– Понятно, – произнес Томас, с любопытством оглядывая ее.
По его прикидкам, ей было лет тридцать пять. Питер‑бельчонок назвал бы ее старой уткой. Томас поймал себя на том, что она ему все больше нравится.
– Я куратор музея, – продолжала Миллер. – Звучит солиднее, чем обстоит на самом деле. Как бы там ни было, я хотела немного отдохнуть, набраться опыта работы в поле. Поскольку я оказала греческому правительству одну услугу, оно помогло мне попасть сюда. Впечатляет, правда? – сухо спросила она, окидывая взглядом высохшую растительность и неглубокие траншеи. – Время от времени мне помогают местные студенты, но по большей части я работаю здесь одна, что меня полностью устраивает.
Томас ей верил.
«Судя по всему, родственная душа. Предпочитает одиночество».
– Вот она.
Они подошли к убогому сооружению из полотен прозрачного пластика и старых строительных лесов, навесу высотой чуть меньше шести футов и вдвое более короткому. Пригнувшись, Миллер откинула полог, пропуская Томаса внутрь.
Воздух под навесом был горячим и сладковатым, влажным, словно свежескошенная трава. Сквозь пластик проникало достаточно света, и когда глаза Томаса освоились в полумраке, он несколько успокоился. Находка имела такую же базовую конструкцию, как и более древняя греческая гробница: пять каменных плит, в настоящее время затянутых прозрачной пленкой. Миллер открыла их одну за другой, чрезвычайно осторожно, с тенью улыбки, еще больше смягчившей черты ее лица.
Томас затаил дыхание. Две длинные боковые панели вместо изображений сибаритствующих пьяниц с греческого саркофага несли на себе отчетливые кресты. На коротких торцевых плитах были изображены стилизованные рыбы с выступающими передними плавниками и на удивление старательно прорисованными зубами. Связь с греческой гробницей устанавливала пятая плита, крышка. На ней было практически то же самое изображение. Обнаженный юноша рассекал воздух, летя в воду. Отличие заключалось в том, что здесь также присутствовали мотивы креста и рыбы, в углах по границе рисунка. Вода, в которую устремлялся ныряльщик, была ярко‑алого цвета.
Глава 35
– Почему вода красная? – спросил Томас, уставившись на изображение.
– Вопрос стоимостью шестьдесят четыре тысячи долларов, – усмехнулась Миллер. – Ваш брат спросил то же самое.
– И?..
– Это христианское захоронение, – сказала Миллер, разглядывая изображения так, словно видела их впервые, изучая с немалым почтением. – Оно относится примерно к седьмому веку нашей эры. Христианские символы – крест и рыба – были добавлены к более древнему образу смерти. Я плохо разбираюсь в христианском учении, но сказала бы, что если вода на древнегреческом саркофаге изображает переход в смерть, то здесь мы видим своеобразное возрождение. Ныряльщику, умершему человеку, предстоит очищение…
– Кровью агнца, – закончил за нее Томас.
– Совершенно верно. Пролитая за грешников на Голгофе кровь Христа, которая освящается во время мессы. Вот путь к спасению. Перед нами типично христианское использование в собственных целях символов, имеющих многовековую историю. Ваш брат был в восторге.
– Почему?
– Потому что между первым греческим саркофагом и этой гробницей интервал больше чем в тысячу лет. Культура и религиозный климат изменились коренным образом. Но, даже несмотря на то что люди повернулись к язычеству спиной, на то, как они понимали и выражали себя в качестве христиан, на них по‑прежнему оказывали влияние предания и обычаи языческого периода. Это христианское захоронение, но религиозные образы унаследованы от людей, которые за тысячу лет до того поклонялись Аполлону и Посейдону и жили в нескольких сотнях ярдов от них.
– Это нормально? – спросил Томас.
Он в общих чертах знал, что христианство, подобно большинству религий, пришедших на смену прежним верованиям, впитывало их в такой же степени, в какой и вытесняло. Однако ему еще никогда не приходилось видеть такое убедительное свидетельство этого.
– Вы видели терракотовые статуэтки Геры в археологическом музее? – спросила Дебора.
– Кажется, да. Я не обратил на них особого внимания.
– Там их десятки, отсюда и из других мест. Здешняя разновидность показывает царицу богов с гранатом в руке. Обилие его семян предположительно символизирует плодородие, верно?
