– Эта женщина – проститутка. Она работает по вызову через агентство эскорт-услуг «Ирина». Ее зовут Мандалина. Обслуживает всех: и женщин, и мужчин. Мы дружим с ней, несмотря на то, что власть змей строго-настрого запрещает проституцию, и сами часто пользуемся услугами агентства, будучи образцовыми мужьями и отцами. Но находятся злые люди, которые, наслушавшись твоих проповедей о прелюбодеянии, ставят Мандалине фингалы, – богобоязненные ревнивые жены, некрасивые женщины, которые ей завидуют, и мужчины, с которыми она не идет, потому что у них нет денег. Ты, Нела, всех жалеешь, и проповедуешь милость к падшим, никого не осуждаешь и всех прощаешь. Как ты относишься к этой женщине? Женись на ней, чтобы спасти ее. Или пусть один из твоих учеников женится на ней.
Нела оглядел присутствующих и сказал:
– Кто из вас без греха – пусть подойдет к ней и ударит ее в другой глаз!
Никто не шелохнулся.
– Я не скажу, что не осуждаю тебя, – обратился Нела к Мандалине. Ты – один из источников грязи на этой Земле. Ты спишь с лицемерами, змеями-фарисеями, которые после тебя приходят домой к женам и детям, и жены не знают, и дети не ведают, что делают их мужья и отцы, пока они ждут их дома. Скажи мне, женщина, зачем ты работаешь проституткой и соблазняешь души семейные мужей и отцов? Тебе что, нечего есть? (И тут Нела испытал молнию дежавю и вспомнил, что где-то уже слышал эту фразу.) Или ты так сделана изнутри, что твои детородные органы не могут успокоиться: чтобы чувствовать жизнь, им нужно все время делать это?
Мандалина, ничуть не смутившись и говоря об этом невиновато и гордо, надела черные очки, чтобы скрыть гематому, и ответила Неле:
– Я делаю это затем, что мне это нравится. И проповеди о прелюбодеянии – не для таких, как я: женщин-нимфоманок. Работа меня не то чтобы кормит, она меня лечит. И если лицемерные змеи-фарисеи пользуются моими услугами, обманывая жен и детей, – твои проповеди о моногамии и нравственности должны обращаться к ним. Я никого не обманываю, потому что свободна: я не замужем.
– А как же любовь: единственная и неповторимая? – возразил ей Нела.
– Любовь? А я люблю их всех. Глупо и скучно принадлежать кому-то одному. Когда-нибудь я выйду замуж и рожу детей. Из проституток выходят отличные матери и жены, потому что они достаточно нагулялись с добрыми ужами-мужами, и, может быть, приняли свою чашу страдания от жестоких гадюк, и прекрасно знают мужскую психологию, чтобы не стать женой-дурой.
Нела тогда сказал:
– Видите, люди, ученики мои и фарисеи! У греха тоже есть своя выстроенная и безупречная философия. Я не могу не осуждать тебя. Ибо то, что ты делаешь, – грязь и похоть. Ты не умеешь воздерживать свой мутный поток низких потребностей и сублимировать их, отфильтровывая и превращая в чистую воду. И принимаешь в себя змеиный чужой водопад порока и скверны. Ты одержима бесами похоти. Возымей же власть над плотью, и будешь жить вечно. Выходи поскорее замуж и впредь не греши!
– Вот и женись на ней, если хочешь избавить мир от капли грязи в ее лице! – сказал змей-фарисей, который держал ее за локоть, и ухмыльнулся.
– Я проповедую моногамию. Тело человеческое не может любить нескольких людей. Я муж Петра, но возлюбленный Иуды, и как бы Иуда не соблазнял меня, я не стану с ним спать, ибо тело мое принадлежит Петру. На то мы и богочеловеки, чтобы испытывать на себе чувство долга, которое не присуще животным, и верность одному партнеру.
