысока. – Эллен начала сортировать лежащие на столе луковицы, но при этом продолжала наблюдать краем глаза за Бренвен. – Возможно, в своей библиотеке ты заработаешь и больше, но эта работа связана с журналистикой. Каким‑то образом.
– Хорошо. Ты уже вызвала у меня любопытство и можешь перестать ходить вокруг да около, Эллен. Так что же это за работа, которая каким‑то образом связана с журналистикой?
|
|
– Работа гофера в студии новостей на местной телестанции. Я уверена, что это просто ужас, и вообще сомневаюсь, что тележурналистика – это то, что надо для тебя. Но это шаг вперед, Бренвен. Там работает продюсером мой друг, и он готов встретиться с тобой, если тебя это заинтересует.
– Телевидение… – пробормотал Бренвен. Она даже не задумывалась о телевидении. Она рассчитывала, что, работая в библиотеке, будет писать статьи и пытаться пристроить их в газеты или журналы. Ей не понадобилось много времени, чтобы выяснить: даже маленькие пригородные газетки вовсе не собираются брать ее на работу только на основании диплома по английскому языку, полученному в Редмундском колледже. Впервые за последнее время она ощутила легкое волнение.
– Телевидение! Да, я бы попробовала.
– Хорошо, – кивнула Эллен, а ее пальцы уже очищали маленькие луковички от прозрачной шелухи. – Я всегда говорила, что шаг вперед лучше, чем два назад!
Бренвен рассмеялась.
Три недели спустя она уже трудилась скромным гофером в студии новостей на пятнадцатом канале в Арлингтоне, и ей нравилось там все.
Ощущение немедленной и близкой связи с происходящим вызвало изумление и восхищение у Бренвен, когда она впервые столкнулась с телевещанием. Она почувствовала это, едва войдя в дверь студии, и ей казалось неважным, что она всего лишь носила пленки, фотографии, сценарии и записки от начальника станции к продюсерам, от продюсеров к сценаристам, от сценаристов к репортерам и так далее, снова и снова по кругу. Эта телестанция была недавно организована, и штат был небольшим, когда она присоединилась к нему. Бренвен набиралась опыта вместе со станцией. В 1968 году было много плохих новостей: убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди; вооруженные разгоны демонстраций как за гражданские права, так и за мир; а в конце года погиб Томас Мертон – монах и писатель, чьи сочинения находили большой отклик в душе у Бренвен. Возможность обсудить эти трагедии и поразмышлять над ними с коллегами из студии новостей позволяла легче перенести их.
|
|
Первая возможность составить собственное телевизионное сообщение представилась Бренвен в связи со смертью Мертона. Она предложила написать репортаж для полуденного выпуска новостей, старательно объясняя при этом, что хочет только написать его, но не появляться сама перед камерой. Она увидела это событие под углом, который казался настолько очевидным для нее, что оставалось только удивляться, как люди с большим, чем у нее опытом, не заметили этого: ирония судьбы – Томас Мертон, монах‑траппист, в течение долгого времени живший вдали от мирской суеты, погиб в результате глупого несчастного случая: мокрый пол, электровентилятор – его убило током. И это как раз в тот момент, когда он вышел из затворничества, начал путешествовать и выступать с проповедями за мир и установление гармонии между нациями. В истории с Мертоном все работало на Бренвен: уникальный подход, глубокое знание предмета, способность увидеть в гуще событий то из них, которое даст возможность наиболее ярко проявить свои таланты, и ее секретное оружие – писательские способности, о которых никто и не догадывался. Ее репортаж затмил все остальные репортажи в полуденном выпуске новостей, и поэтому его повторили в вечернем одиннадцатичасовом. На следующий день другие телевещательные станции передали отрывки из репортажа Бренвен об иронии смерти Томаса Мертона. Бренвен заметили, и вскоре она уже готовила репортажи и сообщения, в которых сразу же стало проступать то, что позднее станет ее отличительной чертой как журналиста – уникальная интуиция, способность проникновения в самую суть дела наряду с сочувственным отношением к своему предмету.