– И что?
– А то, что, если вы проедете вот по этой дороге до Капаччио и заглянете в местную католическую церковь, как думаете, какой образ Богородицы там увидите?
– С гранатом в руке?
– Точно. Мадонна с гранатом из Капаччио. Лично я нахожу это очень интересным, но кое‑кто… не разделяет мое мнение.
– Почему?
– Все просто, – сказала Миллер. – Людям хочется, чтобы их религия была самодостаточной, цельной, неподвластной влиянию таких вещей, как культура, общественная структура и политика. Если они признают, что какая‑то часть их верований оформилась под влиянием людей и того времени, когда они жили, то им придется иметь дело с тем, что все это не было рождено единым целым в сознании Бога. Есть те, кого эта мысль совсем не радует.
– Но вы к ним не относитесь?
– Никоим образом.
– А что насчет Эда?
– Как мне показалось, он тоже, – задумавшись, ответила Дебора. – Отчасти именно поэтому я разрешила ему рыскать здесь.
– Насколько я понимаю, подобная привилегия дается далеко не всем.
– Это место было обнаружено случайно. – Она нахмурилась. – Я приехала сюда только через несколько недель, и к этому времени здесь уже были произведены незаконные раскопки.
– Грабители?
– Не уверена, – сказала Миллер. – Человеческие останки истлели, превратились в пыль. Эта местность в прошлом нередко заболачивалась, а сырость творит с костями страшные вещи. По образцам почвы видно, что здесь разложилось тело, но от него ничего не осталось.
– Однако вы полагаете, что в гробнице могли находиться и другие вещи, которые были похищены? – спросил Томас.
– Трудно сказать, – задумчиво произнесла она. – Если что‑то и пропало, то до осмотра этого места официальными лицами. Вроде бы ничего не исчезло. Но мне это кажется странным. В других средневековых захоронениях обычно находят ценные предметы: доспехи, оружие, украшения, вазы и все такое, погребенные вместе с умершим. Но здесь – ничего.
– С тех самых пор как вы возглавили раскопки, здесь постоянно кто‑то шныряет?
– Хорошо, что вы внешне похожи на отца Эда, – заметила Дебора. – Честное слово, мне это уже начинает порядком надоедать.
– Например, был тут один японец.
– Вы его знаете? – быстро спросила Миллер, в голосе которой прозвучала подозрительность.
– Мы с ним встречались сегодня, – уклончиво ответил Томас.
– Он приходил несколько раз, в основном ночью, когда здесь никого нет, фотографировал, задавал вопросы – ничего конкретного, – стараясь по возможности избежать встречи со мной. Когда этот тип появился здесь в первый раз, я ему сказала, куда он должен идти, и это его очень разозлило. – Дебора усмехнулась, вспоминая об этом. – Я никак не могла взять в толк, чем вызван такой интерес к гробнице. Японец также спрашивал, почему вода красная, и говорил о других символах.
– Он не упоминал крест, найденный в Геркулануме? – спросил Томас.
Забыв про осторожность, он интуитивно проникся доверием к этой долговязой строгой женщине и желал получить от нее ответ на то, что сказал ему Сато.
– Тень креста в «двухсотлетнем доме»? Нет, а что?
– Как вы полагаете, возможно ли, что крест, оставивший этот силуэт на стене, был обнаружен?
– Нет, – решительно произнесла Дебора, отпивая глоток из фляги с водой.
Томас вопросительно поднял брови.
– Вы говорите так уверенно.
– Я действительно в этом полностью уверена, – подтвердила она. – Так называемое распятие не может быть обнаружено, потому что на самом деле след оставило не оно. Все очень просто.
– Почему вы так уверены в этом? Я своими глазами видел след. Определенно он имеет форму креста.
– Знаю, – нисколько не смутившись, ответила Миллер. – Однако многие предметы могут оставить след в форме креста. Вполне возможно, это не более чем кронштейн для полки.
– Но многие убеждены в том, что это христианский крест, – начал Томас. – Я прочитал с полдюжины статей о нем…
– В Интернете?
– Да, – подтвердил Томас, несколько увянув под веселым блеском ее глаз.
