СОСТАВ И БОЕВОЕ, ПОСТРОЕНИЕ АРМИИ 3 глава

⁶ Рыбаков В. А. Военное дело. — В кн.: История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948, т. 1, с. 404.

⁷ Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках поли­тической истории. М., 1933, т. 3, с. 151 ел.

⁸ Войсковые знамена средневековья подразделялись на не­сколько видов: от копейного значка до главного знамени всей:

армии.

⁹ Хоругвей, происходящих с отторгнутых к Польше и Литве русских земель, Я. Длугош называет не менее 21. По мнению

С. М. Кучинского, они не были этнически чистыми. Западнорус­ское население в некоторых из них, возможно, составляло не менее половины их численности (Kuczynski S. М. Wielka wojna z zakonem krzyzackim w latach 1409—1411. Warszawa, 1966,

p. 266—271).

¹⁰ Длугош Я. Грюнвальдская битва. М.; Л., 1962, с. 89, 91; Па-

шуто В., Ючас М. 550-летие Грюпвальдской битвы. — Военно-ист.

журн., 1960, № 7, с. 84.

¹¹ Барбашев А. Танненбергская битва. — ЖМНП, 1887, дек.,

с. 170—171. —Отрядом новгородцев, возможно, командовал их «служилый» князь Семен Лингвен (Лугвень — по Новгородской летописи). В тот период он владел рядом северо-западных горо­дов Новгородской земли.

¹² Ekdahl S. Op. cit, S. 12 sq.

¹³ Следуя подсчету С. М. Кучинского, в 51 орденской хоругви

было 7650 «копий», что в утроенном виде составляет 22 950 во­оруженных людей. По сведениям Я. Длугоша, орденские хоругви в 1431 г. составлялись из 100—300 «копий», т. е. из 300—900 че­ловек.

¹⁴ Kucaynski S. М. Spor о Gmnwald.. Warszawa, 1972, p. 86—87.

^ls Kuszynski S. М. Wielka wojna..., p. 260 sq.

¹⁶ В Польше такая единица называлась «хуф».

¹⁷ Verbraggen J. F. De Rrijgskunst in West-Europe in de Mid-

deleeuwen. Bmssel, 1954, S. 152, 158 sq., 555.

¹⁸ Излагается общее представление о строении феодального войска периода зрелого средневековья. В конкретных случаях стройность этой системы могла видоизменяться (ср.: Кирпични­ков А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 13).

¹⁹ ДДГ, с. 11.

²⁰ ДДГ, с. 21.

²¹ ДДГ, с. 40.

²² ДДГ, с. 26.

²³ Исследователи датируют этот договор 1371—1372, 1372—

1373, 1374, 1375 гг. (Янин В. Д. Новгородские посадники. М., 1962, с. 205—209; ср.: Черепнин Л. В. Образование Русского цент­рализованного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 579,

прим. 1),

²⁴ Шахмагонов Ф. Кого же предал рязанский князь Олег? —

В кн.: Тайны веков. М., 1977, с. 393; Надиров А. Н. Старым—по­весть, а молодым — память. — Там же, с. 404—414.

²⁵ В одной дилетантской рецензии (СА, 1978, № 3, с. 294, 301) на мою книгу «Военное дело на Руси в XIII—XV вв.» данное этапное достижение отрицается. Этим рецензент обнаружил эле­ментарное незнание источников и литературы.

²⁶ Ср.: Ипатьевская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1908, т. 2, 2-е

изд., стб. 359.

²⁷ Львовская летопись. СПб., 1910, т. 20, ч. 1, с. 170; ср.: Нов­городская 1-я летопись старшего и младшего изводов, М.; Л.,

1950, с. 326.

²⁸ Ср.: Рогожский летописец. — ПСРЛ, Пг., 1922, т. 15, вып. 1,

с. 60, 72.

²⁹ Там же, с. 110.

³⁰ Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, М,, 1959, т. 26,

³¹ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 23.

³² Львовская летопись, с. 195—196.

³³ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 385 (карта).

³⁴ Подробнее см.: Черепнин Л. В. Указ. соч., с. 577—581.

³⁵ Подробнее см.: Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 379.

³⁶ Никоновская летопись, с. 10—11.

³⁷ Там же, с. 27.