|
|
Неофициально в студии новостей в течение всего года то стихали, то усиливались толки о заговорах. Особенно после публикации заключительного доклада комиссии Уоррена, в котором отрицалось наличие заговора в убийстве Джона Кеннеди. Само слово «заговор» делало Бренвен нервной и пугливой, потому что вызывало у нее мысли о Джейсоне Фарадее. Или скорее заставляло ее стараться не думать о нем. Если это был заговор, и если в нем был замешан Джейсон, то это означало бы, что события совсем вышли из‑под контроля. Но избавиться от мыслей о заговоре было сложно, хотя она старалась никогда не произносить это слово и всегда держаться на периферии таких дискуссий. Смерть Томаса Мертона казалась ей «удобным» несчастным случаем. Только необычайным усилием воли она смогла заставить себя проигнорировать свое интуитивное убеждение в том, что гибель Мертона чем‑то напоминает ей «случай» доктора Натана. Снова и снова она повторяла себе, что становится параноиком, пока сама не поверила в это наполовину.
И поэтому таким облегчением стало для нее наступление 1969 года, когда после года официального раздельного проживания с мужем Бренвен был предоставлен развод. Может быть, сейчас она сможет дышать полегче, отважится сама съездить куда‑нибудь на денек‑другой, сможет находиться ночью за пределами тщательно охраняемого поместья Эллен Кэрью. Все кончено; Джейсон действительно отпустил ее!
Гарри Рейвенскрофт позвонил ей февральским воскресным утром.
– Бренвен, ты сможешь приехать в Рейвен‑Хилл сегодня после обеда? У меня есть кое‑какие новости, которые, я уверен, заинтересуют тебя, кроме того, есть… э‑э… сюрприз. Миссис Бичер посылает тебе привет и просит передать, что она сделает твой любимый «Черный пирог», если ты приедешь.
«Черный пирог»! Никто не мог приготовить эту исключительно южную комбинацию из нежного теста, орехов и толстого слоя шоколадной помадки лучше, чем миссис Бичер.
– Гарри, ты же знаешь, что против «Черного пирога» миссис Бичер устоять невозможно. Я приеду, но неужели тебе действительно необходима эта таинственность? Не можешь ли ты хотя бы намекнуть, о чем пойдет речь?
– Нет, нет. Это слишком важно. Ты приедешь около трех часов? Жду тебя, Бренвен, мы уже давно не виделись.
– Да, давно. Я тоже жду встречи. До скорого.
На своем сером «форде‑фальконе», который Бренвен приобрела после того, как выписалась из больницы, она прибыла в Рейвен‑Хилл точно в назначенное время. Ее приезды сюда в последнее время были очень редки, потому что дорога проходила слишком близко к Редмунду, чтобы она могла чувствовать себя спокойно, и сейчас она поняла, как соскучилась по этому месту, а также по миссис Бичер. И еще ей не хватало Гарри, хотя он и навещал ее время от времени в коттедже Эллен. Бренвен медленно подъехала к последнему повороту подъездной дороги, думая о том, что Рейвен‑Хилл – хороший, очень мирный дом, даже несмотря на то, что его теперешний хозяин – такой беспокойный и сложный человек. Ей нравились достоинства и простота архитектуры здания. Когда она оставляла машину под аркой, то заметила, что старая глициния, несмотря на то, что ее узловатые ветви казались совершенно мертвыми, уже пустила новые ростки, которые вскоре должны были зазеленеть. Вскоре после этого пухлые бутоны превратятся в роскошные гроздья цветов. Через несколько недель, подумала она, подходя к двери дома, вся эта кажущаяся безжизненность будет переполнена новой силой – цвет, благоухание, бегущие по веткам соки, капающий нектар, пение птиц…
И все же – Бренвен окинула взглядом холмы – это место было таким уединенным! Она невольно вздрогнула при мысли об этом, а затем подумала: «Я еще не преодолела случившееся. Я еще боюсь находиться в одиночестве в уединенном месте, боюсь, что Джейсон придет за мной».
Входная дверь распахнулась у нее за спиной, и Гарри протянул:
– Ну же, Бренвен, не стой здесь открыв рот, как турист. Ты уже сотни раз видела мой двор. Входи, входи!
– Замечательный двор, – ответила Бренвен. – Иногда я забываю о том, насколько он прекрасен. – Она подставила ему щеку для приветственного поцелуя.
