СОСТАВ И БОЕВОЕ, ПОСТРОЕНИЕ АРМИИ 7 глава

²¹ Железная палица вместе с копьем упомянута в Сказании в руках князя Дмитрия Ивановича (Повести..., с. 67). У всад­ника, выезжающего на бой, источники обычно называют копье, меч или саблю. Указание в данном случае на палицу, видимо, навеяно былинными образами.

²² Дмитриев Д. А. Вставки из «Задонщины»..., с. 399, 436;

Моисеева Г. Н. К вопросу о датировке Задонщины.—ТОДРЛ, Л., 1979, т. 34, с. 274.

²³ Повести..., с. 36.

²⁴ Кирпичников А. Н. Военное дело..., с. 26—27.

²⁵ Нечаев С. Д. Описание вещей..., с, 348—349.

²⁶ Кольчуга, по сведениям, любезно предоставленным Ю. В. Шокаревым, имеет запах на груди длиной 23 см. Ширина с рукавами (они ниже локтя) 133 см, ширина в подоле и под­мышках 74 см, длина от плеча до подола 89 см. Клепаные кольца кольчуги в сечении уплощены, соединены сквозной за­клепкой. Толщина колец 1—1.5 мм. Вес имеющей повреждения кольчуги 10 кг 300 г (ГИМ, инв. № 85687/11501). В литературе в качестве кольчуги, найденной на Куликовом поле (данные М. М. Денисовой), фигурирует другая, из собрания РИМ; изго­товлена она в той же технике, что и описанная выше (ср.: Кир­пичников А. Н. Военное дело..., табя. XVII).

²⁷ Денисова М. М., Портнов М. Э., Денисов Е. II. Русское ору­жие. М., 1953, с. 60.

²⁸ Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие, вып. 3, с. 14.

²⁹ Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964, т. 1, с. 103.

³⁰ Ср.: Дмитриев Л. А. Лондонский лицевой список Сказания о Мамаевом побоище. — ТОДРЛ, Л., 1974, т. 28, с. 179, рис. 7, 8. — Благодарю Л. А. Дмитриева за предоставление полной серии этих только частично опубликованных миниатюр.

³¹ Использование крюка показано еще на одной миниатюре другого списка Сказания о Мамаевом побоище, также XVII в. (см.: Сказание о Мамаевом побоище/ Сост. Л. А. Дмитриев. Л., 1980, рис. 19).

³² Плано Карпини И. Указ. соч., с. 29, 40. ^эв Seitz H. Blankwaffen I. Wurzburg, 1965, S. 232—234, Abb. 144, H.

³⁴ Ellehauge M. Certain phases in the origin and development of the glaive. Copenhagen, 1945, fig. 4; Wagner E., Drobna Z., Dur-dik J. Kroja, zbroja a zbrane doby predhusitske a husitske. Praha^ 1956, с. V, tab. 35, 6.

³⁵ Ср.: Der Konigsspiegel. Leipzig; Weimar, 1978, S. 133, 136.

³⁶ Puricelli-Guerra A. The glaive and the bill.—In: Art, arms and armour. An international anthology, 1979—1980. Chiasso, 1979, vol. 1, p. 8—11, fig. 21—25.

³⁷ Seitz H. Op. cit, S. 171—172, Abb. 108; Zygulski Z. Bron w dawnej Polsce. Warszawa, 1975, p. Ill, fig. 37, h; 55.

³⁸ Денисова M. M.; Портнов M. Э., Денисов E. H. Указ. соч., с. 25—26.

³⁹ Danckaert J. Reyse, ofte voygie gedaen door Moscovien ofte Bus-Landt. Tot Dordecht, 1652, s. 151; ср.: Висковатов А. В. Исто­рическое описание одежды и вооружения российских войск. СПб., 1841, ч. 1, с. 113.

⁴⁰ Фасмер M. Этимологический словарь русского языка. M., 1967, т. 2, с. 316.