³⁸ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 381.

ДВА ПЛАНА

 

Растущая самостоятельность Руси и ее открытое непод­чинение Орде вызвали в 1380 г. поход монголо-татар на Москву. Поход замышлялся как крупнейшая каратель­ная операция. Он предусматривал уничтожение русского войска, захват и разграбление Москвы и других городов. Среди целей ордынцев было отмщение за поражение на р. Боже и принуждение московских властей к выплатам дани, какой она была при хане Джанибеке (1342— 1357 гг.). По словам Сказания о Мамаевом побоище, Ма­май в ожидании военных действий отдал приказ не сеять хлеб, «будите готовы на русскыа хлебы». Здесь харак­терный пример того, как золотоордынская аристократия из-за стремления к агрессивным войнам тормозила соци­альное и экономическое развитие не только подвластных народов, но и своих частью оседлых земледельческих племен. В целом военные планы ордынцев были для них шаблонны: грабеж, захват добычи, убийства, погром об-ластей. Подготовляя свою акцию, Мамай заручился под­держкой литовского князя Ягайло Ольгердовича и рязан­ского — Олега Ивановича. Кроме ордынской конницы в армию Мамая входили бесермены (камские булгары), армяне, фряги (крымские итальянцы), черкасы (черке­сы), ясы (осетины), буртасы. К оружию были созваны, очевидно, основные силы Мамаевой орды, включавшие, по сообщению Задонщины, девять орд и 70 князей. К ним примкнули и наемники, набранные среди народов Поволжья, Северного Кавказа и Крыма. Над Северо-Восточной Русью нависла реальная угроза разгрома, как это периодически осуществлялось монголо-татарами в Восточной Европе со времен Неврюевой (в 1253 г.) и Дюденевой рати (1293 г.). Ставилось под удар все, чего достигли низовские княжества в течение нескольких де­сятилетии. Московское правительство пыталось предот­вратить войну мирным путем. Однако начатые переговоры после отказа Москвы повысить «ордынский выход» были

прерваны.

Сообщение о выступлении ордынцев достигло Москвы в конце июля—начале августа 1380 г. Сразу же был объявлен сбор войска, а 5 августа разосланы грамоты «по все люди». Эти грамоты, содержавшие, очевидно, ссылку на союзные обязательства, были направлены и удельным князьям, и независимым федератам. Рати должны были сойтись в Коломне 15 августа; следова­тельно, на сбор войска отводилось не менее 10 дней.² Русское командование в тот период как бы примерива­лось к своему противнику, пытаясь предугадать после­дующие события.

 

Для Москвы разразившаяся война была справедли­вой, направленной против иноземного владычества. Осво­бодительные цели борьбы не могли не привлечь к ней широкие народные массы; уже в начальный период она для русских людей из оборонительной стала перерастать в наступательную. Это коренным образом отличало при­нятый в Москве замысел военной кампании от неприя­тельского.

 

Спешно собиравшиеся силы Руси готовились встре­тить подвижную татарскую конницу. Однако посланные в поле отряды разведчиков сообщили, что выступившее ордынское войско не спешит, «ждет осени», чтобы 1 сен­тября соединиться с литовцами и рязанцами на Оке. Стало ясным, что монголо-татары не отваживались совер­шить вторжение в одиночку. Подошедшая к южным гра­ницам Рязанского княжества Мамаева армия останови­лась в районе устья р. Воронежа. На бесполезное выжи­дание ушли три недели. Время для внезапного на­шествия было упущено. Русские же рати успели собраться.

 

Несмотря на то что в Восточной Европе в связи с уси­лением Руси сложилась новая расстановка сил, ордынцы были, по-видимому, уверены в привычной оборонитель­ной тактике своих данников, не выдвигавшихся южнее Оки, а то и вовсе под защитой своих городов избегавших крупного полевого сражения. Этим можно объяснить и необычно длительную, трехнедельную остановку Мамая «в поле у Дона», и бездействие его разведки, которая оказалась плохо осведомленной о приготовлениях другой стороны. То были явные просчеты наступающих, позво­лившие русской рати приготовиться к отпору. К тому же с приближением к Дону все действия Мамая находились

 

под наблюдением русской «сторожи», что позволило вое­водам разгадать намерения противника и навязать ему время и место сражения. Ордынцы, кроме того, переоце­нили военную мобильность своих союзников, в особен­ности Олега Рязанского. В попытке спасти от очередного разорения свою землю он готов был, по словам Сказания о Мамаевом побоище, примкнуть к сильнейшему: «Ко­торому их господь поможет, тому и аз приложуся».

