Предполагаемое поле битвы, стесненное с востока и запада лесистыми речными долинами, представляло своеобразный, замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Как в 1881 г. писал Д. Масловский, «маневрирование кавалерии вправо и влево от помянутой центральной местности в настоящее время затруднительно и в некоторых случаях совершенно невозможно». И далее: «Операции на обширном Куликовом поле в положении рати 1380 г. имеет все невыгоды действия в мешке».46 Но именно это обстоятельство обернулось преимуществом русской рати. В таком месте татарская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения, и она была вынуждена, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком бою русские, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников. Исход Куликовской битвы это лишь подтвердил.
ПРИМЕЧАНИЯ
' Относительно контингентов из Дорогобужа и Углича см.:
Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 457.
2 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 145.
3 На долю этих земель приходилось около 20 городов из 36.
4 Тихомиров М. Н. Куликовская битва. — В кн.: Повести..., с. 357.
5 Мы, говоря о построении полков до перехода через Дон, основываемся на показании Летописной повести о Куликовской битве (Повести..., с. 34). Сказание о Мамаевом побоище упоминает о построении полков на Куликовом поле до 6 ч дня 8 сентября. Далее, однако, сообщается об «учреждении» войск на Ку-
ликовом поле за день накануне битвы (там же, с. 62—63). По-видимому, в Сказании отразились два построения полков, имевших место перед битвой. В отношении последовательности разворачивавшихся событий чтение Летописной повести кажется мне более предпочтительным.
|
6 Из двух построений перед битвой основополагающее несомненно произошло на берегу Дона. Сформированный там боевой строй был, очевидно, рассчтап на перемещение на поле битвы. Предпринимать главное, требовавшее времени и инструкций построение на открытом для нападения Куликовом поле вряд ли было безопасно.
7 Повести..., с. 62.
8 Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, М., 1959, т. 26, с. 139.
9 Для обозначений тактических подразделений Я. Длугош употреблял несколько частью явно равнозначных терминов: си-neus=turma, cohors, signum==banderium. Последние можно перевести как «хоругвь», что соответствует русскому «стягу». Что касается cuneus — «клина», то в данном контексте он понимался как тактическая единица, а не вид боевого построения (Joannis DIugossh seu longini cononici cracoviensis historia polonicae. Cra-coviae, 1877, libri XII, t. 4, p. 19, 20, 37, 62, 63). Благодарю А. И. Зайцева за консультацию относительно латинской военной терминологии.
10 Длугош Я. Грюнвальдская битва, М.; Л., 1962, с. 72.
11 Повести..., с. 96.—В большинстве списков Сказания знамя названо черным. Это явная ошибка переписчика, связанная с утратой буквы «м». Первоначальное слово, судя по всему, — чермное, т. е. красное. Характерно, что красные полотнища стягов были излюбленными на миниатюрах XVI в. {Рабинович М. Г. Древнерусские знамена Х—XV вв. по изображениям на миниатюрах.—В кн.: Новое в археологии. М., 1972, с. 180). Вполне реалистично знамя Дмитрия Донского с нерукотворным Спасом изображено на миниатюрах XVII в. (Шамбинаго С. К. Сказание о Мамаевом побоище. СПб., 1907, табл. XXIII ел.). В 1552 г. Иван Грозный привез под Казань и приказал в начале осады развернуть знамя; на нем «образ господа нашего Иесуса Христа нерукотворный, и наверх (древка. — А. К.) водружен животворящий крест, иже бе у прародителя его... великого князя Дмитрия на Дону» (Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1904, т. 13, 1-я пол., с. 499). Это знамя, по-видимому, в подновленном виде сохранилось в собрании Оружейной палаты Московского Кремля. Таким образом, можно относить появление общевойскового государственного знамени (равно как и обычая его развертывания «на исхождение ратным») ко времени не позднее второй половины XIV в.
|
12 Татищев В. П. Указ. соч., с. 145.
13 Длугош Я. Указ. соч., с. НО.
