СОСТАВ И БОЕВОЕ, ПОСТРОЕНИЕ АРМИИ 5 глава

 

Предполагаемое поле битвы, стесненное с востока и запада лесистыми речными долинами, представляло свое­образный, замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Как в 1881 г. писал Д. Масловский, «маневрирование кавалерии вправо и влево от помяну­той центральной местности в настоящее время затрудни­тельно и в некоторых случаях совершенно невозможно». И далее: «Операции на обширном Куликовом поле в поло­жении рати 1380 г. имеет все невыгоды действия в меш­ке».⁴⁶ Но именно это обстоятельство обернулось преиму­ществом русской рати. В таком месте татарская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения, и она была вынуждена, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком бою русские, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников. Исход Куликов­ской битвы это лишь подтвердил.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

' Относительно контингентов из Дорогобужа и Углича см.:

Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 457.

² Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 145.

³ На долю этих земель приходилось около 20 городов из 36.

⁴ Тихомиров М. Н. Куликовская битва. — В кн.: Повести..., с. 357.

⁵ Мы, говоря о построении полков до перехода через Дон, основываемся на показании Летописной повести о Куликовской битве (Повести..., с. 34). Сказание о Мамаевом побоище упоми­нает о построении полков на Куликовом поле до 6 ч дня 8 сен­тября. Далее, однако, сообщается об «учреждении» войск на Ку-

ликовом поле за день накануне битвы (там же, с. 62—63). По-видимому, в Сказании отразились два построения полков, имев­ших место перед битвой. В отношении последовательности раз­ворачивавшихся событий чтение Летописной повести кажется мне более предпочтительным.

⁶ Из двух построений перед битвой основополагающее несом­ненно произошло на берегу Дона. Сформированный там боевой строй был, очевидно, рассчтап на перемещение на поле битвы. Предпринимать главное, требовавшее времени и инструкций по­строение на открытом для нападения Куликовом поле вряд ли было безопасно.

⁷ Повести..., с. 62.

⁸ Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, М., 1959, т. 26, с. 139.

⁹ Для обозначений тактических подразделений Я. Длугош употреблял несколько частью явно равнозначных терминов: си-neus=turma, cohors, signum==banderium. Последние можно пере­вести как «хоругвь», что соответствует русскому «стягу». Что ка­сается cuneus — «клина», то в данном контексте он понимался как тактическая единица, а не вид боевого построения (Joannis DIugossh seu longini cononici cracoviensis historia polonicae. Cra-coviae, 1877, libri XII, t. 4, p. 19, 20, 37, 62, 63). Благодарю А. И. Зайцева за консультацию относительно латинской военной терминологии.

¹⁰ Длугош Я. Грюнвальдская битва, М.; Л., 1962, с. 72.

¹¹ Повести..., с. 96.—В большинстве списков Сказания знамя названо черным. Это явная ошибка переписчика, связанная с утратой буквы «м». Первоначальное слово, судя по всему, — чермное, т. е. красное. Характерно, что красные полотнища стя­гов были излюбленными на миниатюрах XVI в. {Рабинович М. Г. Древнерусские знамена Х—XV вв. по изображениям на миниа­тюрах.—В кн.: Новое в археологии. М., 1972, с. 180). Вполне реалистично знамя Дмитрия Донского с нерукотворным Спасом изображено на миниатюрах XVII в. (Шамбинаго С. К. Сказание о Мамаевом побоище. СПб., 1907, табл. XXIII ел.). В 1552 г. Иван Грозный привез под Казань и приказал в начале осады развернуть знамя; на нем «образ господа нашего Иесуса Христа нерукотворный, и наверх (древка. — А. К.) водружен животворя­щий крест, иже бе у прародителя его... великого князя Дмит­рия на Дону» (Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1904, т. 13, 1-я пол., с. 499). Это знамя, по-видимому, в подновленном виде сохранилось в собрании Оружейной палаты Московского Кремля. Таким образом, можно относить появление общевойскового госу­дарственного знамени (равно как и обычая его развертывания «на исхождение ратным») ко времени не позднее второй поло­вины XIV в.

¹² Татищев В. П. Указ. соч., с. 145.

¹³ Длугош Я. Указ. соч., с. НО.