– Давай я помогу тебе снять пальто, моя дорогая. В любой момент, когда ты захочешь уехать из коттеджа Эллен – который, хоть и очарователен, все же маловат – тебя будут ждать здесь более чем с нетерпением. Миссис Бичер была бы на седьмом месте от счастья. Сейчас, когда ты стала приезжать так редко, она готова прожужжать мне все уши разговорами о тебе. Я уверен, что ей хотелось бы, чтобы я либо женился на тебе, либо удочерил!
– Вот уж действительно!
– Правда! – Гарри проказливо усмехнулся. – После тебя, моя дорогая, как обычно, в библиотеке. Позже мы выпьем кофе в маленькой столовой. Я проявил демократичность и пригласил миссис Бичер присоединиться к нам, так как она, без сомнения, все равно будет вертеться вокруг. Мы будем пить кофе, а не чай, потому что она сказала, что чай не идет к «Черному пирогу». Ты чувствуешь, каким подкаблучником я позволил себе стать?
– Ты сегодня действительно находишься в экспансивном настроении, – заметила Бренвен, устраиваясь в большом кресле. Небольшой огонь уютно горел в камине.
– Это потому, что я просто переполнен новостями. Ты готова?
Бренвен кивнула.
– Ты никогда не догадаешься, кто мне позвонил и предложил оливковую ветвь мира.
– Боюсь, что догадаюсь.
– Правильно. – В глазах Гарри появился серебряный отблеск, как это бывало с ним всегда, когда он был чем‑то взволнован. – Твой, теперь бывший, муж Джейсон Фарадей. Пригласил меня пообедать с ним в клубе преподавателей, прямо как в старые времена. Я, естественно, пошел из любопытства.
– Естественно. – Бренвен старалась сохранить нейтральное выражение лица, хотя ее уже охватило беспокойство.
– Джейсон уволился из колледжа, Бренвен. Он сказал, что мы празднуем последний раз, когда его нога ступает в клуб преподавателей Редмундского колледжа. Ни больше, ни меньше! – Гарри щелкнул пальцами. – Он уезжает, даже не позаботившись о том, чтобы доработать до конца семестра.
– Ну, я полагаю, это не должно быть для тебя сюрпризом. За последние пару лет занятия, которые он проводил, стали такими же редкими и ценными, как драгоценные камни. Ты уверен в том, что он уволился? Его не уволили?
– Я уверен. – Гарри сильно закивал головой, и его светлые и уже начавшие седеть пряди снова упали ему на лоб. – Чтобы уволить преподавателя, необходимы действия факультетского комитета, и, если бы сие имело место, я бы обязательно услышал об этом. Джейсон что‑то задумал, Бренвен, с ним что‑то происходит. Он был так переполнен самодовольством, что, казалось, увеличился в размерах вдвое против обычного. Он просто излучал доброжелательность. Сказал, что продает дом. Он не просто уезжает из Редмунда, он уезжает из страны! Собирается жить в Европе.
Бренвен попыталась расслабиться. Похоже, это действительно была хорошая новость.
– Где в Европе? Он сказал тебе об этом?
– В Швейцарии. Он сказал, что сожалеет о том, что на протяжении стольких лет мы испытывали друг к другу враждебные чувства и что льстит себя надеждой, что я загляну к нему, когда окажусь в тех краях. Ну, разве ты не рада? Разве это не хорошая новость?
– Мне… кажется, да. Я чувствую больше облегчения, чем радости.
– Ну вот, а я думал, что ты будешь прыгать от радости, узнав о том, что он полностью исчез с твоего горизонта!
– Я думаю, он не сказал тебе, чем собирается заниматься в Европе?
– Нет, не сказал. Ты знаешь, он ведь всегда окружал свою вторую работу тайной. Я думаю, что это, в общем, то же самое.
– Да, видимо. – Бренвен была рада тому, что Джейсон будет теперь жить так далеко от нее, и тем не менее она вся похолодела и протянула руки к огню. – Когда я ожидала ребенка, он рассказал мне, что работает на новую группу людей, и что если он успешно справится с заданием, то мы сможем уехать из Редмунда и поселиться в любом месте, которое нам понравится. Должно быть, именно это и произошло, и он по какой‑то причине выбрал Швейцарию. Но что‑то у меня внутри ощущает опасность. Мне это не нравится. Я боюсь… О, Гарри, я сама не знаю, чего боюсь. Наверное, я просто превратилась в параноика. Возможно, я больше никогда не увижу Джейсона. И ты тоже, если, конечно, сам этого не захочешь. – Она встряхнулась и придала своему лицу жизнерадостное выражение. – Достаточно об этом! А что это за сюрприз, о котором ты говорил?