⁴¹ Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. M., 1959, т. 1, с. 308; Фасмер M. Этимологический сло­варь..., т. 2, с. 234.

⁴² Виноградова В. Л. Некоторые замечания о лексике «Задон-щины». — ТОДРЛ, Л., 1958, т. 14, с. 199; Селимое А. А. Кин­жал. — Рус. речь, 1970. № 4, с. 85—91.

⁴³ Кирпичников А. H. Древнерусское оружие. M.; Л., 1966, вып. 1, с. 72—73; ср.: Seitz H. Op. cit., Abb. 128.

⁴⁴ Seitz H. Op. cit., S. 217, 220, Abb. 125, 129, 29, 30.

⁴⁵ Bron sredniowieczna z ziem polskich. Lodz, 1978, p. 39, tab. 24, 102—104, 111.

⁴⁶ Nadolski A. Polska bron. Bron biala. Warszawa, 1974, p. 60—61.

⁴⁷ Фасмер M. Этимологический словарь..., т. 2, с. 324.

⁴⁸ Слово о полку Иторево..., с. 553; ср.: Виноградова В. Л. Указ. соч., с. 200.

⁴⁹ «Чечак золот с каменьем с женчуги» (ДДГ, с. 16). Выска­зано мнение, что чечак обозначал не шлем, а драгоценное укра­шение, прикрепляемое к макушке или челу головного убора высшего феодала (Яковлева О. А. Термин чичак (чечак), встре­чающийся в древнерусских документах; ошибочное толкование этого термина нашими историками и истинное его значение. — Зап. Морд. науч.-исслед. ин-та яз., лит. и ист., Саранск, 1951, вып. 12, с. 146—150). Термин, заинтересовавший языковедов, видимо, тюркский. По мере странствования он менял свои со­держание и фонетический склад. Корень слов «чечак» и «ши-шак», похоже, общий, что свидетельствует о первоначальной связи двух понятий. Так, в венгерском языке sisak изначально, как думают, — женский головной убор, а затем (фиксируется с 1405 г.) — шлем (Киш Л. Происхождение слов бекеша, кучма, шалаш и шишак. — Этимол. исслед. по рус. яз., M., 1963, вып. 4, с. 63—65). Возможно, что в русском языке объединения двух понятий не произошло и родственные термины существовали

раздельно как обозначения разных наголовных принадлежностей. Шишаки, отмеченные в Задонщине, доказывают, что этим сло­вом уже примерно в 1380 г. называли воинское наголовье.

⁵⁰ Кирпичников А. H. Военное дело..., с. 31—33.

⁵¹ Висковатов А. В. Указ соч., с. 45—46. — С рассматривае­мым доспехом можно сопоставить одно изображение, опублико­ванное Э. Ленцем (см.: Лени Э. Опись оружия графа С. Д. Шере­метева. СПб., 1895, с. 6, табл. 1, 88).

⁵² Кирпичников А. H. Военное дело.... с. 40.

⁵³ Виноградова В. Л. Указ. соч., с. 199.

⁵⁴ Дмитриев Л. А. Вставки из «Задонщины»..., с. 395.

⁵⁵ Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. M.; Л., 1941, т. 2, с. 186.—На этот тер­мин мое внимание обратил Б. II. Маршак.

⁵⁶ Из повести о житии великого князя Михаила Александро­вича Тверского (Никоновская летопись, с. 176).

⁵⁷ Кирпичников А. H. Военное дело.., с. 46 ел.