14 Повести..., с. 63. — Эти слова, согласно Сказанию о Мамаевом побоище, были произнесены главнокомандующим на Куликовом поле. Однако их можно отнести и к моменту боевого построения войска на берегу Дона.
15 Повести..., с. 63. 13 Там же, с. 97.
17 Новгородская 4-я летопись. — ПСРЛ, Л., 1925, 2-е изд., т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 486. — М. А. Салмина обратила внимание на вставной характер росписи полков. Эта роспись приурочена летописцем к 8 сентября 1380 г., но, видимо, должна соотноситься с днем накануне битвы (см.: Салмина М. А. Еще раз о датировке «Летописной повести» о Куликовской битве. — ТОДРЛ, Л., 1977, т. 32, с. 3 ел.).
18 Азбелев С. Н. Повесть о Куликовской битве в Новгородской летописи Дубровского.—В кн.: Летописи и хроники. М., 1974, с. 169.
19 По мнению М. А. Салминой, известие об «уряжении» полков в Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского «могло быть сложено задним числом», поэтому подходить к нему «как документу, восходящему чуть ли не к XIV в, в высшей степени рискованно» {Салмина М. А. Указ. соч., с. 21, прим. 97). С таким заключением трудно согласиться. Второе после Коломны «уря-жение» полков, с моей точки зрения, вполне согласуется с тактической необходимостью перестройки подошедшей к Дону армии Дмитрия. Как в факте построения полков, так и в отражающем его «разряде» нет, как думается, ничего сомнительного.
|
20 Исключение представляет сообщение Сказания о выделении засадного полка под командованием Владимира Серпуховского. Это совпадает с таким же известием Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского.
21 Князья Семен Константинович Оболенский, Иван Константинович Тарусский, Федор Романович Белозерский, Василий Васильевич Ярославский, Федор Михайлович Моложский, Иван Васильевич Смоленский, Андрей Федорович Ростовский, Андрей Федорович Стародубский, Владимир Андреевич Серпуховский, Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский, Роман Семенович Новосильский, наконец, сам Дмитрий Иванович.
22 В войсках Дмитрия находился Роман Брянский, в то время как брянцами командовал Дмитрий Ольгердович.
23 Бегунов Ю. К. Об исторической основе Сказания о Мамаевом побоище. — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 502.
24 Повести..., с. 70.
25 Там же, с. 66.
26 Там же, с. 71.—О Д. М. Волынском-Боброке см.: Янин В. Л. К вопросу о происхождении Михаила Клопского. — В кн.: Археографический ежегодник за 1978 г. М., 1979, с. 52 ел.
27 В это число входят 36 упомянутых выше городовых и земельных ополчений и четыре «вотчинных» отряда белозерских и ярославских князей.
28 Повести..., с. 198.
29 Происхождение военных «Установлений планов и предприятий» Тимура (Тузук-и-Тимури) не выяснено. Персидский перевод с тюркского оригинала выполнен как будто в 1637—1638 гг. Абу Талибом Хусайни в Индии (С тори Ч. А Персидская литература. Биобиблиографический обзор. М., 1972, ч. 2, с. 792—796). Источник считается недостоверным, особенно в отношении автобиографичности изложения. Первый английский перевод Установ-
лений опубликован б 1783 г., французский — в 1787, русский — в 1894 г. (Остроумов Н. Уложение Тимура. Казань, 1894), Русский перевод сделан с упоминавшегося французского, а последний в свою очередь — с английского 1783 г. Французским переводом Установлений пользовался и М. И. Иванин, который в своей книге «О военном искусстве п завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских пародов при Чингис-хане и Тамерлане» (СПб., 1875) внимательно рассмотрел тактические правила Тимура. Он же, между прочим, подметил, что при усовершенствовании боевых порядков армии Наполеон Бонапарт, читавший французский перевод 1787 г., многое из него заимствовал. Несмотря на многочисленные переводы Установлений, они фактически не ис следованы и несомненно содержат подлинные, частью уникальные сведения о военном деле средневековой Средней Азии и других стран Востока. Установления отнюдь не созданы в XVII в. Характерно, что между военными порядками, зафиксированными в них, и теми, что были присущи современной их переводу на персидский язык великомогольской Индии, не замечается прямых соответствий (ср.: Бернье Ф. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола. М.;