– В следующий раз, когда у вас появится свободная минутка и под рукой будет Интернет, попробуйте ввести в любую поисковую систему фразу: «Посадки на Луну в действительности не было», – предложила Дебора. – Выбудете поражены количеством выданных ссылок. Если вам и после этого еще будет смешно, попробуйте ввести: «Холокоста в действительности не было».
Теперь ее улыбка была лишена веселья, и Томас понял, что она говорит со знанием дела.
– Хорошо, – сказал он. – Итак, во Всемирной паутине полно мусора, вываленного разными придурками и теми, кто преследует свои цели…
– А также людьми, не владеющими информацией, но считающими, что знают все, потому что хотят в это верить, – добавила Дебора. – Вы лучше почитайте уважаемые, серьезные, академические тома, выпускаемые солидными издательствами, и тогда поймете, что в Геркулануме могли быть христиане, но они определенно не использовали в богослужениях распятия и не могли делать этого еще три сотни лет.
– А как быть с магическим квадратом в Помпеях?
– Что в нем такого? Этот квадрат встречается во всей Римской империи. Головоломка из слов, не имеющая никакого мистического значения, в том числе и христианского. Да, его можно прочитать как «Pater Noster», если отбросить несколько букв, но и еще разными другими способами, в том числе получив и полную белиберду. В квадрате нет ничего от распятия. Чтобы увидеть в нем крест, требуется большое воображение и сильная вера. Люди хотят найти четкую и неизменную версию своей религии – вот они ее и находят. Однако из этого не следует, что она существует.
Томас ощущал себя в безбрежном океане не только потому, что его еще никогда не выставляли таким легковерным простаком. Песок под мыслями об обстоятельствах смерти Эда, и без того зыбучий, смыло, не осталось вообще ничего. Дебора словно смахнула рукой мозаику. Те немногие элементы, которые ему удалось сложить вместе, рассыпались в разные стороны.
– Однако разве нельзя считать довод относительно того, что для креста еще слишком рано, самодостаточным пророчеством? – спросил Томас. – Я хочу сказать, если от каждого такого случая отмахиваться только по этой причине?..
– Возможно, – уступила Дебора. – Но кресты начали появляться повсюду в Римской империи только после того, как Константин сделал христианство официальной религией, а это произошло лишь в четвертом веке. Если крест действительно использовался в качестве символа того времени, то это следует считать отклонением от нормы. У ранних христиан более распространенным являлось изображение рыбы. Для развития учения о покаянии потребовались столетия. Только после утверждения веры в то, что Иисус пришел в мир для того, чтобы умереть и искупить вину, крест стал главным символом христианства. В семьдесят девятом году этого просто еще не было в религии.
Томас молча уселся на пень рядом с прямоугольным раскопом. С этого места открывался вид на древний город, можно было рассмотреть каменные храмы, сияющие янтарем в лучах вечернего солнца. Томас не знал, что сказать.
– Этот японец ничего не говорил о том, как якобы выглядело это распятие? – первой нарушила молчание Дебора.
– Серебряное, – ответил Томас. – Отмеченное изображением рыбы.
Миллер нахмурилась и медленно произнесла:
– Вообще‑то такое возможно. Конечно, если принять теорию, что христиане в первом веке использовали кресты. В Помпеях действительно находили замечательные изделия из серебра. Символ рыбы в качестве элемента узора также имеет смысл.
– Но вы не покупаетесь на эту версию, – заметил Томас.
– Извините. Если вас это хоть немного утешит, лично я сомневаюсь, чтобы и Эд на нее купился. Он разбирался во всем этом гораздо лучше меня.
– Мне нужно возвращаться, иначе я опоздаю на последний поезд, – сказал Найт, пожав плечами, хотя понятия не имел о том, когда отходит последний поезд.
Но он и так провел здесь значительно больше времени, чем намеревался. Скоро должно было стемнеть.
– Подождите, – остановила его Дебора. – Я пройдусь с вами. Мне нравится гулять по раскопкам в это время, после того как уйдут все туристы. Не обижайтесь.
– Разве я турист? Я считал себя сыщиком.