– Сюрприз, моя дорогая, происходит из того же источника доброжелательности, о котором я уже упомянул. Пожалуйста. – Гарри сунул руку в карман и вытащил оттуда ключи. – Это ключи от твоего «мустанга». Джейсон просил меня передать тебе, что он хочет, чтобы твой автомобиль был у тебя. Он у меня в гараже.
Бренвен медленно повернула голову. Она посмотрела на маленькие серебряные ключики, которые болтались на пальце у Гарри, со смешанным выражением отвращения и недоверия. Выражение ее лица не изменилось, когда она подняла глаза на Гарри.
– Ты, кажется, думаешь, что это просто великодушный жест со стороны Джейсона.
Гарри был озадачен. Да, он действительно полагал, что Джейсон Фарадей хотел совершить хороший поступок.
– Бренвен, я думаю, что Джейсон пытается уехать отсюда более достойно, чем он жил здесь на протяжении последних полутора лет. Ну что плохого в том, что он хочет отдать тебе твою машину? Этот автомобиль не сравнить с тем куском металлолома, на котором ты сейчас ездишь!
Бренвен вскочила с кресла. Взволнованная, она отошла в сторону, прижав руки к груди.
– Нет, спасибо, и тебе придется простить меня за то, что я не верю в добрые побуждения Джейсона. Насколько я его знаю, в этом «мустанге» лежит бомба, которая взорвется тут же, как только я сяду за руль!
– Дорогая, ты наверняка преувеличиваешь!
Бренвен тряхнула головой. Она обрезала свои волосы до плеч, но они все равно отлетали назад при каждом взмахе головы, как и раньше.
– Я не думаю, что преувеличиваю, и мне не нужен этот автомобиль. Я не хочу абсолютно ничего от Джейсона Фарадея!
– Бренвен, дорогая! – Гарри поднялся с кресла, засовывая в карман ключи. – Я не думал, что ты до сих пор так относишься к этому.
– Я отношусь именно так, Гарри. Джейсон уже уехал из Редмунда?
– Не думаю. Дом еще не продан, и мне кажется, что он пробудет здесь, пока не закончит с ним. Бренвен, о чем ты думаешь?
Она стояла посреди комнаты, сложив руки на груди, а ее сине‑зеленые глаза метали молнии.
– Ты сам себя сделал посредником в этом деле, Гарри. Я отказываюсь принять этот так называемый благородный жест. Ты можешь вернуть машину прямо ему!
– Ммм. – Гарри сдвинул брови. – Я думал, что это было бы крайне неразумно. Предположим, именно в этом конкретном случае он действительно искренен? Ты ведь не хочешь… э‑э… раскачать лодку, не правда ли?
– Я не доверю ему. И ты тоже не должен доверять.
– Хорошо, хорошо. Я продам «мустанг», и ты сможешь сделать с этими деньгами все, что захочешь. Хоть швырнуть их в Потомак – мне все равно. Джейсон никогда не узнает об этом. Это решение тебя устраивает?
– Я не знаю. Дай мне подумать минутку.
Бренвен подошла к камину и принялась рассматривать полено, пышущее жаром, по которому время от времени пробегали тонкие языки пламени. Может быть, она неадекватно среагировала? Ей так не казалось. Очень многое было неизвестно Гарри, например, то, что рассказывал ей Уилл и что она не должна никому пересказывать. Кроме того, существовали и ее сны, полные предупреждений опасности, и свидетельство рунических камней. И все же в чем‑то Гарри был прав. В любых обстоятельствах было бы лучше не провоцировать Джейсона. Она повернулась.
– Я согласна, что было бы лучше продать автомобиль. Но у меня нет документов, хотя они и были оформлены на мое имя. Я оставила их в сейфе в банке.
– Джейсон сказал, что они лежат в машине, в отделении для перчаток. Мы можем взять их, и ты сможешь подписать все бумаги уже сегодня до отъезда. Я проставлю дату, когда найду покупателя.