Л., 1936). Далее, Установления не противоречат тому, что известно о походах и тактике боя Тимура по достоверным историческим источникам. Замечу следующие совпадения. Исторические произведения описывают сражения, состоящие из серии атак;
отмечаются наличие скрытого резерва, посылка находившихся в боевом порядке отрядов на помощь уже вступившим в тесный бой. Войска Тимура, по этим же данным, подразделялись на крупные и мелкие тактические единицы. Укажем те, что напоминают основные подразделения русской армии эпохи Дмитрия Донского: корпус (кул — наш полк) численностью примерно до 3000 человек; отряды (кошуны, кушуны), насчитывающие 50—300 человек (ср.: Гийясаддин Али. Дневник похода Тимура в Индию. М., 1958, с. 177; Тизвнгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941, т. 2, с. 167 ел.). Уже отдельные сопоставления позволяют, по моему мнению, впредь до будущего подробного исследования ссылаться на Установления, разумеется, предпослав этому необходимые источниковедческие оговорки. Зерно исторической правды Установления бесспорно содержат. Так, представляет интерес описанный в них боевой порядок копной армии, разделенной на корпуса и отряды. Нечто похожее в отношении членения на крупные и средние тактические единицы мы замечаем и у русских на Куликовом поле. Нельзя не сказать, что летопись под 1395 г. в полном соответствии с источниками тимуровской поры описывает бой между Тохтамышем и Тимуром, состоявший из серии схваток-суимов (Никоновская летопись, — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 159). Указания Установлений о нерушимости боевого порядка (всадники должны были ехать вровень друг с другом; ср; Гийясаддин Али. Указ. соч., с. 111) войска, которое должно строиться накануне сражения и в дальнейшем сохранять свое построение при подходе и сближении с противником, полностью совпадают с приведенными выше наставлениями, которые давал Дмитрий Донской своим воинам, также заблаговременно построенным накануне генерального сражения.
За ряд ценных консультаций о среднеазиатском военном деле сердечно благодарю О. Ф. Акнмушкина, Б. И. Маршака и особенно А. М. Беленицкого, любезно ознакомившего меня со своей работой о военном искусстве Тимура и его преемников.
30 В Установлениях Тимура упомянуты разные по численности армии. Избранный пример, по моему мнению, наиболее близок к рассматриваемой теме о войске Дмитрия Донского.
31 Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 14.
32 Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 508. — Перевод уточнен А. И. Зайцевым, которому выражаю свою признательность.
83 О резерве большого полка сообщает В. Н. Татищев. Скорее всего это подразделение было выделено уже во время появления войска на месте сражения.
34 Летопись по Лаврентиевскому списку. СПб., 1872, с. 508.
35 По данным Книги Большому Чертежу, Куликово поле в позднем средневековье понимали и в расширенном значении. Оно определялось в междуречье Оки и Дона на пространстве протяженностью около 80 км (Книга Большому Чертежу. М.; Л., 1950, с. 59 ел.).
36 Иванчин-Писарвв Н. Прогулка по древнему Коломенскому уезду. М., 1843, с. 155.
37 Троицкий Н. И. Берега Непрядвы в историко-археологиче-ском отношении. — В кн.: Тр. VII археол. съезда в Ярославле. М., 1890, т. 1, с. 80 ел.
38 Нечаев С. Д. Некоторые замечания о месте Мамаева побоища. — Вестн. Европы, СПб., 1821, № 14, с. 125—129 и план Куликова поля.
39 Иловайский Д. История России. М., 1884, т. 2, с. 126.