Они в дружеском молчании шли через поле. Томас размышлял о том, как странно, что в последние несколько дней ему приходится проводить так много времени в обществе незнакомых женщин. Если не считать бывших учениц, которых Найт не воспринимал как взрослых, несмотря на политически корректную литературу, полученную от преподавателя общественных дисциплин, он за последние несколько недель говорил с Деборой и сестрой Робертой значительно больше, чем с какой бы то ни было женщиной. Томас гадал, почему так вышло, пытаясь понять, находит ли он их привлекательными. Обе женщины были обаятельными, каждая по‑своему, однако мысль эта пришла ему в голову только сейчас.
«Вот так всегда, правда? С тех самых пор, как…»
Довольно.
– Вы еще долго пробудете в Италии? – спросил он.
– Неделю, – ответила Дебора.
Они дошли до конца старого города и развалин, поблекших в угасающих лучах. Руины стали какими‑то съеженными, обшарпанными, за исключением храмов, возвышающихся в сумерках подобно высоким скалам. Миллер и Найт вошли в комплекс. Он уже был закрыт, но ворота оставались распахнутыми, не было сторожа, который прогнал бы запоздалых посетителей или потребовал бы у них билеты. На самом деле вокруг вообще не было ни души.
– Я уже готова возвращаться домой, – снова заговорила Дебора. – Эта поездка была порывом, пусть и с образовательными целями, но все же… Я не археолог. По мне, лучше составлять каталоги и оформлять выставки. Это дело можно держать под контролем. А тут – копаться в земле в смутной надежде что‑нибудь найти…
Внимание Томаса привлекло что‑то внутри огороженного лентой храма Цереры, странный бледный силуэт на фоне темного монолита колонны. Он замедлил шаг, присмотрелся пристальнее, недоумевая, почему у него перехватило дыхание, захлестнул страх, захотелось развернуться и убежать, прежде чем глаза или сознание не разберется в том, что означает этот силуэт.
– Что это? – едва слышно спросил Томас. – Похоже на… – Он осекся.
– Да, на человека, – закончила за него Дебора.
Страх охватил и ее. Вокруг быстро сгущались сумерки, в пустынном комплексе царила полная тишина.
– Надо скорее уходить отсюда, – пробормотал Томас.
После смерти Эда он уже несколько раз оказывался в опасности, но еще никогда не испытывал ничего подобного, не ощущал такого холодного безотчетного ужаса, так отчаянно не жаждал оказаться в любом другом месте. Его охватил озноб. Найт чувствовал тупую панику кошмарного сна, когда человек видит приближение чего‑то зловещего, но не знает, как направить сюжет в другое русло или проснуться.
«Вот сейчас ты все увидишь и пожалеешь о том, что появился здесь», – подумал Томас.
– Господи, – прошептала Дебора, когда они уже подошли к самому ограждению и оказались в густой тени, отбрасываемой массивным храмом. – Это человек.
С этими словами она бросилась вперед, перелезла через ленту и взбежала по огромным каменным ступеням. Томас последовал за ней, словно притянутый магнитом, хотя на самом деле ему хотелось отвернуться. К этому времени Дебора уже остановилась, застыла на месте, зажимая рот ладонями, чтобы сдержать крик. Томас разглядел бледную плоть, увидел окровавленное тело, привязанное к колонне, судя по всему, собственными внутренностями.
Глава 36
Они долго стояли на месте, парализованные ужасом. Затем Томас ощутил неудержимый приступ тошноты. Шатаясь, он отошел в сторону, и его вырвало на траву. Найт побрел дальше, к каменному постаменту, на котором стоял сегодня утром, откуда впервые увидел блеск стекол бинокля…
Томас заставил себя вернуться к телу. Ему даже удалось приблизиться к нему на два шага, достаточно, чтобы убедиться наверняка.
– Это Сато, – в ужасе прошептал он.
– Да, – тихо подтвердила Дебора.
Голос женщины прозвучал неестественно спокойно, словно сильнейший шок лишил ее всех настоящих чувств.
– Тот, кто это сделал, может… – начал Томас.
– По‑прежнему оставаться здесь, – тем же самым безжизненным ровным голосом закончила Дебора. – Да.
– Нужно уходить отсюда. Позвать на помощь.
– На помощь? – спросила она, поворачиваясь к нему с искренним любопытством.
Этот вопрос показался Томасу затрещиной. Ни о какой помощи не может быть и речи – только не для человека, опутанного собственными внутренностями, с выпотрошенным животом, со скользкой черной дырой, зияющей под грудной клеткой.