 

Совершенно необычным для монголо-татар оказался русский план кампании: он предусматривал не пассив­ное выжидание, а решительное выступление войск на-встречу противнику для завязки генерального сражения. Очевидно, этот план был окончательно выработан в Мос­кве, после того как стало известно о намерении Мамая нанести удар монголо-литовскими силами (ожидаемый контингент рязанцев был, видимо, невелик) после их объединения 1 сентября на Оке. Целью русского коман­дования было, предприняв упреждающие действия, по­мешать соединению союзников на Оке и демонстрацией своей силы оказать давление на колеблющихся рязанцев, а возможно, и литовцев. Этот замысел, как показали раз­ворачивающиеся события, был успешно осуществлен.

Частично собранное в Москве войско «в борзе» дви­нулось в Коломну, которая была избрана главным местом сбора всех федеративных сил. Необычные действия рус­ских воевод как бы подчеркивали, что прошли те вре­мена, когда монголо-татары разбивали отряды княжеств порознь, грабя «в загонах» целые области. Армия Дмит­рия Донского готовилась не только встретить врага на границе Залесской земли, но и углубиться на территорию вражеской коалиции. Выдвижение русских войск в Ко­ломну и далее к устью р. Лопасни за неделю до назна­ченного Мамаем срока объединения его сил смешало планы наступающих. Позиция союзников Мамая стано­вилась все более выжидательной. Ордынцы, узнав о дви­жении русских к Дону и так и. не дождавшись войск Олега и Ягайлы, решились, наконец, выступить навстре­чу Дмитрию. Так в ходе начавшейся кампании монголо-татарская армия растеряла инициативу и пошла на по­воду навязанных ей действий.

 

Следовательно, следя за разворачивающейся войной.

можно обнаружить две противоположные военные пози­ции. Первая - ордынская исходила из традиционной

предпосылки пассивности русских вооруженных сил и неотразимости действии своей конницы; вторая — рус­ская — основывалась на встречной наступательной опе­рации. Нужен был стратегический талант, уверенность в собственных вооруженных силах, трезвая оценка против­ника, чтобы впервые за истекшие почти 150 лет монголо-татарского ига выдвинуть и осуществить столь смелый, не исключавший серьезного риска, военный план. Соот­ношение сил, сложившееся к 1380 г., показывало, что объединенные русские земли могущественнее Орды. Приблизился исторический момент, казалось, навсегда сбросить вековое угнетение, мешавшее поступательному развитию молодого государства. Выразителем прогрессив­ных чаяний этого государства был князь Дмитрий, кото­рый сочетал в себе незаурядные способности выдающе­гося полководца и расчетливого политика.

 

Князя Дмитрия поддержала церковь. Популярный церковный деятель того времени Сергей Радонежский предрек ему победу и, нарушив монастырский устав,³ отправил в поход двух «смысленых зело к воиньствен-ному делу»⁴ иноков — Пересвета и Ослабю. Присут­ствие этих людей, героически встретивших смерть на Куликовом поле, было глубоко символичным. Участие в военных делах «христовых воинов» придавало войне против «неверных» священный характер.

 

Выступление Дмитрия Донского опиралось на общий патриотический подъем народных масс и отличалось ка­чественно новым общерусским подходом к решению внешнеполитических задач. В известной мере эти дей­ствия были «рывком вперед», что, несмотря на последую­щие трудности и поражения, ускорило создание Москов­ского государства и его полное освобождение от вековой неволи. В данном отношении эпоха Дмитрия Донского была вершиной развития тогдашней Руси в период, пред­шествующий образованию единой России.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

¹ Согласно Никоновской летописи, известие о выступлении Мамая было получено в Москве в июле, а сбор поиска был на­значен на 31 июля в Коломне (Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1896, т. 11, с. 52). Предпочтение здесь отдается августов­ским датам, приведенным в Ермолинской, Львовской и других

З* 35

летописях (Черепнин Л. В. Образование Русского централизо­ванного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 604).