40 Калачев Н. В. Писцовые книги XVI века. СПб., 1877, отд. II, с. 1588, 1595. — Еще в начале XIX в. жители с. Рожествена (или Монастырщины) «согласно все утверждают, что дубрава их простиралась прежде на несколько верст к обеим рекам», Не-прядве и Дону (Нечаев С. Д. Указ. соч., с. 126).
41 Колебания европейского климата, связанные, например, с похолоданием 1600—1850 гг., не могли заметным образом сказаться на рельефе Куликова поля.
42 Оболенский Д. Д. Куликово поле. — Ист. вестн., СПб., 1903, авг., с. 592.
43 Масловский Д. Из истории военного искусства в России. — Воен. сб., СПб., 1881, авг., № 8, с. 231.
44 Ср.: Нечаев С. Д. Указ. соч., план Куликова поля; Афре-мов И. Куликово поле с реставрированным планом Куликовской битвы в 8 день сентября 1380 года. М., 1849, план; Голицын Н. С. Русская военная история. СПб., 1877, т. 1, план местности и битвы на Куликовом поле; Масловский Д. Указ. соч., с. 212 (план).
45 Летописцы, писавшие, что Куликово поле в момент битвы было покрыто воями на 10 и даже 13 верст, явно преувеличивали, что, впрочем, соответствовало приводимой ими громадной численности войск обеих сражающихся армий. Размеры зоны битвы на Куликовом поле завышаются и в современной литературе по сравнению с приведенными выше в 2—2.5 раза.
46 Масловский Д. Указ. соч., с. 229—230.
ИСЛЕННОСТЬ ВОЙСК
Во время боевого построения рати был произведен ее окончательный подсчет. Численность войск, согласно источникам, 150—400 тыс. человек: «Бе видети русьскаа сила неизреченна многа...такоже и татарьскаа сила многа зело».1 При всей грандиозности общерусской мобилизации 1380 г. приведенные цифры многократно преувеличены. Историки склоняются определить силы каждой из враждующих сторон в 100—150 тыс. человек.2 Однако и эти исчисления нуждаются в корректировке.
Достоверные сведения о количественном составе русской армии сохранились от конца XV—XVI в. По данным заслуживающих доверия источников, ее обычная численность в первые сто лет существования единого Русского государства составляла 96—120 тыс. человек.3 В экстренных случаях московское правительство могло выставить и 150—180 тыс. человек.4 Столь внушительное для своего времени войско нередко предназначалось для действий на одном или нескольких протяженных фронтах войны. Порядки XVI в. с их законодательно регламентированной системой набора живой силы вряд ли возможно полностью перенести на более раннее время. Мобилизация в XIV в. по сравнению с XVI в. происходила на меньшей территории. Разным был и потенциал людских ресурсов.5 В эпоху Дмитрия Донского не устоялась еще характерная с последней трети XV в. система поместного комплектования войска, хотя все признаки ее сложения были уже налицо. Механически приравнять армии Дмитрия Донского и Ивана III невозможно. Поэтому уже одно определение войска 1380 г., по численности будто бы не меньшего, чем вся государственная армия Московского царства конца XV—XVI в., заставляет осторожно отнестись к цифрам, приведенным в источниках Куликовского цикла и повторенным в научной литературе.
Вопрос о численности древнерусского войска на разных исторических этапах не разработан. Однозначного ответа здесь ожидать не приходится. Допустимые решения, однако, возможны, если строятся с учетом разнород-
ных факторов. Поясню это следующими замечаниями. При определении участников сражения следует учитывать, что число и состав отрядов и полков были связаны с их управляемостью на поле сражения одним или несколькими командирами. Бойцы этих подразделений должны были не терять из виду знамя своего отряда и главное знамя армии, следить за действиями соседей, слышать команды — словом, сообща выполнять задание. Полк насчитывал несколько отрядов, которые, действуя совместно, сближались с противником и вступали в бой в определенном порядке. Вследствие этого величина войска не должна была переступать того предела, за которым оно превращается в неуправляемую толпу только мешающих друг другу людей. Излишняя численность сконцентрированных в одном месте сил могла принести больше вреда, чем пользы: воины задних рядов не могли бы протиснуться к месту схватки и давили бы своих соседей, еще не вступив в противоборство.