«Не думай об этом. Уходи».
Томас направился из храма, взяв Дебору за руку. Казалось, этот жест заставил ее очнуться. Найт почувствовал, как она встрепенулась, ее сознание включилось, и вот женщина уже полностью владела собой.
– Я знаю ребят из ресторана на углу, – сказала Дебора. – Все остальные, кто работает здесь, живут в городе. Мы попросим их вызвать полицию.
Она быстро пошла вперед, и Томасу пришлось пробежать пару шагов, чтобы не отстать от нее. Они по‑прежнему держались за руки, словно люди, которые уцелели в кораблекрушении и теперь боялись, что море снова их разлучит. Ворота, выходящие на дорогу, находились в той стороне, откуда они пришли. Дебора решительно двинулась напрямик через траву. Оставив труп позади, оба испытали облегчение. Томас, рискнувший оглянуться в сгущающихся сумерках на мертвый город, едва не споткнулся, так как его спутница без предупреждения резко остановилась.
– В чем дело? – спросил он.
– Смотрите, – прошептала Дебора, и в ее голосе снова прозвучала механическая безжизненность. – Ворота.
Томас присмотрелся. Ворота, через которые они буквально только что прошли в комплекс, были закрыты.
– Можно перелезть через них, – сказал Томас.
– Да. Но кто их закрыл?
Эта мысль укусила Томаса, как скорпион.
– Вы думаете, он по‑прежнему здесь?
«Он? Какой человек способен на такое?..»
Дебора неуверенно пожала плечами. Ее лицо было бледным, глаза горели.
– Сегодня утром я дрался с Сато, – заявил Томас. – Могу сказать, что этот парень умел постоять за себя. Мне не хотелось бы связываться с тем, кто…
Обернувшись, он быстрым кивком указал на храм с изуродованными останками, привязанными к колонне, ухитрившись при этом не посмотреть в ту сторону.
– Вы полагаете, он нас караулит? – шепотом спросила Дебора.
– Я думаю, убийца хотел, чтобы мы увидели Сато, – подумав, ответил Томас. – По‑моему, он хочет нас запугать.
Взгляд Деборы, брошенный на него, был проникнут насмешкой. «Если так, то у него получилось очень неплохо», – словно сказала она. Обернувшись, Томас посмотрел на угрюмые развалины. Уже стемнело, и убийца мог прятаться где угодно. Любая обвалившаяся стена, источенная непогодой и облупившаяся колонна, груда камней или клочок растительности могли быть его укрытием.
«Ты упорно считаешь убийцу мужчиной. Но это может быть и женщина или несколько человек, действующие сообща».
Однако Томас так не думал. Он просто был воспитан в старых традициях и не мог допустить, что на такое способна женщина. У него было слишком много веры в человечество, чтобы представить себе, как такое делает группа людей, действующих сообща, обсуждающих предстоящее…
«Куда более страшные преступления творили группы, сообщества, целые народы».
Возможно. Все же это казалось Найту делом рук одного человека. Томас пришел к выводу, что за всем этим стояло одно извращенное сознание. Кто‑то получил бесконечное наслаждение.
– Отсюда два выхода, – сказала Дебора. – Этот, а также в той стороне, между храмами Аполлона и Асклепия. Каким воспользуемся?
– Этим, – решительно заявил Томас. – В противном случае нам придется идти через весь комплекс. А там слишком много мест, где может укрываться убийца.
– Но тело здесь. Ворота были закрыты только что, – возразила Дебора. – Убийца где‑то рядом.
– Когда мы доберемся до противоположного конца комплекса, он уже будет ждать нас там. Поскольку дорога расположена выше развалин, убийца сможет следить за нами на всем пути. – Томас не стал добавлять, что ему даже не хотелось рассматривать перспективу возвращения в жуткий каменный лабиринт, погруженный в темноту.
Дебора задумчиво посмотрела на него, высвободила свою руку, словно до нее только сейчас дошло, что Томас ее держал, и наконец сказала:
– Хорошо. Что вы делаете?
Томас нагнулся. Когда он выпрямился, у него в руке был зажат большой камень.
– На тот случай, если… – начал Найт.
Дебора поспешно кивнула, словно не желая выслушивать фразу до конца.