² В ряде редакций Сказания о Мамаевом побоище время сбора войск в Коломне определено «на мясопуст святыа Бого­родица», т. е. 1—14 августа. Более точной представляется дата 15 августа — успение святой Богородицы, — указанная в распро­страненной редакции Сказания (Повести о Куликовской битве. М.; Л., 1959, с. 50, 124—125, 174; Никоновская летопись, с. 52).

³ На это обстоятельство мое внимание обратил Д. С. Лихачев (см.: Лихачев Д. С. Мир Куликова поля. — Лит. газ., 1980, июль,

№ 28, с. 2).

⁴ Никоновская летопись, с. 60.

 

ПОХОД К ДОНУ

 

Источники Куликовского цикла позволяют с редкостной для русского средневековья, почти уникальной полнотой определить последовательность сбора войска, его состав, район мобилизации, построение и численность. По при­зыву разосланных во все концы страны гонцов с грамо­тами сбор войска, объявленный на 15 августа 1380 г. в Коломне, фактически начался еще раньше в Москве. В середине августа в дополнение к, по-видимому, уже съехавшимся московским «воям» туда прибыли во главе своих отрядов князья Белозерские (Федор Романович и Семен Михайлович),¹ Андрей Кемский (удел в районе р. Кеми к северу от Белого озера), Глеб Карголомский (с. Карголома в 3 км к юго-востоку от Белоозера), Ан-дожские (или Андомские; волость Андога на р. Суде к югу от Белого озера), Ярославские (Андрей Ярославский и Роман Прозоровский; с. Прозорово на р. Редьме, впа­дающей в р. Мологу), Лев Курбский (с. Курба в 25 км от Ярославля),² а также Дмитрий Ростовский. Никонов­ская летопись добавляет к этому списку посланца вели­кого тверского князя Ивана Всеволодовича Холмского, князя Владимира Андреевича Серпуховско-Боровского,³ устюжских князей и других не названных по именам военачальников.⁴

 

Карта первых мобилизованных контингентов обнару­живает характерную «звездчатую» систему их сбора. Вассальные дружины из городов и сел съезжались в стольный город под стяг своего князя. Из областных столиц собранные «вои» двигались в Москву. Белозерско-ярославские и ростовский отряды прибыли в столицу, пройдя расстояние 150—600 км. Учитывая короткие сроки сбора и то, что путь дальних «воев» занял не ме­нее 7—10 дней, они проходили в сутки 60—85 км, что в 2—3 раза превышало обычную норму дневного пере­хода.⁵ Такой темп марша соответствовал авральности сбора. Как сообщалось в мобилизационной грамоте: «Вы бы чяса того лезли воедин день и нощь, а других бы есте грамот не дожидалися».⁶

Был ясный тихий день,⁷ когда прибывшие в Москву отряды выступили из города тремя колоннами по трем дорогам, ведущим в Коломну, «яко не вместитися им единою дорогою».⁸ Впервые со времен «светлых» киев­ских князей в «поле незнаемое» выходило столь пред­ставительное войско. С особой теплотой древние книж­ники вспоминали о смелой белозерской дружине: «Велми бо доспешно и конно войско их».⁹ На поле брани эта рать, потеряв чуть ли не всех главных командиров, по­несет губительные потери. Движение армии в Коломну, где уже дожидались другие отряды, заняло, по-видимому, не менее четырех дней. Войско, нагруженное обозом, подбирая встретившиеся по дороге части, проходило при­мерно 25 км в день.

 

Общевойсковое походное построение армии произо­шло на Девичьем поле в Коломне. «Князь же великий, выехав на высоко место з братом своим, с князем Влади-мером Андреевичем, видяще множество людей урядных и възрадовашяся, и урядиша коемуждо плъку въе-воду».¹⁰ Для эпохи зрелого русского средневековья коло­менский «разряд» полков по его подробности — древней­ший документ своего рода. Он интересен в отношении организационного членения крупного войска, состоявшего из пяти полков (схема 1). Приведен перечень полковых командиров (два—семь), что позволяет судить о составе самих боевых подразделений. Дело в том, что каждому поименованному военачальнику соответствовал особый, так сказать, внутриполковой отряд.¹¹ Следовательно, число командиров отражало в данном случае число со­ставлявших полк «стягов».