Далее, численность тактических единиц средневековых армий была непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств. Коснемся в связи с этим величины самых крупных воинских подразделений — полков. Сведения об их численности относятся к XVI в. Так, полки, участвовавшие в 1563 г. в походе на Полоцк, насчитывали примерно от 2000 до 6700 вооруженных людей.6 Во время крупных операций, таких как походы на Казань в 1524 и 1552 гг., в каждом из полков (их было до шести) числилось от 5—7 тыс. до 20 тыс. человек.7 Возможно, что эти сведения под влиянием летописной традиции несколько завышены, что в данном случае, однако, не исключает большую, чем обычно, численность полков, связанную с особенностями осадной войны. В полевых сражениях и в обстановке, не требовавшей чрезвычайного напряжения, состав полка и в XVI в., и столетие спустя колебался в пределах нескольких тысяч человек.8 Примерно аналогичная численность корпусов-кулов (до 3 тыс. человек) была, кстати сказать, присуща и армии Тимура. С учетом всех приведенных сведений, а также необычайно широкой мобилизации 1380 г. полки (равно и отряды) Куликовского сражения можно представить как численно превышающие обычные подразделения такого рода.
Возвращаясь к оценке численности русского войска 1380 г., допустим, в 100—150 тыс. человек, сталкиваемся
с тем, что его нельзя было бы в боеспособном виде уместить на Куликовом поле. Предполагаемые размеры удобного для битвы поля (2.5—3Х4 км) не позволили бы развернуть такие силы. По сведениям, относящимся к древ-неримскому времени и XIX в., концентрация на поле боя в 24—25 га не более 6000 человек позволяла им нормально осуществлять свои боевые задачи.9 Следуя этому расчету, примерно на половине Куликова поля можно было бы разместить 120 тыс. человек одной воюющей стороны. Такой расчет в данном случае не может считаться приемлемым. В средневековье поле сражения избегали полностью занимать войсками, которым требовалось свободное место для маневра и атак. Например, на Куликовом поле, как явствует из источников, полки и кулы могли сближаться и расходиться. Между крупными и средними подразделениями существовали определенные дистанции и интервалы, разные, очевидно, для пехоты и конницы.
Во время боя образовывалось заполненное борющимися людьми пространство, где происходила рукопашная, но оно не покрывало всей площади битвы. Особая скученность людей, надо полагать, наблюдалась в месте соприкосновения враждующих сил. Протяжение фронта такого соприкосновения на Куликовом поле — 2.5—3 км, думаю, было недостаточным для одновременной схватки сразу всех занятых в битве сил обеих сторон, равных, как принято считать, не менее 200 тыс. человек. Для сравнения можно привести два наиболее близких по времени примера крупных сражений.