– Гарри, – умоляюще сказала Бренвен, – я знаю, ты думаешь, что я веду себя глупо, но я не хочу, чтобы ты или я прикасались к этому автомобилю до того, как его тщательно обследует автомеханик. Ты можешь пригласить его сюда, сказать, что беспокоишься, что машина могла быть кем‑то сознательно повреждена, внушить ему, чтобы он был осторожен, и попросить его полностью проверить весь автомобиль. Пожалуйста. Обещай мне!
– Обещаю. – Гарри обнял ее за плечи. – Обещаю. А сейчас давай не будем заставлять миссис Бичер и ее «Черный пирог» ожидать нас слишком долго!
В следующий вторник Гарри пригласил механика в Рейвен‑Хилл. Ему казалось, что он выглядит смешным, что механик – и тот считает его слегка ненормальным, но он поступил именно так, как обещал Бренвен. В машине не было никаких бомб или взрывных устройств, но тормоза были испорчены, причем изумленный механик сказал, что они были испорчены специально, это не могло быть результатом обычного износа. «Мустанг» мог проехать не более нескольких миль прежде, чем тормоза отказали бы окончательно. Если бы это произошло на шоссе, то все непременно закончилось бы серьезной аварией. Механик только покачал головой, увидев свидетельство такого бессмысленного вандализма.
Ошеломленный Гарри согласился, что вандализм – это ужасно. Слава Богу, что механик оказался настолько глуп, что ему в голову не пришло ничего другого.
Гарри так и не рассказал об этом Бренвен. После починки тормозов он тихо продал автомобиль торговцу из другого города. Затем отдал деньги Бренвен и больше никогда не упоминал ни об этом автомобиле, ни о том, что было с ним связано.
После этого ему приснился сон. Хотя он и не знал этого, его сны были поразительно похожи на сны Бренвен: скользкие, темные, бесформенные существа окружали его, слепо наваливались, производя безумные неразборчивые звуки, которые рвали ему слух и скребли по нервам. Тактильное ощущение уродства и безобразия, возникавшее во сне, вызывало отвращение и чувство тошноты после пробуждения. И кроме того, убеждение в том, что Джейсон Фарадей был знаком с этими созданиями, и знаком очень близко.
Бренвен не отваживалась отъехать на большое расстояние от своего коттеджа, пока не уверилась в том, что Джейсон действительно покинул страну. После этого, ощущая себя птицей, выпущенной из клетки, она взяла первый настоящий отпуск в своей жизни и отправилась на поиски моря. Одна в своем старом «фальконе», ведомая только картой и своим собственным инстинктом, она была буквально опьянена ощущением свободы. Она пересекла Чезапикский залив по мосту вблизи Аннаполиса и отправилась вниз по восточному побережью Мериленда и в глубь виргинской части этого полуострова, иногда называемой «Дельмарва». Никуда не торопясь, разъезжала по узким проселочным дорогам, разрезающим однообразно низкий и болотистый ландшафт полуострова, береговая линия которого была сплошь изрезана небольшими бухточками и заливчиками. На островах Чинкотеагуа и Ассатеагуа задержалась, чтобы полюбоваться на диких лошадей, и провела пару ночей в небольшом домике, превращенном в гостиницу. Здесь пахло морем, здесь она ощущала его, хотя земля и пейзаж так отличались от Уэльса. Она добралась до самой оконечности полуострова, откуда предпочла добраться в Норфолк не по мосту, а паромом.
Из Норфолка Бренвен проехала по всему побережью мимо мыса Генри к вирджинскому пляжу, где остановилась на ночь в дорогом и современном отеле. Ее комната была более чем комфортабельной, и в ней был балкон, выходивший на море. Она просидела там несколько часов, прислушиваясь к голосам океана, глядя, как ночь опускает на него свой занавес темноты и превращает вечно бегущие куда‑то волны из пурпурных в черные. На рассвете она прошлась босиком по пляжу. Пляж был широким и чистым, но все же это было не совсем то, чего ей хотелось. Она выехала из отеля и снова отправилась на юг. Проехав всего несколько миль, обнаружила небольшой поселок под названием Сэндбридж‑Бич. Это место ей понравилось. Довольная тем, что больше никуда не надо ехать, она нашла агента по недвижимости в офисе, находившемся на центральной улице городка, и сняла половину двойного коттеджа прямо на берегу моря. Там Бренвен и провела остаток своего отпуска.