¹⁴ Повести..., с. 63. — Эти слова, согласно Сказанию о Мамае­вом побоище, были произнесены главнокомандующим на Кули­ковом поле. Однако их можно отнести и к моменту боевого построения войска на берегу Дона.

¹⁵ Повести..., с. 63. ¹³ Там же, с. 97.

¹⁷ Новгородская 4-я летопись. — ПСРЛ, Л., 1925, 2-е изд., т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 486. — М. А. Салмина обратила внимание на вставной характер росписи полков. Эта роспись приурочена ле­тописцем к 8 сентября 1380 г., но, видимо, должна соотноситься с днем накануне битвы (см.: Салмина М. А. Еще раз о дати­ровке «Летописной повести» о Куликовской битве. — ТОДРЛ, Л., 1977, т. 32, с. 3 ел.).

¹⁸ Азбелев С. Н. Повесть о Куликовской битве в Новгород­ской летописи Дубровского.—В кн.: Летописи и хроники. М., 1974, с. 169.

¹⁹ По мнению М. А. Салминой, известие об «уряжении» пол­ков в Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского «могло быть сложено задним числом», поэтому подходить к нему «как документу, восходящему чуть ли не к XIV в, в высшей степени рискованно» {Салмина М. А. Указ. соч., с. 21, прим. 97). С таким заключением трудно согласиться. Второе после Коломны «уря-жение» полков, с моей точки зрения, вполне согласуется с так­тической необходимостью перестройки подошедшей к Дону армии Дмитрия. Как в факте построения полков, так и в отража­ющем его «разряде» нет, как думается, ничего сомнитель­ного.

²⁰ Исключение представляет сообщение Сказания о выделе­нии засадного полка под командованием Владимира Серпухов­ского. Это совпадает с таким же известием Новгородской 4-й ле­тописи по списку Дубровского.

²¹ Князья Семен Константинович Оболенский, Иван Констан­тинович Тарусский, Федор Романович Белозерский, Василий Ва­сильевич Ярославский, Федор Михайлович Моложский, Иван Ва­сильевич Смоленский, Андрей Федорович Ростовский, Андрей Федорович Стародубский, Владимир Андреевич Серпуховский, Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский, Роман Семенович Новосильский, наконец, сам Дмитрий Ивано­вич.

²² В войсках Дмитрия находился Роман Брянский, в то время как брянцами командовал Дмитрий Ольгердович.

²³ Бегунов Ю. К. Об исторической основе Сказания о Мамае­вом побоище. — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Ку­ликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 502.

²⁴ Повести..., с. 70.

²⁵ Там же, с. 66.

²⁶ Там же, с. 71.—О Д. М. Волынском-Боброке см.: Янин В. Л. К вопросу о происхождении Михаила Клопского. — В кн.: Архео­графический ежегодник за 1978 г. М., 1979, с. 52 ел.

²⁷ В это число входят 36 упомянутых выше городовых и зе­мельных ополчений и четыре «вотчинных» отряда белозерских и ярославских князей.

²⁸ Повести..., с. 198.

²⁹ Происхождение военных «Установлений планов и предпри­ятий» Тимура (Тузук-и-Тимури) не выяснено. Персидский пере­вод с тюркского оригинала выполнен как будто в 1637—1638 гг. Абу Талибом Хусайни в Индии (С тори Ч. А Персидская лите­ратура. Биобиблиографический обзор. М., 1972, ч. 2, с. 792—796). Источник считается недостоверным, особенно в отношении авто­биографичности изложения. Первый английский перевод Установ-

лений опубликован б 1783 г., французский — в 1787, русский — в 1894 г. (Остроумов Н. Уложение Тимура. Казань, 1894), Рус­ский перевод сделан с упоминавшегося французского, а послед­ний в свою очередь — с английского 1783 г. Французским переводом Установлений пользовался и М. И. Иванин, который в своей книге «О военном искусстве п завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских пародов при Чингис-хане и Тамерлане» (СПб., 1875) внимательно рассмотрел тактические правила Тимура. Он же, между прочим, подметил, что при усовершенствовании боевых порядков армии Наполеон Бонапарт, читавший француз­ский перевод 1787 г., многое из него заимствовал. Несмотря на многочисленные переводы Установлений, они фактически не ис следованы и несомненно содержат подлинные, частью уникаль­ные сведения о военном деле средневековой Средней Азии и других стран Востока. Установления отнюдь не созданы в XVII в. Характерно, что между военными порядками, зафиксирован­ными в них, и теми, что были присущи современной их пере­воду на персидский язык великомогольской Индии, не замеча­ется прямых соответствий (ср.: Бернье Ф. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола. М.;