В битве на Косовом поле в 1389 г. 16 тыс. находившихся в боевых порядках сербов выступали на фронте протяженностью около 3 км против 25 тыс. турок. При этом глубина турецкого построения достигала 300 м.10 В Грюнвалъдском сражении на местности, равной в поперечнике 2.5—3 км, с обеих сторон, по наиболее аргументированным подсчетам С. М. Кучинского, участвовало около 60 тыс. конных и пеших.11 Исходя из приведенных данных, на каждые 500 м фронта в период завязки и развертывания боя приходилось с каждой стороны около 2600—5500 бойцов. С учетом колебаний цифровых оценок эти величины усредненно распределяются от 3000 до 5000 (иногда и более), что дает некоторое представление о насыщенности средневековых полей сражений живой силой при крупных операциях.12
^
Все сопоставления лишний раз убеждают в том, что принятая в литературе численность русского и татарского войска вряд ли достоверна. Между тем высказано не беспочвенное мнение, что сражавшаяся на Куликовом поле русская армия достигала 50—60 тыс. человек.13 Как предварительные названные цифры заслуживают внимания и источниковедческого обоснования. В этой связи обратимся к сведениям о численности войска Дмитрия Донского и его потерях, которые содержатся в некоторых источниках. Так, в передаче В. Н. Татищева в Куликовской битве погибло 20 тыс. русских — треть их первоначального состава (60 тыс. человек, по данным того же автора).14 Обе приведенные величины находят некоторое подтверждение. В современной Куликовской битве немецкой хронике Иоганна Пошильге указывается, что в 1380 г. «с обеих сторон было убито около 40 тыс. человек».15 Никоновская летопись исчисляет уцелевших после побоища русских в 40 тыс. человек. Правда, эта цифра в летописи сопоставляется с первоначальной численностью армии Дмитрия Донского, составлявшей будто бы 400 тыс. воинов.16
Итак, некоторые названные источниками цифры совпадают друг с другом, что, видимо, не случайно. В этом ряду оказалось и сообщение о 20-тысячных потерях русского войска. Для сравнения отмечу, что армии даже крупных западноевропейских государств редко превышали 10 тыс.,17 а их потери на поле боя (например, в таких крупных сражениях Столетней войны, как при Креси в 1346 г., Пуатье в 1356 г., Азенкуре в 1415 г.) составляли примерно от 1/10 до 1/3 для одной из сражающихся сторон.18 Лишь в редких случаях эта доля оказывалась больше.19 Если в относительном плане цифра потерь в Куликовской битве с чем-то сопоставима, то в абсолютном плане по масштабам зрелого средневековья она — своего рода рекорд кровопролития20 и превышает все, что было известно современникам о других европейских сражениях XIV в.
Приведенные данные, и среди них о потерях и уцелевшей в сражении части войска, в сопоставлении с количеством участвовавших в бою полков позволяют предположить, что численность воинов, составлявших армию Дмитрия Донского, вряд ли превышала 50—60 тыс. человек. Если из этого количества исключить обозных и фуражиров, то численность тактических единиц, непосред-
ственно участвовавших в битве, предположительно 40— 45 тыс. человек.21 Не меньшим, а, вероятно, большим было количество бившихся с русскими на поле брани ордынцев
и их союзников.22
Предложенные цифры, какими бы умеренными ни казались они по сравнению с упомянутыми в летописях и сказаниях, для своего времени необычайно велики. Вспоминая о «русских сынах», собравшихся на «последний» бой на Куликовом поле, современник с удивлением записал: «Не бывала такова сила руских князей, якоже при сем князи»,23 «и бе видети зело страшно, многое множество людей събрашяся, грядуще в поле противу татар».24
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 59.
2 Тихомиров М. И. Куликовская битва 1380 года. — ВИ, 1955, № 8, с. 16; Строков А. А. История военного искусства. М., 1955, т. 1, с. 287; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 607.
3 Середонин С. М. Известия иностранцев о вооруженных си-дах Московского государства в конце XVI века. СПб., 1891, с. 13;
Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1906, с. 62—64; Аннен-ский С. А. Франческо Тьеполо, Рассуждение о делах Моско-вии.—Ист. арх., М.; Л., 1940, т. 3, с. 340.
4 Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908,
С, 156, 274.
6 Численность населения России примерно 1500 г. определяется в 5.8 млн человек (Урланис Б. Ц. Рост населения в Европе. М., 1941, с. 190—191). С учетом размера территории русских земель 1380 г. (не менее 930 тыс. км2) и плотности от 1 до 5 человек на 1 км2 в тогдашней Руси (конечно, без отторгнутых территорий) жило 3—3.5 млн человек. Мобилизационный процент в средневековой Европе был равен в среднем 5—10. Однако высчитывать на основании этого процента численность русского войска было бы рискованно. В условиях феодального дробления земель численность собиравшихся на военную службу людей в зависимости от места н обстоятельств, видимо, заметно колебалась. Думаю поэтому, что русская армия, подошедшая к Куликову полю, хотя и была необычайно велика, не исчерпывала
всех «призывных» возможностей страны.