Ход битвы, потери

 

По Сказанию о Мамаевом побоище, русские войска распо­ложились на Куликовом поле накануне битвы. В день сражения эти силы были построены в боевой порядок где-то до 6 ч дня.¹ Далее упоминается высокое место, откуда русское командование наблюдало за готовыми к бою от­рядами и их поднятыми стягами. Сказание приводит и другие детали пребывания войск на Куликовом поле. Здесь в обращении к войску великий князь призывал во­инов сохранять нерушимость строя. А в ночь перед бит­вой он вместе с воеводой Дмитрием Боброком, находясь между двумя враждующими силами, «испытывал при­меты». «В рассказе о гадании сказалась душа русского народа, грозного и в то же время жалостливого к своим врагам: „Земля плачет" чужеземным языком о детях своих. Эта печаль о погибших детях и неутешных мате­рях — высокая народная правда, вечная жажда мира и справедливости».²

 

Начало дня великого сражения последовательно, в от­личие от Сказания, с конкретным указанием времени пе­реправы через Дон, отображено в Летописной повести о Куликовской битве. Согласно ей, 8 сентября 1380 г. на рассвете русская армия в боевом порядке по наведенным накануне мостам и разведанным бродам перешла Дон. По Никоновской летописи, после перехода через реку мо­сты были разрушены. Этим предотвращалась возможность глубокого обхода и удара татар, а также литовцев с тыла.

 

День встречи враждующих войск был выбран не слу­чайно. Он совпал со «светоносным» праздником рож­дества Богородицы. Туман задержал сближение двух ар­мий, поэтому оно произошло с опозданием: «Бе же и мъгла тогда велика, потом же мъгла уступи, тогда пре-идоша вси за Дон... и выидоша в поле чисто на усть реки Непрядвы исполчився. И яко бысть в 6 час дни, начаша появливатися оканнии татарове в поле чисте и исполчи-шася противу хрестьян».³

 

«Исполчение» русских войск, которое, по свидетель­ству источников, произошло непосредственно на Кулико-

вом поле, действительно имело место, но, очевидно, в ос­новном повторяло принятое во время остановки у Дона 6—7 сентября 1380 г. Сообразно топографии местности и другим особенностям новой позиции взаимное расположе­ние полков могло быть изменено. Как бы то ни было, войска, выстроившиеся на Куликовом поле, в любой мо­мент могли принять ближний бой: «Ужо бо русскые кони окрепишася от гласа трубънаго, и койждо въинидеть под своим знаменем. И видети добре урядно плъки установ­лены поучением крепкаго въеводы Дмитреа Боброкова Волынца».⁴ В дубраву вверх по Дону был выдвинут за­садный полк под руководством князя Владимира Сер­пуховского. Ход боя показал, что татары ничего не знали об этом скрытом резерве. Дубрава, о которой шла речь, судя по старинным описаниям и планам Куликова поля, примыкала к левому крылу русских войск и частич­но находилась в его тылу на берегу р. Непрядвы.

Главнокомандующий русской армией в последний раз объехал полки. Он по дружинной традиции призвал воинов не бояться смерти «за братию нашу, за все православное христианство». Если доверять свидетельству Никонов­ской летописи, то в своей речи великий князь явно имел в виду пестрый, сборный состав областных ратей, напо­минал об общерусском единстве рода, племени и веры. «И слышавше сие... мужествени быша, яко орли лета-юще и яко лвы рыкающе на татарьские полки».⁵ В пере­даче В. Н. Татищева, воины «всюду отвесчеваху ему (князю Дмитрию.—А. К.), еже готови есми помрети или победити».⁶ Осознание борьбы за правое дело и едино­душный патриотический подъем придали войску в то гроз­ное утро новые моральные силы. Так на Куликовом поле рождался подвиг, которому суждено будет стать в веках примером беззаветного служения Родине.

