– Я из Висконсина, но живу в здешней обители.
Теперь, когда она это произнесла, Томас и сам услышал четкие, растянутые гласные Среднего Запада.
– Подождите, – вдруг спохватился он. – Вы клариссинка?
– Что меня выдало? – спросила монахиня, комично разглядывая свое одеяние до пят.
– Вы живете в обители в Неаполе? Санта‑Мария… какая‑то там.
– Делле‑Грацие, – подсказала монахиня, широко улыбаясь. – Совершенно верно. Я вас там видела, да?
– Мельком, – подтвердил Томас.
– Вы священник?
– Господи, нет, – сказал Томас. – Снова скажу, что не хотел вас обидеть. Я просто… заглянул в обитель. Я остановился в гостинице за углом.
– Я сказала бы, что наша встреча случайна, но поскольку это главная здешняя туристическая достопримечательность, наверное, ничего удивительного тут нет, – заметила монахиня. – Я здесь со среды, но сначала никак не могла прийти в себя после смены часовых поясов, так что толком ничего не рассмотрела. Мое пребывание в обители начнется только через несколько дней, вот я и решила познакомиться с Помпеями получше. Вчера я приезжала сюда на несколько часов, но впечатлений слишком много, чтобы их осмыслить. Полагаю, на полный осмотр нужно не меньше недели.
– Недели? – обескураженно переспросил Томас. – А я надеялся обойти все за сегодняшний день.
– Что ж, все равно осталась лишь пара часов, – сказала монахиня. – Комплекс закрывается в шесть вечера. Вы наметили на сегодня посмотреть что‑то конкретное?
– Вовсе нет, – ответил Томас. – Я не ожидал, что Помпеи такие… огромные.
– Лучше делать это понемногу, – произнесла она. – Сегодня я собиралась осмотреть театры. Если хотите, присоединяйтесь ко мне.
Взглянув на план, Томас выбрал наугад один из объектов, которые обвел кружком, радуясь тому, что ему не нужно показывать ей тетрадь Эда.
– Я хотел посетить храм Изиды, – заявил он.
– Замечательно, – обрадовалась монахиня. – Это как раз рядом с театрами. Ну так что?
– Кстати, меня зовут Томас, – представился он, следуя за ней по вымощенному каменными плитами тоннелю, ведущему в древний город.
– Сестра Роберта, – ответила монахиня. – Я очень рада, что мне есть с кем поговорить. Итальянским я владею, прямо скажем, неважно, так что последние пару дней мне пришлось в основном молчать.
– А я полагал, с молчанием у вас как раз должно быть все хорошо, – усмехнулся Томас.
– Мы же не трапписты,[9]– рассмеялась монахиня.
Они поднялись по делла Марина к форуму, пройдя мимо оставшегося слева храма Аполлона. Томас был потрясен. Хотя лишь у немногих зданий сохранились крыши, ему приходилось видеть строения двадцатого века в более плачевном состоянии, чем эти руины, возраст которых составлял две тысячи лет. Улицы были запружены толпами туристов, в основном большими группами в сопровождении экскурсоводов, и Томасу приходилось гадать, как выглядел город в тот год, когда вулкан, возвышающийся вдалеке, за каменными колоннами храма Юпитера, расколол свою заросшую лесом вершину, залил окрестности смертоносным дождем лавы, завалил камнями и засыпал удушливым пеплом.
– Древние римляне не знали, что это вулкан, – мимоходом заметила сестра Роберта, проследив за взглядом Томаса на треснутый конус Везувия. – Некоторые образованные персоны того времени сравнивали его с другими известными вулканами, такими как Этна, особенно после землетрясения, которое случилось в шестьдесят втором году нашей эры, но простолюдины ни о чем не догадывались. Они жили своей жизнью в ничем не примечательном римском городе, и вдруг… все исчезло. Люди погибли.
Томас кивнул, думая об Эде.
– Странно, вы не находите? – продолжала монахиня. – Это должно навевать грусть. Наводить на мысли о бренности жития и тому подобном. Но здесь все настолько поразительно, что невозможно избавиться от восторженного восхищения. Вроде как декорации для киносъемок, брошенные посреди пустыни, но только здесь все настоящее. Музей, в котором когда‑то жили люди! – Сестра Роберта задумчиво оглянулась вокруг, затем ее лицо озарилось детским возбуждением. – Позвольте вам кое‑что показать. Это с другой стороны от форума, нам не совсем по пути, но вы должны непременно посмотреть.