Одна и в то же время не одинокая, Бренвен дала возможность морю, песку и небу, лодкам, птицам и рыбам внести равновесие в ее жизнь. Она даже не писала ничего в своем дневнике. Она много фотографировала аппаратом, который купила специально для поездки, и прочитала три романа в мягких обложках. Ее первый отпуск прошел чрезвычайно успешно, и она поняла о себе то, что впоследствии могло стать необыкновенно важным: она любит путешествовать в одиночку.
Эллен Кэрью не была любопытной. Она всегда придерживалась взгляда, что каждый должен заниматься своим собственным делом. Поэтому, получив письмо от Уилла Трейси с вопросом, не переехала ли Бренвен в другое место из ее коттеджа и если переехала, то пусть Эллен пришлет ему ее новый адрес, забеспокоилась. Письмо от Уилла пришло, когда Бренвен еще была в отпуске, но несколько лишних дней для размышлений мало помогли Эллен. Она только разволновалась еще сильнее. Через час после того, как Бренвен вернулась из путешествия, Эллен вошла к ней в коттедж с кастрюлей в руках, все еще не уверенная, стоит ли ей рассказывать о письме Уилла. И если стоит, то в какой форме?
Эллен постучала в дверь коттеджа и, когда через несколько секунд Бренвен распахнула дверь, воскликнула:
– Бог мой, ты выглядишь замечательно отдохнувшей!
– Я и правда отдохнула. Отлично провела время. Входи.
– Я подумала, что тебе не помешает эта кастрюлька на обед. Ничего особенного, курица с рисом, но, по крайней мере, тебе не придется готовить. Когда я приезжаю домой с побережья, вся одежда мне кажется ужасно грязной, и мне хочется поскорее привести себя в порядок. И уж чего не хочется совсем – проводить драгоценное время на кухне!
– Какая ты предусмотрительная, – улыбнулась Бренвен, беря у нее из рук кастрюлю. – И ты совершенно права. Я просто суну эту кастрюлю в холодильник. Ты не можешь посидеть у меня недолго и немного поболтать? У меня такое ощущение, как будто бы мне нужно потренироваться в ведении бесед после двух недель одиночества и молчания.
– Еще бы. – Эллен села на плетеную кушетку в гостиной, которую она обставляла сама, и подумала, уже не впервые, что ей будет очень жаль, когда Бренвен решит переехать в собственную квартиру. Ее не было здесь больше двух недель, и Эллен скучала по ней.
Бренвен уже приняла душ, вымыла и высушила волосы. На ней был желтый махровый халат, потому что вся остальная ее одежда, как справедливо заметила Эллен, нуждалась в стирке. Цвет халата подчеркивал легкий загар, который она приобрела на побережье. Эллен сказала, что она выглядит отдохнувшей; Бренвен знала, что уже давно не чувствовала себя такой здоровой и свежей. Она устроилась в плетеном кресле, которое составляло пару с кушеткой.
– Итак, Эллен, я уверена, что, пока меня не было, ты заставила весь Вашингтон ходить на цыпочках.
– О, можешь быть в этом уверена! – Светлые кудряшки Эллен подпрыгнули. – Но все равно мне тебя не хватало. Ну, рассказывай, где ты была и что делала.
Эллен слушала ее рассказ, отметив про себя, что у Бренвен вырабатывается журналистский взгляд, замечающий каждую деталь. Когда та закончила, Эллен заметила:
– Знаешь, ты могла бы сделать великую, замечательную передачу для своей телестанции о своем путешествии. Ты замечаешь то, чего большинство людей не видит вовсе, ты знаешь об этом?
– Интересно, что ты это сказала. Сегодня на обратном пути я думала почти о том же. Не о том, конечно, что замечаю то, чего большинство людей не видит, а о том, что мне бы хотелось взять с собой оператора и снять небольшие фрагменты, которые были бы всем интересны. Ничего особенно амбициозного, просто пятиминутные куски в разных местах. Может быть, я даже предложу им это. Сначала мне нужна какая‑то объединяющая тема, а я до сих пор не придумала, что это могло быть.