 

В большом полку у главного знамени князь Дмит­рий Иванович отдал «царскую приволоку», коня и знаки власти своему любимцу Михаилу Андреевичу Бренко. В ходе битвы боярин Бренко, которого прорвавшиеся к главному знамени татары приняли за великого князя, погиб как герой. Во время боя противники стремились достичь и опрокинуть главное знамя и захватить или уничтожить самого командующего. Знал это правило и князь Дмитрий. Однако, возлагая свою одежду на лю­бимца, он по верному замечанию Д. Иловайского, никоим

образом не мог предвидеть все случайности предстоящего боя, предвидеть, что боярина непременно убьют вместо него самого.⁷ Эпизод с переодеванием объясняется не трусостью предводителя, а его военной предусмотритель­ностью. В. Н. Татищев сообщал, что великий князь «сам хотя полки управляти и, где потреба, явится помосчь по-давати».⁸ Об этом среди воевод шла речь еще при «уря-жении» полков накануне битвы. Тогда местом пребыва­ния главнокомандующего был определен большой полк. В предвидении переменчивых событий данное намерение оказалось изменено. Дмитрий Иванович сам решил вы­езжать в «горячие точки» сражения. Между тем главно­командующий был весьма приметен. В Никоновской ле­тописи сохранился его словесный портрет: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист, и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело».⁹ Выделяясь своим видом и одеянием, в бою он бы наверняка привлек внима­ние врага и послужил ему верной мишенью. Оставляя по­стоянно находившегося при знамени двойника и сам бу­дучи замаскирован под обычного воина, князь мог без­опаснее скакать от полка к полку, на ходу следить за боем и в нужный момент давать распоряжения о посылке подкреплений. Необходимость разъездов диктовалась как масштабами сражения, затруднявшими единое руковод­ство, так и отсутствием на русской части Куликова поля возвышенности, достаточно высокой, чтобы просматривать всю татарскую его сторону. В этом отношении позиция Мамая была предпочтительнее. Он в окружении свиты на­блюдал сражение с господствующего над местностью холма. Все сказанное поясним сведениями источников.

В начале сражения Дмитрий Иванович ездил в сто­рожевой полк, т. е. на переднюю линию завязавшейся борьбы, «и, мало тамо пребыв, возвратися паки в вели­кий полк».¹⁰ Разгадку такого выдвижения находим на примере среднеазиатского военного наставления, где предводителю войска рекомендовалось распознать, напа­дет ли неприятель всеми силами или отдельными отря­дами.¹¹ Находясь впереди, Дмитрий Иванович действи­тельно мог разглядеть и оценить выступавшие навстречу силы Мамая.

 

Наведя противника на ложный след, полководец в ходе сражения отбросил дальнейшую осторожность. Захвачен-

ный страстью борьбы и рискуя жизнью, он принял не­посредственное участие в сече. В момент схватки главных сил Дмитрий Иванович «бися в лице с татары на пръвом суиме... многа ударения прият по главе и повсеему телу», был весь «обит» его доспех,¹² пали две лошади, не уце­лела свита. Немногочисленные свидетели видели князя бьющимся в окружении татар. В конце концов оглушен­ный ударами, он, чудом избежав смерти, выбыл из боя³.

Одно из правил тимуровского полковождения гласило, что если главнокомандующий будет вынужден принять личное участие в битве, то пусть делает это не слишком рискуя собой, так как его смерть произведет на войско самое гибельное впечатление.¹⁴ О такой же заповеди на­поминали Дмитрию Ивановичу и воеводы. Они просили его не выезжать вперед, но стоять «назади или на криле, или негде в опришном месте».¹⁵ На что он отвечал: «Бра­тья моя, да потягнем вси съодиного, а сам лице свое поч­ну крыти или хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу якоже словом, такожде и делом напереди всех и пред всими главу свою положит за свою братью и за вся крестьяны, да и прочий, то видевше, приимуть с усер­дием дерзновение». В приведенных словах отважного во­ителя нет недостоверного. Заметил это еще летописец, записавший: «Да якоже рече, тако и сътвори».¹⁶

 

