Священники и монахи смутились и стали тихо говорить друг другу, что этот человек в синей рубашке – сумасшедший. И Сафр продолжил:
– Я глас вопиющего в каменных джунглях Серпентария. Я крещу в воде этой грязной реки, но идущий за мною сильнее меня – я не достоин нести обувь его, он будет крестить вас Духом святым и Огнем, лопата в руке его, и всю солому, в которой живут змееныши и змеи Серпентария, сожжет он огнем неугасимым.
И видят монахи и священники, среди которых были фарисеи, как спускается по ступеням моста к безумному человеку еще один человек, и несет он лопату, и одежды его странные, как у женщины: широкие светлые льняные брюки, и поверх брюк – юбка, и вышитая светлая рубаха вроде толстовки, и одинокая цыганская серебряная серьга в левом ухе, и выглядит он молодым и здоровым, и зеленые глаза его лучатся непонятным живым светом, и волосы его седые, как тополиный пух.
– Вот Агнец Божий, который берет на себя грехи мира, имя которому – Серпентарий. Я пришел крестить его у воды, чтобы он был явлен всему Серпентарию. И зовут этого человека Нела Сот Сирх.
Сказав это священникам и монахам, Сафр трижды поцеловал Нелу в лицо и ласково сказал ему:
– Нела! Я ждал тебя. Опусти свою лопату! Недавно у Новоспасского моста шел ливень. И тысячи дождевых червей вылезли из чрева многострадальной земли, и можно их собирать руками, а не рыть лопатой, и насаживать на крючок, и ловить карасей в реке, чтобы был тебе сегодня ужин. Но прежде чем делать это, я хочу крестить тебя в этой реке.
Нела на глазах у непонимающих монахов и священников сбросил свою одежду и нырнул в воду. Тотчас вынырнув, он зацепился за парапет и вылез из воды, и отверзлись вдруг небеса, и увидели все Духа Божия, который белым голубем ниспустился на его плечо, и услышали все глас с небес, глаголющий:
– Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором мое благоволение и спасение от Серпентария.
Тотчас после этого ошалевшие священники и монахи стали звонить по всем своим телефонам и прикрываясь руками, дабы эти двое не слышали, что говорят они кому-то, суетливо спрятались за подножье моста и за деревья на набережной.
Сафр тем временем подошел к Неле и осенил его тройным крестом, и стали они собирать дождевых червей на набережной. И через несколько минут под арку моста пришли еще двое – Андрей-рыбак с большим спиннингом и красным пластмассовым ведром для карасей и брат его Петр-рыбак с простой бамбуковой удочкой, которого Нела назвал Кифа. Андрей был в красной толстовке, в широких брюках из темной ткани. Библейское лицо его обрамляла красивая черная борода. Карие глаза его улыбались твердо и мягко. Петр же был одет в голубое платье, похожее на монашескую рясу, – вышитое цветами и ангелами. Национальностью были они чеченцы по отцу, по матери же – русские.
Сафр и Нела радостно их обняли и трижды поцеловали в губы.
– Нела не стал копать червей и оставил лопату, ибо был сильный дождь, и черви выползли на поверхность земли, и мы, пока ждали вас, собирали их в эту коробочку, – Сафр, сказав все это, положил железный сундучок с червями у ног Петра и Андрея.
– Ну что ж, приступим к рыбной ловле! Сколько карасей сегодня подарит нам Москва-река, одному Богу известно, но кошкам моим есть нечего, на ужин никто не брезгует рыбкой с молодой картошечкой, – и Петр начал разматывать леску на удочке.
И вдруг Нела сказал, открыв коробочку с червями:
– Андрей и Петр, неужто ужас не объял вас при виде этих несчастных червей, нами пойманных. Но еще больший ужас обнимет вас, когда вы посмотрите на сдыхающих в красном ведерке несчастных карасей, которые клюнут на наши жертвы в виде этих червей, как будто они – рыбьи жертвы, и рыбы станут жертвами ваших крючков и вашими жертвами.
И ужаснулись Андрей с Петром, и бросили спиннинг и удочку, и неподалеку, глядя на них, их товарищи – Иаков и Иоанн Зеведеевы – бросили свои удилища и подошли к Петру, Андрею и Неле. Сафр же отошел под мост помочиться в реку и помедитировать – пива в тот день он выпил немерено – воистину трудное время пришло для Сафра.