6 Епифанов П. П. Войско и военная организация. — В кн.:
Очерки русской культуры XVI века. М., 1977, ч. 1, с. 368.
7 Курбский А. М. История о великом князе московском. — Соч. СПб., 1914, т. 1, с. 181 ел.; Казанская история. М.; Л., 1954,
в. 67.
8 Ерлезунда Петр Петрей. История о Великом княжестве
Московском. — ЧОИДР, М., 1867, кн. 2, с. 379—380; ср.: Бескровный Л. Г. Очерки по источниковедению военной истории России.
М., 1957, с. 67. — В росписи войск 1604 г. численность полков, а их было пять, составляла от 2631 до 8148 человек (Боярские списки последней четверти XVI—начала XVII в. и роспись русского войска 1604 г. М., 1979, ч. 2, с. 35 ел.).
9 Verbruggen J. F. De Krijgskunst in West-Europa in de Mid-deleeuwen. Brussel, 1954, S. 547.
10 Шкриванич Г. А. Косовска битка. Цетинье, 1956, с. 59.
11 О численности войск, встретившихся на Грюнвальдском поле, ведутся споры. Сведения источников (у славян от 100 тыс. до 6 млн человек, у немцев от 80 тыс. до 159 тыс, человек) явно преувеличены. Расходятся и оценки ученых. Они называют в польско-литовско-русской армии от 16.5 тыс. до 163 тыс. человек, в немецкой—от 11 тыс. до 83 тыс. По мнению С. М. Ку-чинского, вооруженные силы славян, литовцев, а также татар исчислялись примерно в 33 тыс. человек, немцев и их союзников — 27 тыс. В это число не входят челядь, находившаяся в обозах враждующих армий, и артиллеристы с польско-литовско-русской стороны (Kuczynski S. М. 1) Spor о Grunwald. Warszawa, 1972, p. 72 sq.; 2) Wielka wojna s zakonem krzyzackim w latach 1409—1411. Warszawa, 1966, p. 263 sq.).
12 Приведенные подсчеты не претендуют па универсальность. Они предполагают равномерное распределение живой силы по всему фронту сражения. На практике же сражения зависели от множества переменчивых обстоятельств и могли происходить путем как одновременного противоборства главных контингентов, так и постепенного их ввода в бой. Без проведения конкретных исследований весьма затруднительно изыскать предельную плотность конных и пеших войск на поле боя, за пределами которой бойцы оказывались в беспорядочной давке. Подобная ситуация, впрочем, нередко возникала стихийно в случае бегства одного из сражающихся.
13 Разин Е. А. История военного искусства. М., 1957, т. 2. с. 272.
14 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 149, 291 (прим.), ср. с. 144.
15 Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 507—508.
16 Никоновская летопись, с. 65.
17 Verbruggen J. F. Op. cit., У. 546.
18 Ср.: Разин Е. А. Указ. соч., с. 454 ел.
19 На Грюнвальдском поле полегло, как считают, 60% тевтонского войска, 5% обратилось в бегство, 35% было пленено (Kyczynski S. М. Spor о Grunwald, p. 85).
20 За иную, меньшую цифру потерь русских в Куликовской битве высказался Б. Ц. Урланис. Исходя из того что число убитых рядовых примерно в 15 раз больше 700 погибших командиров (о списке убитых военачальников см. с. 104 ел.), автор считает, что количество жертв вряд ли превышало 10 тыс. (Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960, с. 39). По мнению Е. А. Разина, потери русских полков вместе с умершими от ран составляли 25—30 тыс. человек (Разин Е. А. Указ. соч., с. 287—288).
21 На примере Грюнвальдской битвы подсчитано, что 27 тыс. воинам Ордена крестоносцев соответствовало примерно 5 тыс. находившейся в обозе челяди. Теоретически на каждое «копье» в рыцарских армиях Европы приходился один обозный служка. Обоз сопровождал и армию Дмитрия Донского. Известно, что вместе с ней шли 10 купцов-сурожан, ведавших, вероятно, ее продовольственным снабжением и выступавших как проводники.