Феодалы XII—XV вв.—воины, зачастую любившие лихие схватки и звон оружия. Они первыми врубались в гущу врагов, увлекая за собой бойцов. Эти качества унаследовал и Дмитрий Иванович. Он командовал цен­тральным полком в битве на Воже в 1378 г. и как рядо­вой воин доблестно рубился на Куликовом поле. Позже, в год свержения монгольского ига (1480 г.), архиепископ Вассиан, призывая Ивана III на новую битву с татарами, вспоминал Дмитрия Донского, который «скочи на под­виг и напред выеха и в лице став против»¹⁷ Мамая. Иван III, осторожный политик и создатель могучего го­сударства, в отличие от своего храброго предшественника не любил сечи и избегал посещать полки.¹⁸ Век едино­борцев-князей остался позади, но их подвиги всякий раз с новой силой воодушевляли потомков.

 

Обратимся теперь к ходу битвы, которая, по достовер­ному показанию Летописной повести, продолжалась около 4 ч (от 6 до 10 ч; в переводе на современный счет време­ни— от 11 ч 35 мин до 15 ч 35 мин) и вызвала горестное

восклицание древнерусского книжника: «О горький час! О година крови исполнена».¹⁹

 

Бой завязали сторожевые полки, что скорее всего оз­начало разведку боем, обоюдное «прощупывание» сил. «Сам же князь великий наперед в сторожевых полцех ездяше и, мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк».²⁹ По-видимому, во время пребывания впереди бы­ло распознано намерение татар произвести схватку всеми силами. К этому же приготовились и русские части. Спу­скаясь с возвышенностей («с шеломяни»), противники начали сходиться. «И удари всяк въин по своему коню, и кликнуша единогласно „С нами бог!", и пакы: „Боже христианский, помози нам!". Погании же... свои богы на-чаша призывати».²¹ Русские шли не торопясь, ордынцы— «борзо». Неожиданно произошла заминка. Татары «не поступающе сташа... и тако сташа, копиа покладше, стена у стены, кождо их на плещу предних своих имуще, преднии краче, а задний должае».²² Перед нами доволь­но редкий в монгольской тактике случай применения пе­шего ощетинившегося копьями строя. Насколько извест­но, ордынцы в походах на Русь не использовали пехоту. Не обратились ли они к этому роду войск, убедившись в его эффективности и популярности в русских землях? Симптоматично, что в 90-е гг. XIV в. пехота была подо­бающе оценена и широко применена Тимуром.

 

Внезапная остановка татарской конницы под прикры­тием пеших копейщиков в самый, казалось бы, неподхо­дящий момент сближения ратей точно объяснена Нико­новской летописью: «Ибо несть места, где им разступи-тися». Очевидно, поле боя оказалось для ордынцев слиш­ком тесным, и они задержались, чтобы перегруппировать силы, видимо, только тогда обнаружив всю невыгоду предложенного им места сражения.

 

Во время упомянутой задержки состоялся поединок инока Пересвета и татарского богатыря. Оба храбреца сшиблись на копьях, поразив друг друга. Исход поедин­ка рассматривался обычно как предсказание победы ка­кой-то одной стороны; здесь же обе воюющие стороны оказались перед неизвестностью, как бы в равном положе­нии. Сразу же после поединка (в 7 ч дня) рати пошли на бой всеми силами.

 

Развернувшуюся затем на Куликовом поле картину боя историки представляют как одновременное столкно-

Рис. 9. Построение полков на Куликовом поле в период сближения и завязки сражения. Схема-реконструкция.