Нела, увидев Иакова и Иоанна (Иаков был крашеной рыжей красивой еврейкой в расшитой золотом ермолке и вязаном платье с дыркой для головы; Иоанн – беленькой полькой с голубыми глазами и в зеленых каменных бусах, похоже из змеевика, надетых на белую блузку), сказал:
– Вы братья? Что надобно вам?
– Мы братья, – ответили они в один голос.
– Отчего же вы так непохожи? – продолжал спрашивать Нела.
– У нас два разных отца: мой – еврей, а его – поляк, фамилия же одинаковая – русская и от матери, – ответил Иаков и, в свою очередь, спросил у Нелы:
– Равви, где ты живешь?
– Пойдите за мной и увидите! Не бойтесь! Я сделаю вас ловцами человеков.
И они тотчас, не обернувшись на брошенные удочки, последовали за ним. И увидели, где он живет, и пробыли у него весь день тот. С ними пошел к Неле Андрей и Петр, а Сафр остался медитировать у реки.
Нела жил у подножия Новоспасского моста, возле дома на набережной, и дом его был всего из одного подъезда, и он называл его Павелецкий, или Новоспасский бункер, а себя – узником замка Иф Эдмоном Дантом – так его знали под другим именем.
Дом его был недоступен для жителей Серпентария, и вход строго охраняла глухая калитка с магнитным замком, которую Нела открывал прикосновением ладони.
Глава 2
Петр, Андрей, Иаков и Иоанн вошли за ним в большую тёмную гостиную – тёмную, потому что под окном росла черемуха и защищала тайную жизнь Нелы своею листвою. Ученики, ибо теперь они звались его учениками, сели в мягкие серебряные кресла вокруг стола, на котором стоял Геленджикский кагор – самый лучший кагор русского Серпентария – благословленный в соседнем Храме Святой Живоначальной Троицы, в который Нела ходил ежедневно и ставил громадную, самую толстую свечу Богородице и Чудотворцу – их иконы висели совсем рядом и у них был общий канделябр. Когда Нела подходил к ним с громадной свечой, зажженной у дальней, единственно горящей в дневном храме лампадки, Чудотворец начинал плакать белыми слезами, а Богородица смотрела строго – как будто никак не могла простить его за прегрешения прошлых жизней.
Петр нарезал черного Бородинского хлеба, выйдя в кухню, и красиво уложив его на большом серебряном блюде, принес в гостиную. Нела достал из серванта большие бокалы и налив кровавого вина ученикам, выпил с ними за счастливую борьбу с Серпентарием, и прежде чем выпить, сказал им:
– Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас. Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание змеям. Вы – свет мира. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит она всем в доме.
Нела принес из спальни толстую розовую свечу на голубом блюдце, и поставил ее на стол перед учениками, и зажег ее ровным красно-бело-синим пламенем, и продолжил:
– Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца Небесного.
– Господи, кто ты и зачем пришел в нашу жизнь? – спросил Иаков.
– Не думайте, что я пришел нарушить закон; не нарушить пришел я, но исполнить. Исполнить великий закон любви, свободы и человечности, который должен распределяться на эти три части внутри каждого человека, и каждая из частей должна быть не тридцать три процента, как кажется, а по сто – таковы чудеса математики.
– Равви! Что есть любовь, свобода и человечность? – спросил Нелу Андрей.
– Пока я скажу вам только одно: это есть Бог. Потом же долгие мытарства в поисках Бога откроют вам великую истину, какова есть каждая из его ипостасей, и эта истина сделает вас свободными. И всякого, кому откроется через меня или вас эта истина.
Сказав все это, Нела удалился в спальню, и Петр последовал за ним, чтобы принять дневной сон. Но Кифа не мог заснуть без любви Нелы, любя и зная, что сам у него любимый. Нела был равнодушен к телу. Кифа чувствовал, что это от кармы прошлых жизней. Как искупление. Но иногда не мог удержаться от ласк, и Нела, горячо и спокойно, входил в Петрово тело, когда Кифа откидывал в спальне свое голубое платье, и горел в Петре, словно розовая свеча в гостиной, как будто занимаясь любовью с его душой или молясь о ней.
Между тем Андрей, Иаков и Иоанн после своих молитв спали на ковре в гостиной, пока догорала свеча.
Глава 3
Вечером, перед закатом, Нела проснулся и узнал, что Сафр отдан под стражу – к мосту приехали змеи на черных машинах, вызванные монахами и священниками Серпентария, и кусая схватили Сафра.