 

В росписи полков, которую приводят источники, вкра­лась одна описка — выпало наименование «сторожевой полк». К счастью, данный пробел удается исправить. Наименование полка сохранилось в тексте Сказания о Мамаевом побоище по списку Михайловского.¹² Именно в этот полк, по своему положению авангардный, входили возглавляемые московскими воеводами отряды из Ко­ломны, Юрьева, Костромы, Переяславля и Владимира.¹³ Следующий за сторожевым полк, передовой, был пору­чен смоленским княжатам Всеволожам.¹⁴ В полку пра­вой руки под командованием князя Владимира Ан­дреевича находились его воеводы Данило Белоус¹⁵ и Константин Кононович, а также отряды из Ельца, Му-

Сторожевой полк

Микула Васильевич (Вельями­нов) Тимофей Волуевич (Тимофей

Васильевич Волуи) Иван Родионович Квашня Андрей Серкизович (Андреи

Иванович Серкизов)

Передовой полк

Кн. Дмитрий Всеволода Кн. Владимир Всеволода

Полк левой руки Большой полк Полк правой руки

 

Кн. Глеб Друц-кий Новгородские по­садники

Белозерские князья Вел. кн. Дмитрий Иванович

Кн. Владимир Андре­евич Данило Белоус Константин Кононович Кн. Федор Елецкий Кн. Юрий Мещерский Кн. Андрей Муромский Ярославские князья

 

 

Схема 1. Походное построение полков в Коломне

 

рома, Мещеры и Ярославского княжества. В большом (или великом) полку были отряды из Белоозера и Мос­квы под главенством самого Дмитрия Ивановича. Пол­ком левой руки руководил Глеб Брянский. Имя этого военачальника вызывает сомнения.¹⁶ В исправных спис­ках Сказания о Мамаевом побоище назван Глеб Друц-кий — личность вполне историческая.¹⁷ В целом состав воевод отражал доминирующее положение московской знати, включавшей и вельмож, перешедших на службу великого князя, вассальных княжат, представителей сто­личного боярства.

По данным распространенной редакции Сказания о Мамаевом побоище, в Коломне к армии Дмитрия при­соединились «мужи новгородцы». «Чюдно быша воинство их, и паче меры чюдно уряжено конми и портищем, и доспехом». В одном из вариантов Сказания снаряжение новгородцев описано более подробно: «Все люди наряд­ные, пансири, доспехи давали з города»,¹⁸ т. е. из государ­ственного арсенала. Это сообщение, на мои взгляд, вполне

 

достоверно и указывает, каким путем экипировались го­родовые отряды.¹⁹ Речь в данном случае идет о тяжело­вооруженных воинах, многим из которых оружие вруча­лось, видимо, лишь временно, на срок похода.

 

В коломенском походном построении «мужики новго­родские» занимали место в полку левой руки.²⁰ Участие новгородцев в Куликовской битве оспаривалось, но ныне убедительно доказано С. Н. Азбелевым.²¹ Он прояснил реальные подробности новгородской помощи. Так, новго­родский контингент, если верить распространенной редак­ции Сказания, возглавляли шесть командиров, что соот­ветствовало принятой во второй половине XIV в. практике отправки в поход новгородской рати, выставляемой пятью городскими концами, иногда под общим руководством степенного посадника. К тому же имена двух посланных на Дон военачальников удалось опознать как достовер­ные. Далее, новгородские посадники упомянуты в списке боярских потерь на Куликовом поле, воспроизведенном Сказанием и Задонщиной. Этот факт проверяется записью о павших в битве новгородцах, которая сохранилась в ру­кописном синодике XVI в. новгородской Борисоглебской церкви (в Плотниках).²²

 

Новгородская сила откликнулась на призыв Москвы о помощи не случайно. Как раз в год Куликовской битвы великий князь Дмитрий перезаключил с новгородцами союзный договор о совместной борьбе с врагами Москов­ской Руси. Эти обязательства северный союзник Москвы как в 1375, так и в 1380 г., видимо, точно выполнил. Ха­рактерно, что сообщение о битве на Дону приведено нов­городским летописцем в подчеркнуто торжественном тоне, как общерусское свершение. Именно в 1380 г. «по завету о победе на Мамая» была заложена на Славковой улице церковь Святого Дмитрия.²³