Монахиня быстро повела Томаса через открытый простор форума, окруженного белыми колоннами, площадь, где когда‑то бурлил рынок, а по праздникам устраивались торжества, мимо храма Юпитера, по дороге рассказывая о достопримечательностях. Томас улыбнулся, отметив, как ее восторг не вяжется со строгим монашеским одеянием.
– Вот это храм Веспасиана, – объясняла сестра Роберта. – А здесь было святилище, посвященное богам домашнего очага. Там есть мраморный барельеф, изображающий жителей города, приносящих жертвы богам после землетрясения. А это продовольственный рынок. Можно представить себе, как горожане приходили сюда купить хлеба и рыбы…
Она была ничуть не хуже профессионального экскурсовода.
Сестра Роберта провела Томаса под кирпичной аркой на виа ди Меркурио, вымощенную огромными каменными плитами, за долгие годы истертыми колесами повозок, и остановилась, гордо указывая на вход в здание, известное как «дом поэта‑трагика».
– Вот, – сказала она. – Видите? Это были совершенно обычные люди. Кажется, все они лишь ненадолго отлучились, вот только на самом деле умерли две тысячи лет назад.
Она показывала на большую мозаику на полу перед входом в дом, выполненную в основном из черных и белых квадратиков размером всего полдюйма. Мозаика изображала огромную псину на цепи, с красным ошейником и оскаленной мордой. Под ней были выложены слова «cave canem».
– Что это означает? – спросил Томас.
– «Берегись собаки», – объяснила сестра Роберта. – Видите?
Найт понял, что она хотела сказать.
Глава 18
Они бродили по улицам, вымощенным камнем, мимо колец для привязки животных, заглядывая в когда‑то величественные виллы с прямоугольными бассейнами для сбора дождевой воды посреди внутренних двориков. Кое‑где на отштукатуренных стенах еще сохранилась первоначальная темно‑красная краска, по которой были нарисованы орнаменты из купидонов, виноградных лоз и стилизованных животных. Они проходили через термы с парилками, холодными бассейнами и раздевалками, смотрели на ящериц, снующих по термополиям,[10]где жители древних Помпей покупали вино из огромных глиняных амфор, вмурованных в каменные столы вдоль улиц, и любовались остатками политических воззваний, написанных на стенах.
Они говорили. Монахиня оказалась на удивление приятной собеседницей. Томас чувствовал себя уютно, вероятно, вследствие особой атмосферы данного места, а также того факта, что все это казалось ему страшно далеким от Штатов и тех обстоятельств, которые привели его сюда. Он рассказал сестре Роберте о недавно умершем брате‑священнике, хотя полностью исключил любой намек на таинственность, представив все так, будто его присутствие в Италии было не расследованием, а просто паломничеством, что было не так уж и далеко от правды. Томас сам не мог сказать, что ожидал здесь найти, хотя ему доставляло определенную радость повторять путь, пройденный братом. Быть может, только это он и мог рассчитывать получить от своего приезда сюда.
– Ваш брат интересовался археологией? – спросила сестра Роберта.
– Похоже на то, – подтвердил Томас. – Кажется, Эд работал над книгой о раннехристианских символах, но я не могу сказать, зачем он бывал здесь.
– В Помпеях есть очень интересные свидетельства жизни христианской общины, – сказала монахиня, и ее лицо вновь озарилось. – Только подумайте! Меньше чем через пятьдесят лет после смерти нашего Господа здесь уже собирались люди, поклонявшиеся ему.
Томас никак не мог предположить, что уже в 79 году нашей эры в этом городе могли жить христиане, и высказал свои сомнения вслух.
– Тут есть один дом, – ответила сестра Роберта. – Он закрыт для широкой публики. На его стене высечена надпись, так называемый магический квадрат, состоящий из пяти латинских слов, расположенных строчками одна под другой так, что по горизонтали и по вертикали они читаются одинаково.
– Каков же их смысл?
– Главное не в том, что означают эти слова, – сказала монахиня. – Они образуют своего рода анаграмму. Буквы расположены вот так.