– Придумаешь, я уверена. Эта идея захватила тебя, я вижу это по твоим глазам! Все должно получиться здорово, и, может быть, ты наконец окажешься перед камерой?
– Не знаю. Все не так просто. Я ведь не репортер и, кроме того, действительно не хочу выступать перед камерой.
Эллен широко улыбнулась.
– Все будут просто потрясены твоей красотой!
– Спасибо за комплимент. Я думаю, просто некоторые люди никогда не видят себя так, как видят других, но давай не будем углубляться в это. Я знаю, что станция вряд ли предоставит мне и оператора, и репортера, поэтому, если мне удастся пробить эту идею, то, по всей видимости, придется появиться перед камерой самой, по крайней мере на какое‑то время. Но что же мне делать с моим голосом, с моим акцентом?
– Твой акцент очарователен. Не думаю, что здесь возникнут какие‑то проблемы, если только ты не будешь забывать, что у большинства из нас здесь южные уши и мы не поспеваем за тобой, если ты начинаешь говорить слишком быстро!
Бренвен задумалась. Эллен была права – идея действительно захватила ее. Возможно, это на самом деле сработает!
– Знаешь, Эллен, может быть, мой акцент сможет стать частью той темы, которая мне нужна. – Я – новый гражданин этой страны, и я пытаюсь узнать о своей новой стране как можно больше. Я могу назвать это «Открывая Вирджинию» или как‑нибудь еще в этом роде.
– Очаровательно! Я – за! – Эллен подпрыгнула и захлопала в ладоши. – И по‑моему, мы должны выпить за это. У тебя есть что‑нибудь?
– Как насчет белого вина? Оно в холодильнике.
– Не вставай. Я принесу. В конце концов, я же знаю, где что находится.
Эллен поставила на поднос в кухне графин с вином и два бокала. Вернувшись в комнату, она увидела, что Бренвен уже что‑то пишет в блокноте.
– Бог мой, да тебе действительно не терпится начать! Что ж, почему бы и нет? Я предлагаю тост: «За открытие Вирджинии вместе с Бренвен Фарадей!»
Бренвен рассмеялась, чокнувшись стаканами с Эллен. Затем подошла и импульсивно обняла ее.
– Знаешь, Эллен, я наслаждалась одиночеством, но мне правда не хватало тебя. Ты не представляешь даже, насколько важна для меня дружба с тобой.
– Я тоже скучала по тебе, Бренвен.
Они снова обнялись, а затем отошли друг от друга, и каждая из них была слегка смущена таким непривычным для них проявлением эмоций. Тишину, которая повисла между ними, пока они сидели и думали каждая о своем, прихлебывая вино, нарушила Эллен.
– Бренвен, дорогая, ты устала с дороги, или ты еще можешь выдержать несколько минут разговора? Мне нужно обсудить с тобой нечто э‑э… серьезное.
– Я вовсе не устала. Что у тебя на уме?
– Я не совсем уверена: надеюсь, ты знаешь, что я не люблю совать свой нос в чужие дела.
– Никто не знает этого лучше, чем я. Ты, возможно, самый ненавязчивый человек в мире, Эллен.
Эллен с облегчением выдохнула:
– Я рада, что ты думаешь именно так, Видишь ли, я получила это письмо и забеспокоилась, потому что вы оба мне вовсе не безразличны. Мне кажется, я просто должна спросить у тебя: Бренвен, что‑то случилось между тобой и Уиллом Трейси?
У Бренвен на лице тут же появилось тревожное выражение.
– Письмо, которое ты получила и которое тебя обеспокоило – оно от Уилла?
– Угу. Он спрашивает, не переехала ли ты и не дам ли я ему твой новый адрес. Значит, ты не писала ему, а я все это время думала… ну, думала, что у вас очень близкие отношения.
– Они действительно очень близкие. – Бренвен подтянула колени к груди и охватила их руками. – Я думаю, ничто и никогда не сможет изменить этого. Я не знаю, как тебе объяснить…
– О, – быстро сказала Эллен, – я не хочу, чтобы у тебя было такое чувство, будто бы ты должна мне что‑то объяснять. У меня нет никакого права вмешиваться в твою жизнь. О Господи, я, наверное, и правда сказала все это довольно неуклюже.