 

Возвращаясь к коломенскому «уряжению» полков, от­метим, что примененное там пятичастное построение ос­новных тактических подразделений в русском военном деле было известно с XII в. и удержалось четыре столе­тия спустя. В XIV— XV вв. такая разбивка постепенно вытеснила традиционное разделение войска на три полка;

она позволила усложнить бой, шире осуществлять глубо­кий маневр, выставлять значительное дальнее сторожевое охранение, создавать более эффективный, эшелонирован­ный в глубину и по фронту боевой порядок, лучшде при-

 

40

крывать главный полк — обычно ставку командующего. Увеличение числа основных боевых подразделений сверх шести-семи затрудняло единое руководство ими в бою, а малое число полков (один-два) снижало способность войска к маневру и, как правило, являлось показателем незначительности сил одной из враждующих сторон. Ко­личество полков, участвовавших в коломенском смотре, напротив, отражало многочисленность собранной армии.

Войско, разделенное на полки, согласло заслуживаю­щей доверия Летописной повести о Куликовской битве, выступило из Коломны 20 августа.²⁴ Оно было готово к внезапному нападению и встречному бою. В связи с этим понятно формирование передового полка сразу из четырех несущих боевое охранение отрядов. Вскоре после 20 августа войско достигло устья р. Лопасни. Тем самым оно вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Задача начального этапа похода, заключавшаяся в упреждающем выдвижении к месту объединения вражеских сил на Оке, была выполнена. Последующая переправа войска через Оку и его движение в глубь Рязанской земли произвели на участников антимосковской коалиции деморализующее действие.

 

Олег Рязанский, до последнего момента надеявшийся, что великий князь уйдет от ордынских полчищ на Двину или в Новгород Великий, «устрашися и возтрепета зело». А князь Ягайло, уже подошедший к Одоеву, «слышав, яко Олег убоася, и пребысть ту оттоле неподвижным».²⁵ Формулировки летописцев не вполне точны. Литовское войско продолжало свое движение для соединения с Ма­маем. Однако Ягайло, направив свою армию вместо Оки к Дону, явно не торопился. В литовском войске, как вы­яснил В. Т. Пашуто, кроме восточноаукштайских, не было надежных сил.²⁶ Характерно, что в составе этого воинства отсутствовали белорусы и украинцы.²⁷ Русское население Литвы поход явно не поддерживало; более того, отдельные литовские и славянские выходцы (из Полоцка, Друцка, Брянска), как мы увидим ниже, дрались на Куликовом поле на стороне Москвы.

 

После переправы через Оку пришла весть о том, что Мамай все еще «в поле стояща и ждуща к собе Ягайла на помочь рати литовскыя».²⁸ Русское командование тогда,

вероятно, приняло решение очередной раз упредить соединение частей противников и идти навстречу Мамаю к верховьям Дона. Во время кратковременной остановки у устья р. Лопасни к русскому войску присоединились «остаточные вои. После выступления армии на этом месте был оставлен Тимофей Васильевич Вельяминов, «да егда пешиа рати или конныа поидет за ним (князем Дмитрием. — А. К.), да проводит их безблазно (непоколе­бимо. — А. К.) ».²⁹ По словам Никоновской летописи, вели­кий князь в то время печалился, «яко мало пешиа рати». Эта рать, видимо, не поспевала за конницей и догнала

основные силы уже у Дона.

 