В темнице Сафр подвергся пыткам, и змеи снова вопрошали его:
– Кто ты, ублюдок?
И Сафр отвечал:
– Не я Христос, но я послан пред ним. Имеющий невесту есть жених; а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха: сия-то радость моя исполнилась. Ему должно расти, а мне умаляться.
– Ты хочешь сказать нам, – кричали змеи, – что ты друг жениха? А кто жених?
– Он. Нела Сот Сирх.
– А кто его невеста?
– Петр. Его любимый апостол.
И тогда змеи начинали бить его в зубы, в уши, в глаза, и делали из лица его кровавое месиво, и говорили так:
– Убогие пьяницы! Нищие бомжи! Пидоры! Пидоры гнойные! Петрушки в цирке! Безумные! МинусА!
На что Сафр, улыбаясь кровавыми зубами, отвечал так:
– К вопросу о пидорах. Даже великий Пушкин называл их иначе: «Гей, добрый человек! – закричал ему ямщик. – Скажи, не знаешь ли где дорога?» Это из «Капитанской дочки». К вопросу о безумных. Кто скажет брату своему «безумный» – подлежит геенне огненной. Я помню, в детстве моем приносил отец две куцые елочки перед праздником Нового года, и связывал их вместе одной красной веревочкой, как в фильме Кетано «Куклы», и ставил в одно ведро, и превращались они в пушистое единое целое – в одну красивую елку, ибо минус на минус дает плюс. Это к вопросу о минусАх.
Но змеи продолжали кричать:
– Какая геенна огненная? Что ты несешь? Ты знаешь, как она выглядит?
– О, скоро вы сами узнаете, неизбежно туда ввергаясь не лишь по прошествии, но уже в течение вашей нелепой жизни. А я скажу только вот что: это когда душа томится, как в клетке, объятой пожаром, как будто взведенная на костер, и не знает ни минуты покоя, и хочет вырваться, и нет ей выхода из этого, и так она томится, томится вечно… Вы ищете покой при сытой жизни, и власть ваша над людьми – призрачна. Истинный покой будет лишь Там, – Сафр поднял вверх указательный палец Юпитера, – и заслуживают его не многие. Вы поведете меня к начальнику, Ироду, и я скажу ему в глаза, что он спит с женой брата своего и хочет дочь ее, Саломею, которая по возрасту ему – внучка. И если, не дай Бог, он тронет ее, все три тела его: физическое, астральное и ментальное – будут пылать в геенне огненной – земной магме, а душа томиться без неба, вечно томиться… Но скажу вам, что и без этого он уже обречен на вечные муки.
Старший змей не выдержал и приказал:
– Заткните ему рот!
И Сафра ударили так, что он потерял сознание.
Глава 4
На следующий день Нела спросил у Петра с Андреем, когда они собирались выйти из бункера и гулять по мостам, читая с них проповеди о новом Боге и свободе:
– Скажи мне, Петр! Скажи, Андрей! Утро вечера мудренее: не жалеете вы о том, что вчера бросили удилища? Вы же со времен жития в многострадальной родине своей были рыбаки и ловили рыбу.
– Нет, Равви, – ответил Петр. – Мы не жалеем. Я родился, как и Андрей, в Грозном, когда там еще было тихо, но по вере своей не мусульманин, а католик, и всю жизнь ловил рыбу сетями в реке Сунжа и в самом Тереке, и попадалась мне одна тилапия, но я брал ровно столько, сколько нужно было для ужина, а остальную отпускал. Я так много ее выпустил, что даже сейчас поезжай, Равви, на Терек, и закинь сети, и вылови эту рыбу, и увидишь: у нее за жабрами тёмные пятна – это следы от моих пальцев, когда я вытаскивал ее из своих сетей и кидал обратно в реку. Так и зачем сегодня, когда мы питаемся едва ли обычной пищей, но святым духом, молитвами о своей родине и твоими проповедями, а я иногда – твоим секретом и спермой, зачем сегодня, Равви, ловить нам с Андреем рыбу в мутной реке.