Присев на корточки на треугольной площади в тени деревьев, она подобрала палочку и нацарапала на земле:
Томас задумался. У него были достаточные познания в латыни, чтобы узнать два ключевых слова, из которых состоял крест: «Pater noster». «Наш отец».
– Эти слова являются началом молитвы «Отче наш», – объяснила монахиня, обозначая буквами «А» и «О» греческие альфу и омегу, начало и конец, символизирующие Иисуса. – Вот так первые христиане тайно сообщали друг другу о своей вере.
Томас сомневался. Он скептически относился к литературным кодам, сводящим сложные, многозначные понятия к простым зашифрованным словам. Подобный подход привлекал некоторых его учеников, и Томас из кожи лез вон, чтобы отучить их от этого. «Литература является сложной и многообразной в своих значениях», – не переставал повторять он. Однако нельзя было отрицать то, что верующие, особенно те, кто исповедовал религии, подвергавшиеся гонениям, использовали тайные символы, призванные иметь «правильное» прочтение. Быть может, именно это и привлекало его брата. Несмотря на пылкий энтузиазм сестры Роберты, Томас считал подобный подход чересчур упрощенным.
Они направились к театрам. Найт ожидал увидеть что‑то вроде Колизея, однако скромный помпейский эквивалент римского гиганта размещался на северо‑западной окраине, у самых городских стен. Посетители никак не могли успеть увидеть все до закрытия комплекса. Те два театра, которые они осмотрели, произвели на Томаса впечатление. Эти сооружения по‑прежнему можно было использовать по назначению, одно большое, просторное, вмещающее где‑то тысяч пять зрителей, другое в четыре раза меньше. Томас поднялся на самые верхние ряды каменных скамей и просидел там пять долгих минут, наслаждаясь зрелищем сцены, выложенной белыми мраморными плитами, и раскинувшегося вокруг города. Ему нравилась интимность этого места, куда добирался мало кто из туристов, особенно в столь поздний час. Однако чем дольше Найт сидел, тем чаще к нему возвращалась мысль о том, что он сам не знает, что ищет. Лучше всего, наверное, рассматривать эту поездку как своеобразное прощание с братом.
Когда Томас спустился к сестре Роберте, уже пришла пора уходить.
– Вам придется приехать сюда еще раз, чтобы посмотреть храм Изиды, – сказала монахиня, провожая его через треугольную площадь. – Извините.
– Ничего страшного, – заверил ее Томас. – На ближайшие несколько дней у меня все равно нет никаких определенных планов. Я обязательно вернусь сюда.
Однако в глубине души он в этом сомневался и по глазам сестры Роберты понял, что она об этом догадывается.
В магазинчиках перед входом предлагался обычный набор товаров для туристов: открытки, гипсовые копии скульптур, консервные ножи с ручками‑приапами;[11]путеводители на разных языках и изделия местных ремесленников. Одно заведение выделялось среди всех прочих подборкой копий оружия Древнего Рима, в том числе снаряжения гладиаторов. В центре витрины лежали знакомый гладий, то бишь короткий меч, и цест – перчатка из стальных колец.
«Значит, Паркс побывал здесь и закупил кое‑какие сувениры, чтобы наводить на людей ужас в Чикаго», – подумал Томас.
Сестра Роберта должна была вернуться в обитель, поэтому Найт поужинал в одиночестве в маленьком ресторанчике неподалеку от порта: мидии, лапша с анчоусами под острым соусом и графин легкого красного. Одолев где‑то половину вина, он подумал было о том, чтобы пробежаться, однако после долгой прогулки по Помпеям у него снова разболелась нога. Томас отказался от этой мысли, и ему сразу же стало лучше. Он отпраздновал свое решение, заказав на десерт мороженое, и завершил ужин стопкой граппы.
Вернувшись в гостиницу, Томас провел в своем номере всего несколько минут и вдруг обнаружил, что его вещи лежат не совсем так, как он их оставил. Молния на кармашке теперь была аккуратно застегнута. Расположение билетов, багажных квитанций и корешка посадочного талона – Томас был маниакально помешан на безукоризненном порядке в документах – изменилось на противоположное. Ему хотелось списать все это на горничную, но он знал, что уборку в номере проведут только после того, как он здесь переночует. То обстоятельство, что кто‑то тщательно обыскал его номер, говорило об одном: неприятности, с которыми Найт столкнулся в Чикаго, последовали за ним через Атлантику.