1 — сторожевой полк; 2 — передовой полк; з — полк правой руки, 4 — полк левой руки, 5 — большой полк; 6 — засадный полк; 7 — резерв большого

 

вение трех расположенных по фронту длиной 5, 5.5 и даже 10 км²³ русских полков с татарскими (строй послед­них неизвестен). На исследователей влияет сама трехчаст­ная схема линейной разбивки войска (на чело и два кры­ла). При этом не учитывается и топография поля битвы. Полки помещают перед холмами, реками, долинами, а то и на месте вырубленных в XIX в. дубрав. Такие рекон­струкции вряд ли убедительны. Растянутость подразде­лений на поле брани делала бы их плохо управляемыми. Построенные в боевой порядок полки имели перед собой не пересеченную местность, а открытое ровное пространст­во (по словам Никоновской летописи: «Поле чисто и ме­сто твердо»). Кроме того, как сами полки, так и состав­ляющие их отряды могли выдвигаться на передовую по­зицию не все сразу, а, как подсказывают примеры меж­дународного полковождения, последовательно, сообра­зуясь с подходящими силами противоположной стороны. В рассматриваемом случае источники указывают на пер­воочередное выдвижение к фронту боя не трех, а двух подразделений, а именно полков передового и правой руки (рис. 9). О двух вступивших в бой полках сообщают

7 А. Н. Кирпичников

летописная и распространенная редакции Сказания о Мамаевом побоище, а также точная в деталях Никонов­ская летопись²⁴ Сказание основной редакции называет, правда, три встретивших татар русских полка, но тут же добавляет, что отряды «поганых» двигались навстречу «обапол», т е. по обеим сторонам поля ²⁵ В период сбли­жения противников поле сражения было, возможно, раз­делено продольно на две части по числу занимающих его по фронту подразделений Объяснить все это можно только относительной узостью места сражения, на ко­тором как русские, так и татары не могли развернуть крупные силы

 

В ходе завязавшегося сражения первоначальный бое­вой порядок изменился, во всяком случае был уплотнен Татары старались ввести в бой одновременно как можно больше войск. В дело были брошены главные силы: «И о часе седьмом соступишась обоюду крепце всеми силами и надолзе бишася».²⁶ Ожесточение боя нарастало. Вместе с этим усиливалась ставшая неимоверной теснота. С не­отразимой документальностью воспроизводит картину ру­копашной Никоновская летопись: «И паде татарьское те­ло на христьаньском, а христианьское тело на татарьском, и смесися кровь татарскаа с христианьскою, всюду бо множество мертвых лежаху, и не можаху кони ступати по мертвым не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще и под коньскыми ногами умираху, от вели-киа тесноты задыхахуся, яко немощно бе вместитися на поле Куликове.. множества ради многых сил сошед-шеся» ²⁷ Характерно, что источники не упоминают о плен­ных.

 

В период рукопашной происходили схватки отдельных единоборцев. С редкой подробностью сообщает об этом Летописная повесть о Куликовской битве: «Инде бяше видети русин за татарином гоняшеся, а татарин сии на-стигаше, смятоша бо ся и размесиша, кийждо до своего супротивника искаше победити».²⁸ Источники сохранили описание волнующих эпизодов схваток этих людей. Так, Стефан Новосильский рассказывал, что, увидев уже пе­шего великого князя, бившегося против четырех врагов, пытался ему помочь, но не сумел из-за множества убитых быстро подъехать. Едва смог поразить одного из насту­павших на Дмитрия Ивановича, как на него самого на­ехало трое. От верной гибели Новосильского спасла слу-

 

Рис 10 Начало битвы. «Соступление» войск. Миниатюра Лицевого свода. XVI в.

 

 

чайность — он сорвался с коня и «пребых... во трупу мертвом».²⁹

 

В описаниях Сказания о Мамаевом побоище отчетливо угадывается, что организованная борьба велась не от­дельными храбрецами, а сплоченными подразделениями. Во время рукопашной из строя выбывало в некоторых случаях сразу несколько находившихся рядом воинов. Иногда это были князья и бояре с их окружением, люди одного города или вотчины, родственники, бойцы малой тактической единицы. После окончания битвы на поле боя нашли павших рядом белозерских, угличских, доро­гобужских князей. Рядом лежали слуга и господин. Люди, судя по всему, умирали примерно на тех же местах, где сражались и держали строй бок о бок друг с другом.

 

Тесный бой слитных подразделений весьма точно пе­редают миниатюры Лицевого свода XVI в. (рис. 10). В ходе побоища массовые потери понесла русская пехота:

«Аки древеса сломишася и аки сено посечено лежа-ху».³⁰ Судя по этой записи, полегли целые ряды бойцов. Сопровождая текст миниатюра Лицевого свода довольно реалистически передает избиение «пешцев» всадниками с саблями (рис. 11). Все свидетельства о битве достоверно раскрывают важнейшее тактическое правило средневе­ковья, заключавшееся в том, что результативный бой велся слитными построениями. Как только они раз­рушались, организованное сопротивление прекращалось, а уцелевшие обращались в бегство.

 

Сражения XIV в., как удается установить, отличались от таковых же, например, XII в. применением последо­вательных многократных атак и большей самостоятель­ностью действий отдельных подразделений. Относится это и к рассматриваемой битве. К финальной ее фазе при­надлежит сообщение В. Н. Татищева о том, что «татаре бо въезжаху в руские полки, а руские в полки татар­ские».³¹ Указанный прием реален и связан с глубоким вклиниванием тактических единиц в ряды друг друга В параллель приведем слова Шереф ад-Дина Йезди, от­носящиеся к битве Тимура и Тохтамыша в 1391 г., о том, что один из противников прошел сквозь строй другого и, остановившись, построил свои ряды в его тылу.³² Сопо­ставление русских и среднеазиатских источников, каса­ющихся военного дела, в данном случае лишний раз

 

Рис. 11. Татары наступают на русскую пехоту. Миниатюра Лицевого свода. XVI в.

убеждает в международном сходстве ряда тактических правил конца XIV в.

 

Если начальная стадия битвы описана в источниках с подробностями, то ее середина и финал были почти полностью заслонены эмоциональной стороной собы­тия. Тем более ценны уникальные сведения, приведен­ные В. Н. Татищевым, о действиях полков в разгар бит­вы, что отнюдь не расходится с отдельными, подчас слу чайными замечаниями на эту же тему других источников Куликовского цикла. Остановимся на выяснении этих недостаточно установленных событий.

 

Общая рукопашная, развернувшаяся на Куликовом поле в разгар битвы, перемалывала силы враждующих, но не давала им перевеса. Убедившись в том, что обойти русских невозможно, татары сконцентрировали свой удар в центре русского построения. Им, очевидно, удалось прорвать фронт выдвинутых вперед русских полков и по­дойти к большому полку. По словам В. Н. Татищева, это подразделение (включавшее владимирцев и суздальцев), «бияся на едином месте, не можаше одолети татар... ни татары могусче я сломити». Активную поддержку центру оказали отряды правого крыла. Там князь Андрей Оль-гердович неоднократно атаковывал татар, «но не смеяше вдаль гнатися, видя большой полк недвижусчийся, и яко вся сила татарская паде на середину (этого полка. — А. К.)... хотяху разорвати».³³ Очевидно, имелся в виду разрыв строя главного подразделения на изолированные группы в целях их последующего уничтожения. Одновре­менно ордынцы начали теснить левое крыло русских.

 

На исходе 8 ч дня татары захватили инициативу в свои руки. Настал кризисный момент сражения. Каза­лось, что они «от всюду заидоша, оступиша около христьян».³⁴ Множились общие потери. Сеча затронула не только рядовых бойцов, но и командиров. «Начаша тата-рове одолевати и уже много от... князей, бояр и воевод аки древеса склоняхуся на землю».³⁵ Выбыл из строя главнокомандующий — князь Дмитрий Иванович — и был убит его двойник — боярин Михаил Андреевич Бренко. Положение усугублялось тем, что русским «солнце бе во очи и ветр».³⁶ Древние считали такое положение крайне невыгодным для боя.