Братья Зеведеевы, Иаков и Иоанн, очень внимательно слушали слова Кифы, а потом вступили в разговор:
– Я родился в Беэр-Шеве, Равви, в библейской Вирсавии, – сказал Иаков, надевая ермолку. – Там до сих пор идут бои с палестинцами, и женщины боятся за своих детей, спешат в свой дом и не знают, что они увидят там: всё, как прежде, или руины и пепелище. Конечно, это не так ужасно, как в Грозном, но я вынужден был уехать в Москву, чтобы не слышать взрывы, не видеть тот страшный военный спектакль и не подвергать опасности моих детей, которых я скоро заберу.
Его брат Иоанн, теребя свои зеленые бусы, продолжил так:
– Моя же русско-польская кровь, Равви, не дала мне спокойно жить в Польше, раздираемой ненавистью к русским, которые когда-то разрывали ее с Европой как загнанную жертву царской охоты. Поэтому я здесь. А с тобой я затем, что ты каждую секунду моего существования открываешь мне глаза на правду бытия; и свет этой истины, что есть Бог, скоро воссияет мне в лицо прекрасной, долгожданной свободой.
Глава 5
Нела обнял своих учеников, подойдя к каждому и осенив трехпалым крестом, Петра же – двупалым, и открыв прикосновением ладони магнитную калитку, выпустил их к Новоспасскому мосту, и пошел впереди них, и став на ступени моста, сказал:
– Вчера я видел, как брат Кифы Андрей смотрел на красивую женщину, выходящую из калитки у бункера. И когда Андрей поймал мой взгляд, он устыдился. Но я говорю вам: вы слышали, что сказано древним: «не прелюбодействуй». И всякий, кто смотрит на женщину или мужчину с вожделением, не прелюбодействует с ними в сердце своем, а желает заняться любовью. Но истинно говорю вам, что заняться любовью можно только ЛЮБЯ, а не просто желая. Любовь же – влечение к человеку любого пола на всех семи чакрах начиная от корня жизни в районе копчика и крестца – краснеющей Муладхары и заканчивая фиолетовым выходом в Космос, что находится на макушке, – если эта седьмая чакра открыта, человек любит так, словно молится – то есть высшее проявление любви.
Если правый твой глаз соблазняет тебя, не нужно его вырывать и бросать от себя, ибо за это не будет ни тело твое, ни один из членов ввергнут в геенну огненную. И если правая рука твоя соблазняет тебя, не надо ее отсекать и бросать от себя, ибо за это не будет ни тело твое, ни один из членов ввергнут в геенну огненную.
Тут Нела увидел двух змей-фарисеев, стоящих у подножия моста. Один из них спросил у Нелы:
– Если ты знаешь, что есть любовь, скажи нам тогда, по каким причинам можно разводиться мужьям со своими женами и женам с мужьями.
– В идеале, – ответил Нела, – что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Но за прелюбодеяние, то есть измену, расставаться не только можно, но и должно. Если холод и нелюбовь приходят на смену любви и теплу, люди снимают друг другу кольца и отправляются в свободное плавание. И женившийся на разведенной, и выходящая замуж за разведенного не прелюбодействуют с ними, а помогают им, ибо таким людям всегда особенно тяжело – ведь рушится вся их прежняя жизнь.
Сказав всё это, Нела заметил, что среди его учеников и пришлых змей-фарисеев стоят двое незнакомцев – с правильными, добрыми, глазами и человеческим взглядом.
– Откуда пришли вы и что вам нужно? – спросил у них Нела.
Который был полный, в тяжелых очках, одетый в полосатый свитер, ответил Неле с легким акцентом и грамматическими ошибками:
– Я родом из Генуи, мой корень русский, потом жил в Венеции, растить на балконе петрушку и продавать на базаре. Сейчас я приехать в Москву смотреть на Кремль, гулять по мостам. И вот услышать тебя. Позволь мне пойти за тобой. Я буду Филипп. На паспорте я Филиппо.
– А ты? – и Нела повернулся к другому незнакомцу. Он тоже был в очках, весь в черном, но с милой улыбкой. Ни один апостол Нелы никогда не носил черное.
– Меня зовут Варфоломей. И я эстонец по отцу. В Таллинне очень красиво. Я обожаю этот город, но как там жить, если бывшие братья по союзу пылают ненавистью к русским, тогда как русские столько десятков лет «доили им свое молоко», дарили нефть и газ и делали вид, что их шпроты – на вес всего русского черного золота.
Нела блеснул глазами. Апостолы знали, что Нела блестит глазами только тогда, когда он крайне доволен услышанным и сказанным.