Л., 1936). Далее, Установления не противоречат тому, что из­вестно о походах и тактике боя Тимура по достоверным исто­рическим источникам. Замечу следующие совпадения. Историче­ские произведения описывают сражения, состоящие из серии атак;

отмечаются наличие скрытого резерва, посылка находившихся в боевом порядке отрядов на помощь уже вступившим в тес­ный бой. Войска Тимура, по этим же данным, подразделялись на крупные и мелкие тактические единицы. Укажем те, что на­поминают основные подразделения русской армии эпохи Дмит­рия Донского: корпус (кул — наш полк) численностью примерно до 3000 человек; отряды (кошуны, кушуны), насчитывающие 50—300 человек (ср.: Гийясаддин Али. Дневник похода Тимура в Индию. М., 1958, с. 177; Тизвнгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941, т. 2, с. 167 ел.). Уже отдельные сопоставления позволяют, по моему мнению, впредь до будущего подробного исследования ссылаться на Уста­новления, разумеется, предпослав этому необходимые источни­коведческие оговорки. Зерно исторической правды Установления бесспорно содержат. Так, представляет интерес описанный в них боевой порядок копной армии, разделенной на корпуса и от­ряды. Нечто похожее в отношении членения на крупные и сред­ние тактические единицы мы замечаем и у русских на Кулико­вом поле. Нельзя не сказать, что летопись под 1395 г. в полном соответствии с источниками тимуровской поры описывает бой между Тохтамышем и Тимуром, состоявший из серии схваток-суимов (Никоновская летопись, — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 159). Указания Установлений о нерушимости боевого порядка (всад­ники должны были ехать вровень друг с другом; ср; Гийясад­дин Али. Указ. соч., с. 111) войска, которое должно строиться накануне сражения и в дальнейшем сохранять свое построение при подходе и сближении с противником, полностью совпадают с приведенными выше наставлениями, которые давал Дмитрий Донской своим воинам, также заблаговременно построенным на­кануне генерального сражения.

За ряд ценных консультаций о среднеазиатском военном деле сердечно благодарю О. Ф. Акнмушкина, Б. И. Маршака и осо­бенно А. М. Беленицкого, любезно ознакомившего меня со своей работой о военном искусстве Тимура и его преемников.

³⁰ В Установлениях Тимура упомянуты разные по числен­ности армии. Избранный пример, по моему мнению, наиболее близок к рассматриваемой теме о войске Дмитрия Донского.

³¹ Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 14.

³² Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 508. — Перевод уточнен А. И. Зайцевым, которому выражаю свою признательность.

⁸³ О резерве большого полка сообщает В. Н. Татищев. Ско­рее всего это подразделение было выделено уже во время появ­ления войска на месте сражения.

³⁴ Летопись по Лаврентиевскому списку. СПб., 1872, с. 508.

³⁵ По данным Книги Большому Чертежу, Куликово поле в позднем средневековье понимали и в расширенном значении. Оно определялось в междуречье Оки и Дона на пространстве протяженностью около 80 км (Книга Большому Чертежу. М.; Л., 1950, с. 59 ел.).

³⁶ Иванчин-Писарвв Н. Прогулка по древнему Коломенскому уезду. М., 1843, с. 155.

³⁷ Троицкий Н. И. Берега Непрядвы в историко-археологиче-ском отношении. — В кн.: Тр. VII археол. съезда в Ярославле. М., 1890, т. 1, с. 80 ел.

³⁸ Нечаев С. Д. Некоторые замечания о месте Мамаева по­боища. — Вестн. Европы, СПб., 1821, № 14, с. 125—129 и план Куликова поля.

³⁹ Иловайский Д. История России. М., 1884, т. 2, с. 126.