 

Неприятелю удалось вклиниться в боевые порядки русских и в большом полку подсечь главное знамя вой-

ска. Обычно в сражении это вело к незамедлительному бегству. Однако произошло почти невероятное. Несмотря на зловещие признаки разъединения строя и частичного нарушения боевого порядка, русские части, проявив бес­примерное упорство, стойко сопротивлялись. Паника ко­снулась лишь неких московских «небывальцев», которые «на бег обратишася».³⁷ Но отступать было некуда. В тылу протекали Непрядва и сложный для переправы Дон. Между тем поле битвы превратилось в огромное побоище:

«Бывшу же яко девяти часом, и бысть такая смятня, яко не можаху разбирати своих».³⁸ Ордынцы, судя по тому что они «всюду одоляюще», ввели в дело, видимо, все свои силы, не оставив резерва. Это был роковой просчет. Увлекшись преследованием полка левой руки, татары ми­новали дубраву. В это время с фланга и тыла на них внезапно обрушился засадный полк. В. Н. Татищев при­бавляет здесь еще одну неизвестную подробность: «А князь Дмитрий Ольгердович созади большаго полку всту­пи на то место, где оторвася левый полк, и нападе с се-веряны³⁹ и псковичи на большой полк татарский».⁴⁰ Речь идет о частном резерве великокняжеского большого полка. Назначение подобного подразделения обрисовано в «Кни­ге побед» Шереф ад-Дина Йезди. Его, по словам восточ­ного историка, ставили позади главного корпуса, с тем чтобы «во время самого разгара сражения, когда сходятся храбрецы с обеих сторон, схватиться друг с другом; если у одной из частей его (Тимура.— А. К.} победоносного войска будет нужда в подкреплении», эти люди будут го­товы прийти на помощь.⁴¹ Приведенная подробность во­енной тактики Тимура лишний раз подтверждает правдо­подобность и невыдуманность татищевских известий о перепитиях Куликовской битвы.

 

Удар засадного полка и выступление тылового резер­ва радикально изменили ход битвы (рис. 12). Момент броска этих частей был выбран удачно: солнце и ветер переменились и были теперь направлены в лицо неприя­телю. Отряды Мамая, прорвавшиеся к Непрядве, как бы попали в мешок — были атакованы с флангов и тыла и первые подвеглись уничтожению.⁴²

 

В стремительном кавалерийском бою всадники быстро устают. Истекшие два часа рукопашной предельно измо­тали обе стороны. Встречный удар, который нанесли све­жие силы русских, татары выдержать не смогли. Согласно

Никоновской летописи, беспощадная оценка сложив-шейся тогда новой обстановки была дана самими ордын­цами: «Наши же руки ослабеша и плещи усташа, и ко­лени оцепенеша, и кони наши утомлены суть зело».⁴³

При появлении новых полков татарское войско охватила паника. Первым, как можно догадаться, побежал вкли­нившийся в расположение русских частей большой татар­ский полк. Наступательный порыв московских войск был настолько велик, что даже раненые, кто мог, снова всту­пили в бой. Мамай пробовал организовать сопротивление в глубине своих войск. «И ту вскоре сломите и вся та­боры их (татар.— А. К.) вземше, богатства их разнесоша и гнаша до реки Мечи (Красивой. — А. К.) ».⁴⁴ Имея в ви­ду полное разрушение боевого порядка и рассыпавшихся по полю беглецов, Задонщина прибавляет: «Туто поганые разлучишася розно и побегше неуготованными доро­гами».⁴⁵ Разгром ордынцев был полный. Вооруженное преследование продолжалось всю вторую половину дня. К вечеру ратники возвратились каждый под свое знамя.⁴⁶ Боевое состояние войска вызывалось ожиданием литов-. ской армии. Было еще неизвестно, что находившийся⁽в одном переходе от Куликова поля князь Ягайло, узнав о поражении своего союзника Мамая, повернул армию и «побежа назад с великою скоростию, никим же гоним».⁴⁷