– Ты верно всё говоришь. Идите за мной. Беру вас в свои ученики, – промолвил Нела и продолжил:
– Вы слышали, что сказано: «око за око, и зуб за зуб». И если следовать этому принципу, скоро весь мир станет слепым и беззубым. Это еще справедливо подметила «великая душа» Ганди. А я говорю вам: не противься злому, но отпусти его. И кто ударит тебя в правую щеку, не обращай к нему и другую, а будь выше этого. И злое отпустит тебя. Гораздо страшнее для зла не мстить ему, и не отдаваться ему, как бессловесная шлюха, а презирать его, не замечая. И зло исчезнет. Кто и что станет существовать, когда его не видят. Если что-то не замечают, значит его не существует. Живое – злое ли доброе – всё питается признанием. Но истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве. Поэтому пророки либо покидают свое отечество, либо умирают в нем.
Нела прервал свою речь и смотрел на закат – как солнце заходит за Новоспасский мост и медленно умирает вечное время. И затем продолжил:
– Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А я говорю вам, чеченцы, евреи, поляки, эстонцы: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, ибо солнце восходит над злыми и добрыми и дождь идет на праведных и неправедных, и не потому, что если вы будете любить лишь любящих вас, то это разве награда, а потому, что кто еще, как не вы, спасет от зла врагов ваших – ведь сами они никогда не спасутся: заблудшим овцам всегда нужен добрый пастырь. Так будьте же дверью овцам и будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.
И вдруг, как будто из прошлой жизни, перед взором Нелы предстала икона «Добрый пастырь», которую он видел в старинной провинциальной церкви на маленькой родине: Иисус держал на руках овечку – белую и с нелепым взглядом душевнобольного ребенка. И Нела вспомнил, пока спускался с моста, ведя за собой учеников своих, а потом прикосновением ладони открывая магнитную калитку бункера и входя в него с шестью апостолами, дабы причаститься Кагором и Бородинским хлебом перед вечерней духовно-телесной молитвой.
И вспомнил Нела, что мать говорила ему.
Глава 6
7 апреля 1973 года от Рождества Христова пришел к ней сосед Гавриила, слегка под водочным кайфом, и спросил:
– Мария, ты Дева по гороскопу? Помню, что Дева. У тебя ведь день рождения в сентябре.
– Да, Дева.
– Так радуйся, Благодатная! Господь с тобою, благословенна ты между женами.
Мать Нелы очень смутилась от слов такого странного приветствия. И Гавриила продолжил:
– Не бойся, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога, потому что ты очень красива и очень чиста. И вот, зачнешь во чреве, и родишь сына, и наречешь ему имя: Нела. Он будет велик, и царству его не будет конца.
Мария же ответила Гаврииле:
– Как будет это, когда я мужа не знаю?
И Гавриила сказал:
– Дух Святый найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим.
Так сказал Гавриила и достал из-за пазухи белого голубя, да такого красивого и чистого, что он затмил свет. Ангел-сосед посадил голубя на стол и глядел то на Марию, то на птицу, приговаривая:
«Ее сиянье факелы затмило.
Она, подобно яркому бериллу
В ушах арапки, чересчур светла
Для мира безобразия и зла.
Как голубя среди вороньей стаи,
Ее в толпе я сразу отличаю».
Мария удивленно смотрела на соседа, который разъяснил:
– Это Шекспир о тебе, соседка. А голубь пускай живет здесь. Я поймал его сегодня на сквере возле мусорки. А ночью я видел сон, что принесу тебе благую весть. Пойду по этому поводу выпью сто грамм.
Сказав всё это, Гавриила удалился, а мать Нелы в декабре родила мальчика, которого усыновил авиаконструктор Иосиф, женившись на Марии.
Однажды, когда Неле было двенадцать лет, на праздник Пасхи его родители – Мария и Иосиф – гуляли по цветущему весеннему городу. Они никогда не заходили в церковь – это было не принято. В душе Мария и Иосиф прославляли Воскресение Господне, однако знали, что если они зайдут в церковь и это увидят знакомые, конечно, их не посадят в тюрьму, но строго осудят. Родители уже приближались к воротам двора, где жила бабушка Нелы и ждала их на праздничный поздний завтрак. Во весь их путь Нела плелся позади и был не в духе, а возле ворот бабушки совсем исчез. Его искали три часа и нашли в церкви на Старом кладбище. Он стоял перед иконой «Добрый пастырь» и с благоговейным лицом рассматривал Христа с овечкой на руках. Мария бросилась к нему и сказала:
– Чадо! Что ты сделал с нами! Отец твой и я с великой скорбью искали тебя!