Змей-фарисей сделал злое лицо и прорычал:
– Да ты голубой! Голубь! Святой дух, который все же имеет тело и распоряжается им против природы своей!
– Природа человеческая, – спокойно ответил Нела, – как правило, бисексуальна на уровне тела и андрогинна на уровне духа. Женщина и мужчина в одном человеке гармонично уживаются, дополняя друг друга. Поэтому свободный богочеловек может заниматься любовью как с женщиной, так и с мужчиной, не противореча природе своей. Однако бывают случаи, что девочки еще в чреве матери психологически сделаны мальчиками, а мальчики – девочками, как мой Петр, и такова их природа, и потому любить физически другой пол для них противоестественно и даже невозможно, ибо какие свойства духа – такие и телесные склонности. Мужественный дух в женском теле ищет женственную энергию, и наоборот. В этом природа гомосексуальности.
Но змей не унимался:
– Докажи нам, что ты не голубой! Возьми эту женщину! Она переспит с тобой бесплатно, только за то, что ты Бог! Она верит в это!
Петр отозвал Нелу и настоял, чтобы Мандалина была приглашена в бункер.
– Равви, ты должен сделать это. И я не буду против. Потому что не может быть ревности к другому полу. Это все равно что вино будет ревновать к воде, или соль – к сахару. Это разное.
– Я не согласен с тобой, Кифа! Моногамия – любовь и верность одному существу. И различие полов тут ни при чем. Ты сможешь любить (а не иметь!) тело человека, когда ты уже любишь его душу, а не относишься к нему, как к бездушному мясу для удовлетворения животных потребностей. Мне нравится эта женщина, она умна и красива, но спать я с ней не буду: у меня есть ты.
Однако Нела пригласил Мандалину в Новоспасский бункер и налил ей Геленджикский кагор, и Петр нарезал Бородинский хлеб, и причащая ее к Его крови и телу, Нела долго говорил с ней о новом свободном Боге, о грязи ее работы и благословлял на удачный брак.
Глава 20
Мандалина понравилась Фоме-украинцу и осталась в бункере, живя с Фомой и собираясь за него замуж. Так она стала Магдалиной.
Нела засыпал и просыпался в ожидании Иуды и Пасхи и ежедневно ходил в Храм Святой Живоначальной Троицы, что стоял возле Новоспасского бункера, и молился там долго и страстно, и просил Чудотворца, чтобы брат Иудин без скандала отдал ему паспорт и благословил его. Толстая высокая свеча до заката горела после его ухода, освещая слезы Чудотворца и суровый лик Богородицы, которая как будто всё никак не могла простить Нелу за грехи прошлых жизней.
Вечером, перед закатом, Нела долго слушал рояль Иакова – последний скорбный ноктюрн Шопена – и уже знал, что принесет ему эта Страстная неделя, только не знал, кто предаст его.
Розовая свеча горела на столе. Петр сделал глинтвейн с палочками корицы и гвоздями гвоздики, разрезал и положил в вино громадный тонкокорый и сладкий лимон и дольки румяных яблок и, как всегда, подал черный хлеб – Нела был уверен, что тело Его было смуглым от вечных проповедей и странствий, поэтому всегда просил Петра покупать только черный хлеб. К тому же вкус Бородинского хлеба привлекал Нелу и казался ему самым лучшим дополнением к Его крови.
Апостолы и Магдалина возлежали в гостиной, тонули в глубоких креслах. Нела сел в середину гостиной на ковер в позе лотоса и сказал:
– Небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут.