Глава 19
Томас проснулся с новой энергией, частично возникшей от злости. Ему совсем не нравилось, что за ним шпионят, обхождение пожилого священника в обители, его уже тошнило от того, что он совершенно не понимал происходящего.
Он сказал консьержу, мужчине средних лет, на лице которого была написана бесконечная скука, приправленная раздражением, что у него в номере побывал посторонний.
– Это невозможно, сэр, – ответил итальянец, решительно качая головой. – Все ключи хранятся здесь.
Большие железные ключи с тяжелыми бронзовыми брелоками на шнурках лежали на деревянной полке с ячейками у консьержа за спиной.
– Но если вы отлучитесь на минутку, любой, кто войдет в гостиницу, сможет взять ключ.
– Тогда этого человека заснимет камера наблюдения, – возразил консьерж, словно это доказывало его слова.
– В таком случае, быть может, нам следует просмотреть запись?
– У вас из номера что‑либо пропало, сэр?
– Нет, но это, по‑моему, не главное.
– При всем уважении, на мой взгляд, ничего не может быть важнее.
– Я могу поговорить с управляющим?
Консьерж вздохнул, давая выход недовольству, и заявил:
– Я сегодня же просмотрю видеозапись. Если ключ кто‑нибудь брал, я обязательно вам скажу.
Кивнув, Томас спросил:
– Будьте добры, вы можете позвонить в церковь Санта‑Мария‑делле‑Грацие и попросить позвать сестру Роберту?
– Это та церковь, что за углом?
– Да.
Последовал новый вздох и недоверчивый взгляд в окно на улицу, словно в поисках объяснения тому, почему этот надоедливый американец не может просто пройти пятьдесят метров до обители, а не звонить туда.
Сестра Роберта удивилась, услышав его голос.
– Послушайте, мне нужно прийти в обитель и посмотреть вещи моего брата, но я не хочу, чтобы меня вышвырнули, – сказал Томас.
Он быстро объяснил, что произошло в прошлый раз, а консьерж, бесстыдно слушавший разговор, поднял брови, поражаясь тем нелепым ситуациям, в которые угодил постоялец гостиницы.
– Если отец Джованни впустит вас в обитель, то никаких проблем быть не должно, – довольно неуверенно ответила монахиня. – Монсеньор Пьетро отправился служить мессу в своей приходской церкви, так что, надеюсь, горизонт чист.
Томас поблагодарил ее, чувствуя себя виноватым в том, что испытывает совесть человека, которого совсем не знал, даже несмотря на то что, как ему казалось, причин для морального беспокойства не было.
Сестра Роберта встретила его у входа вместе с отцом Джованни. Похоже, молодой священник нисколько не был удивлен и встревожен возвращением Томаса.
Он кивнул гостю, снова проводил его в кладовку, пожал плечами и сказал:
– Падре Пьетро проявил излишнюю строгость. Что поделаешь, возраст. Старики бывают… как это сказать по‑английски?
– Трудными? – подсказала сестра Роберта.
– Упрямыми? – предложил Томас.
– Упрямыми, – согласился молодой священник. – Как ослы, да. – Повернув кованую ручку, он открыл дверь.
Томас сразу заметил, что в коробках кто‑то рылся. Все книги были на месте, однако рукописные страницы и дневники бесследно исчезли.
– Кое‑что пропало, – сказал он.
– Может быть, что‑то перенесли в хранилище? – спросила отца Джованни сестра Роберта.
Это предположение показалось Томасу наивным, он ощутил нарастающее раздражение и прямо спросил:
– Куда отец Пьетро мог забрать бумаги?
– Ну же, Томас, – попыталась остановить его сестра Роберта. – Мы же не знаем…
– Отец Джованни? – оборвал ее Томас.
– Полагаю, он мог отнести их к себе в комнату, но я не могу туда заходить.
– А если это сделаю я? – мрачно предложил Томас.
– Боюсь, я не смогу вам разрешить, – ответил священник.
– Где его комната? – настойчиво потребовал Найт. – Наверху, так?
– Сэр, пожалуйста, – пробормотал священник. – Я хотел вам помочь, но это уже заходит слишком далеко.
Не обращая на него внимания, Томас решительно шел вперед. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он быстро осмотрелся по сторонам и двинулся дальше, на третий, откуда открывался вид на внутренний дворик. Здесь находились комнаты для гостей, двери которых были пронумерованы. Томас быстро прошел мимо них. Отец Джованни и сестра Роберта не отставали от него, взывая к благоразумию, но он сейчас не чувствовал себя способным на это. В конце коридора Найт обнаружил две двери с именами священников. Он взялся за ручку одной из них, и отец Джованни, казалось, какое‑то мгновение раздумывал, не перейти ли к более решительным действиям. Они с Томасом посмотрели друг другу в глаза, и напряжение лопнуло только тогда, когда американец щелкнул замком.
– Не заперто, – заметил он.
– Уверен, падре Пьетро нечего скрывать.
– Посмотрим.
Сестра Роберта была в отчаянии.
– Я не возьму ничего такого, что не принадлежит моей семье, – заверил Томас, толкая дверь.
Каморка была маленькая и на удивление голая, даже для жилища священника. Только кровать, письменный стол, шкаф для одежды и распятие на стене. С виду она ничем не отличалась от комнаты для гостей.
– Здесь живет отец Пьетро? – спросил Томас, уже поняв, что здесь ничего не найдет. – Это все, что у него есть?
– Падре Пьетро ночует не только здесь, – сказал отец Джованни. – У него есть небольшой приход в другой части города. Иногда он остается там.
Томас заглянул под кровать, выдвинул ящик с нижним бельем. Ничего. Тут его взгляд упал на камин.
Это был небольшой очаг, предназначенный для топки углем. Но теперь в нем высилась горка пепла от сгоревшей бумаги.
– По‑моему, сейчас достаточно тепло и нет нужды топить камин. Как вы считаете? – Однако Найт ощущал не триумф, а разочарование, опустошение. – Когда вернется отец Пьетро?
– Не знаю, – ответил священник.
– Вы мне не скажете, где его можно найти?
– Он отправился в свою церковь и сказал, что затем ему нужно будет сходить… еще в одно место.
От Томаса не укрылись колебание священника и его затравленный взгляд.
– Куда?
– В место, которое называется Фонтанелла, – нехотя признался отец Джованни.
Его смущение казалось буквально осязаемым, как будто ему было неприятно произносить то слово.
– Я смогу найти там отца Пьетро?
– Нет, не сможете. – Священник рассмеялся как‑то коротко, неубедительно.
– Это еще почему?
– Это место закрыто для широкой публики. К счастью.
– К счастью?
– Отец Пьетро вернется сегодня вечером, – сказал священник, и его впалые щеки слегка порозовели. – Если хотите поговорить с ним, лучше дождаться возвращения. Не представляю себе, что вы ожидаете услышать, но… ладно.
– Что такое эта Фонтанелла? – спросил Томас. – Я просмотрел путеводитель, но не нашел даже упоминания об этом месте, хотя там почти сто страниц, посвященных Неаполю.
Они с сестрой Робертой сидели в маленькой пиццерии в паре кварталов от шумного и беспокойного железнодорожного вокзала. Пицца с четырьмя видами сыра не имела ничего общего со всем тем, что он пробовал в Штатах. У нее было пышное, сочное тесто и обилие острого, соленого сыра. Запивал ее Томас каким‑то красным вином без названия, поданным в стеклянном графине.
– Я никогда о ней не слышала, – призналась монахиня. – А почему вас это заинтересовало?
– Мне показалось, отцу Джованни было очень неуютно, когда он произнес это название. – Томас пожал плечами. – Это пробудило мое любопытство. Все то, что связано с отцом Пьетро, заслуживает тщательного рассмотрения.
Сестра Роберта нахмурилась, судя по всему не слишком радуясь подобной оценке пожилого священника.
– Вы не можете сказать наверняка, что этот пепел остался от бумаг вашего брата, – осторожно промолвила она, отпивая глоток минеральной воды.
– Верно, – согласился Томас. – Но для начала мне хотелось бы выяснить, почему отец Пьетро так не хотел показывать их мне, даже если он ничего и не сжигал.
– Священники горой стоят друг за друга, – предположила монахиня. – Монсеньор Пьетро – человек глубоко духовный. Вскоре после моего приезда сюда он прочитал пастырское наставление о непорочном зачатии. Конечно, я почти ничего не поняла – слишком плохо владею итальянским, – но это была красивая проповедь, полная страсти и благочестия. К концу отец Пьетро чуть не плакал при мысли о том, что Господь был зачат без греха, после чего вошел в наш ужасный мир…
Томас раздраженно покачал головой.
– В чем дело? – спросила сестра Роберта.
– Я просто ничего не понимаю. Абсолютно ничего.
– Эту историю с тетрадями или?..
– Священники. Монашки. Религия, – пробормотал Томас, наконец давая выход отчаянию. – Идемте, а то опоздаем на поезд.
Глава 20
Отец Пьетро стоял на коленях перед первым рядом скамей часовни, заканчивая молитву, обращенную к Богородице, которую он читал в полном одиночестве. Его губы шептали знакомые слова, а рассудок без особого успеха пытался сосредоточиться на их значении. Завершив молитву, он сразу же сел.
«Прости меня, Господи, – подумал отец Пьетро. – Все мои мысли совсем о другом. Снова».
Так продолжалось уже какое‑то время, и это чувствовал не только он один. Отец Джованни отказался от тех зачатков близости, которые сложились между двумя священниками в первое время после его прибытия, стал отчужденным. Отец Пьетро не мог его в этом винить. Он понимал, что все окружающие считают его замкнутым, одержимым, эмоционально эксцентричным и вообще просто странным, что только усугубилось после отъезда Эдуардо. Известие о смерти священника‑американца поразило отца Пьетро подобно сердечному удару, парализовало его, ввергло в черное настроение, которое продолжалось несколько дней и до сих пор неотступно его преследовало.
Еще были слухи, неизменно каким‑то образом связанные с Фонтанеллой. Разумеется, отец Пьетро им не верил, списывая сообщения о странном ночном скитальце на сочетание своего собственного нелюдимого поведения и сверхактивное воображение послушников, ошибочно принимавших обитель за лагерь летнего отдыха. Но слухи начались тогда, когда Эдуардо приехал из Штатов, и закончились с его отъездом. Теперь здесь появился брат отца Эдуардо, вынюхивающий, высматривающий, и слухи поползли снова.
Отец Пьетро ничего никому не говорил, но не далее как вчера молодой монах‑бенедиктинец из Рима рассказал о том, как проснулся ночью, убежденный в том, что в его комнате есть кто‑то – или что‑то. Отец Пьетро, скорее всего, не придал бы этому особого значения, если бы бенедиктинец не упомянул про тот же самый странный звук, о котором говорил молодой монах‑доминиканец в последний день пребывания Эдуардо: протяжное, хриплое дыхание, переходящее в утробное рычание, похожее на то, которое издает крупная кошка.
Однако это была не кошка. Если только монах не выдумал все от начала до конца, неизвестное существо, побывавшее у него в комнате, не было похоже на всех тех, кого можно увидеть в обители при свете дня. Бенедиктинец и доминиканец в жизни своей не наблюдали ничего подобного. Зрелище оказалось настолько необычным, что монахи не могли объяснить его словами…
«Не бери в голову. Это лишь ночные кошмары тех, кто хочет привлечь к себе немного внимания. Видит Бог, в монашеских орденах этого достаточно».
Но сегодня утром, вскоре после восхода солнца, отец Пьетро отпер часовню для заутрени и обнаружил… что? Он предположил, что это была собака, возможно, та самая, которая время от времени встречалась ему на улице возле часовни, хотя по нынешнему ее состоянию определить это точно было невозможно. Священнику потребовался целый час, чтобы все убрать, однако сладковатый привкус крови до сих пор висел в воздухе. Вероятно, убийце – если это был человек – потребовалось почти столько же времени, чтобы проделать с животным то, что он учинил. Отец Пьетро молил Бога о том, чтобы несчастная собака распростилась с жизнью еще до того, как началось худшее.
Он решил, что непременно поговорит об этом с отцом Джованни. Как‑нибудь потом.
«И что ты ему расскажешь?»
Пожилой священник знал, что отец Джованни, человек уравновешенный, трезвомыслящий, не любит Фонтанеллу. Это место постоянно стояло между ними, подобно заболеванию, слишком тяжелому, чтобы его обсуждать, и молодой священник знал о нем только из проникнутых ужасом перешептываний тех, кто там никогда не бывал. Наверное, отец Джованни надеялся, что, когда Церковь передаст Фонтанеллу городским властям, а те снова откроют ее для доступа широкой публики, отец Пьетро оставит это место в покое. Однако произошло обратное. Отец Пьетро ничего не мог с собой поделать. Он проводил там еще больше времени, чем прежде, возвращаясь туда снова и снова, в любое время дня и ночи, украдкой, осторожно.
«Сгорая от стыда».
Католикам всегда стыдно. От этого им не отделаться.
«Однако есть те, кто просто чувствует ответственность за грех, и те, кто его заслуживает. Разве это не так, ваше преосвященство?»
– Господи, пожалуйста, – взмолился отец Пьетро. – Пусть в этом не будет моей вины. Пусть не я стану тем, кто…
«Пробудил чудовище?»
Да, Господи, только не это.
«Да, ваше преосвященство, молитесь. Но не о том, что вы уже сделали, не о прошлом, а о том, что может произойти. Оно уже началось».
Глава 21
Стив Девон оторвался от экрана переносного компьютера, на котором в окне размером два дюйма воспроизводилась любительская видеосъемка, дрожащая и низкого качества.
Откинув голову назад, он радостно рассмеялся и сказал в сотовый телефон:
– Да! Я как раз это смотрю. Парень, ты отбил мяч на край земли!
– Понимаешь, я просто видел его! – воскликнул сын Стива. – Так говорят профи, когда хорошо замечают мяч. Я просто разглядел весь его путь от круга до базы. Как только мяч покинул руку подающего, я его увидел. Разве это не сумасшествие?
– Наверное, порой бывает и так, – сияя, согласился Стив, снова нажимая кнопку воспроизведения. – Марк, я так тобой горжусь! Месяц назад ты ни за что не попал бы в этот мяч. А теперь посмотри! Поза у тебя великолепная, ты полностью сосредоточен. Все в порядке. Бах! Ты только посмотри! У подающего такой вид, будто ему отменили Рождество!
– Мне его даже жалко, – заметил Марк.
– Ничего, на его улице еще будет праздник, – сказал Стив. – Но этот день остался за тобой. Ты был просто молодец, малыш.
– Спасибо, папа.
– Передай телефон маме, хорошо?
– Да. Я тебя люблю, папа.
– И я тебя тоже люблю, Марк. Да, чуть не забыл.
– Что?..
– Наслаждайся. Ты это заслужил.
– Спасибо, папа.
Послышался щелчок, затем приглушенное бормотание в отдалении, и наконец в трубке раздался женский голос:
– Ну как, ужасно или терпимо?
– Весьма прилично, – сказал Стив. – Спасибо за то, что прислала.
– Жаль, ты сам этого не видел, пропустил такую игру!
– Ничего, в следующий раз Марк сыграет еще лучше.
– Мы по тебе скучаем, – нежно произнесла жена.
– Аналогично, – ответил Стив. – Слушай, я тут подумал, может быть, снять бунгало на неделю? Будем только мы трое.
– Замечательная мысль. Как ты считаешь, когда все это завершится?
– Я должен вернуться домой на следующей неделе. Самое крайнее, в конце месяца…
В кармане у него бесшумно завибрировал другой телефон.
– Подожди, – сказал Стив. – Это из конторы. Я тебе перезвоню.
– Хорошо. Я тебя люблю.
Закончив разговор, он достал второй аппарат и нажал кнопку приема.
– Война слушает.
– Я готов передать твой заказ на оружие, – сказал Срывающий Печати. – Что тебе понадобится?
– Пистолет «хеклер‑и‑кох» двадцать третья модель. Пятизарядный револьвер «Торес‑415» в кобуре на лодыжку.
– И все? Ты не собираешься приглашать свою группу?
– Если я не смогу выполнить это задание в одиночку, можете смело искать мне замену.
Как только Срывающий Печати закончил разговор, Война нажал кнопку вызова на другом телефоне.
– Привет, милая, это снова я. Так как насчет недельки на море?..
Глава 22
Геркуланум отличался от Помпеев. Он был гораздо меньше и состоял преимущественно из развалин жилых домов. Здесь в отличие от его более знаменитого собрата по несчастью почти не было больших храмов и общественных зданий. Территория комплекса определялась не столько размерами древнего поселения, сколько тем, что на его месте находился современный город. Раскопки просто нельзя было продолжать, не отселив предварительно большое количество жителей.