Нела ответил:
– Зачем вам было искать меня? Или вы не знали: мне должно быть в том, что принадлежит Отцу моему?
Родители не поняли сказанных им слов, но мать его сохраняла эти слова в сердце своем. Нела же преуспевал в премудрости, и любим был Богом, и любил Бога и людей.
Глава 7
Несколько дней Предтеча по имени Сафр томился в темнице – с выбитыми зубами и весь в гематомах, пока не наступил день рождения Ирода – главного начальника всех змей, которые охраняли сердце русского Серпентария от хулиганов, пьяниц, инакомыслящих и защищающих всяческие меньшинства, сбивающих работяг с проторенных змеиных троп и нарушающих общественный порядок.
Ирод устроил роскошный пир в своем загородном замке на Рублевке, куда съехались все его подчиненные, товарищи и подначальники.
Дочь его любовницы Саломея была балериной и отличалась неземной красотой. Когда Ирод видел ее золотые волосы и синие глаза, ему казалось, что, несмотря на преклонный возраст, молодость его возвращается с каждым ее шагом и взглядом. Ирод просил Саломею танцевать на его дне рождении. Она согласилась и выпив бутылку французского шампанского, выбрала не Танец Семи Покрывал, а свою любимую партию Одиллии из «Лебединого озера» и вышла к гостям в пуантах, белом трико и пачке черного лебедя, так идущей к ее золотым кудрям. Мелькая длинными стройными ногами и помавая изящными крыльями-руками, Саломея танцевала так вдохновенно и сказочно, что Ирод, возлежащий с гостями, сказал ей после долгих рукоплесканий:
– Проси у меня, чего хочешь, и я дам тебе, клянусь: даже половину всех моих доходов.
Саломея подошла за советом к своей матери Иродиаде, любовнице Ирода, которая страшно боялась, что Сафр, покинув темницу, пойдет к ее мужу, брату Ирода, и расскажет, попросив деньги на выпивку или ради вечной справедливости, которая, как осиновый кол, засела у него в груди, что она спит с Иродом, высасывая у него деньги на строительство дома для Саломеи и надеясь, что Ирод поможет устроить дочь в Большой театр и открыть свою балетную школу.
– Что мне просить, мама?
Иродиада же, наконец получив возможность покрыть свои грехи смертью единственного не согласного с ними, ответила:
– Проси голову Предтечи по имени Сафр, что сидит в темнице Ирода.
Саломея, пьяная от шампанского, своего чудесного лебединого танца и собственной неземной красоты, увлеченная молодыми делами и влюбленная в зрелую балерину, с которой вместе репетировала, даже не знала, кто такой этот Сафр: ей это было не интересно. И всегда безоговорочно исполняя советы матери, которая обеспечивала ей блестящее будущее, девочка поспешно подошла к Ироду и сказала:
– Хочу, чтобы ты теперь же мне дал на блюде голову Сафра, который сидит у тебя в темнице.
Ирод опечалился: он знал, что деяния Сафра не заслуживали смерти, к тому же казнь преступников в Серпентарии была давно запрещена. Но ради клятвы, которую он дал Саломее в присутствии гостей, возлежащих с ним, и быть может, ради ее тела, которое, он надеялся, когда-нибудь будет трепетать в его железных змеиных объятиях, Ирод не смог отказать ей и, тотчас послав змея-оруженосца, повелел принести голову Сафра.
Оруженосец пошел в темницу, и отсек голову спящему Предтече, и принес ее на серебряном блюде прямо в большой зал, где весело пировали пьяные гости. Иродиада, ничуть не смутившись, взяла из рук его блюдо и водрузила в центре стола. Веселье не прекращалось, пока голова Сафра истекала кровью по серебру блюда, и закрытые наглухо синие глаза не кололи змеиное сердце никого из присутствующих своей обретенной и разрешенной свободой. Тем более что Саломея тайно умчалась на новой спортивной машине цвета крови Предтечи к своей любовнице-балерине, чтобы получить телесное удовольствие и выпить еще шампанского, поговорив о балете. И только Ирод, томимый странными и дурными предчувствиями, печально накачивал себя виски и неотрывно смотрел на голову, голубеющую в центре стола.