⁴⁰ Калачев Н. В. Писцовые книги XVI века. СПб., 1877, отд. II, с. 1588, 1595. — Еще в начале XIX в. жители с. Рожествена (или Монастырщины) «согласно все утверждают, что дубрава их простиралась прежде на несколько верст к обеим рекам», Не-прядве и Дону (Нечаев С. Д. Указ. соч., с. 126).

⁴¹ Колебания европейского климата, связанные, например, с похолоданием 1600—1850 гг., не могли заметным образом ска­заться на рельефе Куликова поля.

⁴² Оболенский Д. Д. Куликово поле. — Ист. вестн., СПб., 1903, авг., с. 592.

⁴³ Масловский Д. Из истории военного искусства в Рос­сии. — Воен. сб., СПб., 1881, авг., № 8, с. 231.

⁴⁴ Ср.: Нечаев С. Д. Указ. соч., план Куликова поля; Афре-мов И. Куликово поле с реставрированным планом Куликовской битвы в 8 день сентября 1380 года. М., 1849, план; Голицын Н. С. Русская военная история. СПб., 1877, т. 1, план местности и битвы на Куликовом поле; Масловский Д. Указ. соч., с. 212 (план).

⁴⁵ Летописцы, писавшие, что Куликово поле в момент битвы было покрыто воями на 10 и даже 13 верст, явно преувеличи­вали, что, впрочем, соответствовало приводимой ими громадной численности войск обеих сражающихся армий. Размеры зоны битвы на Куликовом поле завышаются и в современной литера­туре по сравнению с приведенными выше в 2—2.5 раза.

⁴⁶ Масловский Д. Указ. соч., с. 229—230.

ИСЛЕННОСТЬ ВОЙСК

 

Во время боевого построения рати был произведен ее окончательный подсчет. Численность войск, согласно ис­точникам, 150—400 тыс. человек: «Бе видети русьскаа сила неизреченна многа...такоже и татарьскаа сила многа зело».¹ При всей грандиозности общерусской мобилизации 1380 г. приведенные цифры многократно преувеличены. Историки склоняются определить силы каждой из враж­дующих сторон в 100—150 тыс. человек.² Однако и эти исчисления нуждаются в корректировке.

 

Достоверные сведения о количественном составе рус­ской армии сохранились от конца XV—XVI в. По данным заслуживающих доверия источников, ее обычная числен­ность в первые сто лет существования единого Русского государства составляла 96—120 тыс. человек.³ В экстрен­ных случаях московское правительство могло выставить и 150—180 тыс. человек.⁴ Столь внушительное для своего времени войско нередко предназначалось для действий на одном или нескольких протяженных фронтах войны. По­рядки XVI в. с их законодательно регламентированной системой набора живой силы вряд ли возможно полно­стью перенести на более раннее время. Мобилизация в XIV в. по сравнению с XVI в. происходила на меньшей территории. Разным был и потенциал людских ресурсов.⁵ В эпоху Дмитрия Донского не устоялась еще характерная с последней трети XV в. система поместного комплектова­ния войска, хотя все признаки ее сложения были уже налицо. Механически приравнять армии Дмитрия Дон­ского и Ивана III невозможно. Поэтому уже одно опре­деление войска 1380 г., по численности будто бы не мень­шего, чем вся государственная армия Московского цар­ства конца XV—XVI в., заставляет осторожно отнестись к цифрам, приведенным в источниках Куликовского цикла и повторенным в научной литературе.

 

Вопрос о численности древнерусского войска на раз­ных исторических этапах не разработан. Однозначного ответа здесь ожидать не приходится. Допустимые реше­ния, однако, возможны, если строятся с учетом разнород-

ных факторов. Поясню это следующими замечаниями. При определении участников сражения следует учиты­вать, что число и состав отрядов и полков были связаны с их управляемостью на поле сражения одним или не­сколькими командирами. Бойцы этих подразделений дол­жны были не терять из виду знамя своего отряда и глав­ное знамя армии, следить за действиями соседей, слы­шать команды — словом, сообща выполнять задание. Полк насчитывал несколько отрядов, которые, действуя совме­стно, сближались с противником и вступали в бой в оп­ределенном порядке. Вследствие этого величина войска не должна была переступать того предела, за которым оно превращается в неуправляемую толпу только мешающих друг другу людей. Излишняя численность сконцентриро­ванных в одном месте сил могла принести больше вреда, чем пользы: воины задних рядов не могли бы протис­нуться к месту схватки и давили бы своих соседей, еще не вступив в противоборство.

 

Далее, численность тактических единиц средневековых армий была непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств. Коснемся в связи с этим величины самых крупных воинских подразделений — полков. Сведения об их численности относятся к XVI в. Так, полки, участво­вавшие в 1563 г. в походе на Полоцк, насчитывали при­мерно от 2000 до 6700 вооруженных людей.⁶ Во время крупных операций, таких как походы на Казань в 1524 и 1552 гг., в каждом из полков (их было до шести) числи­лось от 5—7 тыс. до 20 тыс. человек.⁷ Возможно, что эти сведения под влиянием летописной традиции несколько завышены, что в данном случае, однако, не исключает большую, чем обычно, численность полков, связанную с особенностями осадной войны. В полевых сражениях и в обстановке, не требовавшей чрезвычайного напряжения, состав полка и в XVI в., и столетие спустя колебался в пределах нескольких тысяч человек.⁸ Примерно анало­гичная численность корпусов-кулов (до 3 тыс. человек) была, кстати сказать, присуща и армии Тимура. С учетом всех приведенных сведений, а также необычайно широкой мобилизации 1380 г. полки (равно и отряды) Куликов­ского сражения можно представить как численно превы­шающие обычные подразделения такого рода.

Возвращаясь к оценке численности русского войска 1380 г., допустим, в 100—150 тыс. человек, сталкиваемся

с тем, что его нельзя было бы в боеспособном виде уме­стить на Куликовом поле. Предполагаемые размеры удоб­ного для битвы поля (2.5—3Х4 км) не позволили бы раз­вернуть такие силы. По сведениям, относящимся к древ-неримскому времени и XIX в., концентрация на поле боя в 24—25 га не более 6000 человек позволяла им нормаль­но осуществлять свои боевые задачи.⁹ Следуя этому ра­счету, примерно на половине Куликова поля можно было бы разместить 120 тыс. человек одной воюющей стороны. Такой расчет в данном случае не может считаться прием­лемым. В средневековье поле сражения избегали полно­стью занимать войсками, которым требовалось свободное место для маневра и атак. Например, на Куликовом поле, как явствует из источников, полки и кулы могли сбли­жаться и расходиться. Между крупными и средними под­разделениями существовали определенные дистанции и интервалы, разные, очевидно, для пехоты и конницы.

Во время боя образовывалось заполненное борющи­мися людьми пространство, где происходила рукопашная, но оно не покрывало всей площади битвы. Особая скучен­ность людей, надо полагать, наблюдалась в месте сопри­косновения враждующих сил. Протяжение фронта такого соприкосновения на Куликовом поле — 2.5—3 км, думаю, было недостаточным для одновременной схватки сразу всех занятых в битве сил обеих сторон, равных, как при­нято считать, не менее 200 тыс. человек. Для сравнения можно привести два наиболее близких по времени при­мера крупных сражений.

 

В битве на Косовом поле в 1389 г. 16 тыс. находив­шихся в боевых порядках сербов выступали на фронте протяженностью около 3 км против 25 тыс. турок. При этом глубина турецкого построения достигала 300 м.¹⁰ В Грюнвалъдском сражении на местности, равной в попе­речнике 2.5—3 км, с обеих сторон, по наиболее аргумен­тированным подсчетам С. М. Кучинского, участвовало около 60 тыс. конных и пеших.¹¹ Исходя из приведенных данных, на каждые 500 м фронта в период завязки и раз­вертывания боя приходилось с каждой стороны около 2600—5500 бойцов. С учетом колебаний цифровых оценок эти величины усредненно распределяются от 3000 до 5000 (иногда и более), что дает некоторое представление о на­сыщенности средневековых полей сражений живой силой при крупных операциях.¹²

^

Все сопоставления лишний раз убеждают в том, что принятая в литературе численность русского и татарского войска вряд ли достоверна. Между тем высказано не бес­почвенное мнение, что сражавшаяся на Куликовом поле русская армия достигала 50—60 тыс. человек.¹³ Как пред­варительные названные цифры заслуживают внимания и источниковедческого обоснования. В этой связи обратимся к сведениям о численности войска Дмитрия Донского и его потерях, которые содержатся в некоторых источни­ках. Так, в передаче В. Н. Татищева в Куликовской битве погибло 20 тыс. русских — треть их первоначального со­става (60 тыс. человек, по данным того же автора).¹⁴ Обе приведенные величины находят некоторое подтверждение. В современной Куликовской битве немецкой хронике Иоганна Пошильге указывается, что в 1380 г. «с обеих сторон было убито около 40 тыс. человек».¹⁵ Никоновская летопись исчисляет уцелевших после побоища русских в 40 тыс. человек. Правда, эта цифра в летописи сопостав­ляется с первоначальной численностью армии Дмитрия Донского, составлявшей будто бы 400 тыс. воинов.¹⁶

Итак, некоторые названные источниками цифры сов­падают друг с другом, что, видимо, не случайно. В этом ряду оказалось и сообщение о 20-тысячных потерях рус­ского войска. Для сравнения отмечу, что армии даже крупных западноевропейских государств редко превышали 10 тыс.,¹⁷ а их потери на поле боя (например, в таких крупных сражениях Столетней войны, как при Креси в 1346 г., Пуатье в 1356 г., Азенкуре в 1415 г.) составляли примерно от 1/10 до 1/3 для одной из сражающихся сто­рон.¹⁸ Лишь в редких случаях эта доля оказывалась боль­ше.¹⁹ Если в относительном плане цифра потерь в Кули­ковской битве с чем-то сопоставима, то в абсолютном плане по масштабам зрелого средневековья она — своего рода рекорд кровопролития²⁰ и превышает все, что было известно современникам о других европейских сражениях XIV в.

 

Приведенные данные, и среди них о потерях и уцелев­шей в сражении части войска, в сопоставлении с количе­ством участвовавших в бою полков позволяют предполо­жить, что численность воинов, составлявших армию Дмитрия Донского, вряд ли превышала 50—60 тыс. чело­век. Если из этого количества исключить обозных и фу­ражиров, то численность тактических единиц, непосред-

 

ственно участвовавших в битве, предположительно 40— 45 тыс. человек.²¹ Не меньшим, а, вероятно, большим было количество бившихся с русскими на поле брани ордынцев

и их союзников.²²

 

Предложенные цифры, какими бы умеренными ни ка­зались они по сравнению с упомянутыми в летописях и сказаниях, для своего времени необычайно велики. Вспо­миная о «русских сынах», собравшихся на «последний» бой на Куликовом поле, современник с удивлением запи­сал: «Не бывала такова сила руских князей, якоже при сем князи»,²³ «и бе видети зело страшно, многое множе­ство людей събрашяся, грядуще в поле противу татар».²⁴

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

¹ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 59.

² Тихомиров М. И. Куликовская битва 1380 года. — ВИ, 1955, № 8, с. 16; Строков А. А. История военного искусства. М., 1955, т. 1, с. 287; Черепнин Л. В. Образование Русского централизован­ного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 607.

³ Середонин С. М. Известия иностранцев о вооруженных си-дах Московского государства в конце XVI века. СПб., 1891, с. 13;

Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1906, с. 62—64; Аннен-ский С. А. Франческо Тьеполо, Рассуждение о делах Моско-вии.—Ист. арх., М.; Л., 1940, т. 3, с. 340.

⁴ Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908,

С, 156, 274.

⁶ Численность населения России примерно 1500 г. опреде­ляется в 5.8 млн человек (Урланис Б. Ц. Рост населения в Ев­ропе. М., 1941, с. 190—191). С учетом размера территории рус­ских земель 1380 г. (не менее 930 тыс. км²) и плотности от 1 до 5 человек на 1 км² в тогдашней Руси (конечно, без отторг­нутых территорий) жило 3—3.5 млн человек. Мобилизационный процент в средневековой Европе был равен в среднем 5—10. Од­нако высчитывать на основании этого процента численность рус­ского войска было бы рискованно. В условиях феодального дроб­ления земель численность собиравшихся на военную службу лю­дей в зависимости от места н обстоятельств, видимо, заметно ко­лебалась. Думаю поэтому, что русская армия, подошедшая к Ку­ликову полю, хотя и была необычайно велика, не исчерпывала

всех «призывных» возможностей страны.

⁶ Епифанов П. П. Войско и военная организация. — В кн.:

Очерки русской культуры XVI века. М., 1977, ч. 1, с. 368.

⁷ Курбский А. М. История о великом князе московском. — Соч. СПб., 1914, т. 1, с. 181 ел.; Казанская история. М.; Л., 1954,

в. 67.

⁸ Ерлезунда Петр Петрей. История о Великом княжестве

Московском. — ЧОИДР, М., 1867, кн. 2, с. 379—380; ср.: Бескров­ный Л. Г. Очерки по источниковедению военной истории России.

М., 1957, с. 67. — В росписи войск 1604 г. численность полков, а их было пять, составляла от 2631 до 8148 человек (Боярские списки последней четверти XVI—начала XVII в. и роспись рус­ского войска 1604 г. М., 1979, ч. 2, с. 35 ел.).

⁹ Verbruggen J. F. De Krijgskunst in West-Europa in de Mid-deleeuwen. Brussel, 1954, S. 547.

¹⁰ Шкриванич Г. А. Косовска битка. Цетинье, 1956, с. 59.

¹¹ О численности войск, встретившихся на Грюнвальдском поле, ведутся споры. Сведения источников (у славян от 100 тыс. до 6 млн человек, у немцев от 80 тыс. до 159 тыс, человек) явно преувеличены. Расходятся и оценки ученых. Они называют в польско-литовско-русской армии от 16.5 тыс. до 163 тыс. чело­век, в немецкой—от 11 тыс. до 83 тыс. По мнению С. М. Ку-чинского, вооруженные силы славян, литовцев, а также татар исчислялись примерно в 33 тыс. человек, немцев и их союзни­ков — 27 тыс. В это число не входят челядь, находившаяся в обозах враждующих армий, и артиллеристы с польско-литовско-русской стороны (Kuczynski S. М. 1) Spor о Grunwald. Warszawa, 1972, p. 72 sq.; 2) Wielka wojna s zakonem krzyzackim w latach 1409—1411. Warszawa, 1966, p. 263 sq.).

¹² Приведенные подсчеты не претендуют па универсальность. Они предполагают равномерное распределение живой силы по всему фронту сражения. На практике же сражения зависели от множества переменчивых обстоятельств и могли происходить путем как одновременного противоборства главных контингентов, так и постепенного их ввода в бой. Без проведения конкретных исследований весьма затруднительно изыскать предельную плот­ность конных и пеших войск на поле боя, за пределами которой бойцы оказывались в беспорядочной давке. Подобная ситуация, впрочем, нередко возникала стихийно в случае бегства одного из сражающихся.

¹³ Разин Е. А. История военного искусства. М., 1957, т. 2. с. 272.

¹⁴ Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 149, 291 (прим.), ср. с. 144.

¹⁵ Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Ма­маевом побоище». — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 507—508.

¹⁶ Никоновская летопись, с. 65.

¹⁷ Verbruggen J. F. Op. cit., У. 546.

¹⁸ Ср.: Разин Е. А. Указ. соч., с. 454 ел.

¹⁹ На Грюнвальдском поле полегло, как считают, 60% тевтон­ского войска, 5% обратилось в бегство, 35% было пленено (Kyczynski S. М. Spor о Grunwald, p. 85).

²⁰ За иную, меньшую цифру потерь русских в Куликовской битве высказался Б. Ц. Урланис. Исходя из того что число убитых рядовых примерно в 15 раз больше 700 погибших коман­диров (о списке убитых военачальников см. с. 104 ел.), автор счи­тает, что количество жертв вряд ли превышало 10 тыс. (Урла­нис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960, с. 39). По мнению Е. А. Разина, потери русских полков вместе с умер­шими от ран составляли 25—30 тыс. человек (Разин Е. А. Указ. соч., с. 287—288).

 

²¹ На примере Грюнвальдской битвы подсчитано, что 27 тыс. воинам Ордена крестоносцев соответствовало примерно 5 тыс. на­ходившейся в обозе челяди. Теоретически на каждое «копье» в рыцарских армиях Европы приходился один обозный служка. Обоз сопровождал и армию Дмитрия Донского. Известно, что вместе с ней шли 10 купцов-сурожан, ведавших, вероятно, ее продовольственным снабжением и выступавших как проводники.