Они осторожно направились к воротам и только тогда услышали утробный, хриплый свист за спиной, неестественно громкий в ночной тишине. Его могла издавать крупная кошка, всасывая воздух сквозь оскаленные клыки.
Томас резко обернулся, лихорадочно ища источник звука, стиснув в правой руке камень, поднятый на уровень плеча.
Там, у основания храма, всего в нескольких ярдах от изуродованного трупа Сато, смутно бледнела фигура, подобно летучей мыши сидящая на корточках на камне. Она казалась совершенно неподвижной. На таком расстоянии Томас мало что рассмотрел помимо лишенной волос головы, широко раскрытого рта и раскосых конечностей, вцепившихся в камень, как лапы химеры из преисподней. Чудовище было тощим, как скелет, и, похоже, совершенно обнаженным. Оно смотрело на людей со злобной сосредоточенностью, от которой у Томаса застыла кровь в жилах.
Дебора двинулась было к воротам, однако ноги Найта какое‑то мгновение не могли шевелиться. Он стоял, парализованный ужасом, не в силах оторвать взгляд от жуткой фигуры, которая очень медленно поползла следом за ними на тонких паучьих ногах, издавая зловещее шипение. Миллер потянула его назад, и Томас, спотыкаясь, побежал за ней.
Глава 37
– Что это была за тварь? – спросил Томас.
Он не задавал этот вопрос вслух в течение тех трех часов, пока они общались с полицией, но теперь, когда допрос закончился, наконец его озвучил.
– Какая еще тварь? – удивилась Дебора. – Это был человек, Томас.
– Она не была похожа на человека, – возразил он. – И двигалась совсем не как человек.
– Иного быть не может, – категоричным тоном заявила Дебора. – Это был человек. Наверное, странный, но это можно было понять уже по тому, что он только что сотворил.
Томас не мог сказать, чувствует ли Дебора ту уверенность, которую высказывает вслух, но сознавал, что она права.
Они добрались до ресторана на углу, так больше и не увидев убийцу, судя по всему, удовлетворившегося тем, что запугал их до смерти. Найт и Миллер обратились к скептически настроенной вдове средних лет, живущей там, и женщина вызвала полицию. Томас был рад, что Дебора владела итальянским языком значительно лучше его.
В разговорнике не встретишь таких слов, как «маньяк‑убийца» и «вампир».
Томас не мог сказать, почему ему в голову пришло второе из них. Разумеется, он не верил в подобные вещи и ни на минуту не думал, что Сато стал жертвой вампира. Вероятно, все дело было в бледном облике убийцы, в том, как он полз по камням, подобно крабу или пауку‑кровопийце…
К тому времени, как завершился допрос, полиция уже соорудила защитный навес над частью храма Цереры, и это место было залито голубовато‑белым светом десятка галогенных ламп. Все вокруг выглядело сюрреалистическим, словно пришедшим из грез. Слава богу, полицейские не попросили Томаса снова взглянуть на тело и даже не предложили вернуться в комплекс.
Их с Деборой допрашивали отдельно, но, освободившись, они сверили свои показания. Томас испытал особое облегчение, обнаружив, что оба не стали ни о чем умалчивать, поэтому их рассказы совпадали. Искренним оказался даже ответ на ключевой вопрос, как бы мимоходом всплывший в словах курящего одну сигарету задругой переводчика, заданный в зале музея, где полиция развернула свой временный оперативный штаб: «Вы были знакомы с жертвой?»
Томас понимал, что любые расхождения между их с Деборой рассказами сразу же утащат обоих в омут. Поэтому он честно рассказал полиции все: о том, как Сато обыскал его номер в гостинице, о драке в амфитеатре сегодня утром, о предполагаемой связи с Эдом, смерть которого в первую очередь и привела его в Италию. Переводчик по несколько раз проходился по каждому моменту, уточняя, отвечая на быстрые вопросы следователя. Все трое внимательно следили друг за другом, словно кружа в преддверии схватки.
Следователь Каморанези был грузный мужчина с густыми черными усами и печальными глазами под тяжелыми веками. Как и переводчик, он непрерывно курил и говорил низким, угрюмым голосом, как человек, настолько хорошо знакомый с самой отвратительной стороной мира, что все это давно ему надоело и перестало вызывать какие‑либо чувства. Напротив, переводчик, молодой парень только что из колледжа, нервничал не меньше Томаса. В ходе долгой беседы зеленоватая краска ушла с его лица, но возбуждение осталось.