Войско, вступившее 25 августа в пределы Рязанской земли, вероятно, сошло с Муравского шляха и уклонилось в юго-восточном направлении. Очередная остановка была сделана у г. Березуя, находившегося в 23 поприщах (около 30 км) от истока Дона.³⁰ В Березуе к основным силам присоединились князья Ольгердовичи: Андрей с псковичами и Дмитрий с брянцами.³¹ Приведенная ими «кованая рать» (тяжеловооруженные воины) усилила армию как раз накануне решающей схватки. В Березуе она пробыла несколько дней,³² поджидая отставших и «перенимая вестей». Разведчики сообщили о движении Мамая, не знавшего о местонахождении русского войска, к верховьям Дона, «доколе приспеет нам Ягайло».³³ 6 сен­тября московская рать подошла к Дону в месте впадения в него р. Непрядвы. И на этой заключительной стадии похода соединения литовцев и татар так и не произошло. Инициативу прочно удерживало русское командование. На берегу Дона к армии присоединилась пехота. «И ту приидоша много пешаго воиньства, и житейстии мнози людие, и купци со всех земель и градов».³⁴ Это сообщение указывает на участие в войске «черного люда» и исполь­зование (кроме сохранявшей решающее значение кон­ницы) значительных масс пехоты, видимо необходимой в широком антитатарском походе. Не следует представ­лять пехотинцев как обязательно обездоленных, нищих людей. В их ряды рекрутировались состоятельные горо­жане: купцы и ремесленники. С XIII в. пехота оказалась родом войск, влиявшим на исход сражения, в том числе и с конными степняками.³⁵ Продемонстрировала она свои качества и на Куликовом поле. Пехотные части были, видимо, и в ордынском войске.

В русской рати сошлись люди разного социального положения. Источники Куликовского цикла — случай до­вольно редкий — отмечают «простых», «молодых» (в смы-. сле имущественного положения) людей,³⁶ но не обяза­тельно пехотинцев. Все эти факты раскрывают великий общенародный размах, который приняла во времена Дмит­рия Донского борьба русских людей за освобождение и независимость своей земли.

 

Итак, за 20 дней похода русская рать прошла 300 км. С учетом остановок в Коломне, у устья р. Лопасни, в Бе­резуе путь к Дону занял 12—13 дней. Движение русского войска можно назвать маршем-мобилизацией. На каждой остановке в его состав вливались новые пополнения. Сле­дование к Дону не отличалось особой быстротой. Зато оно позволило подтянуть отставших и осуществить пла­номерный сбор не только ближних, но и дальних «воев». История Руси XIV в. не знает столь широкой по масш­табу походной операции, характеризовавшейся наращива­нием вооруженных сил по мере их наступательного дви­жения навстречу противнику. Боевой дух подошедшего к Дону войска подняла грамота, полученная от Сергея Радонежского, еще ранее предсказавшего победу Дмит­рию. Приведенная в Летописной повести о Куликовской битве, она звучит с подкупающей достоверностью: «Чтобы еси господине таки пошел, а поможет ти бог и святая Бо­городица».³⁷ На военном совете после споров было при­нято бесповоротное мужественное решение начать пере­праву через Дон.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

¹ В Сказании о Мамаевом побоище упомянуты князья Федор Семенович и Семен Михайлович. По мнению Ю. К. Бегунова, Фе­дор Семенович в данном тексте перепутан с Федором Романови­чем, который сражался и погиб на Куликовом поло вместе с сы­ном Иваном. Что касается Семена Михайловича, то он в дей­ствительности был убит еще в 1377 г. на р. Пьяне (Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.:

Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 493—494).

² Достоверность названных здесь мелких князей Белозер-ско-Ярославского края заподозрена на том основании, что обо­собление связанных с ними уделов, по сохранившимся данным, происходило будто бы не древнее начала XV в. (Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 495—497). «Историчность» приведенных имен от-

стаивают Л. А. Дмитриев и особенно И. Б. Греков, резонно ука­зывающие, что отсутствие сведений XIV в. о ряде мелких удель­ных владетелей еще не является доказательством появления их родов лишь в середине XV в. (подробнее см.: Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975, с. 387—391).

³ Известие Летописной повести о Куликовской битве, что князь Владимир Андреевич присоединился к главным силам лишь на р. Лопасне, опровергается сообщениями других источников, в том числе росписью полков в Коломне, согласно которой он командовал правым крылом.

⁴ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 49, 52.

⁵ Дневной переход в начале похода равнялся обычно примерно 25 км (Иванин М. И. О военном искусстве и завоева­ниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингис-хане и Тамерлане. СПб., 1875, с. 165). Форсированная скорость суточ­ного марша, равная 68—78 км, отмечается в военных действиях русских войск в XIII и XIV вв. (Рыбаков Б. А. Военное искус­ство. — В кн.: Очерки русской культуры XIII—XV веков. М., 1969, ч. 1, с. 354, 384).