Серебро богов – это раздача талантов. Однажды богочеловек, отправляясь в чужую страну, раздавал друзьям своим имение свое. Одному товарищу дал он пять талантов серебра, другому – два, третьему – один: каждому – по силе его, и тотчас отправился в путь. Первый товарищ его обратил таланты серебра в свое хорошее дело и удвоил свои таланты. Второй товарищ сделал то же самое и удвоил свои два. Третий же, ленивый и глуповатый, закопал свой единственный талант серебра в землю, и скрыл серебро, данное ему богочеловеком, и забыл, куда зарыл он талант. Богочеловек же вернулся из чужой страны и спросил товарищей своих, как распорядились они своими талантами серебра. Узнав, что первые два товарища умножили свои таланты и процветали, а третий закопал талант в землю и потерял его, богочеловек сказал:
– Всякому трудолюбивому и умному дастся и приумножится, а у ленивого и глупого отнимется.
Апостол Филипп, который плохо понимал русский, спросил у Нелы:
– Равви! В чем сахар эта притча?
Нела улыбнулся:
– Не сахар, а соль, Филипп! Соль этой притчи в следующем: не зарывайте таланты, данные вам природой, ибо это серебро богов, которое добываете вы нечеловеческим трудом и умом своим и, добыв, сами становитесь богами.
Нела выпил бокал глинтвейна, похвалил его и продолжил:
– Когда же придет Спаситель, сын человеческий, во славе своей, и все двенадцать ангелов будут с ним, и сядет на престоле славы своей, и соберутся пред ним все народы Серпентария, и отделит он одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов, и поставит овец по правую свою сторону, а козлов – по левую. Или лучше – как рыбак, отделит он в сетях своих божьих рыб от змей. И скажет сын человеческий божьим рыбам, которые по правую сторону его, что они, благословенные и чистые, наследуют Царство Божие, и земля Серпентария станет Раем. Ибо эти рыбы божьи накормили голодных, и напоили жаждущих, и приняли в дом свой странников, и одели нагих, и вылечили больных, и посетили умирающих, и пришли к заключенным. И праведные рыбы божьи спросили у сына человеческого:
– Спаситель! Так чем заслужили мы Рай на Земле, своими руками превратив Серпентарий в Царство Божие, если, помогая, служили мы простым людям, а не Отцу Небесному?
– Братья! – ответил сын человеческий. – Делать добро маленьким людям – это делать для Бога, божье. Так, маленькими камнями праведники – рыбы божьи – выкладывают Рай на Земле.
И сказал Спаситель змеям, что были от него по левую сторону:
– Идите от меня, проклятые, в огонь очищающий и сжигающий, ибо не дали вы есть голодным, не напоили жаждущего, не приняли странника, не одели нагого, не посетили больного и заключенного.
Змеи же испугались и возразили:
– Господи! Чем заслужили мы геенну огненную?
– Тем, – ответил Спаситель, – что не дали добра маленьким людям, а не сделать добро – это не сделать для Бога, божье и помогать дьяволу плести свои злые сети.
И пошли змеи дьявольские в муку вечную, а праведные рыбы божьи – в вечную жизнь.
Когда Нела окончил слова эти, он сказал ученикам своим, возлежа на ковре с ними:
– Помните, что сегодня Чистый четверг. Завтра Страстная пятница, и сын человеческий предан будет на распятие, и один из вас, учеников моих, предаст меня. И горе этому человеку! Лучше было б ему не родиться.
Ученики весьма опечалились и говорили ему каждый: не я ли, Господи?
И тогда Нела взял блюдо с нарезанным хлебом и крестя каждый ломоть, стал давать по одному всем ученикам своим, говоря:
– Ешьте. Это есть тело мое.
А потом, взяв серебряную чашу с глинтвейном, подносил ее к каждому ученику своему, говоря:
– Пейте. Это есть кровь моя Новейшего завета, за многих изливаемая во оставление грехов, и гвозди мои, которые вобьют в тело мое на кресте кровати. В последний раз пью с вами от плода виноградного, но настанет день, когда буду пить с вами новое, новейшее Вино в Царстве Божием, вкуснее, дорогой Симон, французского шампанского. Однако в ночь, когда распнут меня, все вы соблазнитесь и рассеетесь.
Петр, возлежавший на груди Сот Сирха, сказал:
– Я никогда не соблазнюсь.
– О, это страшное слово «никогда»!!! – воскликнул Нела. – Чтобы позволить себе произносить его, надо уметь видеть третьим глазом. Истинно говорю тебе, Кифа, что в ту роковую ночь, прежде чем пропоет первый соловей на Павелецкой под окнами Новоспасского бункера, ты трижды отречешься от меня.
Петр горячо отвечал, отчего-то сердясь:
– Если бы надлежало мне умереть с тобой, не отрекусь от тебя! Я душу мою положу за тебя.
То же стали говорить и все ученики Нелы, рассматривая на ладонях вынутые изо ртов своих душистые гвоздичные гвозди.
И тогда Сот Сирх пошел в ванную комнату, и налил воды в серебряный таз, и снял с себя верхнюю одежду, и взял полотенце, и подпоясался им, и начал умывать ноги ученикам своим и отирать их полотенцем, оставшись нагим.
– Боже мой! Тебе ли, Нела, умывать ноги мои?! – удивился Петр.
– Твои ноги – это мои ноги. Я, ваш Учитель, дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что я сделал вам. Истинно говорю вам: нет рабов и господ, и нет хозяев и слуг, и нет учителей и учеников. Вы не меньше, чем я, богочеловеки.
И тут раздался телефонный звонок. Нела, обнаженный, подошел к телефону, и говорил несколько минут, и в гостиной объявил ученикам:
– Это звонил Виталий из Самарии. Иуда сильно простудился и слег с воспалением легких, потому что, поссорившись с братом, напился крови моей и омывал свои роскошные волосы цвета каштана ледяной водой из того колодца, у которого мы познакомились. Иоанн! Закажи мне билет на самолет. Я вылетаю в Самарию лечить Иуду и говорить о нем с братом его.
– Господи, зачем ты летишь? Не делай этого, Нела! – вскричал испуганный Петр. – Ты губишь себя!
– Сын человеческий идет по судьбе своей, и не мне изменять мой путь, – ответил Сот Сирх и продолжил, надевая одежду свою:
– Дети мои любимые! Не долго уже быть мне с вами. И куда лечу я, вы не можете лететь. Заповедь новую даю вам, ибо новое – это прочно забитое гвоздями старое: да любите друг друга, как я возлюбил вас. По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собой.
В полночь Нела улетел в Самарию. Так закончился Чистый четверг.
«Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
Глава 21
Ночью Страстной пятницы Нела приехал в дом Виталия, где лежал больной Иуда. Он метался в жару, но узнал Нелу и протянул к нему руки.
– Равви, ты приехал! Иди же сюда.
И Нела, сев на край кровати, долго целовал руки любимого Иуды, а потом лег рядом и обнял его. До рассвета Нела отдавал ему свою чистую энергию, гладя его по голове и нежно обнимая. К утру Иуда заснул и проспав два часа, проснулся совершенно здоровым. И тогда Нела выяснил, что все документы по-прежнему у брата и Иуда не может лететь с ним в сердце русского Серпентария. Позавтракав с Виталием и Кириллом-художником медом и лепешками и выпив с ними красного вина с черным хлебом, Нела поехал в аэропорт, передумав говорить с Иудиным братом, потому что Иуда сказал Неле, что его брат хочет убить Нелу. Иуда провожал Сот Сирха в аэропорт, Нела плакал, прощаясь и зная, что они больше никогда не увидятся, и уже перед восхождением на трап Иуда нежно и страстно обнял Нелу, вытер его слезы и поцеловал в губы, сказав:
– Радуйся, Равви!
И когда самолет набирал высоту, Нела достал из сумки чистый лист и ручку и написал апостолам прощальное письмо.
Братья!
Истинно говорю вам: да сотворит верующий в меня дела, которые творю я, потому что иду я к Отцу моему. Если любите меня, соблюдите мои заповеди. И будет у вас другой Утешитель, который пребудет с вами вовек. Вы знаете дух истины, которого мир не может принять, ибо не видит его и не знает его. Дух истины с вами пребывает и в вас будет. Еще немного, и мир уже не увидит меня, а вы увидите меня, ибо я живу. И вы будете жить. И узнаете вы, что вы во мне, а я в вас. Мир оставляю вам, и да не смутится и не устрашится сердце ваше! Я есть истинная виноградная лоза, а Отец мой – виноградарь. Всякую у меня ветвь, не приносящую плода, он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены через слово, которое я проповедал вам. Пребудьте во мне, и я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во мне. Я есть лоза, а вы ветви. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья мои. Да любите друг друга! Если мир вас ненавидит, знайте, что меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир бы любил свое, а так как вы не от мира – я избрал вас от мира – потому ненавидит вас мир, ибо имя ему – Серпентарий. Вот наступает час, когда рассеетесь вы каждый в свою сторону, и я останусь один. Но я не один, потому что Отец со мною. Это говорю вам, чтобы вы знали: в мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: я победил Серпентарий.
Ваш навсегда,
Нела Сот Сирх.
Нела аккуратно сложил лист вчетверо и спрятал в сумку. А потом, глядя в облака через иллюминатор, тихо помолился Отцу своему за учеников:
– Отче! Я передал им слово твое, и мир возненавидел их, потому что они не от мира, как и я не от мира. Не молю, чтобы ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла Серпентария. Освяти их истиной твоею: слово твое есть истина. И для них, освященных истиной, да наступит Рай на Земле.
Глава 22
Когда самолет Нелы приземлился, был дождливый апрельский полдень Страстной пятницы Серпентария. Нела зашел на почту и отправил письмо для апостолов по адресу Новоспасского бункера. Когда же он направлялся к метро, чтобы ехать в бункер, в сумке заиграл телефон ноктюрном Шопена. Это звонил Петр:
– Любовь моя, бункер окружен быдлом в униформе. Мы сидим в блокаде, выглядываем в окна и понимаем, что они с нетерпением ждут тебя. Поезжай к брату Варфоломея на Теплый Стан или в квартиру Матфея-индуса. Переночуй там. А завтра уезжай туда, где тебя никто не найдет. Ты с Иудой?
– Спасибо, друг мой, за то, что предупредил меня! Иуда остался в Самарии. Не волнуйся обо мне: я позабочусь о себе, хотя душа моя скорбит смертельно. Через два или три дня посмотри почтовый ящик в бункере: там должно быть мое письмо. Привет от меня ученикам! Бодрствуйте и молитесь!
Нела направился в Александровский сад, вошел в безлюдный грот у кремлевской стены, пал на лицо свое, и молился, и говорил:
– Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия. Впрочем не как я хочу, но как ты. Если не может чаша сия миновать меня, чтобы не пить мне ее, да будет воля твоя.
Всё еще пребывая на коленях и глядя из грота на серое небо и дождь, заливающий Манежную площадь, Нела вновь услышал Шопена в своем телефоне. Это звонил Иуда:
– Друг мой, ты уже в бункере?
– Нет, любовь моя, я в гроте Александровского сада. Молюсь Отцу своему о своем спасении, зная, что гибель моя неизбежна.
Иуда отключился от разговора и тотчас позвонил первосвященникам и змеям-фарисеям, рассказав им местонахождение Сот Сирха.
Брат Иуды из Самарии, занимающийся продажей ворованного золота и ненавидящий Нелу, через свои грязные дела был связан со змеями-фарисеями, которые получили распоряжение от первосвященников и начальников арестовать и тайно убить Сот Сирха, ибо публичная казнь в Серпентарии была запрещена. Иудин брат позвонил фарисеям и сказал, что Нела прилетал в Самарию ночью и говорил с Иудой, который наверняка знал, где пребывает преследуемый ими. Змеи обрадовались и предложили Иуде новую машину, стоящую ровно столько, сколько стоили в год великого кризиса Серпентария тридцать старинных и очень редких серебряных монет, за то, что он откроет им местонахождение Сот Сирха. Иуда не раздумывая согласился, ибо давно мечтал о машине.
Когда Нела встал с колен и смотрел на ливень, сидя на камне в гроте, вооруженный отряд змей от первосвященников и фарисеев ворвался в грот и арестовал Учителя.
Тем временем начальники дали распоряжение снять блокаду бункера на Павелецкой и распустить бритоголовое быдло. Ученики же, выглянув в окно, поняли, что путь их из бункера свободен, и бежали, и спрятались под Новоспасский мост, пережидая дождь.
Глава 23
Сот Сирха повезли к начальнику всех змей-фарисеев и быдла в униформе. То был некий Талип Пилатов, связанный с первосвященниками и выполняющий их заказ на убийство Нелы. Но прежде чем совершить обещанное, Пилатов жаждал поговорить с так называемым новым Богом, поправляющим законы Серпентария, ибо слушал его проповеди на диктофоне, и давно зашитая рана совести заныла, напоминая Пилатову его молодость, когда влюбленный в него друг, с которым он был вместе все институтские годы, покончил с собой оттого, что Пилатов женился, не желая портить себе карьеру своей запрещенной любовью и идти поперек библейских законов, которые чтило высшее духовенство и запрещало венчаться двум юношам или двум девушкам. Теперь Пилатов растил двоих детей, жил в несчастливом браке, наел красной рыбой с икрою брюхо и жирный затылок, ездил на Лексусе и раз в несколько месяцев находил мальчика-проститутку в газетах или в Интернете и летал с ним на моря и острова, чтобы наконец пожить в гармонии со своей природой и испытать рай на земле.
Пилатов приказал привезти Сот Сирха к нему на дачу в десяти километрах от МКАД. Когда Нелу ввели во двор, Пилатов стоял на веранде и курил сигариллу.
– Оставьте нас! – сказал он своим змеям и предложил Неле кресло с видом на зацветающие яблони в саду.
Пилатов налил Сот Сирху армянский коньяк и спросил:
– Так говоришь, что ты богочеловек?
– Я на то родился и на то пришел в мир под названием Серпентарий, чтобы свидетельствовать об истине, которая сделает людей свободными, и наступит Царство Божие на Земле. То есть Рай.
Пилатов усмехнулся, залпом выпил свой коньяк и опять спросил:
– Значит, ты знаешь, что есть истина?
И Нела, даже не притронувшись к коньяку, но оценив его цвет и запах, ответил:
– Истина в том, что ты мог бы жить счастливо и свободно без своей высокой должности, дорогой машины и этого роскошного сада, если бы в молодости не предал свою любовь. Чего ты боялся?
Пилатов побледнел и сел в другое кресло.
– Откуда ты знаешь, странный и великий человек, тайны моей биографии? – снова спросил Нелу Пилатов и закурил новую сигариллу.
– Я вижу мотивы поступков людей своим открывшимся третьим глазом. Иначе зачем бы тебе понадобилось говорить со мной? Ты мог убрать меня с лица земли и без разговора. Но ты человек неглупый, и потому решился поговорить со мной, как со своей совестью. Так чего же ты боялся?
– Я боялся осуждения общества, которое было в то время совсем не готово к принятию таких отношений.
– А разве сейчас оно готово? И никогда не будет готово, пока такие малодушные, как ты, будут выбирать подобный твоему жизненный путь. Общество нужно воспитывать и готовить примером своей жизни, а как оно увидит этот пример, если он будет скрыт за семью печатями в твоей памяти.
– Не сыпь мне соль на рану, о странный и великий человек! Зато у меня есть дети, – с вялой грустью возразил Неле Пилатов.
– Дети есть и в приютах, которые забиты несчастной малышней, лишенной родительской ласки. Ты мог сохранить жизнь своего возлюбленного и изменить к лучшему жизнь какого-нибудь ребенка, взяв его из приюта.
– Об этом не может быть и речи, пока таким людям запрещают жениться официально, – отрезал Пилатов и выпил залпом еще сто грамм, не закусывая, сидя перед пустым столом и глядя на сад. Потом он вдруг встрепенулся и предложил Неле:
– Может, нарезать сыру или колбаски?
Нела сделал отрицательный жест ладонью и сказал:
– Таким людям будут запрещать жениться до тех пор, пока они не восстанут и не перестанут прятаться. Новые законы делаются только так: надо говорить явно миру и тайно не говорить ничего; надо жить открыто, свободно и честно. И тогда мир примет это, и перепишут законы.
Пилатов извинился и вошел в дом. Там он позвонил первосвященнику, который заказал Сот Сирха:
– Я не понимаю, в чем вы обвиняете этого человека, которого представили как развращающего народ?! Увезите его и судите его по вашим законам, но нет такого закона, чтобы предать смерти человека за его слово! Я не нахожу в нем никакой вины. Мои люди не станут убивать его. Я умою руки и буду невиновен в крови этого праведника. Он – богочеловек.
– Ладно, Пилатов! Что там с тобой случилось, я не знаю. Кровь Сот Сирха будет на мне и на детях моих во имя незыблемых законов Серпентария. Мои люди увезут его, – ответил первосвященник.
Отключив телефон, Пилатов зашел в ванную, долго мыл хозяйственным мылом руки по самые локти, как хирург, и мочил под краном голову. Его тошнило от нахлынувших воспоминаний, и он с ужасом понимал непоправимость смерти и низость своей трусости.
Пилатов вернулся на веранду и спросил Нелу:
– Как мне искупить вину перед ним, странный и великий человек?!
Нела же ответил:
– Когда будешь делать обед или ужин, не зови друзей твоих, ни родственников, ни соседей богатых, чтобы не получил ты от них ответное воздаяние, но зови нищих, увечных, хромых, слепых. И блажен будешь, что они не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе от Бога.
– Я не общаюсь с такими! – сказал Пилатов, и вдруг его осенило отпустить Сот Сирха или спрятать его в своем доме, но он отогнал эту мысль, не желая ссориться с первосвященником, и горько махнул умытой рукой.
Глава 24
Скоро за Сот Сирхом приехали змеи первосвященника на громадном черном джипе, похожем на катафалк. Уходя со связанными руками, Нела оглянулся на дачную веранду Пилатова:
– Талип! – позвал его Нела, и Пилатов торопливо спустился с крыльца.
– Тебе поможет медитация на огонь. Поставь перед собой зажженную свечу и глядя на ее пламя, вынимай из потаенных глубин души спрятанные там неприятные воспоминания о своих ошибках. Отдай эти тяготы огню, мысленно положи в него, словно в костер, весь свой мусор: ненужные обрывки мыслей, пустые страхи, назойливые рекламные высказывания, губительные предрассудки и устаревшие представления о жизни. Позволь всему этому исчезнуть в пламени свечи. Груз прошлого и тяготы душевных переживаний сгорят в огне, как бесовские змеи, и ты откроешь свою душу для счастья и радостных перемен.
Пилатов едва не заплакал, но, чтобы не видели его взрослые слезы, поспешил уйти в дом.
К шести вечера Нелу привезли в Новоспасский бункер. Надев на него багряницу и венец из колючей проволоки, змеи били его дубинками, а затем, раздев, перочинными ножами вырезали на его спине большой православный крест. В зарешеченной спальне бритоголовые змеи положили Нелу на кровать, где они спали с Петром, и раскинув руки его, вбили в ладони здоровенные гвозди – так, что они вошли в мякоть матраса и уперлись в деревянное основание кровати. То же сделали они и с его ступнями, соединив их вместе и прибив к любовному ложу одним гвоздем. Змеи, кивая головами своими, говорили, глумясь:
– Разрушающий храм Серпентария и в три дня созидающий храм тела своего и духа, спаси себя самого – если ты сын божий, сойди с кровати, на которой совершал ты содомский грех!
Нела же молчал. После семи вечера, когда боль от гвоздей и побоев нарастала, в бункер приехали змеи-фарисеи и священники, вошли в спальню, смотрели на муки его и говорили, насмехаясь:
– Других спасал, а себя самого не можешь спасти! Если он богочеловек, пусть сойдет с кровати – и уверуем в него.
Так издевались над ним распявшие его змеи, делили вещи, бросая жребий, и пили его кровь, открывая штопором бутылки, лежа в гостиной в креслах учеников.
Близился девятый час Страстной пятницы. Тьма ужасная спустилась на землю Серпентария. И около девятого часа Нела не выдержал и, увидев галлюцинацию в виде девочки с портрета в доме Виталия из Самарии, закричал громким голосом:
– Элои, Элои! Ламма савахфани! (что значило: «Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?»)
Так, подобно героям «Триумфальной арки» Ремарка, когда Жоан уже умирала, а Равик прощался с ней, и они перешли с французского на родные языки: итальянский и немецкий, – Нела Сот Сирх перед смертью перешел на язык одной из своих прошлых жизней.
Змеи-фарисеи, бритоголовые и священники не поняли, что он сказал, и самый злой из них по имени Прохан, получив приказ первосвященника по телефону, подошел к кровати Сот Сирха и ударил его в сердце охотничьим ножом с ореховой рукояткой, который нашел в ящике письменного стола Нелы.
В этот миг закричали вороны по всей земле Серпентария и стали превращаться в голубей, и многие святые воскресли и встали из гробов своих. И ударила молния. И сотряслось железное сердце Серпентария. И хлынул дождь. И один змей, стоящий у кровати, устрашился и сказал:
– Воистину он был сын божий.
Затем первосвященник, узнав, что Нела умер, дал приказ всем змеям, бывшим в бункере, тихо уехать по своим квартирам и оставить труп.
Апостолы же дрожали от холода под Новоспасским мостом, боясь зайти в бункер и чувствуя страшное. Перед рассветом женщина, жившая неподалеку, гуляла с собакой у ступеней моста и увидев Петра, стоявшего у парапета, подошла к нему и спросила:
– Мне кажется, ты был женой Нелы Сот Сирха, которого сегодня распяли в Павелецком бункере?
Петр испугался и ответил:
– Не знаю, что ты говоришь.
Женщина продолжала настаивать:
– Это ведь был ты? Я помню, что ты всегда сопровождал его под руку, когда он ходил по мостам Серпентария со своими учениками и читал проповеди.
Петр нахмурился и снова отрекся:
– О, женщина! Клянусь! Не знаю этого человека!
– Это был ты! – упрямо отрезала женщина и пошла прочь со своею собакой.
Петр осенил себя троекратным двупалым крестом и побожился, что никогда не видел Нелу Сот Сирха. И вдруг запел первый соловей на Павелецкой. И вспомнил Кифа слова, сказанные ему возлюбленным его Нелой на тайной вечери в Чистый четверг, что прежде нежели пропоет соловей, он трижды отречется. И Кифа горько заплакал.
Глава 25
На рассвете великой субботы ученики Нелы Сот Сирха вошли в разоренный бункер и увидели тело, распятое на кровати. У Петра началась истерика, и апостолы, напоив его вином, оставшимся после змей, аккуратно вытащили громадные гвозди из ладоней и ступней своего Учителя – Андрей вынимал из ног, а Иаков и Иоанн из рук.