Полицейским совсем не понравилось то, что вынужден был сказать им Томас. Его рассказ еще больше усложнял и без того запутанное дело, и он это понимал. Им придется связаться с американцами, быть может, с Интерполом. Если Найт правильно понимал настроение Каморанези, следователь считал все это не имеющим отношения к делу. На его взгляд, речь шла о преступлении, совершенном психопатом. Бестолковый крестовый поход, предпринятый Томасом, тут ни при чем.
Найт не мог его в этом винить. К концу допроса он и сам уже считал, что смерть Сато, по всей видимости, была лишь роковой случайностью. Вероятно, японец следил за Томасом, может быть, и за Деборой, однако это никак не было связано с его гибелью. Он просто оказался не в то время не в том месте и стал жертвой маньяка. Томас с беспокойством сознавал, что подобное может случиться где угодно.
Ничего этого полицейские прямо не сказали. Они сняли копию с паспорта Найта – он постоянно носил его с собой после вторжения в гостиничный номер, – спросили имена и контактные телефоны здесь и в США. Томас назвал Джима в Штатах и отца Джованни из обители в Неаполе. Следователь поднял брови, удивленный тем, что оба они священники. Найта тоже поразило это странное обстоятельство. Затем его попросили оставить отпечатки пальцев, и Томас беспрекословно подчинился. Ему было нечего скрывать.
У него имелось не больше десяти минут, чтобы переговорить с Деборой, впрочем, он все равно не знал, что ей сказать. Быстро повторив то, что сообщила полиции, Миллер назвала номер своего телефона. Томас его записал, сомневаясь в том, придется ли им говорить когда‑либо снова, гадая, как они смогут болтать об истории и культуре, поскольку все то, что связывает их вместе, пропитано насквозь ужасами сегодняшнего вечера.
После неискреннего прощания Томас сел в полицейскую машину, и его отвезли в местное отделение. Там он в одиночестве двадцать две минуты прождал в темной комнате с окном, расположенным так высоко, что помещение запросто могло выполнять роль тюремной камеры, после чего его усадили в другую полицейскую машину, которая доставила Найта в гостиницу «Экзекьютив» в Неаполе.
Было уже два часа ночи. Томас уговорил дежурного администратора открыть бар на несколько минут, чтобы взять пару бутылок пива. Он выпил его у себя в номере, большими жадными глотками, сразу же, как только закрыл за собой дверь. Затем Найт быстро разделся и лег в кровать, надеясь наперекор всему, что он слишком устал и обойдется без сновидений.
Глава 38
Взглянув на дисплей сотового телефона, Срывающий Печати ответил после третьего звонка:
– Да?
– Это Чума. У нас проблема.
– Я в курсе ситуации.
– Черт побери, о чем вы думали? С самого начала было ясно, что обязательно случится что‑нибудь в этом роде.
Срывающий Печати уставился в окно. Он ждал такой реакции со стороны Чумы. Война никогда не высовывался из своего угла. Смерть делал то, что ему говорили, а Голод… В общем, кто знает, что у него в голове? Но вот Чума… постоянные споры, возражения, сует нос не в свои дела. Что ж, наверное, такое неизбежно, когда имеешь дело с наемными работниками, даже если им очень много платишь, но все же это действовало на нервы.
– Проект осуществляется согласно плану, – сказал Срывающий Печати. – В случае необходимости ты свяжешься с Войной.
– Ну а если я захочу раз и навсегда избавиться от этого непредсказуемого игрока?
– Решение принимать не тебе.
– Я имею в виду не это, – сказала Чума.
– Вот ответ, которым тебе придется довольствоваться.
Закончив разговор с Чумой, Срывающий Печати задумался, изучая возможные варианты. Найт до сих пор оставался в живых, потому что полезнее и не так рискованно было позволить ему бесцельно бегать из стороны в сторону, подобно обезглавленной курице. Но если он возьмет след, то очень быстро превратится в помеху. Прагматик во всех отношениях, Срывающий Печати был против ненужных трупов, однако смерть Томаса Найта, возможно, скоро станет настоятельной необходимостью. К тому же это вопрос служения высшему благу.