Ночью, проводив последнего гостя и отправив домой Иродиаду, старый Ирод еще долго пил виски, разговаривая с мертвой головой, пока не схватило сердце. Он положил валидол под язык, лег спать и больше никогда не просыпался.
Глава 8
Целый день ученики Нелы, узнав о страшном усекновении главы Крестителя, караулили свалку мусора возле темницы, и вечером, перед закатом, обезглавленное тело Предтечи змеи его убийц наконец вынесли на съеденье бездомным собакам. Ученики забрали труп Сафра и, сопровождаемые Нелой, погребли Крестителя на кладбище.
Множество людей из сердца русского Серпентария, из питерской головы его и из провинциальных конечностей пришли в Новоспасский бункер Нелы Сот Сирха поминать Предтечу. И когда не хватило вина, Нела шепнул ученикам своим, что нужно сделать, и через полчаса девяносто ящиков Его крови стояло в коридоре бункера, закрыв собой зеркала. Так Нела положил начало чудесам Серпентария и явил славу свою; и уверовали в него теперь не только ученики его, но и другие люди, бывшие на поминках и сарафанным радио раструбившие на весь Серпентарий о его чудесах и гостеприимстве, и пересказавшие его заповеди, молитвы, наставления, проповеди и пророчества.
Среди этих людей, поминавших Предтечу, был человек по имени Лёва Фаддеев. Будучи русским по матери и отцу и родившись в сердце Серпентария, он, в поисках истины, эмигрировал сначала в Панаму, а потом в Малайзию, и водил под парусом большие яхты английских миллионеров, и чинил эти яхты, поврежденные бурями, а жена его фотографировала их маленькую дочь на фоне бухт Лангкави, отправляя черно-белые фотографии в Европу для обложек французских журналов.
Он пришел в Новоспасский бункер в лоскутном шитье индейцев Панамы с островов Сан Блас и принес с собой чичу – водку из сахарного тростника, привезенную оттуда; вынул из сумки свой калабас вместе с бомбильей и наливая в него чичу, напился вдрызг, как индейский вождь, принимая внутрь калабас за калабасом. Накачавшись, Лёва впал в куна-транс и долго, словно в полусне, вспоминал о своем улу – каноэ из пальмы, которое сделал своими руками. Так в бункере появился новый апостол Фаддей – русский, который вернулся на родину за великой истиной.
Пока лилась поминальная кровь и Нела готовил очередную проповедь, беленький белорус Иаков Алфеев, ради поминок даже бросивший свои сольные гастроли в Вене, играл на рояле, стоявшем в гостиной, сначала сонату Бетховена «Moonlight», потом фантазию-экспромт, 2-е скерцо, 24-й этюд и балладу g-moll Шопена, а после перешел на прелюдии Рахманинова. Так в его лице Нела призвал еще одного ученика, и стало их теперь восемь.
После восхитительной игры Иакова, когда оживший рояль то вздыхал, то дрожал, то гремел, то замирал под его странно толстыми, как сардельки, и короткими темпераментными пальцами с маленькими, как будто обгрызенными, ногтями, Нела Сот Сирх зажег свою розовую большую свечу и поставив ее на рояль сказал:
– Да будет светла и чиста память об убиенном Сафре, моем крестном и учителе! Братья мои, не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его свиными ногами своими и, обратившись, не растерзали вас, как растерзали благословенного и многострадального Сафра.
Ищите истину, и найдете; стучите даже в закрытые двери, и отворят вам; просите, но не теряя достоинства, и будет дано вам! Ибо всякий гордо просящий, молча просящий получает, и ищущий всегда находит, и стучащему отворят. Но как часто вместо хлеба дают нам камень, а вместо рыбы подкладывают змею! Если это произошло, отпустите в сердце людей-зверей, которые сделали вам зло это. И выбросьте камень прочь, и змею не душите и не бейте головой оземь, держа за хвост, а тоже отпустите – и увидите, братья мои: люди-звери споткнутся о тот, данный вам, камень, а змея приползет и укусит людей-зверей, которые подложили ее. И так во всем: как хотите, чтобы с вами поступали люди и звери, ибо у зверей тоже прекрасная память, так поступайте и вы с ними – в этом великий и справедливый Закон Бумеранга.
Нела оглядел учеников своих и спросил у Андрея, который был тогда самый трезвый и внимательный: