Магдалина, собирая в корзину алмазы человечности для своей дочери, мысленно спросила бриллиантовую рыбу-звезду:
– Что же стало с Витей, Иоанн?
– После того как его отца посадили в тюрьму на долгие годы (хотя, на мой взгляд, надо было оправдать, но это вопрос к моему брату Иакову, который работает судьей), мать его совсем спилась и ее лишили родительских прав. Не долго думая, мы с мужем решили усыновить Витю. Мои девочки были несказанно рады. Пройдя затейливые процедуры и оформив кучу бумаг после получения из тюрьмы согласия Витиного отца на усыновление, мы с мужем стали растить Витю в понимании нового божьего слова. Он уже немного читает, говорит намного лучше и всегда улыбается.
– Как дебил? – мысленно спросила Магдалина и устыдилась.
– Магда! Ты всегда была слегка циничной! Наверное, это издержки твоей бывшей профессии. Ну почему как дебил? Как счастливый ребенок. – Рыба-звезда возмущенно взмахнула хвостом, высекая последние алмазы, потом улыбнулась и уткнулась Магдалине в ушко.
– Я приплыла, чтобы рассказать тебе всё это, – прошептала рыба-звезда, – потому что до Пасхи еще далеко, а тебе уже скоро рожать. И если бы даже Фома узнал на Пасху, когда мы встретимся, все наши житейские новости, он все равно бы не смог пересказать тебе их так, как поведала я – из первых уст.
Вдруг рыба-звезда-Иоанн увидела приближающуюся к ним гигантскую мурену.
– Магда! Уплывай! Змеи есть не только на Земле, но и в морях-океанах. Эта тварь хочет забрать у тебя корзину с алмазами.
– Но зачем они ей? – мысленно удивилась Магдалина.
– Ты что!! – воскликнула рыба-звезда. – Она будет раздавать их сухопутным змеям-грешникам, которые погружаются в море, чтобы убить свою скуку на Земле. А они, сама знаешь, распорядятся ими не по-божески, покупая очередные шубы и виллы своим сукам, соскам и глупым детям.
И когда мурена совсем подплыла к корзине и Магдалина опешила, рыба-звезда сверкнула глазами и пустила бриллиантовые неломающиеся молнии в тело мурены, которая, извиваясь, как порванный червь, упала на белое дно бездыханной.
Рыба-звезда спросила:
– На днях тебе снился Петр, так ведь? Ты собирала рубины любви, и мурена вас не беспокоила.
– Верно, – мысленно ответила Магдалина.
– Это всё потому, – сказала рыба-звезда, – что мурен больше всего в их жизни интересуют именно алмазы. А, может, потому, что вчера она проспала, пока ты беседовала с Петром. Но в третий раз будь осторожна: сотни мурен по всему Красному морю охотятся на рыб-апостолов, высекающих камни в корзины праведников. Это божьи камни. Третий будет тоже не дешев. Захвати гарпун. Хотя не нужно. Потом поймешь. Передавай бриллиантовый привет своему Фоме! Счастливо!
Вдруг рыба-звезда замерла и добавила:
– Совсем забыла тебе рассказать: когда подмосковным змеям-гопникам надоели мои проповеди у церкви, они во дворе одного из них разожгли костер, на него водрузили котел с подсолнечным маслом (по запаху я поняла, что оно – такое же, на каком я жарила сельдерей, лук-порей и колбасу для своего варшавского супа). И когда масло разогрелось и закипело, бросили меня связанную, поймав, когда я ехала из церкви на велосипеде, в его кипящее чрево. Так я приняла свою мученическую смерть. И я рада, что дети к тому времени уже выросли в новом Боге и мое «Откровение» было издано.
Рыба-звезда уплыла в бриллиантовую глубину, и Магдалина проснулась. Позвонив Иоанну в Подмосковье, она рассказала ему свой сон и предостерегла от мученической смерти в кипящем масле. Та, будучи Иоанной в миру, рассмеялась:
– Магда! Я буду жить как живу: читать проповеди у церкви, растить троих детей в новом Боге и писать свои послания и «Откровение». Вспомни, что говорил Нела: СМЕРТИ НЕТ. И не беспокойся.
На следующий день Магдалина вновь совершила заплыв и опустив в воду лицо в маске, увидела синие кораллы. Возле них желтохвостая рыба-хирург высекала сапфиры и говорила о третьей добродетели Царства Божьего на Земле, синей ипостаси нового Бога – СВОБОДЕ.
Магдалина поняла, что это был апостол Фаддей.
Рыба-хирург улыбнулась и начала так:
– Я плыл сюда из вод Индонезийского архипелага и очень устал. Но мне был сильный импульс встретиться с тобой и наполнить корзину для твоей дочери лучшими сапфирами мира. После вознесения Нелы я вернулся на Лангкави. Там оставались жена и дочь. Я работал капитаном английской яхты и снимал роскошные апартаменты с видом на океан. Жена подружилась с аборигенами и будучи фотографом, делала изумительные снимки их ритуальных празднеств, часто кровавых, но таких первозданных. Ее фотографии покупали французские журналы. В свободное время я снова сделал улу, как на Панаме, и катал на нем свою маленькую дочь. Через полжизни, мытарствуя в хвосте, сердце и голове Серпентария, я наконец понял, что быть свободным – это не только не испытывать тягостную зависимость от своих страстей и грехов, от несовершенства законов питомника, но делать то, что ты хочешь. На мою жену, пока она не встретила меня, в течение жизни пытались повесить то клеймо содержанки, то чьей-то тайной любовницы, то неудачницы, то нищей, то сумасшедшей, то истерички, то ведьмы, то неуместной правдолюбки. Теперь она стала матерью, и она свободна. Просыпаясь, она видит океан из окна и гуляя с дочерью по его побережью не расстается со своим фотоаппаратом. Мы занимаемся любимыми делами – теми, к которым лежит сердце. Наш союз – по взаимной большой любви. Ты можешь представить, как мы счастливы?
– Так зачем тогда тебе понадобилось быть рядом с Нелой и слушать его заповеди и проповеди? – мысленно спросила Магдалина.
– Нела дал мне ясные формулировки моих мыслей, которые иногда путались и вызывали сомнения: на правильном ли я пути. И теперь я знаю, что да. Я живу с Богом и в Боге, и он настолько новый, что бедные змеи Серпентария маются без него столетиями и никак не могут понять, что он есть. И если мы когда-нибудь вернемся в Россию, я напишу книгу о настоящей свободе.
Магдалина вспомнила, что говорил как-то Нела с Новоспасского моста. В детстве отец купил ему книгу Сетона-Томпсона, где был поразивший Нелу рассказ «Мустанг-иноходец». Ковбои страстно желали поймать красавца иноходца, который водил за собой гарем кобыл, никак не попадался в лассо и капканы и бегал так быстро, что его невозможно было догнать. И вот один упрямый ковбой после долгих преследований приманил мустанга маленькой кобылицей и даже смог прижечь его своим именным тавром. И тут иноходец встал перед категорическим выбором: либо лететь вниз, жить заклейменным и принадлежать стаду поймавшего его ковбоя, а то и быть проданным, либо броситься с отвесного утеса, куда он и ринулся вверх, разорвав веревки. Ковбой нашел его на камнях – бездыханным, но свободным. И в подтверждение этой романтической истории о мустанге, когда Нела был уже юношей, у философа Шопенгауэра ему встретилась мысль, что истинная свобода наступает в миг смерти. И долгие годы Нела думал, что людям надо смириться со своей несвободой, потому что в социуме Серпентария свобода может быть только относительной. К примеру, если ты свободен от нелюбимой, но прибыльной работы, ты, допустим, зависим от своего безденежья, которое тебе создает любимое, но неприбыльное дело. Женщина зависит от своих детей, часто – от мужа. Муж – от начальника, от своего бизнеса, от денег, от прихотей и капризов жены. Стало быть, свободы нет и не может быть. Эта мысль долго прибивала Нелу к земле, пока он не просветлился и понял, что свобода – это феномен исключительно внутренний. Женщина не будет мучительно зависеть от своих детей, если они желанны, не будет тяготиться мужем, если он любимый. Муж не станет страдать от начальника, если он справедливый, умный и человечный, от бизнеса – если он в радость, от денег – если они как награда за свой свободный труд, от прихотей женщины, если она любима. Значит, если внутри тебя любовь и ты выбираешь свой путь и попутчиков, руководствуясь только любовью, – ты будешь свободен.
Рыба-хирург прочитала мысли Магдалины и радостно воскликнула, высекая сапфиры в ее корзину:
– Да! Да, Магда! Именно так говорил Нела! И был совершенно прав. Ибо я живу по любви, и я свободен. А ты?
– И я свободна, – ответила Магдалина. – Я думала, что я свободна, когда работала проституткой, потому что я имела мужчин и их деньги и не чувствовала при этом отвращения, а наоборот, за их счет удовлетворяла свои недюжинные физиологические потребности. И мне казалось, что я люблю весь мир. Я умудрялась справляться даже с грубыми клиентами, и после меня они будто оттаивали. Но какой-то червь сомнения точил меня изнутри. Встретив Нелу, я поняла, что эту программу я отработала. И осознала, какой червь сомнения мучил меня. Я была важной и страшной деталью в адской машине прелюбодеяния и водопадом животной похоти. Теперь, когда мое тело принадлежит только Фоме, я стала водопадом любви. Ребенок, сидящий в моем животе, любим и желанен. Любовь Фомы безгранична. Я счастлива и свободна.
Магдалина вынырнула на поверхность воды и сняла маску. Широко открытыми глазами она посмотрела на божье солнце, которое было едино, как един Бог. Оно было и Буддой, и Кришной, и Аллахом, и Иисусом одновременно. И Магдалина заплакала от счастья. Ее свободные слезы капали в Красное море и сливались с мировым океаном, становясь едиными с ним. Рыба-хирург тронула холмики внутренней стороны ее ладони губами и скользнула по голени хвостом. Магдалина окинув восторженным взглядом прибрежные пальмы, надела маску и вновь нырнула.
– Через эти сапфиры ты скажешь своей дочери, что такое свобода и что она невозможна без любви. – Рыба-хирург улыбнулась и заглянула в корзину. Синие глубокие по цвету камни лежали в ней и сияли в подводных лучах дневного солнца – единого бога всего человечества.
Вдруг невдалеке от них показалась гигантская мурена. Гадко извиваясь, она подплывала к корзине Магдалины. Рыба-хирург воинственно направила на нее свои плавники, которые превратились в серебряные скальпели. Разрезав мурену на две половины и наблюдая ее предсмертные судороги на песчаном дне, рыба-хирург сказала:
– Змеи, живущие в адской зависимости от своих грехов и пороков, всегда завидуют праведникам, свободным в своей любви и ставшим боголюдьми. Поэтому пытаются отнять сапфиры свободы, убежденные в том, что их свобода – только в деньгах. Но они забывают, что деньги – это не цель, а средство.
– Средство для чего? – мысленно спросила Магдалина и отвела взгляд от мертвой мурены.
– Для жизни нового Бога. Нищий не может реализовать свою любовь, человечность и свободу, – ответила рыба-хирург.
– Но мне всегда казалось, что как раз нищие очень свободны, – мысленно возразила Магдалина.
Фаддей потерся спиной о коралл и сказал:
– От социума Серпентария – да, от голода, холода и жажды – нет. Тобой владела иллюзия. Нищие очень несчастны. А несчастный никогда не может быть свободным.
– А ты не хочешь вернуться в Россию, Лёва? – мысленно спросила Магдалина.
– Россия – страшно несвободная часть Серпентария. Это страна воров и мутной воды. Страна грешников и заблудших овец. Когда немец Шопенгауэр писал, что смерть есть миг освобождения, наверное, он думал о России, ибо достичь свободы при жизни в этой части Серпентария крайне сложно. Страна, которая распинает своих пророков, насаждает ортодоксальную религию и удушает свободу не только совести, но и любви, которая никому не мешает, но напротив, помогает стать свободными боголюдьми. Но так исторически сложилось. Вернувшись, я пострадаю как Петр и Иоанн. А я не желаю страдать. Мои бесчисленные страдания остались в России. Я только могу посетить их могилу.
Рыба-хирург говорила все это и знала, что через много лет, приехав в Россию, Лёва Фаддеев, он же апостол Нелы Фаддей, погибнет, усеченный ножом, в жестокой драке со скинхедами, которых наймут священники, не согласные с его скальпелями-проповедями о свободе, вырезающими из людей рабов. Не желая тревожить беременную Магдалину рассказом о своей смерти, рыба-хирург махнула хвостом, кинув последний камень в корзину Магдалины, передала Фоме сапфировый привет и отплыла в свою глубину.
Магдалина проснулась, и скоро с работы пришел Фома. Он часто дарил Магдалине цветы. В тот вечер он принес эквадорские розы сорта Freedom – ярко-красного цвета. А когда через несколько дней они завяли, Магдалина взяла гуашь и покрасила лисьей кисточкой все засохшие лепестки в синий свободный цвет.
Четвертой бирюзовой добродетелью Царства Божьего на Земле Магдалине приснилась рыба-Наполеон. Она символизировала ЧЕСТНОСТЬ наполеоновских масштабов. Высекая бирюзу в плетеную корзину Магдалины, рыба-Наполеон плавала у голубых кораллов, и Магдалина точно знала, что это апостол Варфоломей.
– Я, Магда, пережил страшное потрясение в жизни, – начала свой рассказ рыба-Наполеон, насупив желтый высокий лоб, а с бирюзовой каймы ее хвоста продолжали падать в корзину голубые камни. – Сколько ни повторял Нела свою великую Новоспасскую проповедь, сколько ни слушал я его слова, все равно, как дурак, сделал наоборот. Началось все так. Моей матери перестала нравиться моя красавица жена, которая была на тринадцать лет моложе меня и мало что понимала в жизни. Я тратил на нее много денег, и мама, когда я спросил ее о нашем наследстве от бабушки, однажды сказала:
– Ты ничего не получишь. Я все продам, положу деньги в банк и буду жить на проценты.
Я был в шоке. С тех пор как я помнил себя, мама неизменно говорила, что это наследство навсегда обеспечит меня крышей над головой, даже если не захочу жить в Таллинне. Я трижды переспросил маму о ее решении сделать меня лишенцем. И она трижды подтвердила это, добавив, что я не вызываю в ней положительных эмоций доверия и уверенности в своей обеспеченной старости, пока я строю наполеоновские планы на жизнь со своей молодой женой, забывая о собственной матери. Где-то она была права, но ее наказание казалось мне слишком несправедливым и жестким. Я запил. И когда у меня окончательно съехала крыша от капризов, ужасного нрава моей жены, ее упреков в моей малобюджетности и от жестокости моей матери, я, сделав себе невозможный ёршик, то есть дико смешав бутылку водки с бутылками пива, совершил ужасную кражу.
Мой брат, которого Нела успешно вылечил от одержимости, продолжал жить на Теплом Стане и надолго принимал меня к себе, когда моя жена в очередной раз уходила от меня к своей матери, которая ненавидела меня за то, что у меня нет своей квартиры, и ревновала ко мне свою любимую дочь. После выздоровления брат стал много работать и откладывал деньги пачками под ванну. Несколько раз я советовал ему пристроить их в надежный банк, но он, одержимый теперь не бесами, а паранойей, категорически и упорно не желал этого делать, не доверяя несовершенной банковской системе Серпентария. И вот, в один из жутких вечеров, когда брат был в отъезде, я, напившись ёршику, залез под ванну и забрал пакет с деньгами. Потом потихоньку вывез свои вещи и оставил открытой входную дверь.
Через несколько дней брат позвонил мне и нервно сообщил, что его ограбили: видимо, вошли в открытую дверь и случайно нашли сверток с деньгами. И очень, очень ругал меня, крича в трубку, зачем я опять напился и плохо захлопнул английский замок. На что я только и мог сказать:
– Прости. Она опять ушла. Мне было очень плохо. Я всегда говорил тебе: не храни деньги дома, тем более такие большие суммы.
Магдалина мысленно спросила рыбу-Наполеона:
– Ты помнишь, дорогой Варфоломей, что Нела в своей жизни пережил подобную историю, которая после его раскаяния очистила и просветлила его. И собственно сделала тем, кем он был: Нелой Сот Сирхом.
Бирюзовая рыба-Наполеон кивнула и трогая ртом голубые кораллы честности, продолжила:
– Я был единственным человеком в этом мире, Магда, которому брат доверял. Положив украденную сумму в банк, я вернул жену, сказав ей о краже. Ей было якобы все равно, хотя она явно радовалась немалой сумме. Она не любила брата и никак ему не сочувствовала, но обвиняла в содеянном преступлении только мою вероломную мать.
Дни шли своей чередой, и каждое утро, просыпаясь один или с ней рядом, я навязчиво думал о том, что сделал непоправимую глупость. Я судорожно читал вслух книгу проповедей Сот Сирха и понимал, что совершил самый что ни на есть классический грех, нарушив вторую божью заповедь и поправ слепое доверие моего единственного брата.
Когда наступила осень, я начал искать в Подмосковье небольшой дом, чтобы наконец обрести свою недвижимость и перестать болезненно скитаться по съемным квартирам и, конечно, чтобы забыть о жестоком решении моей матери. Выбрав уютную дачу под Электросталью, где в саду росли кусты можжевельника, антоновские яблоки, молодая груша, которая краснела листвой перед резной верандой, и осенние фиолетовые хризантемы, я решил утеплить ее и остаться там жить. Но грянул мировой кризис Серпентария, и использовав это как предлог, чтобы отказаться, я отменил подписание договора купли-продажи с хозяйкой и не тронул из украденной суммы ни гроша. Жена хотела в Париж, в Гоа, в Нью-Йорк, в Сантьяго, в Каир… Она много куда хотела. Но моя рука, словно отрубленная, как у Милосской, не поднималась к щели банкомата, чтобы снять с той суммы хоть что-то. Так я мучился почти год, и когда жена уже стала смотреть на меня как на полного идиота и я развелся с нею, мои сердце и совесть, что значит душа и Бог, повлекли меня в дом брата и признались ему во всем. Несколько денежных пачек, связанных цветными резиночками, легли на его компьютерный стол. Он весьма удивился и обрадовался, сказав:
– Знаешь, брат! Моя любовница сразу, узнав о краже, не сомневаясь твердила, что это сделал ты. Однако я отрицал ее домыслы с неистовым братолюбивым рвением, не допуская даже мимолетной мысли о том, что ты вдруг смог бы совершить такое! Ну ладно! Я понимаю: ты был в состоянии аффекта и практически «белочки». В тебя, как в меня когда-то, вселился легион бесов, когда мать выдала свое решение, твердо повторив его трижды. Не убивайся! Я прощаю тебя.
И дружески похлопал меня по унылому плечу. Я же расплакался и сказал, что несмотря на его прощение, никогда себе этого не прощу.
Рыба-Наполеон, наполненная еще свежими воспоминаниями, стала надрывно извергать бирюзовые слезы на голубые кораллы, а Магдалина, утешая, гладила ее по крутому желтому лбу и бирюзе чешуи.
Рыба-Наполеон взяла себя в плавники и продолжила:
– Брат великодушно отдал мне половину нетронутой и возвращенной суммы, которую я раздал нищим, инвалидам и безработным, каждый день наливая им вино и славя Нелу. И потом, оставшись ни с чем, я пошел странствовать по землям Серпентария и еще более ревностно и осознанно читал книгу проповедей Нелы, голодая и медитируя на закатное солнце. И понимая, что муки совести ты не вытравишь никакими противоядиями. И этот крест мне нести уже до конца дней моих. Как нес его Нела.
Магдалина мысленно возразила:
– Нет, Варфоломей! Если твой брат простил тебя, ты тоже, мне кажется, должен себя простить, и твоя душа обретет покой и умиротворение.
Рыба-Наполеон сказала:
– Есть вещи на этом свете, Магда, которые нельзя исправить никакими прощениями, самобичеваниями и медитациями.
Но конец уже близок: когда я буду читать книгу проповедей Нелы и говорить полуправедникам о красоте нового Бога у маленькой церквушки в Электростали, змеи-фарисеи с быдлом в униформе увезут меня в своей серой машине в тот лес, где под соснами и березами стоит моя некупленная дача, и на одной из громадных сосен распнут меня вниз головой. Но я буду продолжать читать свою проповедь уже наизусть или импровизируя, и чтобы заткнуть мой рот, змеи снимут меня с крестообразной сосны, раскинувшей в обе стороны свои нижние ветви, сдерут с меня кожу, как с праведного беззубого крокодила, а затем, глумясь, обезглавят мое вечно винящее себя тело, подобно усекновению главы Сафра Крестителя.
Рыба-Наполеон улыбнулась и добавила:
– И помни, что все эти жертвы, Магда, совершаются в честь и ради торжества Царства Божьего на Земле и в душе каждого праведника-богочеловека. Собери бирюзу честности наполеоновского размаха для своей дочери, еще плавающей в твоем праведном животе. И да пусть никогда она не обманывает ни себя, ни своих близких, ибо это ведет душу к разрушению и томлению адскому. Честность наполеоновского масштаба – залог рая в душе и на Земле. Не забудь передать Фоме бирюзовый привет!
Рыба-Наполеон взмахнула хвостом, окаймленным бирюзой, и исчезла в глубоком и голубом небесном море.
Магдалина проснулась и медитируя на закат в ожидании мужа, никак не могла позвонить Варфоломею, дабы предупредить о его смерти, потому что он больше не пользовался телефонами и всегда, приезжая в Москву на Пасху, ждал апостолов ровно в шесть часов пополудни на Новоспасском мосту.
Пятой добродетелью Царства Божьего на Земле была ВЕРНОСТЬ. Она приснилась Магдалине в виде двухцветной рыбы-попугая, которая плавала у розовых кораллов и высекала камни – розовые турмалины – редкие по своей красоте.
Магдалина обратила лицо в маске к рыбе-попугаю и мысленно приветствовала ее, зная, что это апостол Матфей.
– Здравствуй-здравствуй, Магда! Твой живот уже полон Утешителем в лице маленькой принцессы, для которой я дарю тебе эти турмалины верности.
После вознесения Нелы я, естественно, не стал возвращаться в налоговую инспекцию, а переехал в город Ростов-на-Дону и пошел работать простым бухгалтером. В выходные же читал изданную Иоанном и мною на все мои сбережения книгу проповедей Нелы. Я читал ее змеям, праведникам и неопределившимся, что собирались у центрального храма. Вскоре я женился. Мы жили хорошо, но она не могла иметь детей. Квартира была съемная, и денег было не много, но нам хватало для счастья. Но я, одаренный отцом красивой внешностью, все время был искушаем женщинами. Я хочу поведать тебе о трех самых сильных искушениях. Русских женщин воистину притягивает восточная экзотическая красота.
Однажды летом поехал я к матери в Крым – индус-то я по отцу. В Крыму, а именно – в Симферополе, осталась моя первая жена. Она была богата и красива, но из-за ужасного нрава мы с ней когда-то расстались. По прошествии лет, по слухам, характер ее стал значительно лучше, и она, многое поняв и приняв, решила во что бы то ни стало вернуть меня в свое лоно. Она назначила свидание на нейтральной территории, в уютном кафе, где никто не беспокоил: ни люди, ни музыка. Мы выпили коньяку, она, рыдая, просила меня вернуться, но я сопротивлялся и объяснял, что счастливо женат, несмотря на то что у нас нет детей и квартиры. Она же сказала:
– Я продам все свои квартиры и куплю тебе виллу на Коста-Брава. Ты будешь писать там свои экономические книги, а я, как и здесь, работать переводчицей. И ничто никогда больше не разлучит нас.
Опьяненный коньком и ее красотой, я представил свою жизнь на Коста-Брава, и мне стало блаженно, как в раю. Невероятно устав от вечных съемных чужих квартир, я испытал глубочайший соблазн. К тому же, когда я видел женские слезы, тем более из-за меня, я забывал обо всем на свете. Она стала вызывать такси, чтобы ехать к ней. И вдруг я вспомнил, что Нела рассказывал подобную историю, приключившуюся с ним до его просветления, когда он поддался соблазну неуместной жалости и потерял навсегда свою единственную любовь. Это сразу же отрезвило меня, и сказав своей бывшей «нет», я решительно вышел вон из кафе и уехал домой. Так я преодолел ужасный соблазн квартирным вопросом, не зная, что это еще цветочки. Вернувшись в Ростов, я рассказал об этом жене. С тех пор она полюбила меня еще больше. А ты, Магда, когда-нибудь искушалась квартирным вопросом?
– Ох, Матфей, миллион раз! – мысленно воскликнула Магдалина и вспомнила, как богатые клиенты в агентстве эскорт-услуг предлагали ей в подарок квартиры, если она станет их постоянной любовницей, но она отказывалась, не желая попадать в прямую зависимость от этих мужчин и квартир, терять свободу и быть содержанкой.
– Но это разве искушение? – мысленно продолжила Магдалина. – Как можно променять любовь на квартиру?
Рыба-попугай усмехнулась, распустила перья двуцветных нижних плавников и потерлась о розовые кораллы.
– Наверное, я рыба-попугай потому, что искушения женщинами повторялись в моей жизни с попугайской заведенностью.
Через год я поехал в Москву на бухгалтерскую конференцию. Там я познакомился с хозяйкой крупного экономического издательства, и она, узнав о моем богатом опыте в московской налоговой, предложила мне продолжить знакомство в ресторане, где мы просидели часа четыре и все время говорили о конференции, экономике, бухгалтерии, финансах. Хозяйка издательства, женщина интересная и недавно разведенная, как я понял из ее рассказа, расслабившись хорошей водкой, сделала мне конкретное деловое предложение стать главным редактором одного из экономических журналов ее издательства с перспективой издать там мою книгу, которую я никак не мог пристроить в Ростове. Я не задумываясь принял ее предложение и понимая, что все устали, стал писать ей свой номер телефона и прощаться. Затем я вызвал для нее машину и собирался пройтись пешком перед сном. И тут она сказала:
– Поехали ко мне. Я хочу тебя.
Будучи под водкой и здоровым сильным мужчиной, я посмотрел на аппетитное декольте ее делового костюма и подумал, что она очень красива, что я и мечтать не мог в своем Ростове о такой интересной должности и что моя книга, где заповеди Нелы проецировались на экономику Серпентария, пребывающую в кризисе, – это мое единственное любимое детище, которое жизненно важно выпустить в свет. Я встал перед выбором: Москва, эта женщина, пост главного редактора, издание моей книги – или Ростов, любимая жена, бухгалтерская работенка и летаргический сон книги в столе. Разумный человек, Магда, что бы предпочел? Несомненно, первое, так ведь?
– Ох, Матфей! У меня была масса предложений хлебных работ и должностей от клиентов, которые желали выступить моими покровителями, но я понимала: это не мой путь. Потому что снова это был путь несвободы, – мысленно ответила Магдалина.
Рыба-попугай радостно высекла очередной турмалин в корзину Магдалины и сказала:
– Да, Магда, свобода только в любви. Поэтому, минуту поколебавшись и представив предлагаемое хозяйкой издательства «счастье», я извинился перед ней и посадив ее в такси, пошел гулять по мостам, вспоминая Нелу и его правоту.
Вернувшись в Ростов, я рассказал об этом жене. Она предложила мне еще раз подумать, чтобы потом ни о чем не жалеть, тем более что хозяйка издательства звонила почти каждый день, добиваясь моего положительного ответа. Я решительно ответил ей «нет», и после этого моя жена еще сильнее полюбила меня, а вскоре я стал главным бухгалтером и накопив нужную сумму, выпустил свою книгу в Ростове.
Рыба-попугай потерлась боками о розовые кораллы и продолжила:
– А через год меня подстерегало третье, самое страшное искушение, когда жене поставили окончательный диагноз и надежда иметь детей умерла. Отец писал из Индии о том, как хочет внука, мать звонила из Крыма и говорила то же самое. Я смотрел в зеркало, и меня пронизывала боль, что моя маленькая копия, или копия любимой жены, или копия нас двоих никогда не будет согревать наши дни. Эта мысль стала настолько острой, что мне казалось: сумасшествие не за горами. И тогда в моей жизни появилась третья женщина. Она подошла ко мне после чтения проповеди у храма в светлый воскресный день и предложила пройтись по набережной Дона. Никогда не пользуясь услугами психотерапевтов, я открыл ей свое сердце. Она стала благодарной слушательницей и каждое воскресенье приходила на мою проповедь, в которой я комментировал книгу Нелы для просветления смертных, а потом мы гуляли по набережной и она как будто пила мою боль. Через месяц она сказала:
– Скажи, я нравлюсь тебе, Матфей?
Эта красивая и мудрая женщина очень мне нравилась, и я ответил ей «да». Тогда она продолжила:
– Я думаю, чтобы убить твою боль, тебе надо развестись. Если угодно, я рожу тебе наследника, похожего на тебя – такого же красивого, умного и благородного.
– Но если я разведусь и женюсь на тебе с целью обрести наследника, оставив жену, которую я люблю, с ее непоправимым одиночеством, я навсегда перестану быть благородным. Ты не думаешь, что говоришь.
Женщина была праведницей и умницей. И она думала. Но так любила меня и так хотела помочь, что решилась предложить мне это.
Я рассказал об этом жене. Она долго плакала и просветлилась настолько, что в один из дней решилась сходить в приют. После долгого времени тщетных поисков мальчика, похожего на меня, мы решили взять того, кто выглядел самым несчастным. Он был косенький и некрасивый, но очень добрый. Операция избавила его от косоглазия, и мы обрели полноценное счастье с любимым сыном. А недавно я потихоньку начал строительство собственного дома.
Магдалина вынырнула и сняла маску. Протерев стекло, она вновь погрузилась к рыбе-попугаю и к ее турмалиновой верности.
– Помнишь, Матфей, когда Нела завещал Петру взять из приюта Утешителя, он упомянул и тебя. Чтобы ты тоже взял. Так зачем же ты так долго мучился. Ты забыл?
– Нет. Я не забыл, Магда. Но все мои родственники отговаривали меня. А главное, жена даже не хотела слушать об этом. Оказывается, она трижды молилась Богу, чтобы он послал мне такие искушения и я изменил бы свою жизнь к лучшему. Жена любила меня и желала мне счастья. А когда я доказал ей, что мое счастье – это она, все стало на свои места. И даже знание о том, какова будет моя смерть, не омрачает мне жизни…
Магдалина едва не захлебнулась и мысленно молвила:
– Это, наверное, потому, что твоя смерть будет прекрасной, а не мучительной, как у других апостолов, которые приплывали в мои сны недавно.